Об избавлении

10 апреля 1987 года

Возлюбленный Ошо,

ОБ ИЗБАВЛЕНИИ

Поистине, друзья мои, хожу я среди людей, словно среди обломков и разрозненных частей человека!

Всего ужаснее для взора моего - видеть человека растерзанным и расчлененным, словно на бойне или на поле брани.

И когда убегает взор мой от настоящего к ми­нувшему - всюду находит он одно и то же: обломки, и разрозненные части, и роковые случайности - но ни одного человека!

Настоящее и минувшее на земле — о друзья мои! - это самое невыносимое для меня; и не будь я про­видцем того, что грядет, не знал бы я, как мне жить.

Пророк и созидатель, исполняющий волю свою, - само будущее и мост к нему; а кроме того, что-то вроде калеки на этом мосту: все это — Заратустра.

И вы тоже часто спрашивали себя: «Кто для нас Заратустра? Как нам называть его?» И подобно мне, отвечали вы себе вопросами.

Обещающий ли он? Или исполняющий обещанное? Завоеватель? Или наследник? Осень? Или плуг? Цели­тель? Или исцеленный?

Поэт ли он? Или выступает за правду без при­крас? Освободитель? Или укротитель? Добрый? Или злой?

...И в этом все помыслы и желания мои — собрать воедино и соединить все обломки, загадки и роковые случайности....

Воля — вот имя освободителя и вестника радости: так учил я вас, друзья мои! А теперь научитесь еще следующему: сама воля есть еще пленница.

«Хотеть» — освобождает: но как называется то, что и освободителя заковывает в цепи?

«Было» - так зовется у воли ее скрежет зубовный и ее затаенная скорбь. Бессильная против того, что уже свершилось, со злобой взирает она на все ми­нувшее.

Не может воля хотеть вспять; не может она одо­леть время и алчное упорство его ~ и в этом ее по­таенная печаль.

«Хотеть» ~ освобождает: что же придумывает воля, чтобы избавиться от печали и посмеяться над тюремщиком своим?..

Дух мщения: до сих пор это считалось самым значительным достижением человеческой мысли: и там, где было страдание, всегда непременно присут­ствовало и возмездие - наказание.

«Наказание» - именно так именует себя месть;

пряча ложь свою за этим словом, она лицемерно уве­ряет себя в чистоте своей совести...

«Пока, наконец, воля не обретет избавления от себя самой и не станет волей к отсутствию воли», - но вы и сами знаете, братья мои, эту басню безумия! Прочь уводил я вас от этих басен, когда учил:

«Воля — это созидательница»...

Стала ли она уже для себя самой избавительницей и вестницей радости? Предала ли забвению дух мще­ния?

...Так говорил Заратустра.

Заратустре абсолютно ясно, что религии разрушили целостность человека. Они разбили его - не просто на части, но на противоположные части. Религии совершили величайшее преступление против чело­вечества. Они сделали человечество шизофреничным; всех людей они сделали расщепленными. И сделано это было очень хитрым и умным путем. Во-первых, людям сказали: «Вы не тело», - и второе: «Тело ваш враг».

Логический вывод - вы не являетесь частью мира, мир - ни что иное, как наказание для вас; вы здесь для того, что­бы отбывать наказание. Ваша жизнь - не радость, она не может быть радостью; она может быть только трагедией, только трауром. Вашим уделом на земле становится стра­дание.

Им это было нужно для того, чтобы прославить Бога, который является поэтическим вымыслом; чтобы воссла­вить рай, который есть проекция человеческой жадности;

чтобы заставить людей бояться ада, который нужен, чтобы создать сильный страх в самом центре человеческой души. Таким образом, они прибрали человека к рукам и анато­мировали его.

Ни одна религия не принимает того простого, есте­ственного и реального явления, что человек - это единство, и этот мир - не наказание. И этот мир не отделен от чело­века. Человек имеет корни в этом мире, точно так же, как деревья. Эта планета, Земля - его мать.

Заратустра вновь и вновь повторяет: «Не изменяйте земле». Все религии изменили земле. Они предали соб­ственную мать, они предали источник собственной жизни. Они осудили землю, они призывали отречься от нее; они постоянно твердят об отречении.

Но как можно отречься от своей природы? Вы можете притвориться, вы можете стать лицемером. Можно даже поверить, что вы больше не часть природы; но даже вели­чайшие из ваших святых зависят от природы, так же, как и величайшие грешники. Им нужна пища, им нужна вода, им нужен воздух; их потребности не изменились. В чем их от­речение?

