Обучение 3 страница

— Сегодня идет опера «Русалка в лунном свете», — прокомментировал Виктор, — а вон там, — продол­жил он, — смотри за театром вдаль... Видишь?

Я ахнул от открывшейся моему взору панорамы. Мы были почти на окраине города. Вдали возвыша­лась огромная скала, по форме напоминающая мед­ведя, который лежа, вытянув лапы, держал неболь­шой домик с мансардой. Да, это было именно так!

— В этом домике живет Ютиш. Несколько стран­ный человек. Чтобы построить там дом и развести вокруг него небольшой сад, ему пришлось очень много работать — перетаскивать туда землю. О нем говорят, что он чудак, но я так не думаю. Он вполне нормаль­ный человек. А совсем недавно Ютиш взял на воспи­тание к себе девочку лет четырех-пяти. Не знаю, по­чему ребенок оказался одинок, но Ютиш говорит, что ему она в радость, с ней все же веселее, чем одному. Пока Виктор все это рассказывал, я любовался прекрасным видом.

— Виктор, ты, должно быть, общался с этим че­ловеком?

— Да! Он очень интересный собеседник. Если бу­дешь еще в нашем городе, я обязательно познаком­лю тебя с ним.

— А сейчас? Где он сейчас? — У меня возник ин­терес к этому человеку, мне захотелось повидать его.

— Сейчас Ютиша нет дома. На днях он говорил мне, что отправляется в путешествие с Леонорой по долине скал. Они еще не вернулись.

— Мне бы хотелось побывать там, но... — вздох­нул я, — видимо, не суждено.

— Не отчаивайся, Николай, это вполне поправи­мо. Идем, я еще хочу показать тебе очень красивое место. Только мы не будем идти пешком через весь город.

Он взял меня за руку, а когда отпустил — у меня перехватило дыхание от чарующей красоты. Мы стояли на вершине бесформенной, распластанной по земле скалы. Эту громаду со всех сторон обступал зе­леный массив леса. Создавалось впечатление, что ска­ла — это остров среди волнующегося под легким вет­ром зеленого моря. Сама скала бедна растительно­стью. Редко где в расселинах прорастает трава, и непонятно каким чудом держатся деревья. В скале же образовано углубление практически правильной округлой формы. Поражает такое совершенство формы озера. В центре озера выступает немного вытяну­тый островок, на котором с одной стороны возвыша­ется раскидистое дерево с листьями, отливающими серебром. Весь островок утопает в щедрой зелени тра­вы вперемешку с яркими цветами. О! Это было вос­хитительное зрелище. Виктор ничем не нарушал молчания, давая мне возможность насладиться этой красотой. Потом через некоторое время он тихо за­говорил:

— Я говорил тебе, Николай, что здесь очень кра­сиво, я мог бы еще показать тебе много прекрасного, но это займет очень много времени.

— Да, конечно. Но после увиденного мне пока больше ничего смотреть не хочется. Я хочу на какое-то время сохранить в себе эту красоту, ничем ее не нарушая.

— Тогда, может, мы отправимся ко мне домой? Ведь ты обещал зайти в гости.

— Я не возражаю.

Впечатлений на этот день было больше чем доста­точно, и я отдался на волю этого человека, так ра­душно встретившего меня. Виктор снова взял меня за руку, и мы перенеслись к его дому.

Здесь, видимо, нас ждали. Едва мы вошли во двор, из дома навстречу нам вышла женщина. Бело­курая, по-простому с косой, почти безликая: белесые брови и ресницы почти незаметны на ее лице, но она все же казалась красивой. Лишь встретившись с ее взглядом, я окунулся в мир без границ и сразу же за­был о бесцветности лица.

— Я рада, что вы пришли вместе, — первой заго­ворила женщина, открыто и приветливо улыбаясь.

— Это моя жена Ольга. А это Николай, — предста­вил нас друг другу Виктор.

