Встреча с Всевышним

Люди здесь были самые разные. Но боль­ше в потрепанной одежде, уставшие и изможденные. Кто-то разговаривал, но больше молчали. Кое-кто куда-то уходил, кто-то при­ходил. Обстановка была давящей. Я закрыл глаза и погрузился в дрему. За мной придут, наверное, не скоро, думал я.

Из состояния задумчивости меня вывел сначала общий шум, а потом наступившая звенящая тишина. Приподнявшись, я, как и все, устремил взгляд на во­рота. Они были открыты, из них вышла женщина. Красивая, в белой одежде, она походила на Ангела с картины. Все внимание было приковано к ней. Она обвела взглядом молчавшую толпу, почти ни на ком не останавливая взгляда, и мелодичным голосом на­звала два имени. Поднялись двое: две женщины. Од­на была более сильной, она поддерживала другую, чтоб та не упала. Так они подошли к женщине в бе­лом, та взяла за руку совсем обессилевшую женщи­ну, и они вошли в ворота. По толпе пробежал легкий Ропот, послышались вздохи.

Еще трижды открывались ворота, и кто-то уходил ^с красивой женщиной в белом.

Не зная, что делать, я решил осмотреть содер­жимое сумы, которую дал мне Учитель. В ней было несколько лепешек и яблоки. Я достал лепешку и вприкуску с яблоком принялся есть. На меня сразу устремились несколько жадных взглядов. «Люди го­лодны», — подумал я и предложил им немного еды. Ко мне ринулись женщина средних лет и юноша-подросток, потом подходили еще, и моя сума вмиг опустела. Получив кому что досталось, каждый вер­нулся на свое место.

Рядом со мной остался подросток. Рубаха на нем была грязная, рукава на локтях зияли дырами, шта­ны обветшали и лохмотьями свисали от колен. Во­лосы цвета льна были взъерошены и спутаны. По­чувствовав, что я его рассматриваю, он рукой попы­тался привести в порядок торчащие пряди волос, но они только еще больше топорщились. Вид у него был забавный, и я улыбнулся подростку. Это, вид­но, ободрило его, и он спросил:

— Ты давно здесь?

— Нет, недавно пришел.

— Я так и понял, иначе ты не стал бы делиться едой. Кто знает, сколько тебе ждать придется...

— Я как-то не подумал об этом. А ты давно здесь?

— Я-то? Давно. Шестой годок жду. За мной при­ходила она, да я за яблоками бегал, вот теперь не
знаю, позовут ли вообще. Пропустил я свое время.

Накатившуюся волну молчания снова нарушил подросток, говоря, как бы думая вслух:

— Вот и голодают многие. Видел, вон женщина едва идти могла. Совсем из сил выбилась. А ты доб­рый, — сказал он, оборачиваясь в мою сторону.

— А ты нет? — слукавил я.

— Не знаю... Тяжело мне, понимаешь?

— Отчего же так?

— Да друга я зарубил за девчонку. Она нравилась мне, а он испортил ее — вот и отомстил.

— А сам как тут оказался, молод еще ведь...

— Ее отец вилами замахнулся на нее, кричал, что опозорила она их род, и меня вплел: я-де виновник. Да мне-то что, я ни при чем; видеть не мог, что отец ее убь­ет, вот и кинулся, чтоб закрыть ее собой. Она... она на соломе в сарае лежала, совсем без чувств... — подрос­ток погрузился в воспоминания, я не прерывал его. И он продолжил:

— Ее-то сберег, да не знаю, прав ли? Умереть бы ей лучше, каждый в лицо случившимся тычет... Выдер­жит ли?! Да еще сынишку родила... Я на Землю хожу иногда, ее повидать. В тот день кое-как узнал от нее, кто этот подлец. Когда имя услышал, в ярость при­шел... И это друг называется! — бросил мальчишка в сердцах. — Вот и зарубил я его, а потом испугался, ки­нулся было прочь, да споткнулся, упал головой о ка­мень... Ничего больше не помню... Только чье-то лицо, искаженное болью, произнесло: «Покарать решил, да самого Бог покарал». — Помолчав, он сказал: — Вот так-то вышло.

Больше ни о чем поговорить не удалось. Снова над толпой пронесся гул, и повисла тишина. Ворота от­крылись, и вышла женщина в белом. Она смотрела на меня и ни на кого более. Мальчишка подтолкнул меня.

— Вставай! Это за тобой. Видишь, на тебя смот­рит.

Я поднялся и пошел навстречу женщине. Она, улыбнувшись, позвала:

— Иди за мной, Николай.

В спину я услышал голос мальчишки:

— Я же говорил, добрый ты... Я Герман, слы­шишь, Герман. Может, свидимся когда, — почти
кричал он.

Мне хотелось оглянуться и сказать ему что-ни­будь ободряющее, но я не мог, меня влекло вслед за Женщиной. Но и к мальчишке я испытывал чувство привязанности, несмотря на то что он кого-то убил.

Ворота, к которым подходил, были, пожалуй, ме­таллические, казались массивными и тяжелыми. По ним вился кованый замысловатый узор. Ворота не были полностью открыты. Они могли впустить лишь двух-трех человек, идущих рядом. В воротах, но уже по ту сторону, стояли два сказочных существа. Рос­лые юноши, белокурые, с красивыми чертами лица и мягким взглядом голубых глаз. Они были во всем белом, лишь чуть виднелись стопы из-под одежды, перехваченные золотистыми ремешками от пальцев к щиколотке. Но что поразило меня больше всего — это огромные белые крылья за спиной у каждого. «Ангелы!» — пронеслось у меня в голове. Один из них сменил идущую рядом женщину. Потом едва уловимым жестом остановил меня и указал рукой в сторону. Посмотрев, куда мне указывал Ангел, я уви­дел Учителя. Он шел мне навстречу. Учитель жестом пригласил следовать за ним.

— Ты вошел в Небесную Страну сразу. Это хоро­шо. Хороший знак. Но где и как ты будешь жить, за­висит от встречи со Всевышним. А пока пойдем ко мне. Мой дом не роскошный дворец, но места на дво­их вполне хватит.

Он взял меня за руку, и мы перенеслись к его дому. И правда, домик был невелик. Стоял он, по-видимому, на окраине города. Дом обрамляла изго­родь из кустарника. Мы вошли во двор дома. Кры­лечко невысокое, обвито странным растением: тем­но-зеленые листья сердечком, а среди них, словно звезды на вечернем небе, слегка голубенькие цветоч­ки-колокольчики. Под окнами дома росли цветы, стройные и высокие, разной формы и цвета. Обста­новка в доме была простой, без роскоши. Но здесь царил порядок, как будто кто-то только что прошел­ся, убирая и расставляя все по местам.

— Вот так я живу. Проходи и будь как дома.

Несколько дней, проведенных в доме Учителя, по­казались мне блаженством. Однажды Учитель, взяв меня за плечи, сказал: «Смотри». У меня в глазах на миг потемнело, а потом я увидел бабушкин дом. Во дворе стояли столы, за ними сидели люди. Сквозь ка­кую-то завесу, разделявшую меня с Учителем, я ус­лышал его голос:

— Прошло сорок дней. Тебя вспоминают.

Мне показалось, что я вдохнул запах щей и кури­ного бульона. Различил дух блинов и чая, заварен­ного травами. Это переполнило меня каким-то непо­нятным чувством.

Все исчезло, и теперь я видел только комнату и Учителя. Но я не мог понять, что же за чувство пе­реполняло меня... Сытость! Я был сыт и совсем не ощущал голода. А я уже стал привыкать к нему. Сколько бы я ни ел, не наедался. Учитель говорил, что со временем привыкну.

Мы часто ходили с ним гулять. За домом невда­леке раскинулся молодой лесок. Там Учитель объяс­нял мне, как надо правильно передвигаться, рассчи­тывая энергию на путь. Но у меня не совсем это по­лучалось: на небольшие расстояния я передвигался легко и точно, а на более далекие то оказывался даль­ше, то не доходил до них.

— Как только почувствуешь, что такое сила твоего тела, так все встанет на свои места, — ободрил меня
Учитель. Дома я помогал ему ухаживать за цветами и не­большим садом. Это доставляло мне радость. Он мно­го, очень много говорил мне о том, чего я не знал, но об этом у меня еще будет время рассказать. Од­нажды, вскоре после того, как Учитель показал мне помин в сорок дней за меня, проснувшись, я увидел на столике у окна большой букет душистой сирени. Я ахнул! Мне очень нравилась сирень, именно такая — с розовым оттенком. Завороженный, я смот­рел на это чудо, неизвестно откуда взявшееся.

— Это тебе в день рождения, Николай! — сказал Учитель.