Это создает в них расщепленный ум. Они распадаются на кусочки, и эти части постоянно сражаются друг с дру­гом. В этом - корень человеческого несчастья, и с этим почти полностью смирились, поскольку люди страдают тысячи лет. И в результате они считают страдание само собой разумеющимся: «Таков наш жребий, таков наш удел, такова наша судьба. Тут уж ничего не поделаешь». На са­мом деле, это ни судьба, ни предназначение. То, что мы слушаем священников, верим в их сказки, - это глупость, неразумие.

Конечно, эти сказки очень выгодны священникам. Они, не задумываясь, рассекают человечество на части, потому что эти россказни прекрасно служат их интересам. Здоро­вый и целостный человек, не разделенный на части, не мо­жет быть рабом священников. Только страдальцу нужна молитва - надежда, что Бог, может быть, поможет ему. Для того чтобы Бог существовал, человек должен стра­дать. Чтобы Бог стал все большей и большей реальностью, человек должен все больше и больше становиться шизо­фреником.

Чем больше мучается человек, тем легче уговорить его молиться, совершать религиозные обряды, поскольку он хочет избавиться от мучения. Его можно убедить в суще­ствовании спасителей, Божьих посланников, пророков. Но человеку, который купается в блаженстве, живет радостной жизнью, никакой Бог не нужен. Человек, живущий своей жизнью, не нуждается ни в какой молитве. Это болезнь че­ловеческого ума - целиком зависеть от священников и их профессии.

Заратустра не священник. Пожалуй, он - один из пер­вых психологов, открывший шизофреничность человече­ского ума.

Он говорит: Поистине, друзья мои, хожу я среди людей, словно среди обломков и разрозненных частей человека! Най­ти целого человека чрезвычайно трудно. Все фрагментар­ны. Кто-то - идеалист, он отрицает тело; другой - материалист, он отрицает душу. Идеалист отрицает не только тело, но также и ум.

Все теологии очень ревнивы и монополистичны. В кон­це прошлого века в Америке родилось крупное рели­гиозное движение, называвшееся «христианской наукой». Они верили только в душу. Все остальное только иллюзия - даже мышление, оно не реально. У них были свои церкви, где они собирались и обсуждали свою великую филосо­фию.

Один юноша встретил на улице пожилую леди, и она спросила:

- Что с твоим отцом? Он больше не ходит на наши со­брания.

Молодой человек ответил:

- Он был болен. Женщина рассмеялась:

- Болезнь существует лишь в мыслях. Он думает, что болен; разве душа может болеть? Скажи ему, что болезнь - не для христианских ученых.

Спустя две-три недели она снова встретила этого юно­шу и спросила:

- Что происходит? Он до сих пор не ходит на наши со­брания.

Молодой человек сказал:

- Мадам, что я могу поделать? Теперь он думает, что умер! Мы пытались убедить его: «Это только мысль, ты не умер», - но он не слушает. Мы напоминали ему: «Ты хрис­тианский ученый, тебе не пристало верить в мысли. Ды­ши!» - но он настолько верит в свои мысли, что нам пришлось закопать его в могилу. Другого выхода не бы­ло...

Есть люди, которые отрицают даже существование те­ла. Есть люди, которые отрицают даже существование ума. И также есть люди, которые отрицают существование ду­ши; они говорят: только тело реально, все остальное - фикция. Все эти люди - идеалисты, материалисты - соглас­ны в одном: они не желают, чтобы человек был естествен­ным, единым органическим союзом; что-нибудь да нужно отвергать. Но то, что вы отвергаете, остается с вами; это часть вас. Если вы будете повторять постоянно - на про­тяжении многих веков, - вы можете убедить себя. Но если ваша вера не соответствует природе, результатом будет страдание.

Все человечество страдает. И самое поразительное - то, что страдание человечества вызвано религиозными идея­ми, не позволяющими человеку естественно расти, есте­ственно жить, естественно любить. И когда приходит страдание, они говорят: «Ну вот! Разве мы не говорили те­бе, что эта земля - не что иное, как наказание?»

Это очень хитрая стратегия. Сначала вы создаете стра­дание, а потом пользуетесь им как аргументом, чтобы под­держать свои идеи: что вы рождены во грехе, что ваша жизнь на земле, а не в раю - наказание.