Эта милая чета производила приятное впечатле­ние, и я, может быть, еще дольше задержался бы у них, но как-то внезапно почувствовал толчок, отку­да-то изнутри идущий голос сказал мне: «Бен вернул­ся домой». Я был шокирован. Конечно, я знал, что такое возможно, но... сам испытал впервые. Видимо, на моем лице что-то отобразилось, я еще не совсем научился владеть собой в критических ситуациях, и Ольга взволнованно спросила:

— Николай, что-то случилось?

— Нет, все нормально, но мне пора...

— Куда же ты так быстро собрался вдруг?.. — пе­ребил меня Виктор.

— Я пришел к другу, его не было дома. А сейчас у меня такое чувство, что он вернулся.

— Если ты спешишь, — заговорила Ольга, — мы не будем тебя задерживать. Но когда будешь в наших краях, заходи в гости, двери нашего дома всегда от­крыты.

— Ольга права, — добавил Виктор, — мы всегда будем рады тебя видеть.

— Спасибо за радушный прием, я обязательно еще навещу вас.

Есть люди и дома, которые принимаешь сразу, по­лагаясь на интуицию и первое впечатление. Так бы­ло у Ольги с Виктором. Просторные светлые комна­ты, скромная обстановка, но все изящно и со вкусом. В этом доме царил уют, в нем не было ощущения пус­тоты, как в моем доме. Именно поэтому мне не хоте­лось уходить от них. Но меня радовала предстоящая встреча с Беном. Простившись с четой, я пошел к до­му Бена.

Подходя к дому, я прислушивался к себе. Мой внутренний голос говорил мне, что Бен действитель­но дома. И вот знакомый мне домик. Цветы на клум­бе возле дома недавно политы, а на краю сложена слегка подвядшая сорная трава. Я улыбнулся: Бен всегда любил возиться с цветами и вообще работать в саду. Дом, где они жили с Мартой, содержал этот мальчуган. Я внутренне радовался за него, словно это был мой сын. Я даже испытал за него отцовское чув­ство гордости. На какое-то мгновение я задержался возле дома и тут услышал звенящий до боли голос Бена:

— Николай! — Бен бежал мне навстречу. — Нико­лай, неужели в самом деле это ты?.. Я не верю сво­им глазам...

Высокий статный юноша, широкий в плечах и с узкой талией, обнимал меня. И если бы не конопушки и непокорные вихры волос, я бы не узнал Бена. Но это был он — Бен!

— Николай, как здорово, что ты пришел...

— Я тоже рад встрече, Бен, но...

— Никаких «но», — оборвал меня Бен на полусло­ве, — идем в дом, что ж стоять так, на улице. Идем. — Бен увлек меня за собой, а сам все гово­рил: — Я сейчас не один, с Учителем. Я познакомлю вас.

И вот мы в доме. Обстановка более чем скромная, так воспитывали мальчиков-спартанцев. Я удивился, а Бен тормошил меня за руку.

— Николай, познакомься, это мой Учитель, — указал Бен на мужчину, стоявшего у окна, — а это
Николай. Учитель, я рассказывал тебе о нем. Это он приходил к нам с мамой, когда мы жили в Выборге.

Это название я слышал впервые.

— Бенедито, я рад вашей встрече и не буду ме­шать; вам есть о чем поговорить. Оставайтесь, я вер­нусь через три дня.

— Учитель, но ведь еще не...

Да, я знаю. Я дам тебе три дня отдыха. Мы ус­пеем наверстать это время. Вы свободны в своих дей­ствиях.

Учитель, я могу побывать, где захочу? — спро­сил Бен с лихорадочным блеском в глазах.

— Да, но только с Николаем. И прошу тебя, без чудачеств. Помни, что Николай теперь отвечает за те­бя, как я. Не думаю, что ты поставишь друга в не­приятное положение.

— Обещаю, Учитель, — отозвался Бен, отведя гла­за от моего проницательного взгляда.

— Тогда до встречи. Я вернусь в это же время че­рез три дня.

— До встречи, Учитель.

— До встречи, — попрощался с Учителем Бена и я.
Он ушел, а мы с Беном еще какое-то время стоя­ли молча, глядя друг на друга.

— Бен, — первым нарушил молчание я, — объяс­ни мне, что здесь происходит. — И я обвел рукой комнату.

