Г. Слухи

Количество, роль разговоров, соотнесенность с текущими событиями — эти наи­более заметные характеристики средств массовой информации свойственны рас­пространению слухов. Нет сомнения, что слухи — одна из форм массовой комму­никации, но форма особая, специфическая. В самом деле, слухи — это не только способ распространения (в банальном смысле этого слова), но также прежде всего способ создания, вымысел. С одной стороны, информация здесь постоянно под­правляется, ретушируется. Это хорошо видно по результатам исследования в ес­тественных условиях, в реальных ситуациях (Peterson, Gist, 1951; Morin, 1969). Только в условиях имитации в лаборатории и в экстренных ситуациях информа­ция, распространяемая в виде слухов, достигает крайней стадии неизменяющегося лозунга (Allport, Postman, 1945). С одной стороны, информация в форме слухов предполагает существование общего информационного фонда, использование которого при соответствующих обстоятельствах происходит коллективно. При этом создается или воспроизводится видение мира, никак не связанное с фанта­зией и безосновательностью, поскольку всегда наличествует адекватность особой совокупности аттитюдов и ценностей. «Выдумывается» и распространяется в про­цессе общения нечто, почерпнутое из общей традиции, причем главный эффект заключается в обеспечении «сообщничества» партнеров по общению и в правдо­подобии высказываний. Кроме того, различные механизмы приспособления, под­правляющие сообщения в ходе их передачи (атрибуция, генерализация, экстре­мизация предикатов, сверхспецификация и т. д.; см.: Rouquette, 1975), также мо­тивированы, если учитывать социальную принадлежность и когнитивное насле­дие, которые она предполагает.

Другое интересное свойство слухов - это то, что при необходимости они мо­гут рефлексивно действовать на реальную действительность. То, что они провоз­глашают, оказывается осуществленным, потому что оно уже было объявлено, так

532 Глава 19. Массовые коммуникации

Д. Массовая коммуникация и социальные представления 533

как это в конечном счете было выражением некой истины социального мира дан­ной группы. В качестве исторического примера можно привести дело Фуальдеса (Fualdes) (Rouquette, 1975). В эпоху Реставрации во Франции, когда один быв­ший прокурор Республики, а затем Империи, был убит при загадочных обстоя­тельствах, с неясными целями, следствие зашло в тупик. Многие были аресто­ваны без всяких доказательств, но никакого вывода сделать не удалось. Слухи, ходившие в обществе, сначала также искали объяснений вслепую, но затем по­шли разговоры о том, что имеется тайный свидетель, который видел все во время убийства. Какая-то женщина действительно взяла на себя подготовленную этими слухами роль и сыграла ее в силу своего таланта, воплотив таким образом в жизнь то, что общественное мнение «предвидело» уже после событий, задним числом. Наконец следует упомянуть о странной комплементарное™ слухов и средств массовой информации, подчеркнем этот термин: именно взаимная комплемен-тарность, а не контаминация. Здесь необходимо отметить, что всем известно, как иногда слухи питают прессу, а пресса в свою очередь иногда создает почву для слухов. Дело не только в том, что публикуемая в прессе информация не всегда достаточно хорошо проверена, но также и в том, что затруднен контроль над воз­действием этих сообщений после их распространения. Здесь важно прежде всего то обстоятельство, что когнитивная разработка информации населением не под­дается контролю. Примененная в исследовании Оллпорта и Постмэна (Allport, Postman) методика иллюстрирует именно это. Сообщение, первоначально объек­тивное или даже тривиальное, может превратиться в процессе устной передачи от человека к человеку в экстравагантную или предвзятую, историю. Стало быть, ин­формация может превращаться в слухи, точно так же как иногда слухи превра­щаются в информацию. Однако самое важное в данном случае заключается не в этом, а в том, что, как это ни удивительно, значительное развитие средств массо­вой информации не уничтожило слухи в нашем обществе. Скорее можно было бы утверждать обратное. Под влиянием непосредственного контекста войны первые исследователи (например, Кпарр, 1944; Allport, Lepkin, 1945) считали, что рас­пространение слухов было вызвано недостаточностью официальной информации о положении дел. Это слишком туманное и неопределенное объяснение оказалось чересчур оптимистическим в том смысле, в каком оно предстало перед нами в дальнейшем ходе истории, а также в том, что мы видим в настоящее время. Лю­дям нужна не информация вообще, как, например, нужна вода в пустыне. Им нужно подтверждение информации определенного типа, которую они имеют или которой ждут в соответствии со своими предрассудками или, если можно так ска­зать, в соответствии со своим настроением. Именно такая информация почти никогда не появляется, поскольку широко распространенные средства массовой коммуникации — контролируются они непосредственно государством или нет — создают общественное пространство с низким напряжением, в котором культура консенсуса берет верх над разногласиями, а показная, навязанная сверху нейт­ральность — над предвзятостью и умеренность — над экстремизмом. Освещая те­мы самого разнообразного содержания, средства массовой информации неизбеж­но время от времени оказываются на позициях, смещенных по отношению к той или иной части своей аудитории. В связи с этим они представляются слишком умеренными в критике, слишком сдержанными в отношении «секретов», слиш­ком формалистичными в трактовке фактов, занимают слишком примирительную

позицию по отношению к тому, с чем невозможно мириться. В наше время нормы языка и «политически корректного» поведения (Haroche, Monteia, 1995) направ­лены в ту же сторону. Напротив, слухи, распространяемые со всей видимостью свободы и, следовательно, подлинности среди «социальных ближних», которые знают и узнают друг друга, находясь в одинаковых условиях, восстанавливают локальную напряженность, которую отрицают или преуменьшают институты об­щества в целом.