Обязанность подчиняться несправедливому закону

Нетрудно объяснить, почему мы должны подчиняться справедли­вым законам, дейстующим при справедливой конституции. В этом случае принципы естественной обязанности и принцип честности устанавливают требуемые обязанности и обязательства. Граждане, в общем, связаны обязанностью справедливости, а тех, кто принял привилегированные должности и положения, или воспользовался опре­деленными возможностями для продвижения своих интересов, прин­цип честности, кроме того, обязывает вносить свой вклад. Действи­тельный вопрос заключается в том, при каких обстоятельствах и в какой степени мы связаны обязательством подчиняться несправедливо­му устройству. Иногда говорится, что в этих случаях от нас никогда не требуется подчинения. Но это ошибка. Несправедливость закона, в общем, является достаточным основанием не придерживаться его не более, чем юридическая обоснованность законодательства (как она определена существующей конституцией) является достаточным осно­ванием ему следовать. Когда базисная структура общества разумно справедлива, а оценивается это по тому, что допускает существующее

положение вещей, мы должны признать несправедливые законы в качестве обязывающих, при условии, что они не переходят опреде­ленные границы несправедливости. Пытаясь различить эти границы, мы подступаем к более глубокой проблеме политических обязанностей и обязательств. Трудность здесь частично заключается в том, что в этих случаях существует конфликт принципов. Некоторые принципы советуют подчиняться, в то время как другие говорят противополож­ное. Так, требования политических обязанностей и обязательств дол­жны уравновешиваться некоторой концепцией соответствующих прио­ритетов.

Есть, однако, и еще одна проблема. Как мы уже видели, принципы справедливости (в лексическом порядке) принадлежат идеальной тео­рии (§ 39). Личности в исходном положении предполагают, что принципам, которые они признают, каковыми бы они ни были, все будут строго подчиняться и следовать. Таким образом, результи­рующие принципы справедливости определяют совершенно справед­ливое общество при наличии благоприятных обстоятельств. С этой предпосылкой строгого согласия мы приходим к некоторой идеальной концепции. Когда мы спрашиваем, можно ли, и, если да, то при каких обстоятельствах, терпеть несправедливое устройство, мы стал­киваемся с вопросом другого рода. Мы должны установить, как применяется эта идеальная концепция справедливости, если она во­обще применяется, к случаям, в которых вместо того, чтобы быть вынужденными приспосабливаться к естественным ограничениям, мы сталкиваемся с несправедливостью. Обсуждение этих проблем принад­лежит теории частичного согласия (partial compliance), части неиде­альной теории. Она включает, среди других вещей, теорию наказания и компенсаторной справедливости, справедливой войны и уклонения по убеждениям, гражданского неповиновения и вооруженного вос­стания. Эти вопросы относятся к центральным вопросам политической теории, однако до сих пор концепция справедливости как честности непосредственно к ним не применялась. Сейчас я не буду пытаться обсуждать эти проблемы в общем виде. На самом деле, я рассмотрю лишь один фрагмент теории частичного согласия, а именно — проб­лему гражданского неповиновения и уклонения от службы по убеж­дениям. И даже здесь я буду предполагать, что предмет обсуждения — это почти справедливое государство, т. е. такое государство, в котором базисная структура общества почти справедлива, делая должные скид­ки на то, чего разумно ожидать в имеющихся обстоятельствах. По­нимание этого, нужно признать, особого случая, может помочь про­яснить более сложные проблемы. Однако для того, чтобы рассмотреть гражданское неповиновение и уклонение от службы по убеждениям, мы должны вначале рассмотреть несколько вопросов, относящихся к политическим обязанностям и обязательствам.

Во-первых, очевидно, что наша обязанность или наше обязатель­ство принимать существующее устройство иногда могут терять силу. Эти требования зависят от принципа правильности, который в опре­деленных условиях может оправдать неподчинение, принимая во

