Глава хlVIII

Драматургия в "Гамлете". - Шекспир, Кемп и Тарлтон. Помимо всего прочего, "Гамлет" дает нам возможность неожиданноознакомишь со взглядами Шекспира на его собственное искусство, как поэта иактера, и с положением и условиями его театра в 1602 - 1603 гг. Если мы внимательно прочтем слова принца к актерам, то получим живоепредставление о том, почему современники Шекспира постоянно подчеркиваютсладкий, медоточивый характер его искусства. Нам он может казатьсяразмашистым, потрясающе патетическим, переступающим все пределы сравнительнос современными ему художниками, и не только такими стремительными инапыщенными, как Марло в начале своей карьеры, но и со всеми; он сдержан,умерен, исполнен прелести, эстетичен, как сам Рафаэль. Гамлет говоритактерам: Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это будет мнетак неприятно, как если бы мои стихи распевал разносчик. Не пили слишкомусердно воздух руками, вот так; будь умеренней. Среди потока, бури и, таксказать, водоворота твоей страсти должен ты сохранять умеренность: онапридаст тебе приятности. О, мне всегда ужасно досадно, если какой-нибудьдюжий, длинноволосый молодец разрывает страсть в клочки, чтобы греметь вушах райка, который не смыслит ничего, кроме неизъяснимой немой пантомимы икрика. Такого актера я в состоянии бы высечь за его крик и натяжку.Пожалуйста, избегай этого". 1-й актер. Ваше высочество можете на нас положиться. Гамлет. Не будь, однако же, и слишком вял; твоим учителем пусть будетсобственное суждение... Логически теперь должно бы следовать предостережение против опасностейчрезмерной мягкости. Однако, его нет. Вместо того, далее говорится. Мимика и слово должны соответствовать друг другу; особенно обращайвнимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, чтоизысканно, противоречит намерению театра, цель которого была, есть и будет -отражать в себе природу; добро, зло, время и люди должны видеть себя в нем,как в зеркале. Если представить их слишком сильно или слабо, - конечно,профана заставишь иногда смеяться, но знатоку досадно; а для вас суждениезнатока должно перевешивать мнение всех остальных. Я видел актеров, которыхпревозносили до небес, и что же? В словах и походке они не походили ни нахристиан, ни на жидов, ни вообще на людей; выступали и козлогласовали так,что я подумал, какой-нибудь поденщик природы наделал людей, да неудачно. Такужасно подражали они человечеству. 1-й актер. У нас это редко встретится, надеюсь. Гамлет. Уничтожьте вовсе! Таким образом, хотя Гамлет, по-видимому, хочет в равной степенипредостеречь против чрезмерной пылкости и чрезмерной вялости,предостережение против вялости тотчас же, однако, переходит снова в просьбуизбегать преувеличения "козлогласованием", - того, что в настоящее время мыназываем высокопарной трагической декламацией. Более всего заботят Шекспираопасности, сопряженные не с мягким, а с бурным исполнением. Как мы уже ставили на вид, Шекспир выражает здесь не только своистремления вообще, как драматурга, но дает формальное определение сущностидрамы и обозначает ее цель, и, что довольно знаменательно, это определениеточь-в-точь совпадает с тем, которое одновременно Сервантес в "Дон-Кихоте"вкладывает в уста священнику: "Комедия, - говорит этот последний, - должнабыть, по мнению Туллия, зеркалом для человеческой жизни, образцом длянравов, изображением истины". Шекспир и Сервантес, покрывшие блеском славы одну и ту же эпоху иумершие в один и тот же день, не знали о существовании друг друга, но,согласно с духом времени, заимствовали свое основное определениедраматического искусства у Цицерона. Сервантес прямо говорит это; Шекспир,не желавший заставлять своего Гамлета щеголять ученостью, намекает на этословами "цель которого была, есть и будет". И подобно тому, как устами Гамлета Шекспир высказался здесь онеизменной сущности и цели своего искусства, так, в виде исключения, онизлил здесь свои временные художнические огорчения, свое уныние по поводуположения, в котором как раз в этот момент находился его театр. Мы ужекасались выше сетований поэта на конкуренцию, в которую именно в это времявступила с шекспировским актерским товариществом детская труппа из хоровойшколы собора св. Павла, игравшая на сцене Блэкфрайрского театра. Этисетования нашли себе выражение в разговоре Гамлета с Розенкранцем. В нихслышится такая досада, как будто шекспировская труппа на некоторое времясовсем пришла в упадок. Много, наверное, способствовало этому тообстоятельство, что самый популярный ее талант, знаменитый комик Кемп, какраз в 1602 г. покинул ее и, как мы уже упоминали, перешел в труппу Генсло.