Вы страдаете, поскольку Адам и Ева ослушались Бога. Странная логика. Даже если Адам и Ева не послушались Бога, это был не такой уж великий грех - они всего-то съе­ли яблоко. Из-за того, что они съели яблоко - а мы даже не знаем наверняка, действительно ли существовали Адам и Ева - вы тысячи лет спустя страдаете, ибо вы их наследни­ки. Вы продолжаете род, а ваши родоначальники согреши­ли; следовательно, вы тоже грешники. И жизненное страдание доказывает это; иначе, почему страдания так много?

Религии всегда были очень хитры, священники - совер­шенно бесчеловечны. Они разделили человека в самом се­бе; сражаясь с собой, он страдает.

Заратустра прав: Поистине, друзья мои, хожу я среди людей, словно среди обломков и разрозненных частей челове­ка!

Очень трудно найти целостного человека.

Целостный человек будет сверхчеловеком, целостный человек будет счастливейшим человеком, целостный чело­век будет благословен, на нем будут все благословения, ко­торыми может осыпать человека эта прекрасная планета. Но только целостный человек может получить их.

Почему целостный человек будет счастлив? Потому, что целостный человек живет тотально, интенсивно; каж­дый миг он пьет сок жизни. Его жизнь - это танец, его жизнь - это празднование.

И когда ваша жизнь становится празднованием, вы вне­запно перестаете верить, что это наказание. Тогда вы на­чинаете насквозь видеть ложь священников, и тогда вам не нужен никакой рай, потому что он уже есть - здесь и сей­час. Вы не должны откладывать его на потом, не должны ждать его после своей смерти.

Всего ужаснее для взора моего - видеть человека растер­занным и расчлененным, словно на бойне или на поле брани.

Заратустра видит вещи очень ясно, с редкой чистотой. То, что мы называем человечеством, он воспринимает как поле брани.

Все тем или иным образом разрушены, все остановлены в развитии. Все теряют нечто абсолютно необхо­димое, на что они имеют право по рождению. Осуж­дающие - а все священники осуждают - не могут видеть чужого счастья, чужой радости; они тут же оборачиваются против такого человека и осуждают его радость, удо­вольствия. Они разработали прекрасные доводы, чтобы уничтожить наслаждения.

Их самый веский аргумент - то, что жизнь очень корот­ка, а удовольствия преходящи, они постоянно меняются. Не обманывайтесь ими, ведь если вы обманетесь, вы поте­ряете вечное блаженство рая.

Безусловно, ставка очень велика. Ради маленькой радо­сти - наслаждения утренним чаем - вам не захочется ли­шиться вечного блаженства в раю. А жизнь состоит из маленьких радостей; но если все эти удовольствия сложить вместе, ваша жизнь станет удовольствием сама по себе. Не нужно никаких больших удовольствий. А их рай и вечное блаженство - всего лишь поэзия, поскольку их никто до сих пор не видел. Никто не возвратился назад и не сказал: «Да, я видел это своими глазами».

Во имя вымышленных богов, во имя придуманных на­слаждений уничтожено реальное.

И когда убегает взор мой от настоящего к минувшему - всюду находит он одно и то же: обломки, и разрозненные части, и роковые случайности - но ни одного человека!

Настоящее и минувшее на земле - о друзья мои! - это са­мое невыносимое для меня; и не будь я провидцем того, что грядет, не знал бы я, как мне жить.

Заратустра говорит: «Смотреть на прошлое и настоя­щее человечества так больно, так мучительно; наверное, я не смог бы вынести этого. Боль слишком велика; она могла бы разбить мое сердце. Единственное, что помогает мне жить - это надежда, что есть еще будущее. С прошлым по­кончено. Настоящее каждый миг становится прошлым. Но есть еще надежда, что человек сможет освободиться от це­пей религии, что человек увидит, как его обманывали, ду­рачили, эксплуатировали, и в этом понимании родится целостный человек, сверхчеловек.

Только надежда на сверхчеловека заставляет меня жить. Иначе смотреть на прошлое и настоящее так тяжело, так безрадостно, что я мог бы умереть от уныния».

И Заратустра прав. Только надежда, что однажды че­ловек поймет... Сколько можно оставаться в тюрьме, по­строенной священниками? Они могут называть их церквями, храмами и мечетями; неважно, какие имена они дают своим тюрьмам. Больно смотреть на людей, на кото­рых стоит клеймо, как на коровах - один индуист, другой мусульманин, третий христианин.

