Нравы и обычаи вампиров

Способно ли приведенное выше и довольно-таки замысловатое изложение создать у читате­ля точное представление о внешнем облике и привычках вампиров? Сможет ли он, оказавшись с вампиром лицом к лицу, сразу отличить его от прочих людей, призраков и демонов? Мы отчас­ти сомневаемся в этом, поскольку вампирическое состояние подразумевает эту тройственную природу. В самом деле, вампир, родственный волку-оборотню, принадлежит к адской братии; он с удовольствием играет в привидение, но обладает вместе с тем и органической субстанци­ей, которую должен поддерживать и питать. «Этот живой мертвец, — пишет Монтегю Саммерс, — обладает телом, которое является его собственным телом. Он ни мертв, ни жив, но живет в смерти. Он - аномалия; андрогин в мире призраков; пария среди чудовищ».

Вампир, каким его обычно представляют себе, — сумрачный красавец, благородный и романтичный, которого жестокая судьба вы­нуждает частично поедать ближнего. Граф Дракула - образец вампира - с высоты башни своего замка, окруженного серыми тучами, бросает пре­зрительный взгляд на испуганный народ, который служит ему пищей. Какое высокомерие! Какая горделивая осанка! И какой величественный вид придает ему широкий черный плащ, окутываю­щий его изящное тело! Сколько женщин мечтали о долгом поцелуе этих благородных уст, о страс­тном укусе столь безупречного рыцаря! Таким появляется на экране киновампир, принадлежа­щий к высшей и утонченной породе. Это «арис­тократический», праздный и гордый вампир, кото­рый больше забавляется, пугая своих юных жертв, чем заботится о питании своей телесной оболочки. Однако поспешим успокоить читателя, если он приготовился ощутить зловещую дрожь: настоящий вампир не имеет ничего общего с этим самозванцем, с этим приказчиком модной лавки! Вид его, напротив, омерзителен: наяву он тощий и волосатый, а когда насосется, становит­ся таким жирным, что едва не лопается от сыто­сти. Свежая кровь сочится у него изо рта, носа и ушей (Просперо Ламбертини). Его тело, сообщает нам Саммерс, рассмотревший все, даже наибо­лее спорные разновидности вампиров, всегда остается ледяным; дряблая кожа хранит мертвен­но-бледный и фосфоресцирующий оттенок; но губы у него красные и чувственные, и между ними сверкают выпирающие острые клыки. Ногти, заг­нутые, словно когти хищной птицы, грязны и со­чатся кровью; его чудовищно зловонное дыхание распространяет запах тления, гниющей плоти. На­конец, волосы у него красные, как у Тифона, Каина и Иуды Искариота.

Это приятное описание подходит не только европейским вампирам, но всем видам вампи­ров. У китайских и малайзийских вампиров, кото­рые нападают на женщин и убивают новорож­денных, страшные когти, налитые кровью глаза и вспухшие губы. Бирманский и японский вампи­ры пожирают души, тогда как индийский Ветала довольствуется тем, что посещает места крема­ции и высматривает тело, которым он мог бы завладеть. Тибетские «пожиратели мертвых» и «хозяева кладбищ» являют нам кровавые глаза и зеленоватые губы. У ашанти кровососы по ночам испускают фосфоресцирующий свет; они скитаются по лесам, совсем как их сородичи в древней Мексике, которые находятся под покро­вительством бога Тескатлипоки и при случае принимают облик волка.

Вампир чрезвычайно ловок и наделен сверхче­ловеческой силой, что позволяет ему приподнять могильную плиту, кроме того, он видит в темноте и носится со скоростью ветра. В некоторых случа­ях - например, в ночь накануне праздника Свято­го Андрея у молдаван - его могут заставить носить на голове собственный могильный камень (ср.«Монитёр Юниверсель» от 7 апреля 1868 года). Иногда он зовет в пустынном месте, а Леон Алаччи утверждает, что он может издать лишь один такой зов. Жители греческих остро­вов и турки таким образом узнают, с кем имеют дело: если зов повторяется, значит, это голос друга, если же он умолкает, им остается только бежать от бруколака. Звук голоса вампира зас­тавит оледенеть от ужаса и самых храбрых.

