Часть VIII

Он избавился от малыша, а это немало само по себе.

После корриды на вокзале и сделанных ими открытий Жан-Луи Шиффер привел Поля Нерто в Страсбургскую пивную напротив Западного вокзала, где снова объяснил цель расследования: "искать и найти женщину". Все остальное значения не имело – ни жертвы, ни убийцы. Они должны были обнаружить мишень Серых Волков – ту, кого пять месяцев безуспешно искали в турецком квартале и до сих пор не нашли.

Наконец, после часа напряженного разговора, Поль Нерто сдался, изменив позицию на сто восемьдесят градусов. Его гибкий, цепкий ум не переставал удивлять Шиффера – парень сам определил их новую стратегию.

Пункт первый: сделать фоторобот Добычи, основываясь на фотографиях трех жертв, и распространить его в турецком квартале.

Пункт второй: увеличить количество патрулей, ужесточив проверку документов в Маленькой Турции. Такое прочесывание скорее всего ничего не даст, но Нерто полагал, что на женщину могут выйти случайно. Подобное в истории действительно происходило: Тото Рина, глава Cosa Nostra, 25 лет был в бегах, а задержали его в центре Палермо в ходе банальной проверки документов.

Пункт третий: вернуться к Мариусу, хозяину Искеле, и изучить его картотеку. Возможно, описанию соответствуют и другие работницы. Эта идея нравилась Шифферу, но он не мог отправиться к Мариусу после "лечения", которое "прописал" работорговцу.

Так что он оставил за собой исполнение четвертого пункта: нанести визит Талату Гурдилеку, у которого работала первая жертва. Следовало закончить допрос работодателей убитых женщин, и он мог это сделать.

Наконец, пункт пятый, единственный, касающийся непосредственно убийц: дать запрос в иммиграционную и пограничную службы, на случай если выходцы из Турции, известные своими связями с крайне правыми или мафией, пересекали французскую границу с ноября 2001 года. Для того чтобы это выяснить, придется прошерстить всех, кто прибыл из Анатолии, прокачать их данные через Интерпол и турецкую полицию.

Шиффер не верил в этот след – он слишком хорошо знал, как тесно его турецкие коллеги связаны с Серыми Волками, – но не стал разубеждать пылавшего энтузиазмом молодого коллегу.

По большому счету, он не верил ни в один из намеченных пунктов, но демонстрировал терпение, потому что у него появилась новая идея...

Когда они ехали к острову Ситэ, где Нерто собирался представить новый план судье Бомарзо, Шиффер рискнул. Он объяснил, что сейчас им лучше всего будет разделиться: Поль займется фотороботом и "проинтервьюирует" коллег из комиссариата 10-го округа, а он сам отправится к Гурдилеку...

Молодой капитан решил дать ответ после посещения судьи и два часа промариновал Шиффе-ра в забегаловке напротив Дворца правосудия (он даже поручил постовому полицейскому присматривать за ним). Свидание с Бомарзо прошло более чем успешно: шеф дал Полю полную свободу в том, что касалось плана "Vigipirate". Нерто так воодушевился, что был на все согласен.

В 18.00 он высадил Шиффера на бульваре Мажента, рядом с Западным вокзалом, и назначил ему свидание в 20.00 в кафе "Санкак" на улице Фобур-Сен-Дени, чтобы подвести итог дня.

Теперь Шиффер шел по улице Паради. Наконец-то он один! Наконец свободен... Он вдыхал остро-пряный воздух квартала, чувствовал притягательную силу "своей" территории. Конец дня, в воздухе витают усталость и лихорадочное возбуждение. Заходящее солнце отражалось в витринах магазинов, придавая им зловещее очарование.

Он почти бежал, настраиваясь на встречу с одним из главных боссов турецкого квартала, Талатом Гурдилеком. Этот человек приехал в Париж в 60-х годах в семнадцать лет без единого су в кармане, а теперь владел двадцатью мастерскими и фабриками по производству готового платья во Франции и Германии и десятком прачечных самообслуживания и химчисток. Мафиозо царил и правил в турецком квартале, управляя всеми видами бизнеса – легальными и нелегальными. Когда Гурдилек чихал, у всего гетто поднималась температура.

У дома № 58 Шиффер толкнул калитку и вошел в темный тупик, по центру которого тянулся водосток, а вокруг гудели мастерские и типографии. В конце улочки, справа от прямоугольного двора, вымощенного ромбовидными плитами, находилась узенькая лестничка, спускавшаяся к длинному рву, над которым нависали лохматые кусты.

Он обожал этот уголок квартала, укрытый от чужих глаз, даже из местных обитателей мало кто о нем знал. Это сердце внутри сердца путало чужакам все карты: проход закрывала ржавая металлическая дверь. Шиффер приложил руку – металл был теплым.

Он улыбнулся и изо всех сил долбанул по двери.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем дверь открылась и на пороге в облаке пара появился человек. Шиффер произнес несколько фраз по-турецки, и босой привратник впустил его. Сыщик улыбнулся: ничего не изменилось.

Он нырнул в жаркую духоту, и его глазам открылась знакомая картина: обложенный плиткой коридор, под потолком – толстые трубы с теплоизоляционным покрытием, обмотанные светло-зеленой хирургической тканью. По кафельным стенам стекали ручейки влаги, железные, с заклепками, двери, напоминали печные заслонки, побеленные известью.

Они шли уже несколько минут, ботинки Шиффера хлюпали по лужам, он был совершенно мокрым от пота. Они свернули и попали в следующий белый рукав, где клубился густой туман. Одна из дверей по правой стене распахнулась: из мастерской в коридор вырвался шум исполинского дыхания.

Шиффер остановился, чтобы посмотреть.

Человек тридцать босоногих работниц хлопотали над чанами и гладильными столами, все они были в белых масках. Утюги то и дело плевались паром, в воздухе пахло чистящим средством и спиртом.

Шиффер знал, что рядом, под их ногами, находится насосная станция, забирающая воду для бань с глубины восьмиста метров. Добытую воду обеззараживали, хлорировали и подогревали, прежде чем пустить по трубам к бане подпольной красильной мастерской. Гурдилеку пришло в голову объединить химчистку с банями, эксплуатируя единую – более чем экономную – систему распределения воды: ни одна капля не пропадала даром.

Старый сыщик любовался женщинами в белых марлевых масках. Промокшие от пота халаты облегали полные груди и ягодицы. Именно таких баб Шиффер любил. Внезапно он почувствовал, что возбудился, и расценил это как хорошее предзнаменование.

Они пошли дальше.

В помещении становилось все жарче и влажнее. Появился и тут же исчез совершенно особый запах, Шиффер даже решил, что ему почудилось, но запах вернулся, и он его узнал.

Он просто не мог ошибиться.

Он задышал вполсилы. В носу и горле началось покалывание, дыхательная система готова была отключиться: ему казалось, что в охваченный огнем рот впихнули ледышку. Запах освежал и обжигал одновременно, дыхание перехватывало, но воздух становился легче.

Ментол.

Они прошли дальше. Запах превратился в реку, нет – в море, и Шиффер постепенно в него погружался. Все оказалось еще хуже, чем в его воспоминаниях. С каждым сделанным шагом он все сильнее ощущал себя разбухшим пакетиком мятного чая. Арктический холод морозил легкие, а лицо пылало, как будто на кожу наложили маску из расплавленного воска.

Дойдя до конца коридора, он оказался на грани асфиксии, дыхание было судорожным и редким. Шиффер подумал, что так, наверное, мог бы чувствовать себя человек внутри гигантского ингалятора, кстати, сравнение было недалеко от истины. Наконец они вошли в тронный зал.

Это был пустой неглубокий бассейн, в облаках пара вырисовывались тонкие колонны, бортики были выложены синей плиткой в стиле первых станций метро. Деревянные ширмы у задней стенки украшала резьба в национальном стиле: полумесяцы, кресты, звезды.

В центре бассейна на керамической тумбе сидел человек.

Крепкий, плотный, с белым полотенцем вокруг талии. Лицо его оставалось в тени.

Смех прозвучал из-за обжигающего пара.

Смех Талата Гурдилека, ментолового человека, турка с поджаренным голосом.

В турецком квартале все знали историю этого человека.

