Что такое аскетизм

– Наверное, очень трудно удержаться на такой дороге? Для этого необходимо быть настоящим аскетом!

– Сначала немного об аскетах: еще одно слово, к которому мы попадаем в невольный плен. Причем пленение это скорее отрицательное: не притяжением, а отталкиванием, как в распространенном выражении «Мы ведь не аскеты…», которое, по мысли говорящих, дает им некое право на пренебрежение нормами христианской жизни, если не на прямой разврат.

Разумеется, для этого нет ни малейших оснований. Вот как объясняет смысл аскетизма митрополит Киевский и Галицкий Антоний:

«”Аскетизм выдуман монахами”… Одна московская дама выразилась еще решительнее: “Всю вашу религию выдумали попы: я признаю только Иверскую и мученика Трифона (L’Iverskaya et Triphon le martyr), а прочее все глупости”. Но эти фразы показывают прежде всего, что наши образованные люди не понимают слова аскетизм.

Понятием этим вовсе не предрешается строй нашей жизни, и само по себе оно не включает в себя ни девства, ни постов, ни отшельничества. Аскетизмом, или духовным подвижничеством, называется жизнь, исполненная работы над собой, такая жизнь, целью которой является уничтожение своих страстей: блуда, самолюбия, злобы, зависти, объедения, лености и пр. и наполнение души духом целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви, которая никогда не бывает одинокой добродетелью, а лишь спутницею и совершительницею перечисленных свойств души».

Далее, говоря об уклонениях римо-католицизма и протестантизма по сравнению с Православием, митр. Антоний подчеркивает: «…В основании всех заблуждений лежит неразумение простой истины, что христианство есть религия аскетическая». Итак, приведенная выше популярная фраза по существу равносильна откровенному признанию: «Мы ведь не христиане…»

А удержаться на монашеской дороге, пожалуй, не труднее, чем на дороге брака. Как ни странно может это показаться, именно вступление в брак требует от нас особой отваги и решимости. Ведь человек вступает в брак сразу, одним движением. Никакой «пробный брак» по существу не допустим и не возможен. Пока я не вступил в брак, я не знаю, не испытываю супружеской жизни; испытать её я могу только в браке.

Путь же к монашеству, который называется послушничеством (иногда также иночеством, хотя бывает, что иноками именуются и сами монахи), дает возможность вполне узнать и почувствовать, что это такое. Послушник живет в монастыре и участвует в его жизни наравне с монахами. Когда ему вручают рясу и клобук (что именуется рясофором – ношением рясы), даже внешний вид его отличается от монашеского лишь отсутствием мантии. После длительного, иногда многолетнего послушничества, он может стать монахом – получить пострижение в мантию – принеся монашеские обеты безбрачия, нестяжания и послушания.

Всё сказанное в полной мере относится и к женскому полу – послушницам (инокиням) и монахиням.

Вопрос в перерыве. Послушание, любовь и половая тряпка

– А те, кто принесли монашеские обеты, для них уже нет дороги назад? Что если кому-то захочется, например, жениться… Мы же видели, что от любви никто не застрахован!

– Интересный вопрос. Давайте-ка спросим тех, кто вступает в брак, кто приносит супружеский обет перед святым алтарем или хоть перед гражданским чиновником: «Подумай-ка, друг, или подруга, куда это тебя несет? Вдруг семья тебе надоест, возьмешь да и влюбишься в кого-то другого. Знаешь ведь, от этого никто не застрахован!…» Вздор, не так ли?

То же самое надо сказать и о монашестве: никого в монастырь, как и в брак, кнутом не загоняют. Наша воля остается свободной и в браке, и в монашестве; наш путь к Небу, по одной ли дороге, по другой ли, мы способны пройти только в свободе. Конечно, в жизни у каждого из нас бывают огорчения, скорби, конфликты. От неуместного чувства, внезапно обжигающего сердце, как и от многих других испытаний, будь то в браке или в монастыре, в самом деле никто не застрахован. Но, вступая в монашество или в брак, и принося обет верности, мы удостоверяем свою готовность противостоять всем этим трудностям, опираясь на силу Того, Кому мы этот обет приносим: на Бога. А Бог, как мы с вами знаем, это любовь.

Монах и монахиня отдают себя в жертвенной любви своей монашеской общине. Проявляется эта любовь в том самом качестве, которое мало кто приветствует и ценит, но которое, оказывается, очень важно для каждого христианина, а не только монаха: в послушании. А потому его мало ценят люди, что им неведома настоящая любовь: если я отдаю себя в любви ближнему, то я с радостью готов слушаться его… Им знакомо только послушание без любви – а это рабство, это механизм, это стадо.

Есть одна особенность монашества, которая не так важна для самого монашеского подвига, но по ряду причин стала сегодня очень заметной. В течение долгих веков, более тысячи лет, как на Западе, так и на Востоке, монашество оказалось хранителем и двигателем книжного, письменного наследия Церкви. В результате церковная сокровищница христианской мудрости – это сокровищница главным образом монашеская.

