Карачай в первой половине XIX в. (по В. П. Невской)

1918 г. он стал заведующим отделом по делам мусульманско­го пролетариата Кавказа и Средней Азии при Наркомнаце РСФСР, а в следующем году пытался установить советскую власть в Крыму. С марта 1920 г. он возглавлял Северокавказ­ский ревком а летом того же года был назначен уполномо­ченным наркома по делам национальностей на Северном Кавказе. Тогда же он стал председателем Карачаевского рев­кома. Будучи хорошим знатоком арабского языка, он рабо­тал в 1922 г. в комиссии по реформе арабского алфавита. В то же время в 1921 г. он создал первый карачаевский бук­варь на латинице, сыгравший большую роль в ликвидации не­грамотности. Алиев был одним из организаторов Карачаево-Черкесской автономной области. В середине - второй половине 1920-х гг. он возглавлял Северокавказский крайис­полком, руководил возникшим в 1926 г. краевым нацио­нальным комитетом по вопросам культуры и просвещения, в 1927-1930 гг. был первым директором созданного в Рос­тове-на-Дону Северокавказского краевого горского научно-исследовательского института (СККГНИИ). В 1930-1932 гг. Алиев возглавлял Научный совет Всесоюзного центрального комитета нового алфавита. Затем он был слушателем Инсти­тута красной профессуры и в 1935-1937 гг. преподавал ка­рачаево-балкарский язык в балкарской студии МГУ. В 1938 г. он был арестован и вскоре расстрелян (Невская 1978. С. 33; Лайпанов 1985; Абаева 1995).

В своей книге «Карачай», переизданной и ставшей бест­селлером уже в наши годы (Лайпанов 1998. С. 154), Алиев следующим образом изображал появление тюркоязычных ка­рачаевцев и балкарцев в горах Северного Кавказа. Он знал, что задолго до прихода тюрков в ущельях центральной час­ти Северного Кавказа обитали ираноязычные аланы, предки осетин, оставившие богатую архитектуру, включая изумитель­ные христианские храмы. Много веков назад аланы занима­ли обширные предгорные районы Северного Кавказа, но были оттеснены в горы тюркскими кочевниками, в особен­ности монголами. Когда-то аланы занимали и верховья р. Кубань, но к приходу туда тюркоязычных предков карачаев­цев эта местность, по мнению Алиева, уже обезлюдела. Ког­да именно и откуда там появились карачаевцы, Алиев не знал, но был склонен доверять карачаевскому народному преданию об их передвижении из Крыма и связывал это с набегами крымских татар в XVI-XVII вв.

Таким образом, в основе концепции Алиева лежал миграционистский подход, который в 1920-х гг. еще не вызывал решительных возражений и не подвергался нападкам. Меж­ду тем, подчеркивая этнографические параллели с соседни­ми народами, Алиев допускал, что в формировании карача­евцев могли участвовать также кабардинцы, сваны, осетины, кумыки, армяне и др. Иными словами, его нисколько не смущала мысль о смешанном происхождении карачаевцев. Он даже усматривал в этом определенное достоинство - ведь смешанная кровь оздоровляет, что и делало карачаевцев са­мой плодовитой народностью на Северном Кавказе. Суще­ственно, что в соседних балкарцах Алиев не просто видел родственную карачаевцам группу, а объединял их в единую народность (Алиев 1927. С. 34-45) [1].

Идеи У. Алиева о происхождении карачаевцев были разви­ты работавшим под его руководством заведующим социально-культурным отделом СККГНИИ, известным кавказоведом, бывшим учителем Кубанской гимназии в Екатеринодаре А. Н. Дьячковым-Тарасовым. Проведя в 1927 г. полевые иссле­дования в Карачае и изучив письменные источники, этот автор пришел к выводу о том, что карачаевцы появились в бассейне р. Кубани в середине XVI в. К тому времени этот район, где ранее жили полуномады-аланы, запустел, и карачаевцы заселили его мирным путем. Дьячков-Тарасов без колебаний причислял карачаевский язык к кипчакской язы­ковой группе и полагал, что речь идет о беженцах из Прикаспийско-Причерноморского региона (включая Крым), проник­ших в современный район своего обитания через Западный Кавказ. Пришельцев было немного, и они охотно интегриро­вали в свою среду представителей соседних народов. Поэтому в конечном счете Дьячков-Тарасов называл карачаевцев и балкарцев «отуреченными кавказцами» и считал, что их нельзя отрывать от Кавказа. Тем самым он еще более реши­тельно, чем Алиев, делал шаг в сторону становившегося по­пулярным автохтонистского подхода (Дьячков-Тарасов 1929).

В начале 1930-х гг. труды Алиева и Дьячкова-Тарасова были подвергнуты острой критике за «немарксистский под­ход»: архаизацию горского общества, недооценку его уровня развития, преувеличение роли патриархальных отношений и тем самым «национализм», «замазывание классовой борьбы» и «защиту кулака» (Кундухов 1930; Буркин 1931; 1932. С. 145-147, 152-156). Сходная критика звучала тогда и в ад­рес балкарского школьного учебника (Бунегин 1930. С. 74). После этого Алиев был снят с поста директора СККГНИИ и, начиная с 1930 г. работал в Москве.

Взгляды, которыми руководствовались Алиев и Дьячков-Тарасов, восходили к гипотезе, выдвинутой такими признан­ными авторитетами по истории народов Северного Кавказа, как В. Миллер и М. Ковалевский. Посетив тюркские общины центральных районов гор Кавказа во второй половине XIX в. (тогда их официально называли «горские общества Кабарды»), они отметили, что тюркоязычное население появилось там после того, как горы уже были заселены осетинами, и до расселения кабардинцев на запад. Об этом свидетельствова­ли как осетинская топонимика, так и другие специфические языковые и культурные явления, позволявшие предполагать, что тюркоязычные пришельцы смешались с местным ирано­язычным населением. Замечая, что осетины зовут балкарцев «аси», исследователи подчеркивали, что это не было искон­ным самоназванием балкарцев: скорее всего те получили его в наследство от предшествовавших обитателей (Миллер, Ко­валевский 1884. С. 550-554).