Он добрался до Европы в 1961 году классическим способом – в двойном дне грузовой цистерны. В Анатолии его вместе со спутниками по опасному путешествию закрыли в железном отсеке: сорок восемь часов они должны были провести без воздуха и в полной темноте.

Жара и духота очень скоро подействовали на них угнетающе. На горном перевале в Болгарии нелегалы едва не замерзли – цистерна была металлической, но самое ужасное началось на подъезде к Югославии: кадмиевая кислота разъела днище.

Пары начали медленно просачиваться в металлический гроб. Турки кричали, вопили, стучали в стенки, но грузовик продолжал свой путь. Талат понял, что никто не придет освободить их, пока они не доедут до места, а крик и движения только приблизят конец.

Он лежал очень тихо, стараясь дышать как можно реже.

На итальянской границе нелегалы взялись за руки и начали молиться. На немецкой почти все были уже мертвы. В Нанси, где должна была состояться первая выгрузка, шофер обнаружил в цистерне тридцать трупов, плавающих в моче и экскрементах, их рты были искажены судорогой последнего мучительного крика.

Выжил только один подросток. Но его дыхательная система серьезно пострадала. Трахея, гортань и носовая полость были сожжены, мальчик навсегда лишился обоняния. Связки тоже были затронуты – теперь его голос звучал как скрип наждачной бумаги. Хроническое воспаление носоглотки обрекало Талата Гурдилека на бесконечные ингаляции.

В больнице врач вызвал переводчика, чтобы объяснить юному нелегалу ситуацию и объявить, что через десять дней его чартерным рейсом отправят назад в Стамбул. Через три дня мальчик сбежал из больницы и, как был, весь в бинтах, пешком отправился в Париж.

Сколько Шиффер его помнил, Гурдилек никогда не расставался с ингалятором. В молодости, руководя мастерской, он в разговоре произносил фразы между двумя вдохами, а позже стал носить прозрачную маску, от чего его хриплый голос звучал едва слышно. Через какое-то время состояние здоровья турка ухудшилось, зато возросли финансовые возможности. В конце 80-х Гурдилек купил турецкие бани "Голубые ворота" на улице Фобур-Сен-Дени и оборудовал там зал лично для себя, этакое гигантское легкое, выложенное метлахской плиткой, убежище, куда двадцать четыре часа в сутки подавался лечебный пар, насыщенный мен-толизированным бальзофумином.

– Солям алейкум, Талат. Прости, что отрываю тебя от омовений.

Турок издал каркающий смешок.

– Алейкум ассалям, Шиффер. Ты вернулся из царства мертвых?

Голос Талата Гурдилека напоминал треск горящих в костре сучьев.

– Правильнее будет сказать, что мертвые послали меня.

– Я ждал, что ты придешь.

Шиффер снял промокший до нитки плащ и спустился по ступеням бассейна.

– Похоже, все во мне нуждаются, все меня ждут. Что ты можешь рассказать об убийствах?

Турок испустил тяжелый вздох – как будто ржавое железо лязгнуло о железо.

– Когда я покинул родину, мать плеснула мне вслед воды – на удачу, чтобы я пришел назад. Я так и не вернулся, брат мой. Я остался в Париже и вижу, что дела идут все хуже. Все здесь стало не так.

Сыщик стоял в двух метрах от набоба, но лица его по-прежнему не различал.

– "Изгнание – тяжелое бремя", сказал поэт. Я скажу, что оно становится все более тяжелым. Раньше с нами обращались, как с погаными псами. Нас эксплуатировали, обкрадывали, арестовывали. Теперь убивают наших женщин. К чему все это приведет?

У Шиффера не было времени на доморощенные философские рассуждения турка.

– Границы определяешь ты, – резко бросил он. – Три работницы убиты на твоей территории, одна из них – в твоей собственной мастерской: мне кажется, многовато.

Гурдилек вяло махнул рукой. Его темные плечи напоминали две обгоревшие кочки.

– Мы на французской территории. Ваша полиция обязана нас защищать.

– Не смеши меня, Талат! Волки здесь, и ты это знаешь. Кого они ищут? И почему?

– Я не знаю.

– Не хочешь знать.

В наступившей тишине птичьим клекотом звучало дыхание турка.

– Я хозяин квартала, – наконец произнес он. – Но не моей страны. Истоки этого дела следует искать в Турции.

– Кто их послал? – Шиффер повысил голос. – Стамбульские кланы? Антепские семьи? Лазы? Кто?

– Шиффер, я не знаю, клянусь тебе.

Сыщик подошел ближе. Из тумана с края бассейна выдвинулись телохранители Гурдилека. Он остановился, пытаясь разглядеть лицо, но увидел лишь плечи, руки, часть торса. Кожа была смуглой, почти черной, блестящей от воды.

– Значит, ты позволишь бойне продолжаться?

– Она прекратится, когда они решат проблему, когда найдут девушку.

– Или когда я ее найду.

Черные плечи вздрогнули от смеха.

– Не смеши меня, друг мой, тебе это дело не по плечу.

– Кто способен помочь мне?

– Никто. Если бы кто-нибудь что-нибудь знал, давно бы сказал. Но не тебе. Им. Квартал жаждет одного – мира и покоя.

Шиффер задумался. Гурдилек был прав. Именно эта загадка все сильнее занимала его. Как удавалось женщине, на которую охотятся Серые Волки, ускользать от них без помощи диаспоры? И почему Волки продолжают искать в квартале? Почему так уверены, что она все еще прячется в Маленькой Турции?

Он сменил тему.

– Как все произошло в твоей мастерской?

– Я был в Мюнхене и...

– Не зли меня, Талат. Я хочу услышать детали.

Турок обреченно вздохнул.

– Они пришли прямо сюда. Ночью тринадцатого ноября.

– В котором часу?

– В два утра.

– Сколько их было?

– Четверо.

– Кто-нибудь видел их лица?

– Они были в масках. Вооружены до зубов. Автоматы. Пистолеты. Полный набор.

Турок в адидасовской куртке дал такое же описание убийц. Бойцы в камуфляже, в самом сердце Парижа. За сорок лет службы Шиффер никогда не слышал ничего безумнее. Кто же эта женщина, за которой послали эскадрон смерти?

– Дальше, – прошептал он.

– Они забрали девушку и убрались, вот и все. Операция длилась не больше трех минут.

– Как они вычислили ее в мастерской?

– У них была фотография.

Шиффер отступил назад и произнес в облако пара:

– Ее звали Зейнеп Тютенгиль. Двадцать семь лет. Замужем за Бурбой Тютенгилем. Без детей. Жила в доме номер тридцать четыре по улице Фиделите. Уроженка Газиантепского района. В Париже с сентября две тысячи первого года.

– Ты хорошо потрудился, брат мой. Но на сей раз это тебя никуда не приведет.

– Где ее муж?

– Вернулся на родину.

– Другие работницы?

– Забудь об этом деле. Подобная гнусность тебе не по зубам.

– Перестань говорить загадками.

– В наше время все было просто и ясно. Существовало два лагеря, и они не смешивались. Теперь границ не существует.

– Да объясни же толком, черт тебя побери!

Талат Гурдилек выдержал паузу.

– Если хочешь узнать больше, спроси у полиции, – каркнул он наконец.

Шиффер вздрогнул.

– У полиции? У какой полиции?

– Я все рассказал агентам из Луи-Блан.

Запах ментола внезапно показался Шифферу невыносимым.

– Когда?

Гурдилек наклонился к нему со своего фаянсового трона.

– Слушай внимательно, Шиффер, повторять я не стану. Когда Волки уходили той ночью, они наткнулись на патрульную машину. Началась погоня. Убийцы положили ваших ребят. Потом полиция явилась сюда.

Шиффер слушал, не зная, что и думать. На короткое мгновение он решил, что Нерто сознательно не сказал ему о протоколе, но тут же отказался от этой мысли. Парень просто ничего не знал.

Хриплый голос продолжал:

– Мои девочки ничего им не рассказали. Легавые видели, что был налет. Мастер промолчал о похищении и о типах в камуфляже. Он не сказал бы вообще ничего, если бы не девушка.

Шиффер насторожился.

– Девушка?

– Легавые обнаружили в задней части бань, там, где стоят машины, одну из работниц.