Вплоть до недавнего времени этот хорошо известный факт не вызывал никаких недоразумений и тревог; но буквально в течение полутора-двух десятков последних лет, то есть по церковному счету времени мгновенно, оказался для многих изрядным камнем преткновения. Почему? – да потому, что свобода печати, юридическая, экономическая и техническая, внезапно открыла всю эту сокровищницу, на страницах книг, журналов, газет и Интернета, пред неподготовленной, но любопытной массой людей. В результате у них сложился несбалансированный, искаженный взгляд на многие глубокие вопросы христианской жизни.

Допустим для сравнения, что в спортивной литературе почему-то произошел перекос: 90% всех спортивных книг, обзоров и новостей оказались посвящены единоборствам, и лишь 10% – всем остальным видам спорта, вместе взятым. Прилавки книжных магазинов, экраны телевизоров, страницы газет, журналов и Интернета завалены материалами про бокс, каратэ и т.п. – а по футболу, лыжам или гимнастике ничего днем с огнем не сыщешь. Заметьте, что странный этот перекос скажется не столько на спортсменах – они будут по-прежнему делать свое дело – сколько на агрессивном настроении и поведении широких масс молодежи…

Подобным же образом искажается и около-православное мировоззрение. Примеры тому мы видели на седьмом и десятом уроке; заблуждения бывают и менее броскими, но от этого не менее опасными. Нередко их предметом оказывается и послушание. Приведем в этой связи цитату, которая имеет троякую ценность: она во-первых исходит от одного из самых глубоких и почитаемых учителей монашества, преп. Симона Нового Богослова (Х век), во-вторых, трактует само понятие авторитета, а вместе с ним и послушания, и, наконец, в третьих, утверждает роль просвещения:

«Сам исследуй божественные Писания, особенно же практические сочинения Святых Отцов, чтобы, сравнивая с ними то, чему учит тебя учитель и предстоятель, ты смог видеть это, как в зеркале, и сопоставлять, и согласное с божественными Писаниями принимать внутрь и удерживать в мысли, а ложное и чуждое выявлять и отбрасывать, чтобы не прельститься».

Что говорит сегодня о послушании наша Церковь? – Можно до бесконечности барахтаться в бескрайнем море мнений, суждений и цитат отдельных авторов, но в этом нет ни малейшей нужды. Лучше прислушаться к ее соборному голосу, прозвучавшему в докладе о монастырской жизни на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в октябре 2004 г.:

«Если к послушанию принуждают – это не может находиться в согласии с монашеской и церковной традицией. Насильно в Царство Небесное не затащишь. Не дисциплиной и даже не соблюдением устава созидается монастырское братство, а только любовью, да и сами уставы свидетельствуют о любви».

– Но ведь говорят же, что послушание выше поста и молитвы, что за одно послушание Господь помилует верующего, простит ему все грехи!

– Здесь ошибка, и очень глубокая. Мы с Богом не торгуемся, счетов не сводим. Он нас милует и прощает грехи не «за что-то», а «почему-то» – а именно потому, что Он нас любит.

Вывод этот не только богословский, но и лингвистический (а богословие обязательно основано на серьезном языкознании): греческий предлог «диа» часто переводился на церковнославянский как «за», и в результате множество выражений из Св. Писания с этим предлогом вошло в нашу речь и в наше сознание. Однако его русское значение совсем другое, что и отразилось в Синодальном переводе Св. Писания в XIX веке. Например: «Разористе заповедь Божию за предание ваше» (Мф. 15:6). Русский перевод: «Вы устранили заповедь Божию преданием вашим». Или еще: «За умножение беззаконияизсякнет любы многих» (Мф. 24:12). Русский перевод: «По причине умножения беззакония во многих охладеет любовь» – и т.п.

К сожалению, однако, никакой перевод не гарантирует полной точности (поэтому Св. Писание надо изучать, а не просто читать, как занимательные истории). В Синодальном переводе св. ап. Павел говорит о противниках Христа как о «погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи…» (2Сол. 2:10-11). Здесь два предлога «за» подряд создают то самое ошибочное впечатление, о котором сказано выше; напротив, церковно-славянский текст гораздо вернее передает смысл оригинала: «…погибающих, зане (потому что) любве истины не прияша. И сего ради (по этой причине) послет им Бог действо льсти, во еже веровати им лжи…»

Так одно короткое служебное слово оказалось поводом для длительного и упорного недоразумения. Правда, что по причине нашего послушания мы можем стать более восприимчивы к Божиим дарам, к Его милости, если послушание соединено с любовью. А если нет – то всё наоборот, послушание становится орудием гибели, причем для обоих: и для требующего послушания, и для исполняющего. Вот короткая проповедь на эту тему, зарисовка с натуры.