Такие представления были распространены и в популяр­ной литературе, где иной раз подчеркивалось, что из всех, ныне живущих в Кабардино-Балкарии народов, истинными автохтонами были кабардинцы (см., напр.: Анисимов 1929. С. 47; 1930. С. 187, примеч. 1," 194; 1937. С. 79). Тогда лишь некоторые авторы рисковали производить балкарцев от раннесредневековых тюркоязычных болгар, смешавшихся с более ранними аланами-осетинами (Воробьев, Сарахан 1932. С. 20-21). Все еще живучим оставалось идущее из карачаевского фольклора представление о приходе родоначальника карача­евцев по имени Карчи с его сподвижниками из Крыма в XIV в. Эту идею поначалу разделял один из первых карачаевских историков-марксистов И. X. Тамбиев (Тамбиев 1931. С. 3-4) [2].

И.X. Тамбиев (1904-1937) происходил из горного села Учкулан. Будучи сыном пастуха, он получил в дореволюци­онные годы лишь начальное образование вначале в горской школе, затем в двухклассном Учкуланском училище. Свою быструю карьеру он сделал уже в советские годы, будучи вначале комсомольским, затем партийным активистом. Для этого ему пришлось продолжить свое обучение в советских партий­ных школах в Баталпашинске и Ростове-на-Дону. Во второй половине 1920-х и начале 1930-х гг. он много занимался журналистикой, а в 1932 г. был назначен первым директором Карачаевского НИИ в Микоян-Шахаре. Затем он некоторое время заведовал Облоно, а в 1935 г. вновь вернулся на долж­ность директора НИИ (о нем см.: Невская 1978; Шаманов 2003). Заинтересовавшись происхождением своего народа, он вслед за Марром признал смешанное происхождение кара­чаевцев и балкарцев. По его мнению, в их формировании уча­ствовали как пришлые тюркские племена (хазары, кипчаки и др.), так и многие другие группы населения. Но пальму первенства он все же отдавал тюркам и писал, что «перво­начальная немногочисленная турецкая группа предков ока­залась способной по своему подобию переделать сравнительно многочисленных представителей разноязычных народов». Поэтому он представлял карачаевцев и балкарцев «отуречен­ными яфетидами» (Тамбиев 1933. С. 63).

Идея о смешанном характере карачаевцев принадлежала академику Н. Я. Марру, который хотя и называл их «горс­кими турками», но делал упор на их «яфетическом происхож­дении» и даже писал об «осетино-карачаевцах с турецким языком» (Марр 1920. С. 26). С середины 1920-х гг. Марр произвел ревизию своей теории и стал придерживаться ста­диального подхода к истории языка. С этой точки зрения идеи «прародины» и «праязыка» оказывались неверными и даже «вредными», а акцент переносился на сугубо местное автохтонное развитие (об этом см.; Шнирельман 1993). В начале 1930-х гг. стадиальная теория Марра, казавшаяся иде­ально соответствующей марксизму, получила широкую под­держку в советской науке. В соответствии с ней идея едино­го пратюркского языка и тюркской прародины на Алтае отбрасывалась как «реакционная, идеалистическая, антиис­торическая гипотеза». Исходя из этого, карачаевцев и балкар­цев уже нельзя было считать пришельцами. Тогда один из лингвистов заявлял, что кабардино-балкарский язык был «не от природы турецким», а представлял собой «определенную ступень в развитии языка» (Боровков 1932. С. 53). А советскому археологу М. И. Артамонову казалось соблазнительным связывать образование тюркоязычных народов Северного Кавказа с влиянием Хазарской державы, «первого мощного туземного государства в европейской части нашей страны», ядро которого располагалось, по его мнению, в степях и пред­горьях Чечни и Дагестана (Артамонов 1937).

В 1930-е гг. концепция смешанного происхождения наро­дов стала важной идеологической основой советского интер­национализма. Если до революции осетинские интеллектуалы изображали балкарцев «горскими татарами», причинившими в прошлом много зла их предкам (Кодзоев 1903. С. 57), то те­перь, как мы видели, осетин Г. Кокиев благосклонно вклю­чал предков балкарцев и карачаевцев в аланский племенной союз и писал о том, что они обитали на Северном Кавказе еще в IX—X вв. (Кокиев 1941). Похоже, что накануне войны этот подход, открыто противостоявший миграционизму, на­ходил широкую поддержку у советских специалистов. Его разделял, например, археолог А. А. Иессен, вслед за Марром настаивавший на гетерогенном характере аланского союза, куда входили предки не только осетин, но и их нынешних соседей. Он знал о близком родстве балкарского языка с половецким (кипчакским), но полагал, что в этногенезе бал­карцев большую роль сыграли аланы, перешедшие на тюрк­ский язык (Иессен 1941. С. 23, 28—29). В те годы лингвист В. И. Абаев упрекал В. Миллера и М. Ковалевского в «ин­доевропейском патриотизме» и делал акцент как на интен­сивном взаимовлиянии культур, так и в особенности на роли местного «яфетического» субстрата, на котором сформирова­лись как балкарцы и карачаевцы, так и осетины (Абаев 1933). Тем самым в 1930-е гг. советские ученые, вопреки своим предшественникам, начали доказывать местные корни бал­карцев и карачаевцев и их близкое родство с осетинами. Этим как бы подчеркивались древние основы советской дружбы народов, имевших общих предков.