Шиффер не верил своим ушам. С самого начала этого дела существовала женщина, видевшая Серых Волков. И ее допрашивали люди из 10-го округа! Как случилось, что Нерто даже не слышал об этой истории? Теперь он был совершенно уверен: дежурившая в ту ночь бригада просто похоронила протокол. Чертово гребаное дело.

– Как звали ту женщину?

– Зема Гокальп.

– Возраст?

– Лет тридцать.

– Замужем?

– Нет. Одинокая. Странная девка. Замкнутая.

– Откуда она приехала?

– Из Газиантепа.

– Как и Зейнеп Тютенгиль.

– Как все в этой мастерской. Она работала здесь несколько недель. Появилась, кажется, в октябре.

– Она видела похищение?

– Она находилась в одной из двух первых лож. Две работницы отлаживали там температурный режим. Серые Волки забрали Зейнеп, а Зема спряталась в чулане. Когда полицейские нашли ее, она находилась в состоянии глубокого шока. Была полумертвая от ужаса.

– Что дальше?

– Больше я о ней ничего не слышал.

– Они выслали ее в Турцию?

– Понятия не имею.

– Говори, Талат, ты наверняка наводил справки.

– Зема Гокальп исчезла. На следующий день в участке ее не оказалось. Испарилась. Клянусь тебе!

Шиффер обливался потом. Он задал следующий вопрос, стараясь говорить равнодушно-спокойно:

– Кто был старшим в патруле в ту ночь?

– Бованье.

Кристоф Бованье, один из капитанов отделения Луи-Блан. Фанат бодибилдинга, проводящий дни напролет в спортивных залах. Этот полицейский вряд ли мог быть замешан в подобную историю. Искать нужно наверху... Шиффера сотрясала дрожь возбуждения, в нем проснулся азарт охотника.

Турок, казалось, прочел его мысли.

– Они покрывают Волков, Шиффер.

– Ты бредишь.

– Я прав, и ты это знаешь. Они убрали свидетеля. Женщину, которая все видела. Возможно, лицо одного из убийц. Или какую-нибудь деталь, которая могла их выдать. Они их покрывают, не сомневайся. Остальные убийства произошли с их благословения. Так что перестань изображать великого законника. Вы ничем не лучше нас.

Шиффер не стал спорить, чтобы не надсаживать саднившее горло. Гурдилек ошибался: турецкое влияние не могло распространяться на столь высокие эшелоны французской полиции. Кто-кто, а он хорошо это знал: не зря же двадцать лет был "посредником" между двумя мирами.

Значит, существует другое объяснение.

Одна деталь не давала ему покоя. И эта деталь могла подтвердить версию интриги, затеянной на самом верху. Почему расследование трех убийств поручили капитану Полю Нерто, неопытному мечтателю? Только такой наивный человек, как он, мог поверить, что начальство настолько ему доверяет. Расклад наводил на мысль о желании похоронить дело...

Голова у Шиффера гудела от мыслей. Если все так, как утверждает Гурдилек, если политики двух стран действительно пожертвовали жизнями трех несчастных женщин и верой и идеалами молодого сыщика во имя каких-то тайных целей, он, Шиффер, пойдет до конца и поможет малышу распутать дело.

Вдвоем против всех: это было ему по нраву.

Он отступил назад в клубившийся пар, кивнул на прощанье старому мафиозо и, не говоря ни слова, начал подниматься по лестнице.

Гурдилек послал ему вслед последний хриплый смешок:

– Тебе пора навести порядок в своем доме, брат мой.

Шиффер толкнул плечом дверь комиссариата.

Взгляды всех присутствующих обратились на промокшего до костей старого сыщика. Он не отводил глаз, наслаждаясь изумлением на их лицах. Две группы полицейских в клеенчатых плащах готовились отправиться на дежурство. Лейтенанты в кожаных куртках надевали красные повязки. "Большие маневры" начались.

На стойке дежурного Шиффер заметил стопку листков с фотороботом и подумал о Поле Нерто, который наверняка с ног сбивается от усталости, не зная, что он всего лишь пешка в чьей-то игре. Его снова охватила ярость.

Не говоря никому ни слова, Шиффер взбежал на второй этаж и направился прямиком к третьей по коридору двери из клееной фанеры.

Бованье не изменился. Накачанный, в черной коже и высоких кроссовках "Найк". Полицейский страдал странной болезнью, все чаще поражающей легавых: он "молодился". Мужику скоро пятьдесят, а он все еще играет в вольного рэппера.

Бованье надевал кобуру – он тоже заступал на вахту.

– Шиффер?! – Капитан едва не подавился от изумления. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Как дела, говнюк?

Не дав капитану времени на ответ, Шиффер схватил его за отвороты куртки и прижал к стене. На помощь товарищу уже бежали другие полицейские. Бованье махнул рукой над головой старого сыщика, успокаивая коллег:

– Все в порядке, ребята! Это друг!

Шиффер прошептал, приблизив губы вплотную к лицу Бованье:

– Зема Гокальп. Тринадцатого ноября. Бани Гурдилека.

Зрачки капитана расширились, губы задрожали. Шиффер ударил его головой о перегородку. К ним снова кинулись, схватили его за плечи, но капитан отмахнулся, пытаясь рассмеяться:

– Он свой, говорю вам! Все нормально!

Шиффера отпустили. За его спиной раздались шаги, и дверь медленно закрылась. Шиффер ослабил хватку и спросил чуть спокойнее:

– Что ты сделал с этой свидетельницей? Как она исчезла?

– Мужик, все было не так. Я никого никуда не девал...

Шиффер отступил на несколько шагов, чтобы лучше видеть лицо Бованье. Оно было странно тонким, почти нежным. Очень темные волосы. Очень голубые глаза. У Шиффера в молодости была невеста – ирландка – "Black Irish", так он ее называл, так вот, Бованье напоминал ему эту девушку.

Полицейский-рэппер носил бейсболку козырьком назад – хотел выглядеть крутым.

Шиффер схватил стул и силой усадил на него Бованье.

– Я слушаю. Мне нужны все детали.

Бованье хотел улыбнуться, но попытка вышла жалкая.

– В ту ночь патрульная машина наткнулась на "БМВ". Какие-то люди выходили из бань "Голубые ворота" и...

– Все это мне известно. Когда тебя задействовали?

– Через полчаса. Мне позвонили ребята, и я приехал к Гурдилеку. С экспертами.

– Ты нашел девушку?

– Нет. Они. Она была насквозь мокрая. Ты ведь знаешь, что там за работа. Это просто...

– Опиши ее мне.

– Маленькая. Брюнетка. Худая как смерть. Стучала зубами, никак остановиться не могла. Бормотала бог знает что. По-турецки.

– Она рассказала, что видела?

– Да что ты! Она не понимала ни где она, ни кто мы. Курочка находилась в том еще шоке!

Бованье не врал: его голос звучал правдиво. Шиффер расхаживал из угла в угол, не сводя с него глаз.

– Как по-твоему, что произошло в банях?

– Не знаю. Может, рэкет. Кто-то заявился наказать за недоимку...

– Кого, Гурдилека? Да кто бы осмелился?

Капитан поправил воротник кожаной куртки, как будто она натирала ему шею.

– С турками никогда не знаешь, чего ждать. Может, в квартале новый клан появился. Или это курды. Черт, это их бизнес, парень. Гурдилек даже жалобу не стал подавать. Так, протокол составили, и все.

Шиффер сделал новое потрясающее открытие. Итак, хозяин "Голубых ворот" не сообщил ни о похищении Зейнеп, ни о Серых Волках. И Бованье искренне верил в свою версию о рэкете. Никто не связал налет на бани с найденным два дня спустя первым трупом.

– Как ты поступил с Земой Гокальп?

– В участке мы дали ей одежду и одеяла. Ее трясло, как в лихорадке. Нашли паспорт, зашитый в юбку. Ни визы, ничего. Клиентка Службы иммиграции. Я отправил им отчет по факсу. И в штаб, на площади Бово, тоже отправил – чтобы прикрыть задницу. Оставалось только ждать.

– И что же?

Бованье вздохнул, почесал пальцем под воротником.

– Она все тряслась и тряслась. Как безумная. Зубы клацали, не могла даже глоток воды сделать. В пять утра я решил отвезти ее в Святую Анну.