внимание все обстоятельства. Оправдано ли неподчинение — зависит от степени, до которой законы и институты несправедливы. Не все несправедливые законы обладают одинаковым статусом, то же самое верно и в отношении проводимой политики и институтов. Итак, есть два пути, посредством которых может возникнуть несправедливость: существующее устройство может в разной степени отходить от пуб­лично принятых стандартов, которые более или менее справедливы; или это устройство может соответствовать концепции справедливости, имеющейся в обществе, или точке зрения господствующего класса, но сама эта концепция может быть неразумной и, во многих случаях, явно несправедливой. Как мы уже видели, некоторые концепции справедливости более разумны, чем другие (см. § 49). В то время как два принципа справедливости и родственные принципы естест­венных обязанностей и обязательств определяют наиболее разумную из имеющихся точку зрения, другие принципы не являются нера­зумными. Действительно, некоторые смешанные концепции, безус­ловно, достаточно адекватны для многих целей. В качестве грубого правила можно утверждать, что разумность некоторой концепции справедливости пропорциональна силе аргументов, которые могут быть приведены в пользу ее принятия в исходном положении. Этот критерий является, конечно, совершенно естественным, если исходное положение включает различные условия, которые должны быть на­ложены на выбор принципов и которые ведут к соответствию с нашими обдуманными суждениями.

Хотя достаточно легко различить эти два вида несправедливости существующих институтов, работоспособная теория того, как они влияют на наши политические обязанности и обязательства, — это другое дело. Когда законы и проводимая политика отходят от публично признанных стандартов, можно предполагать, что до некоторой сте­пени возможна апелляция к чувству справедливости общества. Ниже я утверждаю, что это условие является предпосылкой в принятии гражданского неповиновения. Если, однако, преобладающая концеп­ция справедливости не нарушена, тогда ситуация совершенно другая. Предпринимаемые меры большей частью зависят от того, насколько разумна принятая доктрина и какие средства доступны для ее изме­нения. Без сомнения, можно прожить с набором смешанных и ин-туитивистских концепций, а также с утилитаристскими взглядами, когда они не слишком строго интерпретируются. В других случаях, однако, когда, например, общество регулируется принципами, бла­гоприятствующими интересам некоторого узкого класса, может не оказаться другого выбора, кроме как противостоять преобладающей концепции и оправдываемым ею институтам такими способами, ко­торые обещают некоторый успех.

Во-вторых, мы должны рассмотреть вопрос о том, почему, по крайней мере в ситуации, близкой к справедливости, у нас обычно имеется обязанность подчиняться несправедливым, а не только спра­ведливым законам. Хотя некоторые авторы и оспаривали это утвер­ждение, я полагаю, что большинство с этим бы согласилось; только некоторые посчитали бы, что любое отклонение от справедливости,

даже самое незначительное, освобождает нас от обязанности под­чиняться существующим правилам. Как, следовательно, должен быть объяснен этот факт? Так как обязанность справедливости и принцип честности предполагают, что институты справедливы, необходимы некоторые дополнительные объяснения¹³. Теперь можно ответить на этот вопрос, если мы постулируем почти справедливое общество, в котором существует жизнеспособный конституционный режим, более или менее удовлетворяющий принципам справедливости. Таким обра­зом, я предполагаю, что большей частью социальная система является вполне упорядоченной, хотя, конечно, не совершенно упорядоченной, так как в этом случае вопрос о том, подчиняться ли несправедливым законам и проводимой политике, не возник бы. При этих предпо­сылках ответ дается предыдущим объяснением справедливой консти­туции как случая несовершенной процедурной справедливости (§ 31).

Нужно вспомнить, что в конституционном собрании цель сторон заключается в том, чтобы из справедливых конституций (из тех, которые удовлетворяют принципу равной свободы) выбрать такую, которая с наибольшей вероятностью приведет к справедливому и эффективному законодательству, в свете общих фактов о данном обществе. Конституция считается справедливой, но несовершенной процедурой, в том случае, когда обстоятельства позволяют гаран­тировать справедливый результат. Она несовершенна, поскольку не существует какого-либо достижимого политического процесса, кото­рый гарантировал бы, что принятые в соответствии с ней законы будут справедливыми. В политических делах совершенная процедур­ная справедливость не может быть достигнута. Более того, консти­туционный процесс должен опираться, в большой степени, на неко­торую форму голосования. Для простоты я предполагаю, что неко­торый вариант соответствующим образом ограниченного мажоритар­ного правления является практической необходимостью. Однако раз­личные большинства (или коалиции меньшинств) обязательно будут совершать ошибки, если не по причине отсутствия знаний и способ­ности суждения, то из-за пристрастий и личных интересов. Тем не менее, наша естественная обязанность поддерживать справедливые институты заставляет нас подчиняться несправедливым законам или проводимой политике, или, по крайней мере, не противостоять им незаконными средствами до тех пор, пока они не превышают опре­деленных границ несправедливости. Так как от нас требуется под­держивать справедливую конституцию, мы должны соглашаться с одним из ее существенных принципов — принципом мажоритарного правления. В состоянии, близком к справедливости, обычно у нас есть обязанность подчиняться несправедливым законам в силу нашей обязанности поддерживать справедливую конституцию. Есть много случаев, когда эта обязанность вступает в силу, если людей брать такими, как они есть.

