Через нелепости к братству

«Анархический коммунизм есть абсолютная невозможность, внутреннее противоречие, экономическая нелепость… Анархизм, как мы его понимаем, не есть разновидность социализма, а беспощадный враг его. Наоборот, анархический коммунизм есть чисто социалистическое учение». Автор этой фразы – анархист Яков Исаевич Новомирский (цитируется по кн. «Образ будущего в русской социально-экономической мысли», с.370). И с Новомирским мы в этом пока согласны. «Ну, вот! – возрадуются сторонники концепции «двух анархизмов» из «либертарно-коммунистического» лагеря. – И мы утверждаем то же самое! И, значит, правильно, что никакого сотрудничества в дальнейшем не может быть! Вы – классовые враги!». Однако ирония заключается в том, что в той же работе («Что такое анархизм?»), одной лишь строкой выше, тот же Новомирский пишет о коммунизме – вовсе не анархическом - как об относительной необходимости. А на с.361 читаем: «Анархизм отвергает не только буржуазную, но и всякую собственность, самую идею собственности. Анархизм отвергает всякое право за кем бы то ни было сказать: «Это - мое, а то – твое». Вопрос – если это не декларация анархо-коммунизма, то что же это? Разве что «внутреннее противоречие» в чистом виде! Похоже, нам придется оставить товарища Новомирского (ещё до его вступления в большевистскую партию) – и попытаться обратиться к кому-либо из менее противоречивых предшественников. Например, к последовательным анархо-индивидуалистам. Наиболее известным из них в России начала XX века является, пожалуй, А.А.Боровой. Но, как выясняется, в 1918-м году Алексей Алексеевич Боровой работал в Союзе идейной пропаганды анархизма - вместе с анархо-коммунистами!

У Махно в воспоминаниях читаем: «В особенности, должен сознаться, очаровало меня слово Борового. Оно было так широко и глубоко, произнесено с такой четкостью и ясностью мысли и так захватило меня, что я не мог сидеть на месте от радости». Как же так? Ведь Нестор Иванович был убежденный анархо-коммунист! Видимо, всё оказывается несколько сложнее, чем кому-то могло показаться первоначально.

Каким же образом соотносятся между собой различные направления анархического движения? Что является действительно неустранимым препятствием для их соединения? Что, напротив, позволяет им взаимодействовать? И как можно попытаться хотя бы отчасти решить возникающие проблемы?

Когда-то мы уже обращали внимание на то, что анархия и коммунизм рассматривают не вполне тождественные плоскости отношений между людьми. Анархические цели находятся в плоскости вопроса о власти, коммунистические – в плоскости вопроса о собственности. Такая «стереометрическая» модель позволяет определить анархо-коммунизм как линию, по которой эти плоскости пересекаются: анархо-коммунисты отрицают и власть, и собственность одновременно. Но вряд ли они с такой «стереометрией» согласятся – всего лишь одна линия из их бесконечного количества для нормальных анархо-коммунистических амбиций несколько узка. Посмотрим на вещи несколько шире. На сайте норвежской секции Интернационала Федераций Анархистов можно найти несколько другую схему. Равносторонний ромб, обращенный одним из углов вверх, рассечен двумя перпендикулярами к его сторонам на четыре сектора. В результате образуется фигура, отдаленно напоминающая кельтский крест (да извинят нас норвежские товарищи за столь неуместное сравнение). В верхнем секторе этой фигуры авторы размещают анархизм, в нижнем – как антагонистически ему противостоящий – находится фашизм. Сектор справа занят – либерализмом, а слева – марксизмом. Схема сопровождается дополнениями. Параллельно правой нижней стороне ромба значится «капитализм», параллельно левой нижней – «статизм» (этатизм). Соответственно, левая верхняя грань отмечена «социализмом», а правая верхняя – «автономизмом» (что, видимо, может быть небезынтересно для участников Автономного действия). Предположительно, надписи по сторонам ромба обозначают нечто, объединяющее понятия смежных секторов. Как и любая схема, эта – не свободна от недостатков. Например, в ней просто отсутствует коммунизм в каком бы то ни было виде – и анархо-коммунизм в том числе. Хотя, может быть, это происходит как раз потому, что схема составлена анархо-коммунистами? Ведь если они считают социализм за понятие, объединяющее марксистов со всеми анархистами, то для них анархизм, как это утверждал Кропоткин – лишь одно из течений социализма, а, согласно утверждению Борового, такой подход и является свидетельством анархо-коммунистических убеждений. Кроме того, не вполне верным представляется рассматривать в качестве противоположности анархизму – фашизм. При всей нашей ненависти к фашизму этот взгляд остается слишком узким. Анархизм не может ограничивать себя одним антифашизмом. Антитезой анархии является не какая-то одна форма тоталитарной государственной власти, а власть как таковая. Непонятно также, почему анархизм размещен наверху, а не в нижней части схемы (даже стремление к победе над фашизмом не может нам позволить становиться «верхами»). И левый с правым секторы мы бы определили иначе – как «капитализм» и «коммунизм» соответственно.