– Почему ты, а не дежурные?

– Эти придурки хотели надеть на нее смирительную рубашку. И потом... Не знаю... В этой девушке было что-то... Я заполнил протокол по форме "32 13" и отправил ее.

Последние слова Бованье произнес почти шепотом. Он не переставая скреб затылок. Шиффер заметил на его лице угри. "Токсикоман", – подумал он.

– На следующий день, утром, я позвонил, куда следует, и направил инспекторов в Святую Анну. В полдень они перезвонили и сообщили, что не нашли девушку.

– Она смылась?

– Нет. В десять утра ее забрали полицейские.

– Какие полицейские?

– Ты не поверишь.

– Давай выкладывай.

– Дежурный врач сказал, что это были люди из Управления по борьбе с терроризмом. Я сам все проверил: они предъявили ордер, все честь по чести.

Шиффер и мечтать не мог, что его "возвращение в лоно семьи" будет обставлено с такой помпой. Он присел на край стола. Каждое его движение сопровождалось волной мятного аромата.

– Ты с ними связался?

– Пытался. Но эти парни говорить не захотели. Как я понял, мой отчет передали на площадь Бово, и Шарлье распорядился.

– Филипп Шарлье?

Капитан кивнул. Вся эта история, похоже, совершенно его ошарашила. Шарлье был одним из пяти комиссаров антитеррористического подразделения. Честолюбивый полицейский, которого Шиффер знал в 1977 году, он тогда недолго работал в подразделении по борьбе с мафией. Законченный негодяй. Не такой хитрый, как он сам, но не менее жестокий.

– И что потом?

– А ничего. Больше со мной никто не связывался.

– Не смеши меня!

Бованье колебался. На лбу у него выступил пот, он не поднимал глаз.

– Ладно, на следующий день мне позвонил лично Шарлье. Задал кучу вопросов об этом деле. Где нашли турчанку, при каких обстоятельствах и все такое прочее.

– И что ты ему сказал?

– То, что знал.

"То есть ничего, дурачок", – подумал Шиффер. Полицейский в бейсболке завершил свой рассказ:

– Шарлье предупредил, что сам передаст дело в суд и все согласует со службой иммиграционного контроля. И дал понять, что в моих интересах помалкивать.

– Где твой отчет?

Бованье улыбнулся.

– Они изъяли его в тот же день. Они всё уничтожили, даже запись переговоров на полицейской волне, убрали свидетеля – как не было!

– Зачем?

– Почем мне знать? Эта девушка ничего бы им не сказала, она была совершенно чокнутая.

– А ты почему промолчал? Бованье понизил голос:

– У Шарлье на меня компромат. Старая история.

Шиффер дал ему дружеского тумака и встал. Он ходил по комнате и переваривал информацию. Каким бы невероятным это ни казалось, похищение Земы Гокальп полицейскими не имело никакого отношения к серии убийств, совершенных Серыми Волками, что нисколько не умаляло важности ее как свидетеля в расследовании. Он должен найти Зему Гокальп, потому что она что-то видела.

– Ты возвращаешься в строй? – рискнул спросить Бованье.

Шиффер одернул мокрый плащ – ответом он Бованье не удостоил. Заметив на столе фоторобот, составленный Нерто, схватил его небрежным жестом охотника за беглыми преступниками и спросил:

– Помнишь имя врача, принимавшего Зему в Святой Анне?

– Еще бы. Мне ли его не помнить. Он однажды выручил меня рецептом...

Шиффер не слушал, он снова разглядывал фоторобот. Это виртуальное лицо было умело скомпоновано на компьютере из трех лиц реальных женщин – мертвых женщин. Черты широкие и мягкие, пушистые рыжие волосы. В памяти всплыли строки из турецкой поэмы:

У падишаха дочь была,

Подобная лицом Луне четырнадцатидневной...

Бованье спросил:

– История в "Голубых воротах" как-то связана с этой теткой?

Шиффер забрал фоторобот, перевернул бейсболку полицейского козырьком вперед.

– Если кто-то начнет задавать вопросы, надеюсь, ты не забудешь нам сообщить, дружок.

Больница Святой Анны, 9 часов вечера.

Он хорошо знал это место. Длинная стена с накрепко закрытыми воротами; маленькая секретная дверца на улице Бруссе, 17, похожая на артистический вход в театре, территория больничного городка – огромная, напоминающая пересеченную холмистую местность с разбросанными тут и там корпусами и павильонами, выстроенными в разные эпохи знаменитыми архитекторами. Настоящая цитадель, отгораживающая от мира нормальных людей вселенную безумия.

Но этим вечером цитадель не выглядела неприступной: на зданиях были развешаны лозунги и призывы: "ПРАВО НА ЗАБАСТОВКУ!", "РАБОТА ИЛИ СМЕРТЬ!", "НЕТ СВЕРХУРОЧНЫМ ЧАСАМ!", "ПРОЩАЙТЕ, НЕРАБОЧИЕ ДНИ!"

Шиффера позабавила мысль о самой большой психиатрической клинике Парижа, отданной "на откуп и разграбление" пациентам. Он представлял себе этот корабль дураков, в котором пациенты по ночам играют роль врачей, но, проникнув за ограду, обнаружил совершенно пустой город-призрак.

Он шел, ориентируясь по красным табличкам к приемному покою скорой нейрохирургической и невропатологической помощи. Аллея "Ги де Мопассан", тропинка "Эдгар Аллан По". Интересно, это черный юмор основателей больницы? Мопассан перед смертью окончательно сошел с ума, а писатель-алкоголик, автор "Черного кота", вообще в конце жизни мало что соображал. В коммунистических городах проспекты посвящались Карлу Марксу или Пабло Неруде, а в Святой Анне аллеи назывались именами виртуозов безумия.

Шиффер хмыкнул в воротник, пытаясь сохранить облик крутого легавого, но он чувствовал, как в душе просыпается страх. Слишком много воспоминаний, слишком много старых ран в душе...

В одном из корпусов этой больницы он оказался в двадцать лет, вернувшись из Алжира. Военный невроз. Он просидел взаперти много месяцев, сражаясь со своими галлюцинациями и пытаясь не поддаться на соблазн самоубийства. Многие из товарищей по оружию из "Оперативных подразделений" не колебались, принимая решение. Шиффер вспомнил одного молодого парня, который повесился, вернувшись к себе в Лилль, и бретонца, отрубившего себе руку топором на семейной ферме, – ту самую руку, что подносила электроды к обнаженной плоти заключенных и топила их, держа за затылок, в ванне...

В приемном отделении "Скорой помощи" было пусто.

Квадратный зал с кафельным полом гранатового цвета – нет, цвета мякоти апельсинов-корольков. Шиффер нажал на кнопку звонка, и к нему вышла старомодного вида медсестра: белый халат, затянутый пояском на талии, пучок на затылке и бифокальные очки.

Она неодобрительно взглянула на встрепанного, неопрятного посетителя, но Шиффер махнул удостоверением и объяснил цель своего визита. Не говоря ни слова, женщина отправилась на поиски доктора Жан-Франсуа Хирша.

Он сел на один из привинченных к стене стульев. Ему вдруг показалось, что красные стены темнеют и надвигаются на него. Как бы он ни старался, но подавить дремавшие в подсознании воспоминания не мог.

* * *

1960

Попав в Алжир в качестве агента разведки, он не пытался уклоняться от грязной работы, не глушил себя алкоголем, не принимал таблеток. Шиффер работал днем и ночью, решив, что будет хозяином своей судьбы. Война дала ему уникальный шанс – он сам выбрал сторону, на которой хотел сражаться. Он не мог ни повернуть назад, ни отступить. А еще он не мог допустить ошибку – иначе пришлось бы пустить себе пулю в лоб.

Он сутками пытал феллузов, вырывая признания даже у самых стойких. Сначала он применял традиционные методы: побои, электрошок, притапливание в ванне, но очень скоро изобрел свои приемы. Он вывозил пленников за город, где имитировал расстрел: ему доставлял острое наслаждение животный страх людей, корчащихся на земле в собственных экскрементах. Шиффер насильно поил узников жуткими горько-кислыми "коктейлями", которые сам смешивал, украв хирургические инструменты в больнице, закачивал стоматологическим насосом воду в ноздри "испытуемым"...

