2015-06-30
408
Проходил октябрь. Лили дожди, превращая болдинскую почву в липкую грязь.
Волновало молчание невесты.
«Где вы? Что вы? Я писал в Москву, мне не отвечают… Пошлите мне слово живое ради бога. Никто мне ничего не пишет. Думают, я холерой схвачен или зачах в карантине. Не знаю, где и что моя невеста. Знаете ли вы, можете ли узнать? Ради бога, узнайте и напишите мне…»
(Музыка заканчивается).
В начале ноября Пушкин делает попытки выбраться из Болдино, но тщетно.
Нетерпение и досада сквозят в каждой строчке письма. «В Болдине, все еще в Болдине!» - было же в ноябре; накапливалось нетерпение, росло беспокойство, усиливалось уныние. Он рвется уехать и сердится: «Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь».
С досадой возвращается он в Болдино и шлет в Нижний просьбу о выдаче ему пропуска; получив отказ, Пушкин пишет опять в Нижний и снова возвращается в Болдино.
«Вот таким образом, - говорит он в письме невесте, - проездил я четыреста верст, не двинувшись из своей берлоги». Он был до крайности рассержен неудачами. В досаде называет он Болдино «чудной страной грязи, чумой пожаров».
В последних числах ноября Пушкин, наконец, получает из Нижнего свидетельство на выезд. В Москву приезжает он, измученный карантинными задержками и в одном письме юмористически называет себя «несчастным, зачумленным нижегородцем».
В конце ноября поэт покидает Болдино. Рано утром к крыльцу подкатила тройка, и вот уже побежала под ноги коней раскатанная зимняя дорога. Близился декабрь.