«Братья и сестры,

в церковном календаре сегодняшний праздник носит название Недели Православия или Торжества Православия. Все вы знаете, конечно, что он связан с событиями глубокой древности, когда Церковь преодолела ересь иконоборчества, и сегодня мы вспоминаем также и другие победы Православия над различными еретическими, неправославными, безбожными учениями и направлениями человеческой мысли.

Неудивительно, что большинство из нас смотрит на это, как сказал поэт, «словно в бинокль перевернутый»: да, были там когда-то какие-то богословские проблемы и тонкости, учёные люди разобрались, злодеи посрамлены… А нам-то что до того? Мы-то все сплошь православные.

Мы, вон, пришли в церковь с утра в воскресение, когда другие спокойно спят. Мы, вон, уже целую неделю пропостились, когда другие пропускают по рюмочке да салом закусывают. Мы, вон, и детям-внукам с утра есть-пить не даем, пускай поревут-поплачут, это им полезно для смирения. Мы, вон, в каждую этикетку на пачке пряников вчитываемся до рези в глазах, и если хоть одну паршивую молочнокислую бактерию там обнаружим – беда! отдать пряники снохе, она всё равно не постится, безбожница. Когда положено – кланяемся, когда не положено – не кланяемся, «делом, словом и помышлением, зрением, слухом, обонянием» на бумажке аккуратно выписываем и батюшке на исповеди отдаем, всё вычитываем, всё выстаиваем – чего еще от нас-то нужно? Со всеми в мире, ни на кого не гневаемся, голоса не повышаем, в голову не берем. У нас простая, детская вера. Чего нам-то о богословии беспокоиться?

А я вам сейчас скажу, чего беспокоиться. Вот, лежит у меня на пороге кельи половая тряпка. Я с ней в мире? Абсолютно. Я на нее гневаюсь? Никогда. Голос повышаю? Да ни в жизнь. И в голову ровно ничего на ее счет не беру. Пройду по ней, вытру ноги аккуратненько, пяткой расправлю, и весь с ней разговор. Она, может, и пискнет иной раз что-нибудь, тряпочка моя, о чем-то меня попросит, пожалуется, всплакнет, – а я ее каблуком приложу покрепче: пускай смиряется, это для нее как раз, лучшего не придумаешь. Такие вот у меня с ней прекрасные православные отношения.

Ну, бывает, конечно, что тряпка совсем потеряет вид, затаскается, уже и видеть ее противно, и посторонним людям стыдно об нее ноги вытирать. Тогда ладно, брошу ее в ведро, прополосну – и вот она у меня снова чистая. А если уж, так и быть, повешу ее просушить на южном солнышке да на морском ветерке – тут уже радость до небес и слезы счастья: «Подумать только, и мне, простой тряпке, – такая высокая честь»… Ну, подсохнет, и снова на место. А как обветшает – скажу: «Хорошая была тряпка, умерла на послушании!», швырну на помойку, а себе новую тряпку найду, и дело с концом.

Повезло тряпке, как вам кажется? Вспоминаете, что послушание и смирение выше поста с молитвой? Думаете, пострадала тряпка, смирилась, потерпела в этой жизни, а теперь в селениях праведных учиняется и на лоне Авраамле упокояется?? – Да ничего подобного. Не надо себя обманывать.

Тряпкой была она в земной жизни, тряпкой и осталась после смерти. Я сам лично выбил из нее образ Христа своими вонючими сапогами. Кроме моих сапог, другого бога у нее не было и быть не могло: я ей об этом не раз напоминал, подбирая нужные цитаты. И в храме стоя, она ни бельмеса не понимала, и Евангелие так шустро вычитывала, что смотрела в книгу, а видела фигу, гордясь к тому же своей простой детской верой. И если случалось ей взглянуть по сторонам, то перед глазами у ней оказывались всё те же этикетки от постных пряников – да подобные ей тряпки, предметы ее зависти или гордости, смотря по тому, сколь часто или редко я вытирал о них ноги.

Всю свою спесь, лицемерие, тупость и ложь, которые исподволь завладели моей собственной жизнью, я втер, вдавил ей в лицо черными подошвами своих сапог. Горе, горе и мне, и ей, и нет нам спасения.

И вот теперь, в эту минуту, в тоске и ужасе простирая руки ко Всевышнему, я открываю для себя все те «богословские тонкости», о которых мы сегодня вспоминали, – только уже не в перевернутом бинокле, а прямо перед собой, в страшной близости, в слепящем свете последней истины: что человек – не тряпка, а образ Божий; что одна-единственная человеческая душа ценится выше всей вселенной – потому что за нее, за эту душу, отдал жизнь на Кресте Христос Бог; что нету для нас иного пути к небу, чем путь Креста – путь жертвенной любви к Богу и ближнему, и нету иной возможности удержаться на этом узком пути, чем в Его Святой, Соборной и Апостольской Церкви.

Боже, даруй мне дар покаяния. Аминь».