Даже если обойти весь мир, трудно найти человека, на котором нет штампа, свободного от толпы, от стада, кото­рый остается самим собой, единым целым, который бес­страшно живет согласно своей природе.

Нет никакой религии, кроме природы.

И вам не нужно учиться тому, что такое природа. Когда вам хочется пить, вы знаете, что вам нужна вода. Когда вы голодны, вы знаете, что вам нужна пища. Ваша природа постоянно ведет вас. Нет другого руководителя, кроме природы. Все остальные проводники ведут не туда. Они уводят вас от естественного курса, а как только вы лишае­тесь его, начинается страдание. И ваши несчастья - ра­дость для них, потому что только несчастные идут в церковь, только несчастные идут в храмы.

Если вы счастливы и радостны, молоды и здоровы, за­чем нужны церкви? Жизнь так богата, жизнь так радостна - кому захочется идти в эти могилы, где печаль считается серьезностью, где вытянутое лицо считается признаком ре­лигиозности? Где расхохотаться... вас сочтут сумасшед­шим. Там непозволителен танец, запрещена любовь, там вы должны сидеть, слушая мертвые слова, такие старые и пыльные, что они не доходят до вашего сердца, не приво­дят в трепет ваше существо. Однако эти церкви, храмы и мечети всегда управляли человеком.

Заратустра, как и все мистики, надеется, что это не мо­жет продолжаться вечно. Однажды человеческий разум взбунтуется.

Бунт - единственная надежда. Когда-нибудь человек разрушит все эти так называемые «дома Божьи», ибо эта планета, это небо, полное звезд, - единственный храм; все другие храмы созданы человеком. И эта жизнь - в дере­вьях, в животных, в людях - единственный живой Бог. Бо­ги, сидящие в храмах - продукция человека. Очень странно: религии постоянно твердят, что Бог создал мир, однако их боги созданы людьми. Они говорят: «Бог создал человека во всем подобным Себе. Он создал человека по образу Своему».

Истина как раз в обратном: человек создал Бога по своему образу. Именно поэтому китайский Бог отличается от индийского, африканский Бог отличается от европей­ского - ведь люди создают богов по своему образу. Глу­пость доходит до предела: вы создаете эти образы, а потом сами становитесь перед ними на колени. Можно ли вооб­разить больший идиотизм? А потом вы начинаете молить­ся.

Детям еще можно простить; они любят свои игрушки, своих плюшевых мишек. Но вы не повзрослели, вы тоже любите своих плюшевых мишек. Ваши плюшевые медведи - в храмах, в церквях, в синагогах. Но это все те же плю­шевые мишки - они выполняют ту же функцию.

Ребенку без плюшевого мишки одиноко. Несколько дней назад здесь был маленький ребенок. Его мать - саньясинка Амрито из Греции, и когда я был в Греции, он очень со мной сдружился. Он привез мне плюшевого мишку! Он сказал своей маме: «Я не уеду из Индии, пока не подарю Бхагавану мишку, потому что он живет один, ему нужен друг».

Что такое ваши боги? Утешения - потому что вы даже в толпе чувствуете себя одинокими. Вам нужен плюшевый мишка в небесах, вечный плюшевый медведь, который вас никогда не оставит. Он всезнающий, вездесущий, всемогу­щий - он может все. Он - просто утешение. Люди, которые верят в Бога, сами себе не дают стать взрослыми. Они пси­хологически недоразвиты; иначе никакой Бог не нужен.

Жизнь самодостаточна. И она так прекрасна, так полна песен и цветов, птиц и полета - вы полностью свободны, расти и быть собой. Она не дает вам десять заповедей, она принимает вас такими, какие вы есть. Она не слишком оза­бочена тем, каким вам следует быть; ее любовь и уважение ко всему живущему безусловны.

Почему вам нужны ваши Боги? Потому, что вы не­счастны. Стратегия такова: не давайте людям быть сча­стливыми, иначе религия исчезнет.

В одном из самых ярких своих прозрений Бертран Рас­сел говорит: «Я могу гарантировать: если весь мир станет счастливым, никакой религии больше не будет». То, что он говорит, абсолютно верно. Религии хотят, чтобы люди оставались бедными, больными, несчастными, постоянно тревожились. Тогда они, естественно, становятся слабыми, и им нужна какая-то поддержка, а священник тут как тут со своей помощью. Он готов сообщить Богу: «Этот чело­век нуждается в Твоем сострадании», - хотя ни одна мо­литва, по-видимому, не была услышана.