Но все эти мелочи точны лишь относительно. Дело в том, что в норвежской схеме, как и в случае со «стереометрией», изначально заложен механико-дуалистический подход. То есть просто не учитывается характер взаимосвязи между властью и собственностью, предпринимается попытка уйти от ответа на вопрос о том, какое из этих двух явлений по нашему убеждению является определяющим. На самом деле этот дуализм заложен и в анархо-коммунизме, заложен изначально, в его самоопределении. В то время как ещё Штирнером было замечено, что, если человеку было свойственно продумывать свои мысли до конца, то ему хватило – всего бы одной. Вопрос о приоритетности, собственно, достаточно ясно обозначен … пушкинским стихотворении о злате и булате! То есть – либо главной основой господства является собственность – и вытекающие из неё товарно-денежные отношения, рынок, наёмный труд, продажность, возможность подкупа и т.д. («Всё куплю»); либо первым основанием власти и было, и остается – прямое насилие, физическое принуждение – и основанный на возможности его применения террор («Всё возьму»). По нашему убеждению, в зависимости от того, как человек, протестующий против господства, отвечает на этот вопрос, он и определяет себя лично – либо как анархиста, либо как коммуниста. Отказ от выбора и противопоставление себя и тому, и другому в равной степени – возможен лишь вне экстремальной ситуации, прямо с решением этой проблемы связанной. Что необходимо захватить в первую очередь – центральный банк или арсенал? Кто выходит победителем из встречи на большой дороге купца и разбойника? Для нас ответ достаточно очевиден.

С другой стороны, слово – дело. Наши действия должны соответствовать нашим декларациям. Иначе им действительно окажется грош цена. Коль скоро мы анархисты, наша цель – не быть ни носителями власти, ни подвластными. Возможно ли это уже сегодня? Первое – легко. Второе – лишь эпизодически. Точнее – не быть подвластным государству действительно возможно на протяжении определенных промежутков времени, но каждый эпизод, устанавливающий нашу зависимость относительно власти, очевидно сводит предшествующие достижения на нет. И здесь вступает в силу связка «власть-собственность». Чья власть – у того и собственность. Увы - наша подвластность с необходимостью должна ощущаться всякий раз, как только мы пользуемся эмитированными государством деньгами (не важно, рубли это или доллары). В целом положение выглядит достаточно мрачно. Но посмотрим в порядке сравнения, каково должно быть настоящим коммунистам – коммунистам, не признающим собственности. Насколько легко они могут в настоящее время пользоваться продуктами «общественного труда» по своим потребностям? Представляется, что при первой же серьезной попытке такого рода против отважившихся на мятеж будет использована сила власти. И насколько сегодняшние коммунисты готовы отдавать другим людям результат своего труда – без всякого расчета на вознаграждение? Часто ли они могут вести себя так, как если бы собственности уже не существовало? Выше мы уже рассматривали примеры анархических коммун, на опыт которых ссылался МПСТ – и выяснили, что все они, предпринимая попытку уничтожить собственность, основывались на признании её первоначальной правомерности. Таким образом, оказывается, что уничтожение собственности в настоящий момент ещё более затруднительно, чем личное освобождение из под власти. Значит ли это, что собственность «сильнее» власти? Нет, просто обладатели власти защищают силой награбленную ими (или с их санкции) собственность – а отдельные освободившиеся, не обладающие в должной мере потребительскими для власти качествами, интересуют государственную систему в седьмую очередь. Правда, лишь в тех случаях, когда они предпочитают не афишировать своё освобождение. После всего этого спросим себя – насколько реально уже сегодня, пусть в локальных масштабах, упразднение и власти, и собственности одновременно?