— Мне? Но...

— Это не от меня, — оборвал меня на полуслове Учитель, — это твоя сестра Анна. Она вспомнила, что у тебя сегодня день рождения, а еще — что ты очень любил сирень, но осенью нет сирени. На Земле нет, но здесь возможно все. Это ее подарок тебе.

— О! — у меня не нашлось слов для ответа.
Я лишь, подойдя к столу, опустил лицо в благоухаю­щий букет.

— Каждый раз, когда вспоминают дату твоего ро­ждения, появляются цветы. Таков обычай, если хо­чешь, — говорил Учитель, — и так будет, пока пом­нят твой день. Он важен, очень важен. Ведь в этот день душа обретает плоть и живет в ней. Эта жизнь дает возможность приобрести любовь и оставить продолжение своего рода: плоть от плоти. Со временем ты поймешь, что значат эти слова! — закончил он с
грустью в голосе.

Мне предстояло еще многое познать. Но прежде всего была встреча с Богом, со светоносным сущест­вом, от которого исходили тепло и любовь. Каждая душа предстает перед Ним в свое время. Кто-то чуть ранее, кто-то чуть позднее. Это происходит непремен­но в течение полугода земного исчисления. Я же к этой встрече был готов далеко не сразу. Да и когда я предстал перед Ним, я не знал, как себя вести и что говорить, так как не знал, чего Он потребует от меня.

Я не знаю, как мне передать описание Его. Это самое сложное из всего повествования, потому что не хватает слов или выражений, чтобы в сравнении описать увиденное. Я не видел лица Всевышнего. Свет, исходивший от Него, не слепил меня, но был таким лучезарным, что под ним черты лица Всевыш­него делались как бы невидимыми или неосязаемы­ми. Страх, который сковывал меня, улетучился, я испытывал спокойствие.

— Твоя жизнь была недолгой. Но был ли ты сча­стлив? — эти слова относились ко мне.

— О, да! Конечно, я был счастлив... — Что мог от­ветить я еще, будучи счастлив встретиться и здесь с Тамарой?

— Что породило это счастье?

— Любовь! — ответил я робко.

— Ты веришь в любовь?

— Да, я верю... — но странное чувство волнения исходило от Всевышнего, ибо это Он общался со мной. Не говорю — разговаривал, это был диалог на уровне мысли, потому что я не слышал голоса, от­куда-либо идущего, он звучал во мне. Волнение пе­редалось мне, и, словно почувствовав это, Он попы­тался ободрить меня.

— Если веришь, будь мужественным. Твоя любовь ждет тебя, и неважно, в чьем образе она придет.

Тогда эти слова я воспринял иначе, потому что ис­тинный их смысл понял слишком поздно. Но в тот миг они ободрили меня. Я верил, что речь шла о Та­маре. Я был рад, а Он — я почувствовал это — улыб­нулся с легкой грустью и сказал:

— Теперь смотри внимательно.

Я осознал, что Он удалился, но не ушел совсем, а я остался в каком-то изолированном пространстве, на­едине со своей жизнью. Не знаю, как долго это дли­лось, но во мне чувства сменялись одно за другим; я бледнел и краснел, улыбался и даже плакал. Хотя трудно объяснить эти слезы. Я видел сначала своих ро­дителей до моего рождения. Видел потом отца, держа­щего меня на руках, я кричал так звонко, что отец, смеясь, сказал: «Силен малыш! Это ж надо так орать, что уши заложило...» А потом мрачным видением бы­ло событие, запечатлевшееся в моей детской памяти как что-то непонятное: похороны мамы. Все плакали, а она лежала на лавке, прекрасная, как ангел, и, каза­лось, спала. Я теребил ее за светлое платье и тихо звал: «Мама, мамочка, миленькая, пойдем играть в сад». Бабушка взяла меня на руки и унесла из комнаты. Мне было почти восемь, а Анне шел четвертый год.

Потом я видел себя уже бойким мальчишкой, и мне было стыдно за себя. Я Анфиску любил, но час­то подстраивал ей козни: насыпал золы в отстиран­ное белье, или опрокидывал ушат воды, или закры­вал двери перед самым ее носом, и сколько было пе­ребито посуды!.. Но я и помогал ей нести то же испачканное белье на речку вновь полоскать или со­бирал вместе с моей доброй Анфиской на поднос ос­колки посуды, разбившейся о резко закрытую дверь.

Картины жизни сменяли одна другую. Но больше всего я краснел, видя себя с девушками. Эти случай­ные и беспутные встречи доводили меня до изнеможе­ния. Мне казалось, я сгорю от стыда за самого себя. Я видел себя со стороны и мог анализировать свои по­ступки и действия. Это было ужасной пыткой. А потом все исчезло, и вновь приблизился Он. Мы долго обща­лись, но не буду передавать все, хоть и помню весь раз­говор почти слово в слово. До сих пор вспоминаю сло­ва Всевышнего, когда приходит понятие истины их. Много, очень много я не понял сразу.

— Ты видел то, что должен был знать о себе. И ты сейчас сам себе судья.

— Но в том, что прожито, я не могу ничего изме­нить, — живо возразил я Ему. Более страха перед Ним у меня не было.

Ты осознал содеянное и раскаиваешься. Зна­чит, тебе покорилась одна вершина твоего пути, но сколько еще тебе предстоит преодолеть!

Я опускаю часть беседы.

— Ты веришь в любовь? — Он вновь задал этот во­прос.

-Да.

— Тогда иди, высоко подняв голову, и ты ее най­дешь здесь. Но прежде всего, — продолжил Он, — те­бе придется пройти через множество испытаний. Ты готов к ним?

— Да, все что угодно.

— Ты веришь в свои силы, не так ли? - Да.

— Что ж, это похвально.

Он еще многое говорил мне, но отметить хочется вот что:

— Обещай мне, что, найдя любовь, ты будешь обе­регать ее от зла, которое будет пытаться разлучить
вас.

Тогда я не понял, зачем оберегать и от кого — что это значит? Я чувствовал, что Он улыбается, от Него исходил покой; это успокаивало, и душа наполнялась радостью и гармонией.

— Ты долго будешь искать и найдешь, но не ско­ро. Ты долго будешь маяться и страдать, но напрас­но. Ты достигнешь желанного, но тебя будет пресле­довать страх потерять то, что приобрел. Ты веришь
в себя, и я чувствую в тебе силы, способные сохра­нить мой дар.

И Он протянул в мою сторону руку. От Него слов­но отделилась частичка Его Самого, и когда «ЭТО» коснулось меня, я почувствовал, как нега разлива­ется по всему моему телу; я был на вершине бла­женства. Это длилось лишь миг. А потом мне были объявлены мои повинности.

Когда прокручивалась моя жизнь так, что я мог на­блюдать за самим собой со стороны, мне была показа­на унизительная картина: я ведь был в одной из саратовских контор клерком и был замешан в одну крупную сделку. Торговец, которого мы (а нас было четве­ро) окрутили, не пострадал от нашей авантюры. 0ц был слишком богат, чтобы обратить внимание на подобную мелочь, зато мы хорошо погрели руки на этом. Были, конечно, и другие маленькие обсчеты, но все то не было сравнимо со сделанным однажды. И этот слу­чай очень сильно угнетал меня. Хоть разум и твердил мне, что все сделано чисто и никто не понес урон, со­весть все же не давала мне покоя. После этого я отка­зался вообще от каких-либо сделок, за что вызвал к се­бе неприязнь прежних своих товарищей по работе. Но я молчал, когда они что-либо предпринимали. За это они ценили скорее не меня, а мое молчание, и не заде­вали насмешками и колкостями. Мне и тогда было стыдно за себя, а тут еще стало не по себе.

И вот, когда были объявлены повинности, за эту сделку мне нужно было на 20 лет спуститься в карь­ер и добывать там золотоносную руду. Но при этом я еще должен был и учиться.

Объявление повинности происходило так: я по­чувствовал, что светоносное существо, излучающее тепло и любовь, рядом с которым чувствуешь себя свободно и уверенно, удалилось. И рядом с собой я увидел Учителя. Он и был моим «обвинителем», то есть он объявлял мне о том, что я должен буду делать и за что. При этом разговоре присутствовал очень по­хожий на Ангела у ворот, ведущих в Небесную Стра­ну, человек. Он просто стоял за Учителем, и легкий свет, идущий от него, делал фигуру Учителя еще более строгой и даже грозной. Ибо Учитель был не в бе­лой одежде, а в темно-синем длинном хитоне, он го­ворил мне:

— В нужное время я буду отводить тебя к карье­рам и в определенное время буду приходить за тобой и забирать тебя на занятия.