Но священники очень умны. Они говорят: «Ваши мо­литвы не услышаны потому, что вы недостойны. Вы не за­служили. Вы грешники. Вы поступаете противно религии». А жить безгрешно практически невозможно.

В одной из индийских религий, джайнизме, есть пять великих правил. Первое великое правило - это асад, не пробовать на вкус; есть, но не получать удовольствия от вкуса. И вот, вы ставите человека в такое сложное положе­ние. В языке есть вкусовые сосочки - если он не сделал пластическую операцию и не удалил их, он вынужден чув­ствовать вкус.

Когда вам в рот попадает что-то горькое, вы поневоле чувствуете горечь; и так же со сладким. Но вы совершаете нечто плохое, потому что вкус относится к телу; вы долж­ны бороться с телом, а вместо этого вы наслаждаетесь.

Они запретили человеку все, поэтому все недостойны. И естественно, если вы недостойны... У вас есть желания, у вас есть страсти - все это предосудительно. У вас есть био­логия; вы рождены биологически, каждая ваша клетка - не что иное, как сексуальная энергия.

Вам хотелось бы полюбить кого-то, но все религии про­тив - влюбитесь, и ад вам обеспечен! Но биология застав­ляет вас любить, и поэтому вы любите вполсердца, с опаской, с большой печалью в сердце, зная, что вы совер­шаете грех. Естественно, вы не можете наслаждаться лю­бовью; а поскольку вы не можете наслаждаться, вам нужно больше; а поскольку вам нужно больше, вы постоянно ста­новитесь еще более великим грешником. Так что, и не за­глядывая в биографию, можете сказать любому человеку, что он недостоин - вот почему его молитвы не услышаны. На самом деле, там некому слушать. На самом деле, там никого нет, чтобы отвечать. На самом деле, человек, кото­рый молится, где-то психологически застрял.

После войны ученые захотели узнать средний ментальный возраст солдат - к этому времени психологи добились больших успехов в определении интеллекта. Они были поражены. Они не могли себе представить, что полу­чат такой результат. Оказалось, средний ментальный воз­раст солдат - тринадцать лет! И остальные люди не умнее этих солдат.

Так что тело все время растет, становясь старше - а ум, по-видимому, останавливается в возрасте тринадцати или четырнадцати лет. Вам может быть восемьдесят лет, но когда вы стоите на коленях перед Богом, вы - тринадцати­летний мальчишка.

Религии принесли много зла. Никого не беспокоит, по­чему ментальный возраст останавливается на тринадцати или четырнадцати. Все очень просто: в это время мальчики и девочки достигают сексуальной зрелости. И когда они достигают половой зрелости, биология больше не нуж­дается в интеллекте.

Если вы не прилагаете собственный усилий, ментально вы останетесь в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. Биология достигла своего расцвета. Вы сексуально зрелы - и у вас больше чем достаточно интеллекта, чтобы воспро­изводить детей. Если вы хотите стать более разумным, вам придется стараться для этого, вы должны медитировать, вы должны оттачивать свой интеллект.

Но ни одна религия не желает, чтобы вы были разумны, ибо их учение - вера. А верующему никакой разум не ну­жен. Пока вы не научитесь сомневаться, вы не станете ум­нее, потому что сомнение означает исследование; вера означает, что ни о каком исследовании не может быть и речи.

Из-за этой системы верований, навязанной человеку, его ментальный возраст останавливается в четырнадцать лет, и эти четырнадцатилетние - христиане, индуисты, му­сульмане. Если их понимание растет, они начинают видеть:

то, что они привыкли считать религией, есть не что иное, как предрассудки. Если их понимание постоянно растет, они начинают сомневаться в Боге, рае, аде; они начинают сомневаться в священниках и их религиозности; они начи­нают обо всем задавать вопросы. А у религий нет ответов.

Я только что говорил, что не чувствовать вкус еды - одно из оснований джайнизма. Я спросил одного монаха-джайна: «Если безразличие к вкусу - основа вашей рели­гии, то для чего же природа дала человеку вкусовые ощу­щения?» Природа никогда и ничего не делает просто так.

Буддийский монах должен ходить, смотря вперед всего на четыре фута. Ему нельзя смотреть дальше, он не может держать голову прямо, поскольку он нечаянно может уви­деть красивую женщину - и это проблема. Смотря вперед на четыре фута, он может увидеть, самое большее, женские ноги, но не ее лицо.