Он моделировал страх, придавая ему новые формы, доводя до пароксизма. Однажды ему пришла в голову мысль выкачивать из задержанных кровь и отдавать ее для переливания жертвам терактов и покушений, и он испытал странное пьянящее чувство: почувствовал, что становится богом, получает право распоряжаться жизнью и смертью людей. Иногда, оставаясь один в пыточной камере, он смеялся, ослепленный безграничной властью, упиваясь зрелищем крови на своих руках.

Месяц спустя Шиффера отослали во Францию с диагнозом "полное расстройство речи". Его челюсти не размыкались и не двигались, он не мог произнести ни слова. В Париже Шиффера поместили в больницу Святой Анны, в отделение инвалидов войны. Коридоры были пропитаны стонами и криками больных, за едой кто-нибудь то и дело облевывал соседа по столу.

Заточенный в собственной немоте, Шиффер жил в ощущении вечного ужаса. Выходя на прогулку в сад, он не мог сориентироваться, не понимал, где находится, в голове билась ужасная мысль: может, другие пациенты – это алжирцы, которых он пытал? Он ходил, отвернувшись к стене, "чтобы те не увидели" его лица.

Ночью кошмары превращались в галлюцинации. Голые привязанные к стульям люди, потерявшие сознание от боли; гениталии, сожженные электрическим током; челюсти, разбитые о край раковины; кровоточащие ноздри, проколотые иглой шприца... В действительности это были не видения, а воспоминания. Чаще всего он видел повешенного вниз головой человека, которому ударом ноги размозжил череп. Он просыпался в липком поту, ему чудилось, что он забрызган чужими мозгами. Он оглядывался вокруг и видел голые стены погреба, специально установленную там ванну и генератор ANGRC-9 – знаменитую "электропыталку".

Врачи объяснили ему, что подавить подобные воспоминания невозможно, и посоветовали взглянуть им в лицо, каждый день посвящать этим кошмарам час медитации. Такой подход был вполне в его характере: он не сломался в Алжире, не сломается и сейчас, в этих населенных призраками садах.

Он выписался, демобилизовался и пошел работать в полицию. Проблемы с психикой он скрыл, а сержантский опыт и военные заслуги оказались ему на руку. Политическая обстановка была накалена до предела, ОАС не оставлял Париж в покое, у спецслужб не хватало агентов для борьбы с террористами. Нужны были люди, умеющие вынюхивать и высматривать, а уж это Шиффер умел делать лучше всех. Практически сразу его чувство улицы начало творить чудеса. Равно как и его методы. Он работал один, ни у кого не просил о помощи и думал лишь о результатах, добиваясь своего всеми правдами и неправдами.

Он подчинил свое существование строгому распорядку, решив полагаться лишь на себя и состязаться только с самим собой. Он встанет над законом и над людьми. Он будет сам себе законом, станет черпать в собственной воле право вершить правосудие. Шиффер заключил своего рода космический пакт: его слово против гребаного мира.

– Что вам угодно?

Он вздрогнул от неожиданности, встал и цепким взглядом оглядел подошедшего к нему человека.

Жан-Франсуа Хирш был высоким – метр восемьдесят, если не больше – и узким. Длинные руки, массивные ладони, сильные пальцы. "Как два противовеса, помогающие ему сохранять равновесие", – подумал Шиффер. Красивое лицо в обрамлении темных вьющихся волос. Еще один противовес... Врач был одет не в халат, а в пальто из плотной шерсти, он явно собирался уходить.

Шиффер представился, но удостоверение доставать не стал:

– Лейтенант Жан-Луи Шиффер. Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

– Я только что с дежурства и уже опаздываю. Ваше дело не может подождать до завтра?

Голос врача был последним противовесом. Низкий. Спокойный. Уверенный.

– Сожалею, – покачал головой сыщик. – Это срочно.

Врач смерил гостя взглядом. Запах ментола стеной свежести стоял между ними. Хирш вздохнул и опустился на один из привинченных к стене стульев.

– Слушаю вас, лейтенант.

Шиффер остался стоять.

– Речь идет о турецкой работнице, которую вы осматривали утром четырнадцатого ноября две тысячи первого года. Ее привез лейтенант Кристоф Бованье.

– И что же?

– Мы считаем, что в этом деле имели место процедурные нарушения.

– А вы, собственно, какое подразделение представляете?

Сыщик издалека показал ему удостоверение.

– Внутренние расследования. Генеральная инспекция.

– Предупреждаю: я не скажу ни слова о капитане Бованье. Профессиональная тайна – знаете, что это такое?

Врач заблуждался относительно предмета его расследования. Он наверняка помогал культуристу избавиться от зависимости. Шиффер заговорил тоном "большого начальника":

– Мое расследование никак не затрагивает Кристофа Бованье. И мне все равно, лечили вы его метадоном или нет.

Врач задрал вверх одну бровь, – Шиффер угадал! – но сразу смягчился.

– Что именно вы хотите узнать?

– Та турчанка... Меня интересуют полицейские, которые пришли за ней... потом.

Психиатр положил ногу на ногу, разгладил безупречную стрелку на брюках.

– Они приехали часа через четыре после ее появления в нашей больнице. С ордером и постановлением о высылке. Все документы были в полном порядке. Я бы даже сказал – в подозрительно полном.

– На что вы намекаете?

– Штампы, печати, подписи. Прямиком из Министерства внутренних дел. В десять-то утра! Я впервые видел такое количество бумаг – из-за обычной нелегалки.

– Расскажите мне о ней.

Хирш рассматривал носки своих ботинок, собираясь с мыслями.

– Когда ее привезли, я предположил гипотермию. Она дрожала. Была почти без сил. Осмотрел ее и понял, что температура нормальная и дыхательные пути не затронуты. Все симптомы были истерическими.

– Что это значит?

Врач подарил ему улыбку превосходства.

– Что имелись физические симптомы, но не было физиологических причин. Все шло отсюда. – Он постучал себя пальцем по виску. – Из головы. Эта женщина пережила психологический шок, и ее тело реагировало соответственно.

– Какого рода шок?

– Жуткий страх. У нее были все проявления экзогенного ужаса. Анализ крови это подтвердил. Мы нашли следы мощного выброса гормонов и скачок гидрокортизола. Впрочем, все эти подробности вряд ли будут вам понятны...

Еще одна снисходительно-высокомерная улыбка медицинского небожителя.

Этот тип начинал раздражать Шиффера.

Почувствовав настроение собеседника, врач продолжил нормальным тоном:

– Эта женщина пережила чудовищный стресс. Пожалуй, правильнее будет назвать это травмой. Я видел подобное состояние у людей, вынесенных с поля боя, у жертв вооруженных конфликтов. Паралич необъяснимой этиологии, мгновенное немотивированное удушье, заиканье и так далее...

– Я понимаю. Опишите мне ее. Физический облик.

– Брюнетка. Очень бледная. Очень худая, почти анорексичная. Стрижка а 1а Клеопатра. Сильная, крепкая, что, как ни странно, нисколько не умаляло ее красоты. Напротив. Должен сказать, ее внешность... производит впечатление.

В голове у Шиффера начинал складываться образ девушки. Он инстинктивно чувствовал, что это странное создание – не обычная работница-нелегалка и не простой свидетель.

– Как вы ее лечили?

– Для начала ввел анксиолитик, и ее мускулатура расслабилась. Она начала хихикать, что-то бормотала. Полный бред. Все, что она говорила, не имело никакого смысла.

– Она говорила по-турецки?

– Нет. По-французски. Как мы с вами.

В голове у Шиффера мелькнула сумасшедшая мысль, но он предпочел забыть о ней на время и сохранять хладнокровие.

– Она рассказала вам, что видела? Описала случившееся в банях?

– Нет, это были обрывки фраз и нечленораздельных слов.

– Например?

– Она говорила, что волки ошиблись. Да, именно так... Она все время говорила о волках. Повторяла, что девушка – не та. Чушь какая-то.

Мгновенная догадка осенила Шиффера. Как эта работница догадалась, что налетчики – Серые Волки? Откуда узнала, что они ошиблись целью? Ответ был единственно возможным: она сама и есть настоящая Мишень.