Договорная доктрина, естественно, заставляет нас задуматься о том, как мы могли бы согласиться на конституционное правление, требующее от нас подчинения законам, которые мы считаем неспра­ведливыми. Возникает вопрос: возможно ли, что когда мы свободны

и пока еще не связаны узами, рационально принять такую процедуру, которая может отвергнуть наше мнение и сделать действенными мнения других¹⁴? Как только мы примем точку зрения конституцион­ного собрания, ответ станет достаточно ясным. Во-первых, среди очень ограниченного количества осуществимых процедур, которые имеют какой-бы то ни было шанс быть принятыми, нет ни одной, которая всегда решала бы в нашу пользу. И, во-вторых, согласие с одной их этих процедур, безусловно, предпочтительнее отсутствия вообще какого-либо соглашения. Эта ситуация аналогична ситуации исходного положения, когда стороны отказываются от каких-либо эгоистических надежд „безбилетника"; эта альтернатива — лучший (или почти лучший) вариант для каждого человека (оставляя в стороне ограничение общности), но, очевидно, что это неприемлемо для всех остальных. Аналогично этому, хотя на стадии конститу­ционного собрания стороны теперь привержены принципам спра­ведливости, они должны сделать некоторые уступки друг другу для приведения в действие конституционного режима. Даже если у них есть наилучшие намерения, их мнения о справедливости обязательно будут вступать в столкновение. Выбирая, таким образом, конституцию и принимая некоторую форму мажоритарного правления, стороны идут на риск, связанный с недостатками собственного знания и чувства справедливости, для того чтобы воспользоваться преимуще­ствами эффективной законодательной процедуры. Другого способа управлять демократическим режимом не существует.

Тем не менее, когда стороны принимают мажоритарный принцип, они соглашаются на несправедливые законы лишь на определенных условиях. Вообще говоря, в долговременном плане бремя несправед­ливости должно быть более или менее равным образом распределено между различными группами в обществе, а тяготы несправедливой политики не должны быть слишком обременительными в каждом конкретном случае. Следовательно, обязанность подчинения является проблематичной для постоянных меньшинств, которые страдали от несправедливости в течение многих лет. И конечно, от нас не тре­буется согласия на отказ от основных свобод, как наших, так и других людей, так как подобное требование не могло быть частью значения обязанности справедливости в исходном положении; не могло оно быть совместимым и с пониманием прав большинства в конституционном собрании. Вместо этого мы подчиняем свое пове­дение демократическому органу лишь до той степени, в которой это необходимо для того, чтобы равным образом разделять неизбежные несовершенства конституционной системы. Принятие этих труднос­тей — это просто признание границ, налагаемых обстоятельствами человеческой жизни, и желание работать в их¹ рамках. Ввиду этого у нас имеется естественная обязанность гражданственности не прибе­гать слишком охотно к недостаткам социального устройства в качестве причин для неподчинения им, а также не использовать неизбежные пробелы в правилах для продвижения наших интересов. Гражданст­венность обязывает к должному принятию недостатков институтов и определенному ограничению на получение от них преимуществ. Без

какого-либо признания этой обязанности взаимное доверие и уверен­ность обязательно будут нарушены. Таким образом, в ситуации, близкой к справедливой, обычно существует обязанность (а для не­которых также и обязательство) подчиняться несправедливым законам при условии, что они не выходят за определенные границы неспра­ведливости. Это заключение ненамного сильнее, чем утверждение нашей обязанности подчиняться справедливым законам. Оно, однако, ведет нас дальше, так как покрывает больший диапазон ситуаций; но, что более важно, оно дает некоторое представление о вопросах, которые должны задаваться при установлении наших политических обязанностей.