Срок своих работ ты можешь сократить — хо­рошей учебой прежде всего, — вмешался Ангел, что
вызвало улыбку у Учителя.

Я же стоял как каменный и не мог ни сдвинуться _с места, ни шевельнуться.

— За прелюбодеяния твои, — продолжал Учи­тель, — ты должен будешь посетить здесь страну раз­врата и «насладиться» (это слово звучало с нескры­ваемой иронией) собственными деяниями.

— Но ты был стойким и твердым со слугой Кня­зя Тьмы, — снова вставил слово Ангел, — думаю, что ты не поддашься соблазнам, отвратительным оргиям.

От одного воспоминания о той девице, в волосах которой я видел тонких змеек, и об искаженном гри­масой ярости лице во мне все перевернулось. Учи­тель смутился, а Ангел улыбнулся.

— Происшедшее — не твоя вина, Учитель, ты сде­лал все, как надо, — обратился Ангел к Учителю.

— За твое озорство и грубость к близким ты не не­сешь наказания; будучи здесь, в трудный час своих испытаний, ты помогал абсолютно чужим тебе лю­дям, — лицо Учителя светилось радостью, — и это избавило тебя от постоянной боли видеть обиженных тобою людей и от сознания, что ты причинил им боль, но ничего не можешь изменить.

Видимо, Учитель сказал все, потому что теперь го­ворил очень много Ангел.

— Николай, — обратился ко мне он, — твою жизнь нельзя назвать безупречной, но ты не совершил более преступлений, чем те, о чем уже слышал. То, что объ­явлено в повинность, остается в силе, но в свободное от работы время и после занятий ты можешь делать все, что хочешь. Место, где захочешь жить, выбери себе сам. Это от планеты Розовой до Янтарной.

О! — вырвалось у Учителя, но он не продолжил и лишь улыбался.

— Тебе очень многому надо будет научиться и на­брать энергетический потенциал, как долго ты будешь здесь, зависит от тебя. Но рано или поздно ты захочешь вернуться на Землю, а для этого тебе нуж­ны будут силы.

— Разве это необходимо — возвращаться? — спро­сил я, осмелев немного, перешагнув робость, сковы­вавшую меня.

— Да... Тебе — да, это необходимо, — и Ангел от­вел в сторону мягкий взгляд голубых глаз, — скоро ты поймешь почему.

— К тебе тянулись здесь люди, — продолжил
он, — за это с первых дней тебе доступен вход во все
отделы библиотек и в Хранилище книг Вселенной.

Эти слова вызвали возглас удивления и одобре­ния у Учителя. Я же в тот миг не мог оценить их значимость.

— Ты был поэтом на Земле, но не нашел призна­ния. Это не беда. Твой талант остается у тебя. И рабо­та у тебя такова: ты будешь помогать начинающим по­этам на Земле. Учитель тебе после объяснит, как это
делать. Но и сам будешь развиваться, работая над со­бой и работая с другими. А теперь прощайте. Учи­тель, — обратился он к моему другу, — я вверяю эту душу тебе. Все, чем владеешь сам, передай ему, — и он
жестом указал на меня и добавил: — Удачи тебе, Ни­колай! Как бы ни было трудно, головы не опускай. Все­гда помни, что тебе сказал Всевышний.

И он удалился, а мы с Учителем остались один на один.

— Пойдем ко мне, — позвал Учитель, — нам на­до о многом поговорить с тобой. Потом может не ока­заться нужного времени, чтобы объяснить тебе хоть немногое из того, что тебе следует знать.

На этот раз мы шли пешком к дому Учителя. Я думал о только что состоявшемся разговоре. Учитель молчал. И мне казалось, что он специально медлит. Его лицо было озабоченным, я видел это, но особо не задумывался, что же могло так волновать Учителя. Весь путь прошел в молчании, и лишь под­ходя к дому, Учитель заговорил:

— Пока освоишься, поживи у меня. Места хватит, да и мне веселее будет.

— Я. не против, если не буду стеснять.

— Какое стеснение? Места в доме достаточно, да и жить тебе пока негде, вот и живи у меня.

— Спасибо, Учитель.

— Не стоит благодарности. Я даю тебе самое большее из того, что могу дать: кров над головой и свою дружбу. Но это не помешает мне быть строгим при твоих провинностях.

Мы вошли во двор дома. И не сговариваясь, оба решили остаться на крылечке; мы продолжили бе­седу.

— Учитель, разве мне некуда пойти? Ведь здесь моя мама и... и Тамара!

— Знаешь, ты видел в пути пожилую женщину и ее внучку; эта девочка утонула случайно. А бабушка встречала ее, как я тебя. Она будет ей Учителем и на­ставником, как я тебе. Тебя же твоя мама встретить не смогла.

— Почему?

— Она оставила мир Земной очень молодой. Она ви­дела, что ее дети несчастны, особенно дочь — Анна. В тебя же она верила, что ты сможешь преодолеть свои проблемы сам. Ты сильнее духом, чем твоя сестра. Вот Мать и решила вернуться на Землю.

— Как на Землю вернуться?

— Просто. Ты знаешь, что у Анны есть дочь?

— Да, Татьянка. Так маму звали.

— В Татьянке и живет душа Татьяны-матери.

— О?! — вырвался у меня возглас.

— Твоя мама решила хоть так быть рядом с доче­рью и быть ей радостью и утешением.

— Что верно, то верно! Анна души в девчушке не чает, да и она к ней ластится. Если что не так, забе­рется на колени, ручонками возьмет лицо матери и заглядывает в глаза ей. Анна и тает, душой отходит.

— Душа, возвращаясь на Землю, выбирает сама своих родителей, а значит, выбирает время, в кото­ром будет жить, и сама себе определяет жизнь.

— Но ведь когда живешь на Земле, ничего этого не знаешь.

— Верно. Перед тем как отправиться на Землю, души пьют воду из озера Забвения в долине Перехо­да. Если хочешь, мы как-нибудь побываем там.

— Конечно, если это возможно, Учитель, — про­должил я. — А Тамару я могу видеть?

Мой вопрос привел в замешательство Учителя. Видимо, он этого не хотел касаться в разговоре и от­ветил уклончиво:

— Она здесь. Вы встретитесь, но не так скоро, как тебе хочется. Всему свое время, — добавил он поспеш­но, пресекая мой готовый сорваться с уст вопрос: «Ко­гда?»

— Твой дедушка, — снова заговорил Учитель, — ты не помнишь его, совсем молодым был, когда со­вершил жестокое убийство. Он убил своего работни­ка, засек его плетью только за то, что тот в срок не сделал колесо в телеге. Он был и сам убит в один не­настный день «разбойником» на дороге.

— Да, бабушка рассказывала. Но кто убил его и обобрал до нитки, так и не нашли.

— Теперь ты можешь знать кто. Это был сын за­поротого им насмерть человека.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Почему? — спросил Учитель.

Бабушка говорила про семью, где рано из жизни ушел отец, оставив шестерых детей. Но... она никогда не говорила про деда, своего мужа. А они... они живут в том же селе, и бабушка всегда им помогала.

— Поэтому и помогала, что знала причину их бед, — вздохнул Учитель.

Как многого не знаешь, живя на Земле! Бабушка не любила говорить о своем муже. Она лишь однаж­ды сказала: «Он был очень жестоким человеком и достоин больше осуждения, чем добрых слов, а о по­койных плохо не говорят». Этот вечер был для меня вечером открытий.

— Учитель, а моя мама, кто она? Расскажи мне о ней. Ты можешь?

— Конечно. Прежде чем стать твоим Учителем, я узнал твою родословную, если так можно сказать. Твоя мать, — продолжил он, — простая крестьянка из семьи Агеевых. Родилась она от молодого князя Голи­цына, красивого и статного, вскружившего ее матери голову. О ее рождении он и не знает, потому что нико­гда не интересовался служанками и крестьянками, с которыми развлекался. Она была покинута своей ма­терью сразу после рождения. Та даже не приложила ее к груди, а как только смогла встать — утопилась в Волге. В семье она была старшей, и были еще малень­кие дети. Поэтому твоя мать и выросла как дочь, а не как внучка. После нее родилось еще два мальчика. А о старшей дочери было забыто. Даже имя ее не произно­сили в доме. Это было тайной семьи.

Все, что я узнал, глубоко поразило меня. Больше ни о чем говорить не хотелось. Какое-то время мы молчали, а потом Учитель сказал:

— Иди отдыхай, завтра будет трудный день.
Я не возражал.