Контракт убийцам выдан на Зему Гокальп.

Шиффер без труда складывал кусочки мозаики. У убийц была подсказка: та, за которой они гонялись, работала по ночам в банях Талата Гурдилека. Они ворвались в мастерскую и схватили первую женщину, которая подходила под описание: Зейнеп Тютенгиль. Но они ошиблись: рыжая женщина – настоящая рыжая – приняла меры предосторожности, перекрасив волосы в черный цвет.

Ему в голову пришла новая мысль. Он вытащил фоторобот и протянул его врачу:

– Есть сходство?

Тот наклонился, чтобы разглядеть получше.

– Никакого. Почему вы спрашиваете?

Шиффер не стал отвечать.

Новое озарение. Новое подтверждение. Зема Гокальп – женщина, которая скрывалась за этим именем, – пошла в своем превращении еще дальше: она изменила лицо. Сделала пластическую операцию. Классический прием всех тех, кто пытается "сорваться с крючка". Особенно в преступном мире. Потом она надела на себя личину работницы-нелегалки и спряталась в "Голубых воротах". Но почему она осталась в Париже?

Несколько секунд он пытался влезть в шкуру турчанки. Когда ночью 13 ноября 2001 года Волки в камуфляже и масках ворвались в мастерскую, она решила, что для нее все кончено. Но убийцы схватили ее товарку – рыжую, похожую на нее прежнюю... Эта женщина пережила чудовищный стресс. Пожалуй, слабовато сказано.

– Что еще она рассказала? – обратился он к доктору. – Постарайтесь вспомнить.

– Кажется... – Врач вытянул ноги и снова уставился на шнурки своих ботинок. – Кажется, она говорила о какой-то странной ночи. Особой ночи, когда засияют четыре луны. Еще она упоминала человека в черном пальто.

Если Шифферу и требовалось последнее доказательство, то он его получил. Четыре луны. Турков, которым известно значение этого символа, можно пересчитать по пальцам одной руки. Истина превосходила все мыслимые и немыслимые догадки.

Теперь он понимал, кто такая эта самая Дичь.

И почему турецкая мафия пустила по ее следу Волков.

– Давайте вернемся к полицейским, – бросил он, пытаясь сдержать возбуждение. – Что они говорили, забирая ее?

– Ничего. Предъявили ордер – только и всего.

– Как выглядели эти люди?

– Великаны. В дорогих костюмах. Типичные телохранители.

Цепные псы Филиппа Шарлье. Куда они ее увезли? В Центр административного задержания? Неужели ее выслали? Известно ли сотрудникам Управления по борьбе с терроризмом, кто такая на самом деле Зема Гокальп? Нет, с этой стороны опасаться нечего. У похищения, как и у всей этой загадочной истории, иные причины.

Он поблагодарил врача, прошел по красной дорожке и спросил, обернувшись от двери:

– Если предположить, что Зема все еще в Париже, где бы вы стали ее искать?

– В сумасшедшем доме.

– Но она пришла в себя, разве нет?

Врач-верзила усмехнулся.

– Я неточно выразился. Эта женщина не просто пережила страх. Она встретилась лицом к лицу с воплощением Ужаса. Человеческое существо просто не способно вынести того, что выпало на долю моей пациентки.

Офис Филиппа Шарлье находился в доме № 133 по улице Фобур-Сент-Оноре, недалеко от Министерства внутренних дел.

Стоявшие в двух шагах от Елисейских Полей доходные дома скрывали за буржуазными фасадами строго охраняемые правительственные бункеры.

Жан-Луи Шиффер прошел через ворота в парк. Квадратный, мощенный серым булыжником двор четкостью линий и стерильной чистотой напоминал буддийский сад; аккуратно подстриженные изгороди из бирючины образовывали непроходимый заслон, ветви деревьев напоминали культи калек. "Не поле битвы, – подумал Шиффер, – а замок лжи".

В глубине стоял особняк под черепичной крышей с застекленной верандой на черном металлическом каркасе. Белый фасад украшали карнизы, балконы и каменная резьба. "Ампир", – вынес приговор Шиффер, заметив установленные в нишах круглые амфоры с лавровыми деревьями. Так он называл все архитектурные стили, возникшие после эпохи средневековых донжонов и бойниц.

Двое полицейских в форме, дежурившие у входа, двинулись ему навстречу.

Шиффер назвал имя Шарлье. Он не сомневался, что комиссар, несмотря на поздний час, сидит за столом в своем кабинете и при свете лампы придумывает всякие каверзы.

Один из дневальных связался с кем-то по рации, не выпуская Шиффера из поля зрения, выслушал ответ, изучая цепким взглядом лицо посетителя. Потом его провели через металлоискатель и обыскали.

Он пересек веранду и оказался в большом каменном зале.

Второй этаж, – сообщили ему провожатые.

Шиффер направился к лестнице со стертыми гранитными ступенями и мраморными перилами, у подножия красовались два канделябра из кованого железа. Звук его шагов разносился гулко, как в церкви.

Он усмехнулся: охотники за террористами денег на украшательства не жалели.

Декор второго этажа выглядел более современным: деревянные панели с накладками красного дерева, коричневый ковер. Оставалось преодолеть последний заслон в глубине коридора.

За перегородкой из бронированного стекла стояли на посту четыре агента в черных кевларовых комбинезонах и бронежилетах, вооруженные пистолетами, гранатами и прочими опасными "игрушками". Каждый держал в руках короткоствольный автомат.

Увидев подобную стражу, даже дурак догадался бы, какая важная шишка комиссар Филипп Шарлье.

Шиффера снова обыскали, Шарлье на сей раз предупредили по переговорному устройству, и старый сыщик оказался у дверей с медной табличкой. Учитывая ситуацию, стучать было не обязательно.

Зеленый Исполин сидел за массивным дубовым столом, он был без пиджака. Поднявшись навстречу гостю, комиссар расплылся в широкой улыбке.

– Шиффер, старина Шиффер...

Полицейские обменялись молчаливым рукопожатием. Шифферу показалось, что Шарлье не изменился. Метр восемьдесят пять. Центнер веса. Добродушный великан со сломанным носом, усами как у милого старого дедушки и пистолетом в кобуре на поясе... несмотря на высокий чин.

Обратил внимание Шиффер и на рубашку: голубая, с белым воротничком – знаменитая модель Шарве. Громадный полицейский старался выглядеть элегантно, но свирепое выражение лица и невероятная физическая сила ставили его над другими людьми. В день Армагеддона, когда сражаться придется голыми руками, Шарлье погибнет в числе последних...

– Зачем пришел? – спросил он, возвращаясь в кожаное кресло. Во взгляде, который он бросил на посетителя в мятом плаще, сквозило снисходительное презрение. – У меня много работы. – Он кивнул на папки на столе.

Шиффер чувствовал, как напряжен Шарлье, и понимал, что его небрежная поза – не более чем игра. Он проигнорировал предложенный комиссаром стул и пошел в атаку.

– Четырнадцатого ноября две тысячи первого года ты забрал к себе свидетельницу по делу о нападении на одно частное предприятие. "Голубые ворота", турецкие бани в Десятом округе. Зема Гокальп. Расследование вел Кристоф Бованье. Проблема в том, что никто не знает, куда ты ее спрятал, она словно испарилась, исчезла с лица Земли. Мне плевать, чем ты руководствовался, я хочу знать одно: где она сейчас?

Шарлье театрально зевнул. Сыграно было неплохо, но Шиффер умел читать по лицам: людоед испугался. Под дверь его кабинета только что подложили бомбу.

– Не понимаю, о чем ты, – бросил он наконец. – Зачем тебе эта женщина?

– Она связана с делом, над которым я работаю.

Комиссар напомнил отеческим тоном:

– Шиффер, ты в отставке.

– Я вернулся.

– Какое дело? Куда вернулся?

Шиффер понимал, что ему придется сказать правду, если он хочет получить от Шарлье хоть какую-нибудь информацию:

– Я расследую три убийства в Десятом округе.

Уродливое лицо Шарлье скривилось.

– Этим занимается уголовный розыск. Кто тебя привлек?

– Капитан Поль Нерто, он ведет дело.

– А как с этим связана твоя Зема-как-ее-там?