Людвиг (?) Фердинанд де Шерц (Schertz) расска­зывает в своей «Magia posthuma», что пастух из деревни Блоу {Blow) в Богемии по ночам выкли­кал по именам тех, кто должен был умереть в ближайшую неделю. Его вытащили из могилы и, пока крестьяне вбивали кол в его тело, он кричал:

«Это очень любезно с вашей стороны - дать мне палку, которой я смогу отбиваться от собак». Никто не обратил внимания на его слова, и после этого его бросили. На следующую ночь он сло­мал кол, встал, напугал многих людей и задушил их больше, чем когда-либо прежде. Его предали в руки палача, который уложил его на тележку, чтобы отвезти подальше и там сжечь. Труп раз­махивал руками, дрыгал ногами, вращал горящи­ми глазами и вопил, словно бесноватый. Когда его снова протыкали колами, он громко кричал, и из его тела текла ярко-алая кровь; но после того, как его сожгли, он больше не являлся...»

Другие вампиры имеют неприятную привычку стучаться у дверей, садиться за стол и объявлять о смерти кого-либо из сотрапезников. Никогда не надо отказывать вампиру в пище: голодный и оттого обозленный, он может наброситься на соб­ственных детей и тотчас их съесть. Это подтвер­ждает отрывок из «Еврейских писем» (письмо 137), приведенный Домом Кальметом:

«В начале сентября (1732) в деревне Кизилова, в трех верстах от Градеца (? - Gradish), умер шестидесятидвухлетний старик. После похорон прошло три дня, и ночью он явился своему сыну и попросил есть; тот его накормил, отец поел и скрылся. Наутро сын рассказал об этом сосе­дям. В эту ночь отец не появлялся, но в следу­ющую он снова показался и попросил есть. Неизвестно, накормил ли его сын, но назавтра последнего нашли мертвым в его постели. В тот же день в деревне внезапно заболели пять или шесть человек; все они умерли, один за другим, вскоре после того.

Местный бальи, или судья, узнав о случившем­ся, направил донесение в Белградский Трибунал, и оттуда в деревню прислали двоих служащих и палача, чтобы заняться этим делом... Вскрыли могилы всех тех, кто умер в последние шесть недель. Когда дошли по могилы того старика, оказалось, что он лежит с открытыми глазами, весь красный, и дышит, хотя и остается недвиж­ным, словно мертвый; из всего этого заключили, что он - самый настоящий вампир. Палач вбил ему кол в сердце. Сложили костер, труп сожгли. Но не было обнаружено никаких признаков вампи­ризма (и это кажется нам очень любопытным) ни на трупе сына, ни на других трупах».

Вторжения вампира, лишенного тени и неспо­собного отражаться в зеркалах, происходят с наступлением ночи, потому что солнечные лучи причиняют ему нестерпимые страдания. Зато лунный свет указывает ему путь, и в нескольких округах Восточной Германии некогда уверяли, будто лунные лучи подкрепляют его рвение. Этот страх дневного света, который и сейчас продол­жает существовать в Греции и Венгрии, пришел с древнего Востока, где был распространен по­всеместно. Выставить мертвое тело на солнце считалось вредным и опасным и рассматрива­лось как величайшее оскорбление в Вавилоне, в Мемфисе, на Кипре. Такому поношению Аш-шурбанипал подверг кости царей Елама, а Иосия - жителей Вефиля. Наконец, Иеремия угрожал той же карой правителям Иудеи и народу Иерусалима. Изначально, как пишет Розетт Дюбаль в своем основательном «Психоанализе Дья­вола», «демоны, призраки, привидения и колдуны были Тенями, злобными и мстительными душами, вот потому они лишены теней, и именно по этому признаку их можно распознать. Во многих уголках России считалось, что и у самого Дьявола нет тени...» Прибавим к этому, что ему случалось покупать тень или отражение у колдунов или у тех, кто вступал с ним в сделку, как Петер Шлемиль или немец Шпикер (Spickherr), герой сказки Гофмана, которая так и называется «Утраченное отражение».