Но беда коммунизма, строящегося на исходном непризнании собственности – ещё и в том, что в локальных масштабах он превращается в самоотрицание. Он с необходимостью требует тотальности. Автор истории о лемурах, приводившейся выше, оказался не в состоянии понять, что, даже предположив в своей утопии власть (принудительную депортацию мирного населения), собственности как таковой он так и не уничтожил. Ибо поскольку общественное имущество «либертарных коммунистов» не становится владением всех, а сами они – совладельцами всего – они, как это уже отмечалось, даже при наличии лишь единственного альтернативного частного собственника, неизбежно остаются не более как столь же частной относительно него корпорацией. Собственно, это, видимо, и имел ввиду наш польский товарищ. Очевидно, он полагал, что имеет дело с настоящим анархо-коммунистом, и надеялся продемонстрировать ему ту самую логическую невозможность и внутреннюю нелепость указанной концепции, которую отмечал Новомирский. Не тут-то было! Его оппонент и не собирался вести себя как анархист. Но до коммунизма так и не дотянул. Смелее, гражданин – для реализации принципа «Всё принадлежит всем!» - тотально и поголовно все его не принимающие должны либо принуждаться к согласию силой, либо уничтожаться. Причем, поскольку существует прирост населения и изменения в поведении людей, практика такого принуждения и уничтожения может быть лишь непрерывной. Если вы решили последовательно и не взирая на личности проотрицать злато на практике, без булатной гильотины вам не обойтись.

Но где же обещанный мостик, который позволил бы соединить усилия расходящихся по разные стороны баррикады анархистов? Он в том простом до невозможности факте, что анархо-коммунисты, и анархисты обычные выступают против господства и принуждения. Ни те, ни другие не вправе принуждать мыслящих иначе – к обращению в свою веру (ср., например, у Малатесты: «Коммунизм, которого мы хотим, должен быть свободным, безначальным, анархическим коммунизмом», «– Вы не хотите навязывать силою ваши идеи? – Вы с ума сошли! Не за жандармов же Вы нас принимаете?!», «Наш идеал может быть осуществлен лишь в том случае, если мы будем рассматривать революцию как освобождение и братское объединение всех людей, к какому бы классу или партии они ни принадлежали». (Малатеста Э., Избранные сочинения, Пг., 1919, с.38, с.41, с.112). Ни к тому ли стремился и Кропоткин? Но согласимся, что это понимание анархо-коммунизма достаточно далеко от постоянных призывов к классовой войне, в настоящее время ставших нормой для различных леворадикалов.

Обращаясь к людям, за вычетом лишь подлежащих уничтожению «особо отличившихся деятелей» из числа носителей власти, анархисты, к какому бы направлению они ни принадлежали, могут рассчитывать лишь на силу убеждения, личного примера, на такие очевидные для людей преимущества предлагаемой ими системы, которые вызовут у этих людей стремление к этой системе присоединиться. Для этого требуется же не только убежденность в собственной правоте, но и предельное уважение к ценностям, мыслям, взглядам другого человека. Причем для сторонников анархического коммунизма это необходимо в гораздо большей степени, чем для нас. Нам – достаточно уничтожения государства и власти. Мы ничего не можем иметь против существования групповых корпораций анархо-коммунистов. Но никто из нас не обязан в них состоять. А вот анархические коммунисты по самоопределению именно обязаны стремиться к объединению с нами, к тому, чтобы мы сами, добровольно, к ним присоединились. Более того. «Нелепость» анархического коммунизма может быть устранена только «братским объединением всех людей». При том условии, что в его основе лежит не «авторитет необходимости», а свободное личное желание каждого. До этого пока явно настолько далеко, что мы отказываемся от рассмотрения подобной перспективы. Однако не кажется ли сторонникам анархического коммунизма, что в борьбе против существующего государственного режима широкий фронт противодействия угнетению необходим – именно уже сейчас?

Конец формы