Шарлье принялся играть разрезным ножом – это был кинжал в восточном стиле. Движения выдавали растущую нервозность.

– Ладно, я видел протокол об этой истории в банях, – признал он наконец. – Кажется, обычный рэкет...

Шиффера не зря считали мастером допросов – за много лет он научился распознавать малейшие нюансы тона. В основном Шарлье не врал – он не придавал значения нападению на "Голубые ворота". Теперь нужно поддать жару, чтобы он окончательно заглотнул наживку.

– Это был не рэкет.

– Нет?

– Серые Волки вернулись, Шарлье. Это они напали на бани. В ту ночь они похитили девушку. Ее труп был найден два дня спустя.

Кустистые брови взлетели вверх, как два вопросительных знака.

– С чего бы им убивать обычную работницу?

– Они получили контракт. Ищут женщину. В турецком квартале. Можешь мне поверить. Они уже трижды промахнулись.

– Какая тут связь с Земой Гокальп?

Так, теперь накормим его полуправдой.

– Она все видела в ту ночь в банях. Зема – главный свидетель.

Во взгляде Шарлье мелькнуло сомнение. Такого он не ожидал.

– С чем, по-твоему, связаны эти нападения?

– Не знаю, – снова солгал Шиффер. – Но я ищу убийц. И Зема может навести меня на след.

Шарлье поудобнее устроился в кресле.

– Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебе помогать.

Сыщик наконец сел. Торг начался.

– Я сегодня очень великодушен и назову тебе сразу две. Во-первых, я могу сообщить твоим начальникам, что ты скрываешь свидетелей по убойному делу. Согласись, они вряд ли это поймут.

Шарлье улыбнулся.

– Я могу предъявить все бумаги. Постановление о высылке. Билет на самолет. Полный ажур.

– У тебя длинные руки, Шарлье, но до Турции они вряд ли дотянутся. Мне достаточно будет сделать один звонок, чтобы доказать, что Зема Гокальп не возвращалась в Стамбул.

Шифферу показалось, что Шарлье уже не так уверенно выглядит в своем роскошном костюме.

– Кто поверит продажному легавому? Со времен работы в подразделении по борьбе с мафией ты стал ходячим прибежищем неприятностей. А я, – Шарлье обвел руками кабинет, – стою на самом верху пирамиды.

– В этом и заключается преимущество моего положения – мне нечего терять.

– Приведи довод поубедительней.

Шиффер поставил локти на стол. Он знал, что уже победил.

– План "Vigipirate-95". Ты тогда лично обрабатывал подозрительных магрибских засранцев в комиссариате Луи-Блан.

– Шантажируешь комиссара?

– А может, облегчаю совесть. Я в отставке. Расскажу наконец все, что знаю, вспомню Абделя Сарауи, которого ты забил до смерти. Если я откажусь от зарока молчания, моему примеру последуют все ребята из Луи-Блан. Ты уж мне поверь – они вряд ли забыли, как кричал в ту ночь Абдель.

Шарлье, не поднимая глаз, крутил в огромных ручищах ножик. Когда он наконец заговорил, тон его изменился:

– Зема Гокальп не сможет тебе помочь.

– Вы... вы ее?..

– Нет. Ее задействовали в эксперименте.

– В каком именно эксперименте?

Пауза. Шиффер повторил свой вопрос:

– Так какой опыт вы на ней поставили?

– Психическая обработка. Новая методика.

Вот оно что. Манипулирование психикой человека всегда было навязчивой идеей Шарлье. Научиться проникать в мозги террористов, изменять сознание и прочий бред... Зема Гокальп стала морской свинкой помешавшегося на бредовой идее экспериментатора.

Шиффер оценил черный юмор ситуации: Шарлье не выбирал Зему Гокальп, она упала ему в руки с неба. Он не знал, что женщина изменила внешность, и понятия не имел, кто она на самом деле.

Он вскочил, чувствуя невероятное возбуждение.

– Почему вы взяли именно ее?

– Из-за психического состояния – Зема страдала частичной потерей памяти и потому легче поддавалась "лечению".

Шиффер наклонился ближе, не веря своим ушам.

– Хочешь сказать, вы промыли ей мозги?

– Можно сформулировать и так.

Шиффер в ярости ударил кулаками по столу.

– Черт возьми, именно эту память нужно было стирать в последнюю очередь! Она бы мне помогла!

Шарлье нахмурился.

– Я не понимаю. Что такого важного знала эта девушка? Ну, видела, как несколько турецких головорезов похитили женщину, и что?

Нужно притормозить.

– У нее есть информация об этих убийцах, – бросил Шиффер, расхаживая по кабинету, как тигр в клетке. – Думаю, ей известно, кто такая Дичь.

– Дичь?

– Женщина, которую ищут Волки. И которую они до сих пор не нашли.

– Это так важно?

– Три убийства, Шарлье, не многовато ли, как ты полагаешь? Они ведь будут убивать, пока не поймают ее.

– И ты хочешь сдать ее им?

Шиффер улыбнулся, но ничего не сказал.

Шарлье раздраженно пожал плечами – рубашка едва не треснула по швам – и нехотя произнес:

– В любом случае я ничем не могу тебе помочь.

– Почему?

– Она от нас ускользнула.

– Ты бредишь!

– Увы...

Шиффер не знал, смеяться ему или плакать. Он снова сел, подхватил со стола ножик, брошенный Шарлье.

– Придурков в полиции, как я погляжу, меньше не стало. Объясни, что произошло.

– Мы хотели добиться полного изменения личности. Это беспрецедентный эксперимент. Нам удалось превратить ее в добропорядочную французскую буржуазку, в супругу высокопоставленного чиновника. Перед нами открываются безграничные возможности. Мы...

– Мне насрать на твой эксперимент! – перебил его излияния Шиффер. – Лучше расскажи, как она смылась.

Комиссар насупился.

– В последние недели у нее начались провалы в памяти и галлюцинации. Новая личность – та, которую мы "подсадили" в ее мозг, – явно распадалась. Мы собирались госпитализировать ее, но в этот самый момент она сбежала.

– Когда это произошло?

– Вчера. Во вторник утром.

Невероятно. Дичь, за которой гонятся Серые Волки, снова на свободе. Не турчанка и не француженка, женщина с дырявыми мозгами. Внезапно его осенило.

– Значит, ее изначальная память возвращается?

– Мы не знаем, она нам не доверяла.

– Что у твоих людей?

– Ничего. Мы прочесали весь Париж – впустую...

Вот теперь ему следовало идти ва-банк. Он воткнул ножик для разрезания бумаги в столешницу.

– Если память вернулась, она будет действовать как турчанка. Это моя епархия. Я могу найти ее быстрее всех.

Выражение лица комиссара изменилось. Шиффер настаивал:

– Это турчанка, Шарлье. Особая дичь. Тебе нужен легавый, знающий этот мир и умеющий действовать скрытно.

Он понимал, о чем сейчас думает Шарлье, и "сдал назад", чтобы нанести решающий удар.

– Вот что я предлагаю. Ты даешь мне карт-бланш на двадцать четыре часа. Если поймаю ее – отдам тебе, но сначала допрошу.

В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец Шарлье открыл ящик и вынул стопку документов.

– Ее дело. Зему Гокальп теперь зовут Анна Геймз и...

Шиффер схватил папку, раскрыл и начал читать, потом взглянул на фотографию. Хирш описал ее внешность очень точно. Ничего общего с рыжей толстушкой, которую ищут убийцы. С этой стороны Земе Гокальп опасаться нечего.

Рыцарь антитеррора продолжил:

– Ее лечащего невропатолога зовут Эрик Акерманн...

– Плевать я хотел на ее новую личность и на тех, кто промыл ей мозги. Она вернется к истокам. Вот что важно. Что тебе известно о Земе Гокальп? О той турчанке, которой она была?

Шарлье беспокойно заерзал в кресле, на шее над воротничком судорожно билась жилка.

– Да... ничего! Работница-нелегалка, которой отшибло память, и...

– Ты сохранил ее тряпки, бумаги, личные вещи?

Шарлье отмахнулся:

– Мы всё уничтожили. Так я полагаю.

– Проверь.

– Это были обычные вещи, ничего интересного для...

– Сними эту гребаную трубку и проверь.