— Ой, Ник, и не спрашивай... — махнул Бен ру­кой, назвав меня по-прежнему — Ник. — Ты распо­лагайся где-нибудь, не все сразу, но я тебе объясню.

— Бен, — проходя к жесткой тахте у стены, я спросил: — А что значит Выборга?

— Да... — он помолчал. — Так называется место, где мы жили с мамой.

— Почему ты сразу сник, что-то не так?

— Да нет, Ник, все нормально. Только... Навер­ное, не стоит и говорить об этом...

— Бен, почему ты не хочешь высказаться, ты не доверяешь мне?

— Что ты, Ник, все нормально, как ты только мог такое подумать? Ты для меня ближе всех, не считая мамы.

— Бен, а что случилось с Мартой? Почему ты ос­тавил мать?

— Я оставил не ее, а их. Ты ведь помнишь, что к нам вернулся отец? Мать решила следовать за ним,

а меня отправить к бабушке, но я отказался и от то­го и от другого. Я ведь не ребенок, хоть и выглядел мальчишкой. Мне был дан выбор, вот я и выбрал — быть с Учителем.

— Это по-мужски, и все-таки я не совсем пони­маю: что значит эта обстановка и столь строгое заме­чание Учителя?

— Ой, Ник! Не все сразу. Я так рад встрече с то­бой. Расскажи, как ты живешь? — Бен сел рядом со мной, положив голову мне на плечо.

— Знаешь, Бен, я удивился, узнав, что ты жи­вешь здесь.

— Почему?

— Ведь мы живем на одной планете.

— Ну и что? Я так захотел.

— Ты ведь хотел жить на Радужной?

— Да, это так. Но не сейчас. Мне еще не время свободно распоряжаться собой. После учебы — тогда буду сам определяться, а пока я в подчинении Учи­теля. Он говорил о Розовой и о планете Озер. Я вы­брал эту, чтобы быть ближе к тебе. Но... — Бен осек­ся и замолчал.

— Бен, почему ты ни разу не пришел ко мне, ес­ли знал, что мы рядом?

— Я не мог, не позволяли.

— Почему?

— Этого я еще не знаю. Но Учитель говорил мне об особом моем положении, что я должен обрести форму, стать личностью и только потом могу посту­пать, как мне захочется. Ник, а почему ты не искал меня?

— Я ждал этого вопроса и ответил на него просто: — Я учился, Бен. И в течение года я не должен был оставлять ни занятия, ни Учителя, он говорил мне, что еще не время, что есть дела более важные.
А теперь я свободен. Как это свободен? — переспросил Бен.

— Свободен, и все, что ж тут непонятного: я могу делать все, что захочу. Вот я и решил отправиться в путешествие и тебя навестить.

— Ник, а учеба? Ты где-то учился или только был с Учителем?

— Я учился в Синоде Духовного Образования, а также уроки, но несколько иные, мне давал Учитель. А ты?

— О! Синод явно не для меня, во всяком случае, не сейчас. Меня ведет только Учитель, так он гово­рит: «Я веду тебя». А потом пойду в школу. Пред­ставляешь, такой громила, — Бен резко встал, демон­стрируя свой рост и фигуру, — ив низший уровень...

— Бен, что ж ты так отчаиваешься? Это на Земле учатся в основном в детстве, а здесь учатся все, в ка­ком бы ни были возрасте.

— Это правда, Ник? — Бен смотрел на меня моля­ще.

— Бен, разве ты этого не знал?

— Нет, Ник, не знал, глупый. Понимаешь, веду себя совсем как мальчишка. Я все Учителю навре­дить стараюсь, слишком уж он строг ко мне.

— И что? Помогает? — засмеявшись, спросил я.

— Что помогает? — удивился Бен.

— Как что? Ты вредишь, и тебе становится лучше?

— Если бы! Видишь? — И Бен обвел красноречи­вым жестом пустую комнату рукой. — Всего уже ли­шил, да еще говорит: «Подожди, не то еще будет». Вот я ему устрою, рад не будет.