Но если любовь между мужчиной и женщиной - нечто плохое, зачем природа дает эту страсть? - спросит любой разумный человек. Даже Будда мог бы не родиться. Хоро­шо, что отец Будды не был буддийским монахом; иначе мы остались бы без всех этих великих людей.

Природа стремится к воспроизведению - к новой жиз­ни, к новым формам, лучшей жизни, лучшим формам. Природа - это постоянный процесс развития. Но религии против... ведь чем более развит человек, тем менее вероят­но, что он станет жертвой какой-нибудь религиозной глу­пости.

Бертран Рассел был одним из самых разумных людей нашего века. Он прожил почти сто лет, долгую жизнь, и до последнего вздоха он был молод и разумен, как всегда. Его понимание все время возрастало. И в результате он начал сомневаться во всех глупых идеях, которые ему внушали в детстве. Он родился в Англии, в очень ортодоксальное время - в эпоху викторианства; и, тем не менее, он смог на­писать книгу «Почему я не христианин». Его книга - целое событие, и христиане не ответили на нее даже сейчас, спус­тя пятьдесят лет после ее публикации. Он подверг сомне­нию все христианские представления и ясно сказал: «Это просто обман, и только умственно отсталые люди могут в это верить».

Если понимание будет расти, храмы опустеют, а жизнь станет необычайно прекрасной.

«Это единственная надежда», - говорит Заратустра. Пророк и созидатель, исполняющий волю свою, - само бу­дущее и мост к нему; а, кроме того, что-то вроде калеки на этом мосту: все это - Заратустра.

Он говорит: «Я живу только благодаря надежде, что ночь пройдет, какой бы долгой она ни была, что придет рассвет - после каждой ночи приходит рассвет. Ночь, в ко­торой живет человечество, не может быть вечной».

А теперь он описывает свое положение: пророк - он ви­дит далеко; исполняющий волю свою - он может желать сверхчеловека; созидатель - он делает все возможное, что­бы создать человека, который будет преемником этого че­ловечества; само будущее и мост к нему; а, кроме того, что-то вроде калеки на этом мосту.

Он говорит: «Я - будущее, ибо я могу его видеть. Для меня это почти настоящее. Я вижу, что рассвет недалек, и делаю все возможное, чтобы его приблизить. Я - мост между этим человечеством и грядущим сверхчеловеком, но я еще и калека. Я не могу быть сверхчеловеком, могу быть только мостом. Человечество пройдет по мне в новый век, в новое пространство, к более прекрасной и счастливой жизни». Все это - Заратустра.

И вы тоже часто спрашивали себя: «Кто для нас Зара­тустра? Как нам называть его?» И подобно мне, отвечали вы себе вопросами.

Обещающий ли он? - Такой же, как другие, которые много обещали и ничего не исполнили, - Или исполняющий обещанное? Завоеватель? Или наследник? Осень? Или плуг? Целитель? Или исцеленный?

Поэт ли он? Или выступает за правду без прикрас? Осво­бодитель? Или укротитель? Добрый? Или злой?

И в этом все помыслы и желания мои - собрать воедино и соединить все обломки, загадки и роковые случайности.

Он говорит: «Запомните одно: я ничего вам не обещаю. Я не объявляю себя мессией или посланником. Вот все, что я могу сказать: В этом все помыслы и желания мои - со­брать воедино и соединить все обломки, загадки и роковые случайности».

И в этом все мое искусство и все мои помыслы. Я хочу собрать воедино все разрозненные части и сделать людей целостными. Я против всех разделений, всякой двойствен­ности, и я хочу, чтобы человек был подобен ребенку, кото­рый наслаждается жизнью без всякого страха, от всего сердца.

Воля — вот имя освободителя и вестника радости: так учил я вас, друзья мои! А теперь научитесь еще следующему: сама воля есть еще пленница.

До сих пор Заратустра учил воле к власти. Теперь он идет чуть дальше. Он говорит: «Даже воля к власти стано­вится тюрьмой».

Человек становится ее пленником. Ее тоже должно пре­взойти. Сначала - воля к власти; а затем расслабьтесь. За­будьте о воле, забудьте о власти, будьте просто ребенком, играющим на морском берегу - невинным, полным любо­пытства, без всякого страха, полностью доверяющим су­ществованию. Это будет ваше освобождение.