Кемп с самого начала играл все крупные комические роли в пьесах Шекспира-Петра и Балтазара в "Ромео и Джульетте", Шалло в "Генрихе IV", Ланселота в"Венецианском купце", Клюкву в "Много шума из ничего", Оселка в комедии "Каквам угодно". Теперь, когда он перешел на сторону врага, его отсутствиегорько оплакивалось труппой. Его описание "Чуда девяти дней" и заносчивое посвящение книгипоказывают нам, каким самомнением он был заражен. Гамлет дает нам понять,что Кемп весьма часто раздражал Шекспира своей дерзостью, выражавшейся в егоприбавлениях и импровизациях. В прежние времена комики могли, как о томсвидетельствует текст пьес, так же свободно распоряжаться своими ролями, какитальянские актеры в импровизированной народной commedia delFarte. Богатое ибезукоризненное искусство Шекспира не оставляло места для подобногопроизвола. Теперь, когда Кемп ушел из труппы, поэт из уст Гамлета послал емувдогонку следующую стрелу: Да и шуты пусть не говорят, чего не написано в роли: чтобы заставитьсмеяться толпу глупцов, они хохочут иногда сами в то время, когда зрителямдолжно обдумать важный момент пьесы это стыдно и доказывает жалкоечестолюбие шута Как видит читатель, эта выходка имеет, в сущности, общий характер,поэтому она могла быть сохранена, когда Кемп вернулся. Зато в следующихизданиях (значит, и в пьесе) вычеркнута другая, гораздо более резкая инесравненно более личная выходка, находящаяся в издании 1603 г., нооказавшаяся уже неуместной после возвращ^яшя блудного сына. Она трактует окомике, выдумки которого так популярны, что записываются джентльменами,любящими посещать театр; приводится целый ряд крайне слабых образчиков егошутовских речей, чистого буффонства клоуна из цирка, и, наконец, Гамлетдобивает злополучного комика словами, что ему никогда в жизни не сказатьостроты, как не поймать зайца слепому. Известно, что артиста не так легко раздражить нападками на него самого,сколько горячими похвалами по адресу его товарищей по амплуа. Поэтому едвали можно сомневаться в том, что Шекспир, заставляя Гамлета восхвалятьумершего Йорика, имел в мыслях умершего Тарлтона, симпатичного и знаменитогопредшественника Кемпа. Если бы Шекспир не имел известного умысла, определяяпопавший ему в руки череп шута, то было бы так же натурально заставить этотчереп принадлежать какому-нибудь старому служителю Гамлета. Но если поэт впервые годы своей деятельности на театральном поприще знал лично Тарлтона, иесли грубое поведение Кемпа оживило в его памяти очаровательный юмор егопредшественника, то естественно было с выходкой против Кемпа соединитьгорячее восхваление великого комика. Тарлтон был похоронен 3 сентября 1588 г. Это вполне совпадает суказанием в первом издании in-quarto, что Йорик пролежал в земле околодвенадцати лет. И лишь благодаря этому нам становится вполне понятен сильныйвзрыв чувства у Гамлета: Я знал его, Горацио; это был человек с бесконечным юмором, с дивнойфантазией. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь - как отталкиваютмое воображение эти останки! Мне почти дурно! Тут были уста, - я целовал ихтак часто! Где теперь твои шутки? Твои ужимки? Где песни, молнии острот, откоторых все пирующие хохотали до упаду? "Увы, бедный Йорик!" Сердечное восклицание, вырвавшееся по поводу его уГамлета, сохранит бессмертной его память и тогда, когда позабудутся егоизданные в свет фарсы. Он был народный шут, и шут придворный, и шут насцене, всюду одинаково любимый; о нем рассказывают, что он говорил Елизаветебольше истин, чем все ее капелланы, и лучше всех ее врачей умел лечить еемеланхолию. Таким образом, в "Гамлете" Шекспир не только высказался с полнойоткровенностью о театральных делах, но произнес похвальное словозамечательному актеру после его смерти и дал великий пример доброго идостойного обхождения с даровитыми актерами при их жизни. Его датский принцстоит выше вульгарного предубеждения против них. Наконец, Шекспир прославилздесь саму драматическую поэзию, служение которой было делом, наиболееблизким его сердцу, и наполняло собой всю его жизнь, прославил ее, сделавздесь драму радикальным средством, с помощью которого истина выходит наружу,так что справедливость может восторжествовать. Представление пьесы обубийстве Гонзаго есть та ось, вокруг которой вращается трагедия. С тойминуты, как король себя выдал, прекратив представление, Гамлет знает все,что хотел знать. Когда Иаков вступил на престол, "Гамлет" получил еще новый и живойинтерес вследствие того, что королева Анна была датская принцесса. Навеликолепном празднике, устроенном 15 марта 1604 г. в честь короля Иакова,королевы Анны и принца Генри-Фредерика по поводу их торжественного въезда изТауэра в Уайтхолл через Сити, с трибуны, воздвигнутой рядом с церковьюSt.-Mildred, был весьма оживленно и эффектно исполнен девятью трубами иодним барабаном датский марш "для того, чтобы угостить королеву музыкой ееродной страны". Что это был за марш, теперь неизвестно, но нет никакогосомнения, что с тех пор он стал играться во 2-й сцене 5-го акта "Гамлета",где введена трубная и барабанная музыка и где в наши дни в Theatre Francaisтак наивно играют "Kong Christian stod ved hojen Mast". {"Kong Christianstod ved hojen Mast" (король Христиан стоял у высокой мачты) - современныйдатский гимн, сочиненный Иоганнесом Эвальдом в 1744 г. (он вставлен поэтом вего пьесу "Рыбаки") и положенный на музыку еще позднее Гартманном.Следовательно, в "Гамлете" этот гимн является комическим анахронизмом.}