Введение: этот безумный мир

Сексом можно наслаждаться в одиночестве, и вдво­ем, и в группе. Секс может быть выражением душевной близости или попыткой сбросить напряжение, делом долга или страсти, а то и просто способом провести время, лишь бы оттянуть наступление черного дня скуки. Ведь скука — это сводня Смерти, приводящая к ней рано или поздно все ее жертвы с помощью болезни, случайности или самоубийства. Истина состоит в том, что не время проходит, а мы проходим через время. Древние говорят, что время — это река, текущая мимо нас. Но нет, это море, которое мы должны переплыть либо в молчаливом одиноком труде, неотступно стоя на вахте в лодчонке, пустившейся через Атлантический океан, либо в толпе, на крупном теплоходе с дизельным мотором и автоматической навигационной системой, слоняясь по палубе и не зная, чем заняться, кроме вы­пивки и надоевших карточных игр. Лишь немногие ве­личаво скользят с распущенными парусами на Лютере, или шлюпке, или чем-нибудь более красивом: эй, там, на мачте, выше бизань, пусть ветер надувает наш парус на этом прекрасном бриге, единственном среди Семи Морей! И можно лететь без остановки, не слишком бес­покоясь о том, что происходит там, внизу.

В городах и поселках миллионы птиц, но многие ли из вас с полным вниманием слышали пение хоть одной сегодня? В городах и поселках тысячи деревьев, но мно­гие ли обратили внимание хоть на одно сегодня? Вот мой собственный вариант жизни «без остановки»: не меньше пяти раз в неделю я хожу от своей приемной до почты в маленькой деревушке, где я живу. Я хожу одной и той же дорожкой около двух лет. Это 500 прогулок. И вот од­нажды я увидел две тонкие пальмы и кактус между ними на углу. Я проходил мимо них 499 раз, не замечая, что здесь что-то растет, потому что был занят тем, чтобы по­пасть на почту и забрать корреспонденцию, чтобы вер­нуться к себе на почту и получить ответы на мои ответы, чтобы ответить на эти ответы и получить новые ответы на мои ответы, и еще больше писем, чтобы отвечать на них. Мое время было на цепи, которую я сам выковал, оно было в закладе, и я выкупал, выкупал и никак не мог его выкупить, а ведь существовал простой выход: стоило только захотеть — и можно было порвать все эти письма и аккуратно бросить в урну для мусора, которую дере­венская администрация приготовила на углу, чтобы я не мусорил на улице.

Я думал об этом однажды, лежа в постели в венской гостинице, слушая покой ночи и потом первые шорохи жизни на рассвете, медленный вальс утренней Вены. Первыми вступили в танец люди шести часов, чтобы приготовить дорогу людям семи часов, которые готови­лись к восьмичасовым людям, чтобы те позаботились о девятичасовых (шесть: водители автобусов, наверное; семь: повара; восемь: горничные, заступающие на де­журство). Девятичасовые люди открывали магазины и офисы, чтобы покупки и бизнес могли начаться в десять, чтобы магазины могли закрыться в двенадцать, чтобы люди могли вернуться домой к ленчу, чтобы они могли снова открыть магазины и офисы в два и снова закрыть в пять, чтобы вернуться домой к шести, чтобы переодеться к обеду в семь, чтобы попасть в театр к восьми, чтобы до­браться домой к одиннадцати, чтобы хорошо выспаться и быть в хорошей форме, когда надо будет вставать ут­ром — в пять, шесть, семь, восемь.

Есть песенка про воскресенье, когда они не обязаны всем этим заниматься, в этот день некоторые из них бро­саются в Дунай — реку, которая понесет их своим тече­нием, как не несет время. Потому что время — это не река, а море, которое нужно переплыть от крикливого берега рождения до замусоренного берега смерти. Эта притягательность воды вовсе не фантазия сочинителей песен, потому что в Вене каждый год около 500 человек кончают жизнь самоубий­ством. Знаете ли вы, какая страна является первой в мире по числу самоубийств? Венгрия. Вот вам комму­низм. На втором месте — Австрия. Вот вам демократия. Обе они стоят на одной реке, Дунае. А какая коммунис­тическая страна имеет более низкую цифру само­убийств, чем цифра для белых в демократической Аме­рике, но все же более высокую, чем цифра для цветных в демократической Америке? Польша.

Поскольку время не проходит, нужно проходить через него, а это значит, что его нужно постоянно пла­нировать и заполнять. Не сиди просто так, займись чем-нибудь! Что мы будем делать утром? Что мы будем делать после обеда, вечером? Мам, мне делать нечего! Он ничего не делает! У меня столько дел! Вставай-ка, ты, лентяй! Ничего не делай, только сиди здесь, и за миллион долла­ров в час я наполню твое время по Каналу 99. Миллион? Он стоит этого, парень. Плати ему два миллиона, если можешь.

Секс может быть существенным ингредиентом в структурировании времени, хотя и у евнухов куча дел, разве не так? Вот Старый Абдул, евро-азиатский бедня­га, сидящий в серале и ждущий возбуждения: евнухам нельзя верить, у них есть руки и мало ли что еще; они от­рубили себе мошонку, и что хорошего? Секс в голове, он не только в мошонке. Ты узнаешь это дорогой ценой, и придется не спешить, чтобы свое унести и невинность соблюсти. Они называют меня Злым Абдулом, но у меня есть здоровое чувство юмора, верните меня в старый Истамбул, к грубой жизни Золотого Рога, перенесите деву­шек из грязных кабаков в цветущие гаремы, то есть я имею в виду из грязных гаремов в цветущие притоны. Делай по-своему, парень.

В жизни есть не только секс. Невозможно занимать­ся сексом все время, невозможно даже думать о нем все время; животные занимаются им только весной и осе­нью, а все остальное время они едят, едят, едят, кто хочет быть животным? Да здравствует различие! Различие, ко­торое состоит в том, что для людей есть нечто более важ­ное, чем «существенные ингредиенты», еда и секс, и они думают об этом «более важном» между едой и сексом, и это — способность быть собой, иметь свое «я». Больше, чем в еде, больше, чем в сексе (они необходимы, но не­достаточны), я нуждаюсь в том, чтобы быть Собой, и я — это Я. К сожалению, по большей части это — иллюзия.