Он делит сознание на три состояния: верблюд - созна­ние раба, который желает, чтобы его нагрузили, который всегда готов встать на колени, чтобы его навьючили; лев - это воля к власти; и третье - ребенок. Высшее - это невин­ность ребенка. Невинность ребенка - единственное, что де­лает вас религиозным.

«Хотеть» - освобождает: но как называется то, что и освободителя заковывает в цепи?

«Было» - так зовется у воли ее скрежет зубовный и ее затаенная скорбь. Бессильная против того, что уже свер­шилось, со злобой взирает она на все минувшее.

Воля освобождает, но она не может забыть прошлое. Поэтому, хотя воля к власти и освобождает человека, втайне он несет груз прошлых воспоминаний о днях рабства и тьмы. А воля неспособна переделать прошлое - что случилось, то случилось. С этим ничего не поделаешь. Лишь в невинности ребенка прошлое исчезает.

Вы никогда не пробовали провести один простой экс­перимент?

Если вы пытаетесь вспомнить прошлое, насколько да­леко вы уйдете? Вы вспомните до четырех, самое большее - до трех лет. Вы помните то, что происходило с тех пор, как вам исполнилось четыре года. В чем дело? Почему вы не можете вспомнить эти четыре года? Ведь вы жили и долж­ны были что-то чувствовать.

Причина в том, что невинность не накапливает воспо­минаний. Невинность остается чистой доской, на которой ничего не написано.

Вот почему вы можете вспомнить все прошлое, но вне­запно наступает остановка - в возрасте четырех лет, если вы мужчина, или в возрасте трех лет, если вы женщина, - потому что девочки взрослеют быстрее мальчиков. Между ними существует разница в год. Девочки достигают поло­вой зрелости в тринадцать лет, мальчики - в четырнадцать. Мальчики всегда отстают; девочки всегда впереди.

Опытные матери - те, что родили двух-трех детей - знают, девочку или мальчика они носят, потому что девоч­ки очень спокойны; даже во время беременности, в эти де­вять месяцев они ведут себя очень тихо. Мальчики начинают пинаться - они играют в футбол! Для мужчин ес­тественно чем-нибудь заниматься. Им очень трудно просто посидеть спокойно; они неугомонны.

Девочки более центрированы. Возможно, они ближе к природе, поскольку они будут матерями, а природа - мать. Мальчики - на окраине. Девочке легче войти в медитацию, чем мальчику; естественно, они тихи и спокойны. Мальчи­ки все в делах, бегают без всякого смысла. Все мальчики - американцы: они любят скорость. Не спрашивайте, куда они мчатся, дело только в том, на полной скорости они бе­гут или нет.

Если вы возвращаетесь в прошлое, вы остановитесь на возрасте четырех или трех лет. Что было в эти три года? В памяти нет никаких следов. Вы были так невинны, что не копили воспоминаний. Каждый миг вы жили так тотально, что от него не оставалось никакого осадка.

Воспоминания остаются от непрожитых мгновений, воспоминания остаются от незавершенных пережива­ний - вот они и виснут на вас. Они требуют завершения; они становятся вашими снами. Они постоянно донимают ваш ум: «Нужно что-то делать, это тянется до сих пор». Но невинный ум каждый момент проживает с такой полнотой, что после него не остается никаких следов. Точно так же, как птицы, летящие в небе - они не оставляют за собой следов.

Хотя воля к власти освобождает вас, глубоко в памяти все еще остаются цепи.

«Было» - так зовется у воли ее скрежет зубовный и ее затаенная скорбь. Бессильная против того, что уже свер­шилось, со злобой взирает она на все минувшее.

Не может воля хотеть вспять; не может она одолеть время и алчное упорство его - и в этом ее потаенная печаль.

«Хотеть» - освобождает: что же придумывает воля, чтобы избавиться от печали и посмеяться над тюремщиком своим?

Дух мщения: до сих пор это считалось самым значитель­ным достижением человеческой мысли: и там, где было страдание, всегда непременно присутствовало и возмездие - наказание.

«Наказание» - именно так именует себя месть; пряча ложь свою за этим словом, она лицемерно уверяет себя в чистоте своей совести.

Кто-то убил, и ваши суды, закон и полиция готовы убить убийцу. Но они сделают это не просто так: будет громкий судебный процесс, грандиозное шоу: «Должна восторжествовать справедливость». Но все это ерунда. Дело в том, что общество жаждет мести. Но ему угодно за­маскировать ее красивыми словами о справедливости.