Бен горячился. Не знаю, что в нем вызвало такое ожесточение к Учителю, но я знал, какие могут быть последствия этого противничества, и мне стало жаль моего мальчишку Бена. Я встал, подошел к нему и, обняв за плечи, сказал: — Мальчик мой, хочешь, дам один совет? Послу­шайся его, и тогда все будет хорошо.

Бен освободился от моих рук и с иронией в голо­се процедил сквозь зубы:

— Все вы тут мудрые, все с советами. А я что-то значу? Или я только пустышка? Перерождающийся
дух и со мной можно поступать как захочешь, я все снесу, я ведь не совсем нормальный?..

Бен задохнулся в порыве гнева и стал нервно хо­дить по комнате из угла в угол. Эта его выходка за­ставила меня задуматься, а когда я начал говорить, то хорошо обдумывал свои слова, не забывая об ин­тонации. Я видел, что с ним не все в порядке, он стал озлоблен и сильно взволнован. Поэтому я попытался его успокоить.

— Бен, — обратился я к нему, — пойми меня, я не хотел тебя обидеть. Я ведь не знаю, что произошло с тобой. Давай для начала выпьем чего-нибудь прохла­дительного и спокойно поговорим. Расскажи мне все то, что сочтешь нужным или уместным, а я постара­юсь тебе помочь.

Мои слова подействовали на Бена успокаивающе, он как-то сразу внутренне преобразился: глаза при­обрели обычный оттенок, во взгляде появилось теп­ло, а на губах заиграла озорная улыбка. Теперь это был прежний мальчишка Бен, которого я знал дав­но. Он стал извиняться, что совсем забыл правила хо­зяина дома, что не предложил ничего в угощение, а лишь нагрубил.

— Не переживай так, Бен. Я не осуждаю тебя за это. Наоборот, хочу понять тебя, понять, что проис­ходит, и, если есть возможность, помочь тебе.

— Это правда, Ник? Ты правда поможешь мне?

— Конечно, помогу. Только ты объясни мне все, расскажи.

— Ник, я совсем запутался...

Живой огонек в его глазах потух, Бен даже не за­метил, что опрокинул свой бокал с соком вишни. Он сидел какое-то время неподвижно, погрузившись в свои мысли и образы. Я терпеливо ждал, когда он за­говорит сам.

— Знаешь, Ник, — заговорил Бен, глядя в одну точку, — самые светлые воспоминания за все эти го­ды, что я провел здесь, — это время, когда появился ты, когда мы путешествовали с тобой. Ты помнишь?

— Конечно, Бен, я ничего не забыл.

— А все остальное — серо. А после разлуки с ма­мой совсем плохо стало. Я даже не знаю, правильно ли я поступил, ведь он все же отец мне...

— Бен, ты из-за него оставил мать?

— Да, я его ненавижу. Кроме страха, у меня к не­му не было никаких чувств. А тут еще мама, как го­ворят, подлила масла в огонь, сказав, что она после­дует за ним, где бы он ни был.

— Это ее право.

— Ник! Но как так можно? Ведь он принес ей столько боли, из-за него же и я столько выстрадал за годы ожидания... Я не понимаю...

— Любит она его.

— Что же это за любовь? Где же ее чистота, воз­вышенность, которые так свято чтимы? Где...

— Бен, о любви сложно говорить. Она либо есть, либо ее нет... — Я осекся; мелькнула мысль о Тама­ре. Бен уловил мою реакцию и попытался сменить те­му разговора.

— Ник, я совсем не знаю, как мне быть.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, мне хочется, чтобы все было хоро­шо или хотя бы сносно, но не получается.

— Ты вздоришь с Учителем?

— Не всегда, но бывает. Он строгий очень.

В чем его строгость? — Заставляет делать то одно, то другое, до тех пор, пока не измучаюсь совсем или пока не получит­ся то, что надо. Не пускает меня никуда, и не только это... Начнет говорить что-нибудь и на полуслове смолкает. Понимай его как хочешь.

Бен тяжело вздохнул. Что я мог ему сказать? Ведь сам прошел через все это.

— Пойми, Бен, Учитель дан тебе прежде всего на определенный срок. Ты знаешь это?

