Жан-франсуа Лиотар. Айстетон в игре искусства, подводится к истине своего появления

айстетон в игре искусства, подводится к истине своего появления. Подвешенный на краю присут­ствия и отсутствия, непогрешимый деспот души открывает ей свою несостоятельность. Проводя по­роговую черту, искусство отделяется от симптома. Глаз, живописующий в отблесках коптящих факе­лов на стене Ласко, отторгает цвета у дневного света, где они даются непосредственно. Он изго­няет их и призывает вернуться — преображенны­ми. Этот жест преломления намечает кромку. Не рамку (рама в истории живописи появляется до­вольно поздно), а стиль, ибо она населяет и под­писывает целиком все произведение, во всем его пространстве-времени. Стиль не отделяет душу от ее порабощенного чувственным существования, он сеет сомнения в его, этого чувственного, очевид­ности. Он противопоставляет чувственное самому себе и тем самым противопоставляет душе, соглас­ной на явленности, уже успокоившейся, душу, про­буждающуюся к появлению, содрогающуюся.

Итак, понятно, что эти соображения всем обяза­ны произведениям искусства и почти ничем — раз­нообразным «эстетическим» дисциплинам. Урок в том, что в эстетике присутствует нечто анэстетиче-ское, нам в первую очередь преподают искусства. И если авангардные произведения в этом отноше­нии несколько предпочтительны, то, я уже гово­рил об этом, потому, что реализуют неотъемлемо присущий художественному жесту нигилизм более явным — по крайней мере, для нас — образом, чем остальные. Их объектом является сам стиль. Надо ли отмечать, что требуемая стилем аскеза