Что это за справедливость? Один человек убит. Посы­лая другого человека на виселицу, вы не воскресите перво­го. Посылая другого человека на виселицу, вы вместо одного убийства получаете два. И это справедливость! А уверены ли вы, что человек, который убил... У него еще есть будущее - он может измениться. Он может стать вели­ким святым. Возможно, благодаря тому, что он убил - именно этот поступок может преобразить его.

Вы отнимаете эту возможность и называете это спра­ведливостью. Это просто месть - стопроцентная месть. Но она совершается с большой помпой, в величественных дворцах справедливости, судах, где в качестве судей засе­дают слуги общества, платные слуги общества. Платные слуги общества совершат формальный ритуал - они назы­вают его судом - и, в конце концов, этого человека отправят на виселицу. Ницше говорит, что это просто месть.

«Наказание» - именно так именует себя месть; пряча ложь свою за этим словом, она лицемерно уверяет себя в чистоте своей совести.

«Пока, наконец, воля не обретет избавления от себя самой и не станет волей к отсутствию воли», - но вы и сами знае­те, братья мои, эту басню безумия!

Люди назовут вас сумасшедшим.

Он говорит: «Жизнь постоянно превосходит самое се­бя». Это же правило относится к воле. Воля тоже должна превзойти самое себя. Воля тоже должна исчезнуть в без­молвии - лишь тогда лев превращается в ребенка.

Многие удивлялись: как лев может стать ребенком? Они кажутся противоположными полюсами. Но такие вопросы возникают лишь у тех, кто не понимает диалектику жизни. Только лев может стать ребенком, ибо нужна необычайная смелость, чтобы быть невинным в этом хитром мире - тре­буется смелость льва. Трус не может довериться этому об­манчивому миру, это под силу только льву; а ребенок не­винен, доверчив.

Это один из секретов жизни: если вы можете быть не­винным и доверчивым, вас очень трудно обмануть. Сама ваша невинность, доверчивость мешает обманщику.

Может быть, вы замечали... Я много раз видел это, по­скольку почти двадцать лет ездил по стране, ожидал поезд на платформе. Если вы хотите пойти в туалет или выпить чашку чая, вы до странности доверяете абсолютно не­знакомому человеку, сидящему рядом с вами на скамейке, и говорите ему: «Посмотрите, пожалуйста, за моим бага­жом, я скоро приду». Вас никогда не удивляло, что вы не знаете этого человека? Он может унести все ваши чемода­ны.

Но этого никогда не случается, ни один незнакомец не обманул вас. Должно быть, за этим стоит какое-то могу­щественное правило. Ваше доверие становится барьером. Вы доверились ему, теперь он должен доказать, что досто­ин доверия - хотя он чужой и совершенно ничего не нужно доказывать; он может просто сбежать с вашим багажом, и вы никогда больше его не увидите. Он может быть вором, преступником. Вы не знаете, кто он. Но почти все люди доверяют незнакомцам на вокзалах: «Пожалуйста, посмот­рите за моими вещами, я сейчас». И я ни разу не слышал, чтобы кто-то жаловался, что его доверием воспользова­лись.

Доверие создает вокруг вас определенную энергию, об­ладающую собственной защитной аурой. Невинность ме­шает людям обмануть вас. Человека, который обманывает сам, обмануть легче; легче провести человека, который сам плут. Но того, кто доверяет, кто невинен и готов быть об­манутым и использованным, никогда не используют и не обманывают.

Энергия невинности сама по себе - сильная защита. До­верие подобно щиту. Однако мир назовет вас сумасшед­шим.

Прочь уводил я вас от этих басен, когда учил: «Воля - это созидательница».

Стала ли она уже для себя самой избавительницей и вестницей радости? Предала ли забвению дух мщения и скрежет зубовный?

Пока воля не превзойдет самое себя, она не может за­быть прошлого. А если вы не можете забыть прошлое, вы в его цепях. Последняя функция воли - превзойти себя, выйти за свои пределы.

В этом Заратустра и Гаутама Будда согласны. Они шли разными путями - Будда называет это состояние «отсутствием желаний», а Заратустра называет это «отсутствием воли».

Вы пришли домой. Нечего желать, нечего хотеть. Вы достигли исполнения, актуализации своего потенциала. В вашу жизнь пришли цветы.

... Так говорил Заратустра.