— Да, на три года. Прошло уже чуть больше года.

— Ну, вот видишь, все не так уж и плохо — ты знаешь срок, на который тебе определен Учитель, а я не знал этого.

— Да ты что? Правда? — изумился Бен.

— Да, не знал. Но давай поговорим о тебе. Ты счи­таешь, что Учитель очень требователен к тебе и ты часто устаешь?

— О! Не то слово — устаю, чуть с ног не падаю.

— Бен, но ведь от него тоже требуют.

— Как это? Кто?

— Я не могу сказать кто, не знаю. Но тебя отдали ему в учение и по истечении определенного срока с него спросят, чему он тебя научил.

— А я об этом как-то и не думал.

— А ты задумайся. Он ведь за тебя в ответе, как я в эти три дня, что мы будем вместе. И на то, что он недоговаривает, не обращай внимания. Я хочу ска­зать, не злись, наоборот, будь более внимателен. Сле­ди за тем, что он говорит, с какой интонацией, с ка­ким выражением лица.

— Да уж, лицо у него — как броня непробивае­мая. Ничего не проглядывает.

В таком случае чаще смотри в глаза. На лице можно не заметить того, что отразят глаза, пусть в короткий миг, но можно хоть что-то уловить.

— Это ты здорово придумал. Он увиливает, когда я смотрю ему в глаза.

— Я не придумал этого, Бен. Это истина — «гла­за — зеркало души».

— Учитель часто мне это говорит.

— Знаешь, Бен, все-таки послушай моего совета.

— Согласен, только не читай мне нотаций.

— Я и не думал поучать тебя, Бен, вовсе нет. Про­сто я уже прошел через это, хочу, чтобы и тебе по­могло мое маленькое открытие.

— Твое открытие? — удивился Бен.

— Да, если это так можно назвать. Бен, я усвоил одну истину, пригодную для тебя. Не Учитель тебя, а ты его изматывай, посмотришь, что из этого полу­чится.

— Как это я его буду изматывать, чем?

— Очень просто — задавай больше вопросов.

— Всего-то? — хмыкнул Бен.

— Я же сказал, что это очень просто. Я не настаи­ваю. Если захочешь, попробуешь и узнаешь, каков будет результат. Главное, чтобы вопрос начинался примерно так: «А что будет, если сделать так...» или «А что, если...»

— Он будет уклоняться от прямых ответов.

— Пусть, а ты задавай один и тот же вопрос по-разному, вывернув его... наизнанку, и при разных об­стоятельствах. А потом анализируй, что и как отве­чал тебе Учитель. Так постепенно доберешься до ис­тины.

— Это здорово! Я обязательно попробую.

— И еще, Бен, старайся к учению относиться не как к наказанию, а как к игре, где твое любопытст­во и интерес будут диктовать условия игры и ее пра­вила.

— Ник, разве такое возможно?

— Ты сомневаешься в том, что я говорю тебе?

— Да... нет … я не знаю...

— Чтобы убедиться, надо испытать. И перестань строить козни Учителю. Ты увидишь, что его отно­шение к тебе резко изменится.

— Правда, Ник? А он не будет мне мстить за про­шлое?

— Нет, Бен, не будет. Он Учитель, и этим все ска­зано. Ты противишься ему, он наказывает, призывая тебя тем самым к порядку. Будешь послушен ему — он будет идти тебе навстречу, открывая перед тобой все больше нового и интересного. А твое неравноду­шие к учебе подарит вам обоим крылья. Вы можете стать друзьями, пустившись в путь по лабиринтам знаний и истин.

— О! Ник, как здорово ты сказал. Это стих в про­зе. Как здорово, что ты пришел навестить меня. Я обещаю тебе, что исправлюсь. Я теперь по-другому смотрю на все это. В своих неприятностях я виноват сам, ты веришь мне, Николай, что я исправлюсь? — Бен пристально смотрел мне в глаза.

Любой уклончивый ответ или взгляд, отведенный в сторону, он бы не принял, и я ответил ему, чеканя слова:

— Тебе, Бен, я верю.

