Труд и капитал — две стороны одной медали

Политическая левая всегда особенно ревностно почитала труд. Она не только возвела его в сущность человека, но и мистифицировала его как мнимую антитезу капиталу. Они считали скандальным не сам труд, а его эксплуатацию капиталом. Вот почему программа всех рабочих партий провозглашала только «освобождение труда», но не освобождение от труда. Социальное противоречие между трудом и капиталом — это всего лишь противоречие между различными (хотя обладающими различной силой) интересами внутри капиталистической самоцели. Классовая борьба была формой выражения этих противоположных интересов на общей социальной почве системы товарного производства. Она была частью внутренней динамики движения накопления капитала. Велась ли борьба за зарплату, за права, за условия труда или за рабочие места, — она всегда исходила из слепой посылки господствующего колеса со всеми его иррациональными принципами.

С точки зрения труда качественное содержание производства так же неважно, как и с точки зрения капитала. Интересует только возможность оптимальной продажи рабочей силы. Речь не идет о совместном определении смысла и цели собственного действия. Если когда-то и была надежда, что такое самоопределение в вопросах производства может быть осуществлено в формах системы товарного производства, то «рабочие силы» давно уже стряхнули с себя эту иллюзию. Речь идет только о «рабочих местах», о «занятости»: уже сами термины служат доказательством того, что весь спектакль носит характер самоцели, а его участники не отвечают за свои действия.

Что, зачем и с какими последствиями производится — это продавцу товара «рабочая сила», в конечном счете, так же безразлично, как и его покупателю. Рабочие АЭС или химических фабрик громче всего протестуют, когда их тикающие бомбы замедленного действия должны быть обезврежены. А «занятые» на «Фольксвагене», «Форде» или «Тойоте» — самые фанатичные поборники самоубийственной автомобильной программы. Но не потому, что они вынуждены продавать себя, чтобы вообще получить возможность жить, а потому что они и в самом деле отождествляют себя с этим тупым существованием. Социологи, профсоюзные деятели, попы и другие профессиональные теологи «социального вопроса» считают это доказательством морально-этической силы труда. Труд создает личность, говорят они. Совершенно верно. Он создает личность зомби товарного производства, уже не могущего представить себе жизнь вне этого обожаемого колеса, к которому сам же ежедневно прилаживается.

«На стороне труда все больше оказывается совесть: тяга к радости уже именуется «потребностью в отдыхе» и начинает стыдиться сама себя. «Это нужно для здоровья», — так говорят люди, когда их застигнут на загородном пикнике. Скоро может дойти до того, что тяге к vita contemplativa (то есть к прогулке наедине с мыслями или вместе с друзьями) нельзя будет предаваться без презрения к самому себе и угрызений совести»

Фридрих Ницше. «Досуг и праздность» (1882)

Но как рабочий класс никогда не был антагонистической противоположностью капиталу и субъектом человеческого освобождения, так и, наоборот, капиталисты и менеджеры никогда не управляли обществом в соответствии со злой субъективной эксплуататорской волей. Ни один господствующий класс в истории не вел такую несвободную и жалкую жизнь, как суетливые менеджеры «Майкрософта», «Даймлера — Крайслера» или «Сони». Любой средневековый помещик глубоко презирал бы этих людей. В то время как тот мог предаваться праздности и более или менее вакхически прожигать свое богатство, то элиты общества труда не смеют позволить себе ни малейшей остановки. Вне колеса они не знают, что делать, разве что снова впасть в детство; досуг, удовольствие от познания и чувственное наслаждение для них столь же чужды, как и для их человеческого материала. Они сами — всего лишь рабы идола труда, простые функциональные элиты иррациональной общественной самоцели.

Властвующий идол умеет навязать свою безликую волю через «безмолвное принуждение» конкуренции, перед которым должны склониться даже могущественные, именно потому, что они управляют сотнями фабрик и спекулируют миллиардными суммами по всему Земному шару. Если они этого не сделают, то будут так же безжалостно выброшены на обочину, как излишняя «рабочая сила». Но именно несамостоятельность функционеров капитала, а не их субъективная эксплуататорская воля делает их столь безмерно опасными. Они менее чем кто-либо смеют задаваться вопросом о смысле и последствиях их безостановочной деятельности. Они уже не могут позволить себе проявить чувства и осмотрительность. Вот почему, превращая мир в пустыню, обезображивая города и превращая людей в нищих посреди богатств, они называют это реализмом.