Утром меня разбудил Учитель, и мы с ним отпра­вились в путь. Он держал меня за руку, и мы куда то перемещались. Должно быть, место, куда мы на­правлялись, было далеко. Потому что я успел над этим поразмыслить. И вот мы остановились. Я огля­делся. О! Что это? Где мы? Здесь все было не так: сто­ял невообразимый шум, голоса сливались, что-то двигалось, поднимались клубы пыли, от которой пер­шило в горле и слезились глаза. Я был в замешатель­стве...

— Пойдем, — сказал Учитель, и я последовал за ним. Мы немного удалились от ужасного места, но и здесь было не лучше, хоть и тише и меньше пыли.

— Здесь ты будешь работать, — обратился ко мне Учитель, — в нужное время я буду приходить за то­бой. А вот и Вайнер, он все тебе объяснит. — Учи­тель жестом указал на приближающегося человека.

Тот поднял руку, и Учитель исчез, а я остался сто­ять перед человеком, одетым в грубые штаны; руба­ха навыпуск, грязная. Его руки с расширенными в суставах пальцами были грубы. Не знаю почему, но я видел только эти руки, а уж только потом рассмот­рел его лицо — обычные бесцветные черты. В тело, казалось, въелась вся пыль, и от этого оно было се­роватого оттенка. Глаза! Вот что было живым на этом огрубевшем и неподвижном лице: карие, почти чер­ные, они были добры, взгляд мягкий, но эта мягкость терялась в общей суровости лица.

— Вайнер, — представился он.

— Николай, — ответил ему я.

— Ты надолго?

— Не знаю, должно быть, это небольшой срок — двадцать лет, — ответил я немного неуверенно.

— Двадцать? Конечно, немного в сравнении с ве­ками, но и долго в сравнении с днями. Что ж, идем. — И он пригласил жестом следовать за собой.

Мы шли к дыре, зияющей чернотой в невысокой и со всех сторон осыпающейся горе. На пути попадались люди — разные: и подавленные, и веселые, кто-то да­лее напевал, но все они были увлечены работой, каж­дый делал что-то свое. Нас, а точнее, меня провожали взгляды, полные сочувствия или ненависти. Но не бы­ло безразличия. От ненависти меня коробило. Да, я был во всем чистом, а мое лицо свежим, ничуть не по­страдавшим от удушливой пыли. Я чувствовал себя очень неловко и старался никого больше не рассматри­вать. Мы вошли в темный тоннель, в нем лишь изред­ка в стенах горели установленные светильники. Когда мы проходили их, то по стенам метались причудливые тени. Мы проходили какой-то лабиринт: ходы, ходы, повороты, тупики... Здесь было сыро, и от этого холо­док охватывал тело. Но вот мы остановились.

— Я сейчас вернусь, — сказал Вайнер и исчез в од­ном темном проходе.

Я огляделся. Здесь добывалась руда, какая-то поро­да, лежал отбойный молоток. Освещение было скуд­ным.

— На, это тебе, — Вайнер вырос как из-под зем­ли, — сегодня ты будешь работать со мной. — И он про­тянул мне такой же отбойный молоток, что я видел.

Вайнер показал мне и объяснил, как им пользо­ваться. Но у меня ничего не получалось. Он же ра­ботал так бойко, быстро, с легкостью в движениях, как бы играючи. Как ни старался я быть выдержан­ным, силы оставляли меня. И наконец, прислонив­шись к стене, я выронил из рук молоток. Вайнер тряхнул меня за плечо, мне пришлось открыть гла­за, но веки были так тяжелы, что я их с трудом удерживал.

— Так не пойдет, — скорее по губам прочел я, не­жели услышал от Вайнера.

- Он, поддерживая меня, отвел немного в сторону и усадил, исчез и снова появился, держа в руках не­понятную посудину. Попей, легче будет. — И он протянул мне ка­кой-то напиток, глотнув который я закашлялся. Вайнер рассмеялся, а я разозлился:

— Не вижу ничего смешного!

— Да ты не злись, попей еще, пройдет все. Душ­но тут, да пыль. Привыкнешь.

Он говорил добродушно, улыбаясь мне. Я отпил еще из этой непонятной формы посуды, жидкость разливалась по телу теплом. Так казалось мне.

— Что это? — спросил я у Вайнера.

— Малиновая настойка с медом и кое-какие травы. Сам изобрел, — явно желая показать себя, с важно­стью ответил Вайнер. — Ну что, отошел? — добавил он, принимая от меня пустую посудину. — Вон там те­лежка, — и он показал на тупик, — то, что надробил, вывези наверх, я покажу дорогу и где оставить.

Силы мои были восстановлены. Я сходил за те­лежкой и вопросительно посмотрел на Вайнера: «А как это все собирать?» — и он, словно прочтя мои мысли, наклонился и быстрыми ловкими движения­ми стал собирать руду руками, наполняя тележку. Вайнер шел впереди, а я за ним, толкая тележку. Он показал мне, где ссыпать руду. Наверху хоть и было пыльно, все ж дышалось легче, и я словно опьянел, у меня все поплыло перед глазами, но усилием воли я удержался на ногах. В этот день я отбил всего шесть тележек руды. Это было очень мало, но Вай­нер мне ничего не сказал. Он проявил ко мне состра­дание, и я ответил ему взаимностью. Я чувствовал в себе силы и, когда вывез последнюю свою тележку с рудой, стал разгружать руду, которую добывал он. Вайнер улыбнулся, хотел что-то сказать, но промол­чал. Поднявшись наверх в очередной раз, я увидел Учителя — он шел, направляясь ко мне.

— Ты еще долго будешь работать? — спросил Учитель.

— Нет, кажется, я свое уже вывез...

— Он помогает мне, — оборвал меня на полусло­ве Вайнер, неизвестно откуда взявшийся, и доба­вил: — Ты можешь идти. Благодарю за помощь. — Й он исчез в темноте тоннеля.

— Учитель, — обратился я, — я что-то сделал не так?

— Потом все обсудим. Идем. — Он взял меня за руку, и мы снова долго перемещались.

И вот мы уже у домика Учителя, маленького и ак­куратного. Только теперь я почувствовал, что устал.

— Иди умойся, — предложил Учитель, — и пере­оденься — я все там приготовил для тебя.

Повторять дважды не было нужды. Приведя себя в порядок, я вошел в дом и сразу же бросился на кро­вать. Сон вмиг окутал меня. Очнулся я от того, что меня будил Учитель.

— Что, снова на работу? — ужаснулся я.

— Нет, вставай покушать. Учение на сегодня от­ложу, просто поговорим, если захочешь. — Пшенич­ные лепешки и душистый мед да чай на травах при­ободрили меня. — Что сегодня произошло у вас? — спросил Учитель меня, и я сразу понял, что он имел в виду меня и Вайнера.

Я коротко рассказал ему о прошедшем дне. Учи­тель слушал молча; он продолжал молчать, когда я закончил рассказ.

— Как это не похоже на Вайнера! Неужели в его душе проснулось сострадание?.. И это после семи ве­ков-то?! Что ж, посмотрим, что будет дальше, — и, глянув на меня, он сказал: — Отдыхай, а мне надо от­
лучиться ненадолго. Меня не жди, возможно, я за­держусь.

Он встал и вышел из дома, а я лег на кровать и, пока сон не взял меня в свои объятья, пытался ос­мыслить слова Учителя о Вайнере. Не знаю, когда вернулся Учитель и как я заснул, но очнулся от толчка как бы изнутри. Открыв глаза, я увидел Учи­теля, он стоял у окна. Заметив, что я проснулся, он обратился ко мне:

— Вставай, пора на работу. Как и в прошлый раз, я приду за тобой. И... — он осекся, не закончив фра­зы.

Какое-то время было полно однообразия. Вайнер был молчалив, мне даже казалось, что его взгляд по­тускнел. В сердце закралось сомнение: не из-за меня ли? Ведь он проявил ко мне сострадание, за что, воз­можно, был наказан. Этого я не мог допустить и ста­рался как можно лучше работать, чтобы как-то оп­равдаться перед Ваинером. И вот однажды, закончив свою работу, я, как бывало нередко, снова стал по­могать Вайнеру. Я заметил улыбку на его лице, а в глазах его блеснул живой огонек. Наполнив в очеред­ной раз тележку, я хотел уже подниматься наверх, но Вайнер остановил меня, положив руку на плечо.

— Отдохни, — предложил он и присел на корточ­ки рядом с тележкой.

Я сделал так же. Глядя на меня в упор, Вайнер спросил:

— Я не противен тебе?

— Нет, с чего ты взял?

— И ты не испытываешь ко мне ненависти?

— Нет, наоборот, ты был добр ко мне. За что же ненавидеть тебя?

— Значит, я не ошибся, ты всего раз был на Зем­ле, иначе по-другому бы рассуждал.