Надо было видеть, каким счастьем заискрились его глаза, как преобразилось его лицо. Конечно, мне еще о многом хотелось расспросить Бена, но я не то­ропил события. У нас с ним еще два дня впереди. А на сегодня достаточно и этого. Мы оба были возбу­ждены и утомлены одновременно и радостью встре­чи, и этим разговором. Я предложил Бену отдохнуть, на что он возразил:

— Мне некуда даже положить тебя спать, только
вот эта тахта... или... — он с лукавинкой взглянул на
меня, — или мы можем поспать на улице в навесных
качалках для отдыха. Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. Это даже интересно. Я так еще ни разу не спал.

— Вот и попробуешь. Знаешь, а мне нравится...

— Что ж, идем.

Ночной воздух был пропитан ароматом жасмина, доносившимся от соседних домов, и наполнен сере­надами цикад. Удобно устроившись в навесных ка­чалках, мы долго молчали, размышляя каждый о своем. Потом я было решил заговорить с Беном, но он дважды ответил мне невпопад. Я понял, что он в полусне. Ночь прошла быстро, а утром мы с Беном отправились путешествовать. Оба сошлись в одном — хотим побывать там, где уже раньше были, — на Ро­зовой и на Радужной.

Весь день мы бродили по Розовой планете, обой­дя ее вдоль и поперек. Обошли все знакомые нам мес­та и открыли для себя много новых красивых мест. Что-то вспоминали, веселились. В этот день мы до­мой не возвращались, предавшись воспоминаниям, мы отправились уже под вечер на Радужную, к Одину. Один был дома. Он очень обрадовался нашему приходу, хотя не сразу узнал Бена в статном белоку­ром юноше. Вечер прошел быстро. Часть моего лю­бопытства была удовлетворена, когда Бен заговорил о Марте, о семье.

— Когда пришел отец, — начал Бен, — я ушел из дома и несколько дней не возвращался. Я знал, что мама переживает за меня, а также знал, что нам на­стало время оставлять наш дом, где мы с мамой про­жили столько лет, и я все-таки вернулся домой. Ты помнишь, Николай, когда меня отсюда забрал Незна­комец? Это мой Учитель. Мы с ним пришли в дом, где мне все было до гвоздика знакомо, но в нем был чужой мне человек.

— Как это чужой, Бенедито? Ведь это твой отец! — возразил Один.

— Он никогда мне не станет близким. Он мне чу­жой, хоть и мой отец, — парировал Бен, — вот тогда я и сбежал. Потом вернулся. Мне что-то объясняли, но я чувствовал, что от меня что-то скрывали. Отец пытался льстить. Мама плакала и молчала. Я ни с кем не хотел оставаться — ни с отцом, ни с матерью.
Я метался. Тогда пришла бабушка, это она встреча­
ла нас здесь...

Бен молчал, обдумывая что-то свое, а потом тихо заговорил снова:

— Тогда я решил идти с Учителем... — Бен снова смолк.

— Бенедито, почему родители не остались вместе, ведь мама ждала своего мужа? — нарушил молчание Один.

Бен потухшим взором окинул Одина и вздохнул, у меня же мелькнула мысль, что, наверное, не стоит задевать больную для него тему. Видимо, Один уло­вил мою мысль, также мыслью он ответил мне: «Ему надо выговориться. Так будет лучше для него. Он очень подавлен». Все это было молниеносно. Бен, от­дохнув, продолжил рассказ:

— Да, мама ждала его, — Бен никогда, почти ни­когда не называл его отцом, просто «он» — и все, — но, пройдя путь испытаний и встретившись с нами, он не мог оставаться с нами...

— Почему? Так кем-то определено? — тихо спро­сил я.

— Сорока дней ему было мало. Его путь в шесть лет скитаний определен. А что будет после, как мож­но узнать? Вот ты, Один, ты очень проницателен, что можешь сказать ты?

— Об этом ни я, ни кто другой тебе ничего не ска­жет. Это тайна Всевышнего, она сокрыта ото всех, — не растерявшись ответил Один Бену, видимо ожидая такого поворота разговора.

Вот видишь, и ты ничего не можешь сказать, а

что было делать мне, юнцу-переростку?