Шарлье набрал номер, сделал два звонка и проворчал:

– Не могу поверить. Эти придурки забыли уничтожить ее тряпки.

– Где они?

– На складе в Ситэ. Бованье дал девушке новую одежду, а ребята из Луи-Блан отослали старую в префектуру. И никто из моей распрекрасной элитной бригады не подумал забрать их.

– На какое имя они зарегистрированы?

– На Зему Гокальп, конечно. Мы уж если делаем глупости, так последовательно!

Шарлье схватил чистый бланк и начал его заполнять. Волшебный пропуск в префектуру полиции.

"Мы сейчас похожи на двух хищников, делящих добычу", – подумал Шиффер.

Комиссар поставил свою подпись и подтолкнул листок по столу к старому сыщику.

– Даю тебе одну ночь. Если у меня возникнет хоть малейшее сомнение, я сразу вызову людей из госбезопасности.

Шиффер подхватил пропуск и встал.

– Ты не станешь рубить сук, на котором мы оба сидим.

Пора было подключать к делу малыша.

Жан-Луи Шиффер поднялся по улице Фобур-Сент-Оноре, свернул на авеню Матиньон и на круге у Елисейских Полей заметил телефонную кабину. Его сотовый все еще не зарядился.

Поль Нерто ответил после первого же звонка и заорал:

– Черт бы вас побрал, Шиффер, где вы?

Его голос дрожал от ярости.

– Восьмой округ. Квартал шишек и набобов.

– Скоро полночь. Я как идиот ждал вас у "Санкака" и...

– История такая, что сразу и не поверишь, но я узнал много нового.

– Вы в кабине? Я сейчас перезвоню – мой сотовый сдох.

Шиффер повесил трубку, спрашивая себя, не просрет ли в один прекрасный день французская полиция арест века из-за разрядившегося сотового телефона. Он приоткрыл дверь кабины, чтобы не задохнуться – запах ментола все еще не выветрился.

Ночь была теплой, сухой и безветренной. Он смотрел на прохожих, магазины и добротные каменные дома. Роскошная жизнь со всеми удобствами, прошедшая мимо него, которую он очень скоро сможет себе позволить...

Телефон зазвонил, и он успел первым задать вопрос:

– Что там у тебя с патрулями?

– Два фургона и три радиомашины, – ответил Нерто с гордостью. – Семьдесят участковых и агентов уголовного розыска прочесывают квартал. Я объявил всю зону "криминогенной". Разослал фоторобот по комиссариатам и участкам Десятого округа. Мы побывали во всех общежитиях, барах и клубах, каждый обитатель Маленькой Турции видел фоторобот. Я собираюсь в комиссариат Второго округа и...

– Забудь.

– Что?

– Хватит играть в солдатиков. Это не то лицо.

– ЧТО?

Шиффер выдал наконец главную новость:

– Женщина, которую мы ищем, сделала пластическую операцию. Вот почему Серые Волки не могут ее найти.

– Вы... У вас есть доказательства?

– Лучше – у меня есть ее новое лицо. Все совпадает. Она заплатила за операцию сотни тысяч франков, чтобы стереть свою прежнюю личность. Полностью изменила внешний облик: перекрасилась в брюнетку и сбросила двадцать кило, после чего полгода назад спряталась в турецком квартале.

Наступила тишина. Когда к Нерто вернулся дар речи, голос его прозвучал гораздо тише:

– Кто... Кто она? Где взяла деньги на операцию?

– Понятия не имею, – солгал Шиффер. – Но она не обычная работница.

– Что еще вам известно?

Шиффер помолчал несколько секунд, а потом выложил все до конца. О налете Серых Волков, которые сцапали не ту дичь. О Земе Гокальп в состоянии шока. О том, как ее привезли в комиссариат Луи-Блан, а потом отправили в больницу Святой Анны. О бредовой программе Шарлье, похитившего Зему.

И он назвал Полю имя – Анна Геймз.

Когда Шиффер закончил, ему показалось, что он слышит, как судорожно бьются мысли в голове молодого полицейского. Он представлял себе растерянного Поля в телефонной кабине где-то посреди 10-го округа. Он и Нерто напоминали сейчас двух охотников за кораллами, сидящих внутри железных клеток на дне лагуны...

Наконец Поль спросил с недоверием в голосе:

– Кто вам все это рассказал?

– Шарлье собственной персоной.

– Он согласился сотрудничать?

– Мы давние поделыцики.

– Хрень вы несете...

Шиффер расхохотался.

– Вижу, ты начинаешь понимать, в каком мире живешь. В тысяча девятьсот девяносто пятом, после взрыва на станции Сен-Мишель, Национальное управление по борьбе с терроризмом – тогда это называлось Шестой Бригадой – получило самые широкие полномочия. По новому закону можно было задерживать людей, не предъявляя обвинения. Трясли все исламистские сообщества, в том числе в Десятом округе. Однажды ночью Шарлье нагрянул в Луи-Блан. Он лично обрабатывал подозреваемого, некоего Абделя Сарауи. Я сидел в соседнем кабинете. Парень на следующий день умер в Сен-Луи от разрыва печени. Сегодня вечером я напомнил ему те славные деньки.

– Вы оба одинаково омерзительны.

– А что это меняет – результат-то налицо!

– Знаете, я несколько иначе представлял себе борьбу за справедливость.

Шиффер снова открыл дверь кабины, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Где сейчас Зема? – спросил Поль.

– А вот это самое пикантное, мой мальчик! Она сорвалась, сбежала от них вчера утром, догадалась, что дело нечисто. Сейчас к ней наверняка возвращается подлинная память.

– Черт...

– Не стану спорить. По Парижу бегает женщина с раздвоением личности, за ней гонятся две банды негодяев, а мы встряли между ними. Думаю, Зема проводит собственное расследование – хочет узнать, кто она такая на самом деле.

На другом конце провода наступила пауза.

– Что мы делаем?

– Я заключил сделку с Шарлье: убедил его, что никто, кроме меня, ее не найдет. Турчанка – это моя специализация. Он дал мне одну ночь. Шарлье на пределе – его операция была абсолютно незаконной. От всего этого дела так и воняет серой. У меня досье на новую Зему и два следа. Первый – для тебя, если ты в деле.

Он услышал шуршание – Нерто доставал блокнот.

– Диктуйте.

– Пластическая хирургия. Зема обратилась к одному из лучших парижских специалистов. Этого типа нужно найти, он был в контакте с настоящей Мишенью. До того, как она изменила внешность. До того, как ей промыли мозги. Он единственный человек, который может хоть что-то сообщить нам о женщине, которую ищут Серые Волки. Записываешь?

Поль ответил не сразу:

– В списке будут сотни имен.

– Вовсе нет. Пообщаться нужно с лучшими, с виртуозами. А среди виртуозов – с самыми беспринципными. Полная "переделка" лица никогда не бывает совершенно невинной. У тебя есть ночь на то, чтобы найти его. События развиваются так стремительно, что нам очень скоро начнут наступать на пятки.

– Вы говорите о людях Шарлье?

– Нет. Шарлье даже не знает, что Зема изменила внешность. Я имею в виду Серых Волков. Они ошиблись три раза и скоро поймут, что ищут не то лицо, сообразят про пластического хирурга и начнут охоту на доктора. Наши пути пересекутся – я это печенкой чую. Оставляю тебе досье девушки с улицы Нанси и фотографию ее нового лица. Ищи хирурга и принимайся за дело.

– Раздать фоторобот патрулям?

Шиффер покрылся холодным потом.

– Ни в коем случае. Показывай рисунок только врачам!

Они снова замолчали.

Два ныряльщика, затерянные в холодных черных глубинах.

– А вы чем займетесь? – спросил наконец Нерто.

– Вторым следом. Нам повезло – ребята из "антитеррора" забыли уничтожить вещи Земы. Возможно, в одежде найдется какая-нибудь деталь, след, который приведет нас к изначальной женщине.

Шиффер взглянул на часы: полночь. Время поджимало, но он хотел в последний раз "подбить бабки".

– У тебя появилось что-нибудь новое?

– Мы перевернули турецкий квартал вверх дном, но...

– Расследование Нобреля и Матковска?

– По-прежнему ничего.

Шифферу казалось, что