— О чем ты, Вайнер? — В первый раз я обратил­ся к нему по имени.

— Да так. Ненавидят меня здесь.

— Но не я!

Послушай, — обратился он ко мне, — я не знаю, что происходит во мне. Понимаешь, меня сгноить хотели здесь, да я выжил. Дали работу получше, да я не­навидеть всех стал, и меня тоже все. Кто здесь подол­гу работает, презирает за то, что я выбился повыше, вроде бы как в старшие среди них. А ты не такой, тебя как брата хочется обнять. Мне дико это чувство, я ни­кого не любил. Меня словно изнутри что-то распирает, боюсь, не выдержу, взорвусь... Немного помолчав, он продолжил: — Жалко мне порой становится всех их, — и он жестом указал вокруг себя, — гибнут ведь многие ни за что...

— Как ни за что? — удивился я.

— Да так... Прояви они хоть каплю жалости друг к другу, быстрее бы оставили весь этот кошмар. Так нет же — подлости строят, измываются один над другим, — бросил он в сердцах.

— А ты-то сам что здесь, если знаешь выход?

— А куда мне идти? Кто и где меня ждет? Ты зна­ешь, сколько я здесь? Семь веков! Привык уже... Да и не так давно я понял, что можно к ненавидящим тебя относиться по-другому... Это ты во мне все пе­ревернул вверх дном. — И Вайнер резко вскочил на ноги и с силой толкнул тележку, да так, что она чуть не перевернулась. Я не стал его останавливать.

Я ждал, пока Вайнер вернется. И вот он идет. Го­лова опущена, и мне кажется, что он обессилел. Ос­тавив тележку, он подошел ко мне. Его глаза были влажными.

— А как там? — спросил он многозначительно. — Ты ведь каждый день там бываешь?

— А ты не помнишь? Ведь не сразу же сюда по­пал?

— О! Тогда было еще хуже, чем здесь. Сплошной кошмар. — И он передернулся.

— На какой срок ты отправлен сюда?

— Навечно! — выдохнул Вайнер. — Мне бы лучше исчезнуть...

Вдруг он насторожился и, глядя на меня, сказал:

— Идем, это за тобой. Но их много... К чему бы это?

Мы быстро поднялись наверх, я лишь удивился, как это Вайнер определил, что делается «там»? У ме­ня не получалось. Выйдя из тоннеля, мы оба замер­ли. Перед нами было три человека в белых одеждах, и чуть подальше стоял мой Учитель. Как странно бы­ло видеть здесь людей в белых одеждах и как рази­телен был контраст между ними и всеми населявши­ми эти рудники. Все, кто работал наверху, оставили свои работы, и все внимание было приковано к этим трем лицам в белом. Один из них обратился к нам — сначала ко мне, потом к Вайнеру:

— С этого момента ты освобождаешься от работ наруднике. Твой Учитель будет заниматься с тобой и
все объяснит тебе. Ты же, — он обратился к Вайне­ру, — последуешь за нами. Тебе даруется жизнь!

Вайнер словно обезумел, он бросился ко мне и за­рыдал, бормоча сквозь рвущиеся стоны:

— Это все ты перевернул, ты... вверх дном... я не­навижу тебя, нет... нет... ты вернул меня к жизни... ты брат мне... Зачем?.. Я не смогу там жить... — и так же внезапно, как начались его стенания, все стихло в нем. Он отпустил меня и, хлопнув по плечу, ска­зал вполне внятно:

— Прости, Николай, весь мой бред. Ты как брат мне, но я не хочу тебя больше видеть... Может быть, потом когда-нибудь... Прощай! — И он пошел к лю­дям в белом, а я к Учителю.

Больше я не был на руднике. Так было решено не мной. И я не знаю, радоваться этому или нет. Воз­можно, лучше было бы мне работать там, тогда бы ос­тавалось меньше времени для моих безумств. Но об этом чуть позже. Когда мы вернулись с Учителем до­мой, я спросил у него:

- Что произошло сегодня на руднике?

— Это редкий случай, когда освобождался от по­винности сосланный на смерть, — ответил Учи­тель. — Ты же освобожден тоже. И не случайно, по­тому что ты своими действиями вверг Вайнера в смя­тение, тем самым помог сохраниться душе. Это очень важно. Со временем ты это поймешь.

— Что же ждет меня теперь?

— Да ничего! Будешь жить и учиться. А по ис­течении срока повинностей — двадцать лет —нач­нешь работать. А пока ты свободен, понимаешь, сво­боден! — И Учитель, подойдя, привлек меня к себе.

Свобода! Полная свобода! Я мог путешествовать, да ведь мне надо было обустраиваться, не мог же я вечно жить у Учителя. Первое время после освобож­дения от повинностей на руднике я усиленно зани­мался. Учился владеть своим телом при перемещении на разные расстояния. Мне это казалось сложным, но куда сложнее было с конструированием одежды. Я никогда не задумывался над тем, как она кроится и шьется. А теперь мне предстояло овладеть этим ис­кусством. Здесь нет портных. Каждый сам себе и портной, и швея. Одежда может меняться мгновен­но, стоит только захотеть и подумать об этом. Но есть одна деталь, без которой все труды будут напрасны­ми: чтобы вещь была впору и хорошо смотрелась, на­до четко представить себе, где и как она будет закре­плена, где будут складки и разрезы. Мне это давалось с трудом. Все, что я пытался водрузить на себя, не было прочным. И не будь рядом Учителя, ходить бы мне в лохмотьях. Одежда... Из чего она? Это тонкая материальная субстанция, достаточно плотная и ощу­тимая. Можно, не зная названия ткани, а просто представляя, какой она должна быть: мягкой, гру­бой, плотной и так далее, — выбирать ее. Цвет и фа­сон одежды зависят от фантазии ее творца.

Однажды в беседе Учитель рассказал мне об очень важном. Мне было трудно многому научиться, и Учитель объяснил это так:

— Не переживай, Николай. Таких «неумех», как ты, много. Это зависит от того, сколько раз ты жил в теле.

— Как это? — поинтересовался я.

— Дух,, не единожды заключенный в теле, богат опытом предыдущих жизней, в том числе и вне те­ла. Такие духи после перехода сюда в короткий миг восстанавливают свои знания, и им уже не надо учиться. Ты же совсем молод. Приобретая знания, ты их сохранишь. Рано или поздно ты вернешься на Землю, но, придя вновь сюда, ты не будешь нуждать­ся во мне. И вообще нужды в Учителе не будет. Раз­ве что будет определен кто-то встречать тебя. Таков обычай.

— Зачем вообще возвращаться на Землю, ведь здесь так хорошо?

— Не всем хорошо и не все хорошо! Каждый идет на Землю за чем-то своим, чего невозможно приобре­сти здесь.

— Разве такое возможно?

— Еще как, дух не порождает духа, как плоть по­рождает дитя от плоти. И здесь невозможно найти любовь!

— Любовь?! Почему невозможно?

— Любовь... о ней можно говорить по-разному. Здесь есть любовь, она возможна везде. Но... обрес­ти любовь — любимого или любимую — это дано только людям. Здесь же можно продолжать любить, и только...

— Как же так? — не унимался я, но мой вопрос повис в воздухе. Учитель погрузился в свои думы. Потом, как бы стряхнув с себя все навалившееся, он спросил:

— Ты что-то еще хочешь знать?

— Да. Мне бабушка говорила, что после смерти любящие встречаются.

— Это так, она права.

— Учитель, — обратился я к нему осторожно, — я хочу увидеть Тамару. Это возможно?

— Знаешь, — он подбирал слова, не зная, как сказать мне об этом, — не торопи эту встречу... Най­ди себе хоть пристанище какое. — Он какое-то вре­мя молчал, а потом продолжил: — Негоже тебе без дома. Куда же ты ее введешь, что ты ей предло­жишь?

Слова Учителя заставили меня задуматься. Да и вообще его поведение было весьма странным, когда разговор заходил о Тамаре. Это наполняло меня тре­вогой. Конечно, я был согласен с Учителем, что мне надо строить дом. Но где? Надо найти место, а для этого — путешествовать.

Мое учение стало приносить плоды. Передвигался я свободно, кое-чему научился и в конструировании одежды. Пусть хорошо получалось только простое, но мне этого было достаточно. Научился я и готовить се­бе пищу. С едой здесь все обстоит так же, как и на Зем­ле, с той лишь разницей, что здесь не едят мяса. Его попросту нет. Да и нужды в нем нет. Учитель объяснил мне еще некоторые условности Небесной Страны.