— Не доводи себя до отчаяния, Бенедито, — спо­койно и убедительно заговорил Один, — все уже по­зади. А ты сделал достойный для мужчины выбор, решив идти с Учителем.

— Ты правда так думаешь, Один? — В глазах Бе­на мелькнула живая искорка.

— Я всегда говорю то, что думаю.

— Бен, а что с Мартой? — спросил я, желая от­влечь внимание Бена от его собственной персоны.

— Мама, как и раньше, решила его ждать, но я не мог более оставаться в том же состоянии, что жил столько лет, а значит, не мог быть с ней. Она бы тор­мозила мое развитие, и бабушка уговорила ее уйти к ней. А он... я даже не знаю, где он сейчас и что с ним, да и знать не желаю... маму только жалко. И что она в нем нашла?! — вызывающе проговорил Бен с иро­нией и горечью в голосе.

— Она любит его, — просто сказал Один. — Часто любовь бывает слепа. Лишь чистая, искренняя лю­бовь окрыляет и живет вечно, но ее надо найти. Най­ти настоящую любовь, а не погрязнуть в тенетах страсти и обманчивого влечения плоти. — Один гово­рил спокойно. Я же волновался и, чтобы не выдать своего волнения, молчал.

— А я, Один, я найду свою любовь?

— Бенедито, рано или поздно ты пойдешь на Зем­лю за тем, что поставишь себе целью обрести: будь то любовь, дети, карьера или какие-то познания и на­выки. Что выберешь себе сам, за тем и пойдешь.

— Я знаю это...

Больше мы в этот вечер не возвращались к рас­спросам Бена. Он, извинившись, пошел прогулять­ся к морю. И мы с Одином тоже из дома перебра­лись на улицу за маленький столик под деревом во дворе. Больше теперь говорил я, а Один слушал ме­ня, лишь изредка переспрашивая или уточняя что-либо. Я говорил и о Синоде. Один порадовался за меня и мои успехи. Это теплом коснулось моей ду­ши. Я говорил о Тамаре, скорее, о своей тоске по ней и тщетных поисках ее и о своих злоключениях. Один отмалчивался, а если говорил, то абстрактно или уклоняясь от поставленного вопроса. Я прекрас­но понимал его и ни на чем не настаивал. Но мне надо было выговориться. И только в этот вечер, ко­гда Бен уже вернулся с прогулки и мы отправились спать, я понял, что бегу сам от себя, от своих мыс­лей, дум, от всего того, что влечет меня к прошло­му, а именно — к Тамаре. То, что я усиленно зани­мался, и то, что пустился в путешествие, — все бы­ло лишь стремлением заглушить в себе все думы и мысли только о ней, о Тамаре.

На следующий день мы с Беном отправились в гости к старцу Николосу. Его не оказалось дома, но я знал, что в этот дом я могу свободно войти и без его хозяина. Почти весь день мы были там, ожидая воз­вращения Николоса. Мы поработали в цветнике, под­ровняли грядки и полили клумбу около дома. Я на­столько увлекся работой, что не сразу понял, что у меня спрашивает Бен.

— Ник, я там видел говорящий цветок! Разве та­кое бывает? Ник, да что с тобой?

— Ты что-то спросил раньше?

— Да, я говорю, что видел цветок, который умеет рассказывать истории...

— Какие такие истории? — удивился я.

— Я ровнял край грядки и услышал тоненький чистый голосок, похожий на детский.

— Что он тебе сказал?

Знаешь, Ник, он говорил примерно так: «Это очень красивая история. История о любви. Я слышал ее, когда юноша подарил букет цветов девушке. Она была счастлива, когда он сказал ей слова любви».

Я был зачарован этой историей. У меня не нахо­дилось слов сказать что-либо, и я просто спросил:

— Бен, а ты запомнил, какой цветок рассказал те­бе эту историю?

— Конечно, это сказал самый красивый цветок в грядке!

— Покажи мне его.

— Идем...

И прежде чем Бен успел опомниться, я срезал ука­занный цветок. У Бена была та же реакция, что и у меня раньше, когда старец Николос срезал розу.

— Понимаешь, Бен, так надо. Я поставлю его в до­ме в вазу с водой, а дальше что делать с ним, решит Николос.

— А что это за цветок? — спросил Бен, пока мы шли к дому,

— Это цикламен.

— Да нет, я не про название, а про то, что он го­ворящий.

— В будущем — это душа новорожденного. Толь­ко как свершается это таинство, знает лишь Всевыш­ний, — опередил я Бена, с уст которого был готов со­рваться еще один вопрос.

Цветок я поставил в вазу с водой. Я не решился оставить его историю открытой для любого, кто по какой-то причине войдет в дом, пока будет отсутст­вовать старец Николос. Я не знал, когда он вернет­ся, потому решил больше его не ждать.

— Бен, — позвал я его, — старец Николос неиз­вестно когда вернется. Пойдем погуляем где-нибудь
еще. Я не против, но зачем нам идти еще куда-то? докажи мне свой дом, ведь ты его уже обустроил?

— Да, конечно, и уже давно.

— Тогда идем к тебе?! Ник, мы идем к тебе домой?

— Да... Идем... — ответил я через силу.

Бен смотрел на меня вопросительно. Но я не мог всего объяснить мальчишке. Для меня он был все еще подростком, хоть я и осознавал, что передо мной почти зрелый мужчина. Но я не мог ему сказать: «После твоего ухода дом для меня станет совсем пус­тым». Я не хотел его ни обижать, ни объяснять ему свое состояние. У него хватало и своих проблем.

И вот мы в городе. Бен восторженно рассматрива­ет все в округе.

— Вот здорово жить в лесу, правда, Ник?

— Бен, это не лес, всего лишь дубовый бор.

— А как называется город?

— Дубовый Бор.

— А где ты живешь?

— Здесь, недалеко. Но может быть... — я осекся на полуслове, но продолжил, хоть и не то, что хо­тел сказать: — Может, мы зайдем к моим друзьям? Я давно не виделся с ними.

— А это далеко?

— Нет, почти рядом с бором есть небольшой горо­док — Васильки...

— А почему Васильки?

— Бен, ты неисправим! Васильки, потому что там почти в каждом палисаднике растут эти цветы.

Бен какое-то время поразмыслил и выдал мне ре­зультат своих дум:

— Хорошо, идем в гости, но не надолго.

— Почему не надолго?

— Чтобы успеть побывать и у тебя до моего воз­вращения домой.

— А почему мы тогда идем?

— Ты ведь предложил сам, — удивился Бен.

— Да, это так, но почему ты согласился идти?

— Посмотрю еще один город, а то ведь почти ни­чего и не видел.

В этом был он весь: любопытство и стремление по­знавать все больше и больше, при этом тяга к путе­шествиям. В этом Бен был неисправим. И вот мы у ломика Евгения и Нелли. Но что за странная сума­тоха? Какие-то неизвестные мне люди...

— О, Николай, как ты вовремя! Мы искали тебя. Где ты был так долго? — спросила рассеянно Нелли, неизвестно откуда появившаяся.

— Нелли, объясни мне, что происходит?

— Идем в дом, там все поймешь.

В доме все было перевернуто. Видимо, были соб­раны в одно место все работы Евгения. Трое в белом осматривали их. Среди картин я заметил Евгения. Он стоял возле последнего этюда с кисточкой в руках. Он что-то сосредоточенно и быстро рисовал.

— Подойди к нему, — подтолкнула в его сторону меня Нелли, — он очень хотел тебя видеть.

— Евгений, — негромко окликнул я его, подойдя к нему.

Он был увлечен работой и не слышал меня.

— Евгений, — позвал я громче.

Он оглянулся, посмотрел на меня невидящим взглядом и отвернулся к мольберту, но тут резко опус­тил кисть в стакан с водой и чуть не сшиб меня с ног.

— Николай! — воскликнул он. — Как я рад, что ты пришел. И вовремя. У меня уже все готово, — и он снял с мольберта холст с этюдом и протянул его мне, — закрепишь в рамку. Это тебе на память о на­шей дружбе.