— Когда будешь путешествовать, да и мало ли с чем придется соприкоснуться, будь внимателен пре­жде всего к себе. Если тебе что-либо не нравится в человеке, извинись перед ним и быстро удались от
него на любое расстояние. Вообще же, — продолжал Учитель, — зло всегда отличимо. Даже у Ангелов зла глаза колючие и холодные, постоянно бегают. Лучше не входить вообще в контакт с ними... Осо­бых правил в общении не существует, просто живи, полагаясь на свою интуицию.

Этот разговор зашел, как раз когда я хотел отпра­виться в путешествие.

— Ты достиг в учении многого. Образование же получишь постепенно, а пока можешь быть свобод­ным, — говорил мне Учитель.

— Образование? — переспросил его я.

— Да. Тебе дан доступ во все отделы книгохрани­лища, значит, ты должен получить образование.

— Я как-то совсем забыл об этом.

— Такое нельзя забывать и нельзя упускать воз­можность учиться.

— Учитель, а во время моего отсутствия чем зай­мешься ты?

— Не знаю. Я не думал об этом. Хотя, скорее все­го, отправлюсь к старцу Николосу. Нам всегда есть о чем поговорить.

— Мы можем пойти к нему вместе, я тоже хотел бы его повидать.

— Что ж, тогда после отдыха и отправимся к не­му.

Решено — сделано, и вот уже старец приветству­ет нас. Рядом с двумя дорогими мне существами я обрел уверенность в себе, в своих силах. Не думая надолго оставаться у старца Николоса, я все же за­держался у него. Мне было интересно возиться с пче­лами: проверять рамки, да и просто наблюдать за этими насекомыми-трудягами. Хватало забот и по саду. И мы втроем работали в саду: прочищали за­росшие травой арыки, поливали сад, но больше все­го мне нравилось ухаживать за цветами. Что меня удивило? Сами цветы! Они имеют каждый свой го­лос и тихо напевают. Можно было сказать, что я очутился в сказке. Присев возле огромного куста ро­зы, после того как полил его, я любовался огром­ным цветком — нежно-розовым, благоухающим.

— Роза, как ты прекрасна! — вырвалось у меня.

— Хочешь, я спою тебе? — Я не слышал, кто го­ворит это, но вопрос был задан реально.

— Кто ты? — спросил я.

— Роза! Разве ты не догадался? Моему удивлению не было границ.

— Разве цветы умеют петь?

— Смешной ты какой-то, конечно, умеют. Хочешь, спою?

— О, да!

Это было тихое нежное звучание. Мелодичные пе­реходы в напеве сменялись один другим. Слов не было, только звучание неведомого мне инструмента. Я был заворожен. И видимо, очнулся не сразу. Но сколько я ни пробовал заговорить с розой снова, у меня ничего не вышло, и я решил, что мне все пригрезилось. Это собы­тие не давало мне покоя, и я рассказал о случившемся. Старец Николос спросил:

— Ты помнишь, какая это была роза?

— Конечно, помню.

— Покажи мне ее.

Когда мы подошли к кусту роз, я указал на пре­красный цветок. Старец срезал его! Я только успел ахнуть от неожиданности. Вернувшись в дом, старец поставил розу в красивую вазу из прозрачного стек­ла и, глядя на меня, сказал:

— Не расстраивайся так. Пока она постоит здесь, а как опадут лепестки, собранная энергия отправит­ся на Землю, и там родится малыш.

Я был в полном недоумении, что вызвало смех у Учителя.

— Николай, тебе так много предстоит еще узнать!
Понимаешь, на Земле росла роза, она впитывала в себя солнечные лучи и, собирая их, копила энергию.
Но ее срезали. Когда лепестки завяли или осыпа­лись, энергия освободилась и, поднявшись ввысь, на­шла родственное себе — розу, похожую на нее, и вселилась в этот цветок. — Учитель указал рукой на ро­зу в вазе и продолжил: — Здесь за ней ухаживали, и она окрепла. Спев песню тебе, она оповестила, что хочет жить и развиваться дальше. Это ведь всего лишь цветок... Он может мыслить, но не разумен. У нее только и хватило разума заговорить с тобой и спеть, но все этим и закончилось. Она ничего боль­ше не может.

— Это что, все цветы так живут?

— Нет, не все, — ответил мне старец Николос, — только те, которые набрали достаточно энергии, что­бы дать жизнь телу.

— И что, разве любой может поступать так, как ты? — обратился я к Николосу.

— Нет, — вмешался Учитель, — у Николоса рабо­та такая здесь.

— Поэтому я так и слежу за садом и цветником. Мне работа эта в радость.

То, что я узнал здесь о цветах, заставило меня несколько уединиться и поразмыслить. Какое-то вре­мя я пробыл еще с Учителем и старцем Николосом, а потом отправился в путь. Не знаю почему, но мне очень захотелось увидеть Марту и Бена. Подумав о них, я оказался около их дома. Теперь я свободно мог войти в этот дом. Марта очень удивилась, уви­дев меня, но и обрадовалась.

— Ты надолго? — спросила она. — А то Бена нет дома, вернется, узнает, что ты был, — голову совсем потеряет.

— Ничего, я дождусь его, торопиться некуда.

— Как ты? Успел устроиться?

— Нет, еще нет. Вот хочу место найти, где дом ставить. Да хотелось и вас повидать.

— Я рада, что ты не забыл про нас.

Мы долго разговаривали. Впрочем, Марта чаще задавала вопросы, а я ей отвечал. Потом она предложила мне пройтись по саду, на что я охотно согла­сился.

— Видишь, — говорила Марта, — все арыки чистые все полито, подрезано. Это Бен! Благодаря тебе ₀н изменился.

— Почему ты так думаешь?

— Он все время помнил тебя, а как-то раз сказал мне: «Я помощником тебе должен быть, пока отца нет, так Николай мне говорил». Знаешь, он мне так ничего и не рассказал о том, как вы расстались. Про­сто говорит, что проводил, и все.

— Он просил меня взять его с собой, но я не мог этого сделать, да и не должен... ты же понимаешь...

— Да, конечно...

— Мам? Ты где? — оборвал Марту голос Бена, не­сущийся со двора.

— Ты немного побудь здесь, — обратилась ко мне Марта, — хочу подшутить над Беном. — И она лег­кой походкой направилась к дому. Я тоже подошел к дому, но остановился так, чтобы меня не было видно.

— Мам, ты такая веселая! Что случилось?!

— А вот угадай!

Бен повертел головой во все стороны и выпалил:

— Николай! Ты в саду, выходи, я все равно тебя найду!

Что мне оставалось делать? Я вышел во двор. Бен буквально чуть не сбил меня с ног. Когда прошла волна первого восторга у него, я спросил:

— Как ты догадался обо мне?

— Это было нетрудно! Ее глаза, — он обернулся к матери, — со дня твоего ухода так не светились, да­же если я был послушным и все делал, что она про­сила.

Розыгрыш не удался. Бен оказался хитрее нас. Но все равно мы все втроем были счастливы. Мне хоте лось расспросить Марту о ее земной жизни, но я не решался на это. Когда Бен хоть вскользь упоминал об отце, у нее на глазах выступали слезы. А мне хотелось видеть ее радостной и улыбающейся, ведь улыбка была так ей к лицу.

Я понимал, что долго оставаться у них не стоит, так труднее будет прощаться, но нас незаметно на­стиг вечер, и Марта ни за что не отпустила бы меня в ночь. Утром Марта с Беном проводили меня. Мар­та пыталась казаться веселой, но в глазах ее стояла грусть.

— Я еще как-нибудь навещу вас.

— Я буду ждать, — только и ответила Марта. По­вернувшись, она почти бегом направилась к дому. Бен хотел было кинуться за ней, но передумал и увя­зался за мной.

— Не думай, что буду, как в прошлый раз, про­сить взять с собой, я только немного провожу тебя. Можно?

— Конечно, можно.

— А куда ты хочешь идти теперь?

— Пока хочу повидать родных своих.

— Значит, на Землю идешь?

— Выходит, что так.

— Тогда мне лучше вернуться домой. Я не пойду туда с тобой.

— И то верно. Маму утешь и слушайся ее, она у тебя ранимая очень.

— Знаю... Ну, прощай! — И Бен резко исчез из ви­да. Я же, подумав, оказался у дороги, обсаженной ольхой.

— Мне надо было пройти через нечто плотное, чтобы достичь родных и Земли. Рядом со мной никого не бы­ло, а я не знал, как мне преодолеть незримую преграду на пути. Я пытался просто войти, но натыкался на сте­ну. Все попытки пройти были неудачны, что ввело меня в отчаяние. Тогда я увидел дом бабушки, и мне страстно захотелось быть рядом с ней. Одного желания оказалось предостаточно, чтобы пройти этот барьер. до вот я в родном доме. Внезапно я остановился. «А ка­ким будет мой дом?» — подумалось мне. Вспомни­лось, как нередко мы с Тамарой любовались одним до­мом в Саратове. Это был брошенный особняк, но если его привести в порядок... Решение было молниенос­ным: мой дом будет похож на тот, но только я внесу кое-какие изменения в фасаде постройки. От принято­го решения на сердце стало радостно, и мне подума­лось, что Тамара одобрит мое решение.

В этот раз мне хотелось повидать всех. Бабушку я не застал и, подумав, оказался подле Анны. Бед­ная моя сестра! Она уложила детей спать, а сама пы­талась утихомирить своего пьяного мужа. Он был готов броситься на нее с кулаками. Этого я вынести не мог. Во мне вспыхнула ярость, и что было сил я обрушился на него. Артур не устоял на ногах и рух­нул на пол. Он был в недоумении, впрочем, как и Анна. Но не я своим телом повалил его, а мое жела­ние остановить Артура повергло его на пол. Это я после узнал от Учителя.

Мне было жалко Анну, но я не мог ничем помочь ей. Все, что я видел, причиняло мне нестерпимую боль, больше я не мог оставаться здесь. И тогда я пе­ренесся в дом отца. Он был дома, и мы долго разго­варивали с ним. Я решился задать ему вопрос, кото­рый не давал мне покоя: отец на похоронах сказал, что виновен, но в чем?

— Отец, — обратился я к нему, — в чем ты счи­таешь себя виноватым?

— О чем ты?

— Когда умерла мама, мы были совсем маленьки­ми. Когда же хоронили меня, ты просил простить те­бя. За что?

— Твоя смерть — мне наказание! Ты прав: когда умерла Татьяна, твоя мать, вы были еще детьми. И она просила меня заботиться о вас, сохранить вас, а я... — отец осекся.

— Я ни в чем не виню тебя.

— Ты-то, может, и нет, а она? Моя Танечка — она не простит мне этого никогда. Я.не удержал Анну, она несчастна в браке. А что видел ты? Я мог дать те­бе больше, но ничего не сделал. За это Господь и на­казал меня. Он отнял тебя. А ты мой единственный сын!

— Не казни себя так, отец, — я пытался успоко­ить его

— О чем ты говоришь, сынок? Наш род закончен на тебе: ты не дал ему продолжение, а я уже не спо­собен на это. — Я не находил, о чем заговорить, отец был безутешен.

— Если б ты знал, сынок, как я хочу уйти к тво­ей матери.

— Не спеши, ее нет там!

— Ты в своем уме? Разве ты не видел ее?

— Нет, отец, не видел. Танечка, дочь Анны, — вот где сейчас наша мать и твоя жена.

— Нет!.. Нет — это невозможно! Вот почему ма­лышка так во всем похожа на нее. Жесты, посадка головы, а голос... Это бред... Она не могла уйти, не до­ждавшись меня, она не могла...

— Отец, — я тряс его за плечи, желая привести его в чувство, — отец, но это так. Я знаю точно.

Он смотрел на меня, но не видел и все продолжал бормотать:

— Она не простила меня, не простила.
Какое-то время я был с отцом, но он совсем не

замечал меня, и мне, словно ребенку, хотелось рас­плакаться. И как в детстве, хотелось зарыться ли­цом в складках юбки Анфиски и выплакать всю боль и обиду. Невольно я снова оказался в доме бабуш­ки. Анфиска и бабушка были в саду. Я подошел к ним. Не знаю, к кому мне хотелось приласкаться больше. Обе женщины обомлели. И я обнял обеих сразу. Анфиска хлопотала, накрывая на стол, а мы с бабушкой разговаривали об отце, рассказал я и о матери. Я просил бабушку помочь отцу, она только разводила руками и плакала.

— Я не знаю, когда он был здесь в последний раз. Не приезжает он ко мне, да и не станет слушать он меня...

Мы засиделись до поздних петухов, мне было вре­мя уходить. Но уходить не хотелось. И все же я не мог оставаться здесь...

ЖИТЕЛЬ НЕБЕСНОЙ СТРАНЫ

Мне было грустно и обидно. Обидно за себя: ведь я так о многом не задумывался, жи­вя на Земле. Я осознавал, что ничего не могу изменить, это причиняло мне боль, но надо было устраивать свою жизнь теперь здесь. А прежде всего мне надо было найти место, где строить дом. Каким он будет, было решено.

Мне был дан выбор на жилье от Розовой плане­ты до Янтарной, а это значит, что надо было пройти восемь планет. Уроки, которые я получил от Учите­ля, принесли свои плоды. Это радовало меня: хоть что-то могу сам. В мелочах, порою незначительных, мне открывались истины с глубоким смыслом. Пре­жде всего мне хочется сказать, что путешествовал я не один, а с Беном! Да, какое-то время я был один, но одиночество давило, тогда я подумал о Бене. Мар­та согласилась отпустить его, хоть и не сразу и с одним условием: переходя от планеты к планете, мы будем наведываться к ней и рассказывать о случив­шемся и увиденном.

— Да и мне так будет спокойнее, хоть знать буду, что с вами все в порядке, — добавила она, гладя Бе­на по голове.

Так вот, с Беном мы отправились в путь. Сначала мы посетили Розовую планету. Не знаю, почему ей дано такое название. Должно быть, из-за розовых фламинго. Их было здесь очень много, как и неболь­ших озер. Когда стая фламинго поднимается ввысь, воздух становится розовым. Это было первое, что так сильно поразило нас с Беном. Бен ведь тоже нигде не был, и для него, как и для меня, все было впервые.

Мы оказались на Розовой планете около неболь­шого озерка. Наше внезапное появление вспугнуло птиц. Когда стая поднялась ввысь, воздух стал розо­вым. Мы с Беном были зачарованы этим зрелищем! Постепенно птицы опускались на озерко, и все при­обретало обычный вид. Здесь было много деревьев, похожих на акацию, и от них разливался слегка дур­манящий аромат, но не отталкивающий, а скорее пьянящий.

Конечно, ребенок есть ребенок. Бен бежал впере­ди меня, пытаясь все увидеть и потрогать своими руками. Он взобрался на дерево и повис на ветке, ожидая меня. Здесь мы немного отдохнули.

— Ник, — обратился ко мне Бен, — Николай, можно я буду звать тебя просто Ник, мне так удоб­нее и короче получается, а то пока выговоришь «Ни­колай», забудешь, что сказать хотел.

Такое убедительное заключение вызвало у меня смех.

— Ну что ты смеешься, я же серьезно, — обидел­ся Бен.

Я привлек его к себе и сказал:

— Если тебе так удобнее, что ж, зови просто Ник, только мне надо привыкнуть к этому имени.

Привыкнешь, большой уже, — Бен обрадовал­ся. Мы перекусили тем, что нам собрала на дорогу Марта: это лепешки и сухие ягоды (они не совсем сухие, а слегка подвяленные, чтобы лучше сохраня­лись). — Ник, смотри, что там такое? — Бен указал рукой на две едва заметные движущиеся точки.

Я вздрогнул от такого обращения: «Ник!» Но это бы­ло непривычно только несколько раз, потом я при­вык. Но что же двигалось там, куда указывал Бен? Он даже встал, чтобы лучше было видно. На него было смешно смотреть, он так увлекся, что стал рас­суждать вслух:

— Движется быстро: кони, что ли? Да они-то здесь откуда?.. Вот здорово. Мне бы так! — Восторг у Бена вызвали два всадника на конях. Они пронес­лись чуть поодаль от нас. Я никогда не был превос­ходным наездником, хоть и мог управлять лошадь­ми. Я встал и позвал Бена:

— Идем, должно быть, там есть дорога. Пойдем по ней, посмотрим, куда выведет.

Действительно, очень скоро мы вышли на дорогу. Она была не очень широкой, но плотно укатанной. Идя по ней, мы не поднимали пыль, как почти и не оставляли следов.

— А хорошо вот так путешествовать, правда, Ник? Идешь, куда хочешь...

— Правда, хорошо, — ответил я Бену, а сам поду­мал: «Что же нас ждет впереди?»

Страха не было, но снедал интерес: а как и что там? Ведь я почти ничего не видел и не знал об этой Небесной Стране, где столько всего необычного: будь ли то букет сирени в день рождения или мыслящая роза в саду старца Николоса... Дорога привела нас к небольшому селению. Домики были чисты и опрят­ны, самых разных видов и строений. Возле каждого домика непременно был палисадник, в котором рос­ли разные цветы. А возле многих домов были и са­ды. Подходя к селению, Бен дернул меня за рукав:

— Ник, а как мы войдем туда? Мы же никого не знаем там? Давай останавливаться не будем.

— Тебе страшно?

— Да нет, просто все чужие, не по себе как-то.

Посмотрим...

Действительно, мы прошли это селение, не задер­жавшись там надолго. Я лишь спросил у идущего нам навстречу мужчины:

— Скажи, куда ведет эта дорога? Мы путешеству­ем и совсем не знаем этих мест.

— Дальше есть еще селение, а за ним город. Это небольшой городок, там можете и остановиться.

— А как называется город? — полюбопытствовал Бен.

Мужчина улыбнулся и сказал:

— Если вы здесь в первый раз, это может пока­заться странным: его называют Озерки, а назван он так потому, что на его окраинах, да и в самом город­ке, есть небольшие озерки.

— Что ж тут странного? Озерки так Озерки! — не унимался Бен.

— Но ведь город можно было населять и на ров­ном месте, а не среди озер, — парировал мужчина.

— Значит, среди озер красивее жить. А там тоже есть розовые птицы? — Бен так и сыпал вопросами, и это он-то не хотел останавливаться здесь?

— Нет, в самом городе розовые птицы бывают ред­ко — много людей, а вот на окраинах их много, и зо­вутся они — фламинго.

Бен скорчил странную гримасу и отошел в сторо­ну. Я, простившись с мужчиной, догнал Бена и спро­сил:

— Тебя что-то удивило?

— Ну да! На Земле есть фламинго и здесь тоже фламинго?

— Что ж тут странного? Ты бы должен знать, что здесь есть почти все, что и на Земле.

— Ник, мне мама не давала уходить далеко, и я почти... — он смутился, — почти ничего не знаю о том, как тут живут.

Не отчаивайся, Бен, мы будем вместе узнавать все то, чего еще не знаем.

Зачем идти, если расстояние можно покрыть в короткий миг? Место, куда нам хотелось попасть, мы знали,— Озерки. И вот, взявшись за руки, же­ланием мысли мы с Беном оказались возле городка. Это небольшой городок, но очень красивый. Он рас­положен на ровной местности, слегка изрезанной впадинами и ложбинами, и очень много озер — ма­леньких, но каждое отдельно от другого. Какое-то время мы любовались открывшейся нам панорамой. В городке больших домов не было видно, но и те, что были, утопали в зелени садов. Лишь кое-где про­глядывали черепичные крыши. Над деревьями, бли­же к одной из окраин городка, возвышался Храм. Он был другой архитектуры, чем тот, что я видел с Учителем. Но сделан он был из того же тонкого ма­териала, который казался живым.

Не знаю почему, но мне захотелось, чтобы зна­комство с этим городом началось именно с Храма, больше из-за Бена. Ведь он еще не видел подобного. Не говоря ему ни слова, я взял его за руку, и мы перенеслись к Храму. Бен оторопел, увидев его вбли­зи, да и мне было чему удивиться. Этот Храм не был похож на ранее виденное мной. Внешний фасад был украшен тонкими резными фигурами, здесь были изображены какие-то сцены. Причем мне они пока­зались последовательными, потому что сюжеты пе­рекликались. Но это не были сцены из Библии, я четко это осознавал. Я слегка подтолкнул Бена, и мы вошли в Храм. И снова то же чувство охватило меня. Храм — это нечто живое! Не знаю, как это объяснить более доступно. Просто мне казалось, что стены и все-все, что было в нем, все слышат и ви­дят. Однако не было страха, что, прикоснувшись, сделаешь больно или поранишь. Что могло причинить боль — это дурные мысли, грязные и нечистые помыслы! Я также четко это сознавал. Не берусь объяснить, откуда приходило сознание открывав­шихся истин, — может, не зря мне Храм казался живым существом: слышащим, видящим, а общение происходило на уровне мысли.

Чтобы более полно понять чувства, охватившие меня, надо это испытать на себе. Я не могу найти подходящих слов. Непроизвольно я опустился на ко­лени, чтобы вознести Всевышнему короткую молит­ву благодарности. Бен последовал моему примеру, но он более долго оставался коленопреклоненным. Я, отойдя немного в сторону, наблюдал за ним: его лицо озарено внутренней радостью, губы двигают­ся, он что-то шепчет... Бен, встав с колен, оглядел­ся. Но искал он не меня. С каким-то вопросом он обратился к миловидной молодой женщине. Та взя­ла Бена за руку, и они вместе затерялись среди лю­дей и внутренних построек, точнее, колонн Храма. Но вот Бен появился один со счастливой улыбкой на усеянном конопушками лице. Он держал в руках свечи и, подходя то к одному, то к другому подсвеч­нику, ставил свечи, осеняя себя крестом и слегка кланяясь. Потом, найдя меня взглядом, он подошел ко мне. И мы вышли из Храма.

— Ник, а почему здесь все так?

— Как так?

— Ну, есть куда поставить свечи, а икон нет и рас­пятья Христа тоже?

Что я мог ответить мальчишке? Только то, что за короткий срок пребывания в этом мире узнал сам.

— Бен, пойми, что на Земле нет ни Христа, ни святых. Поэтому их изображают на иконах. Мы смотрим на них и молимся, но не иконам, а свя­тым, изображенным на них. Понимаешь?

- Ну.

— А здесь это ни к чему, — продолжил я объяс­нение. — Сам Бог и все святые здесь. Поэтому их и не надо изображать. Молись им — и все.

— А их можно увидеть?

— Конечно, можно.

— Вот бы посмотреть хоть на одного святого! — воскликнул Бен с детской наивностью и достаточно громко, чем привлек внимание одного прохожего.

— Смотри, — обратился тот к Бену, — вот сейчас выходит мужчина совсем молодой из Храма.

— Какой? — не унимался Бен.

— Он во всем белом, с небольшой книжечкой в ру­ках. Видишь?

— Совсем еще юноша. — Бен был зачарован.
Человек, указавший ему на святого, усмехнулся

каким-то своим мыслям и сказал:

— Это Святой Пантелеймон.

— Что? — Бен смотрел на стоящего рядом с ним человека с нескрываемым недоумением. — Как же так, я ставил ему свечку, а он был в Храме?

— Что ж тут удивительного? Это обычно. Ты ско­ро привыкнешь и узнаешь многое. Ты здесь один? — поинтересовался человек.

— Нет, я с Ник... — Бен осекся и продолжил: — с Николаем, — и указал на меня.

— Должно быть, вы только что пришли в наш го­род? — обратился мужчина уже ко мне.

— Да. И я захотел, чтобы Бен прежде всего уви­дел Храм, вот поэтому мы здесь.

— Меня зовут Стефаний, — представился он и продолжил: — Если хотите, можете устроиться в до­ме для путешествующих. Я проведу вас к нему. Но мне приятно предложить вам и свой дом. Если, ко­нечно, не возражаете. Этот мужчина не вызвал во мне никаких сомне­ний. Его взгляд был чист и светел. А я хорошо помнил слова Учителя, что зло выдают прежде всего гла­за. Бен смотрел на меня умоляюще, ожидая, что же я предприму.

— Мы принимаем твое предложение, Стефаний. Если не стесним, то побудем у тебя.

— Ник, — Бен дернул меня за руку, — я знал, что ты согласишься.

Он был в восторге. Мы втроем шли по городку, и у меня пронеслось в голове: хорошо, что мы вот так сразу приобрели знакомого, ведь нам надо хоть что-то узнать об этой планете, чтобы было легче путе­шествовать по ней. И я мысленно обратился к Богу: «Спасибо Тебе, Боже, за дарованную нам помощь». Здесь не было ни номеров на домах, ни табличек с указанием названий улиц. Пока мы шли, Стефаний знакомил нас с городом:

— Городок наш невелик, и называют его — Озерки.

— Знаем, за что его так назвали, — отозвался Бен, оборвав Стефания на полуслове, — за то, что здесь много озер.

— Верно, — Стефаний улыбнулся, — здесь вот, — он указал рукой в сторону длинного дома, похожего на барак, — дом для путешествующих, а чуть дальше за ним — шпиль над башенкой, видишь?

— Вижу, — сказал Бен, вглядываясь вдаль.

— Там театр. Скоро начало выступлений.

— Театр? — удивился Бен, да и я тоже.

— Да, театр. Он не очень большой, но красивый. В нем ставят спектакли артисты нашего города. Не часто, но бывают гастроли оперных исполнителей и балет.

Бен слушал Стефания, открыв рот. Меня тоже удивляло услышанное, ведь я не задумывался до сих пор над этим.

— А ты живешь один? — спросил Бен.

— Нет, с женой. Ее зовут Аделаида, но я зову про­сто — Дели.

— А мы скоро придем?

— Да вот уже пришли почти. — И Стефаний свер­нул в пр