2015-06-24
257
Аэропорт Руасси-Шарль-Де-Голль.
Четверг, 21 марта, 16.00.
Существует один-единственный способ пройти в аэропорту таможенный досмотр, имея при себе пушку.
Любители огнестрельного оружия в массе своей полагают, что автоматическому пистолету "глок", сделанному в основном из фиброполимеров, не страшны ни рентгеновские лучи, ни детектор металлов. Не говоря уж о пулях.
Есть всего один способ спрятать оружие в аэропорту.
И Зема его знает.
Она вспомнила о нем, стоя перед витринами лавочек в торговой зоне аэровокзала и собираясь улетать в Стамбул рейсом № 4067 Турецких авиалиний.
Сначала она купила кое-какую одежду и дорожную сумку – нет ничего подозрительней пассажира без багажа, – потом фотооборудование. Футляр F2 Nikon, два объектива – 35-70 и 200 мм, а еще – коробку с инструментами, подходящими к аппаратам этой марки, и два ящика со свинцовыми прокладками внутри – они защищают пленку во время прохождения контроля. Она аккуратно сложила все эти предметы в профессиональный кофр Promax и вернулась в туалет аэропорта.
Там, заперевшись в кабине, Зема разложила ствол, боек и другие металлические части своего "глока-21" среди отверток и пинцетов коробки с инструментами. Потом положила вольфрамовые пули в свинцовые кожухи, задерживающие рентгеновские лучи и делающие полностью невидимыми их содержимое.
Зему восхищали ее собственные рефлексы, жесты, знания и умения: все это вернулось само собой. "Культурная память", сказал бы Акерманн.
В 17 часов она спокойно села в самолет и в конце дня прилетела в Стамбул, не встретив никаких трудностей на таможне.
Сев в такси, она не смотрела по сторонам. Наступала ночь. Капли дождя сверкали и кружились в мягком свете фонарей, помогая ей думать.
Зема замечала только отдельные детали: вот бродячий торговец продает бублики; несколько молодых женщин стоят на автобусной остановке, их лица закрыты пестрыми платками; высокий минарет, неприветливый и пустой, нависает в темноте над деревьями; на набережной стоят, выстроившись, как ульи, птичьи клетки... Она мысленно произнесла названия того, что видела, на каком-то языке – далеком. Она отвернулась от окна и съежилась на сиденье.
Зема выбрала одну из самых роскошных гостиниц в центре города, где легко затеряться в безликой толпе туристов.
В 20 часов 30 минут заперла дверь номера, рухнула, не раздеваясь, на кровать и мгновенно заснула.
* * *
На следующий день, в пятницу 22 марта, она проснулась в 10 утра.
Немедленно включила телевизор и попыталась отыскать французский канал в спутниковой сети. Удовольствоваться пришлось TV5, международным каналом франкоговорящих стран. В полдень, после дебатов об охоте во Французской Швейцарии и документального фильма о национальных заповедниках Квебека, она попала наконец на повтор вчерашнего выпуска вечерних новостей TF1.
Диктор сообщил новость, которой она ждала: на кладбище Пер-Лашез был найден труп Жан-Луи Шиффера. Но прозвучало и еще одно сообщение – неожиданное для Земы: в тот же день в частном особняке на холмах Сен-Клу были найдены два тела.
Узнав дом, Зема прибавила звук. Жертвы опознали: Фредерик Грюсс, пластический хирург, хозяин особняка, и Поль Нерто, тридцатипятилетний капитан полиции, приписанный к 1-му департаменту уголовной полиции Парижа.
Зему охватил ужас. Комментатор продолжал:
– Никто пока никак не прокомментировал это двойное убийство, но оно может быть напрямую связано со смертью Жан-Луи Шиффера. Поль Нерто расследовал убийства трех женщин, случившиеся за несколько последних месяцев в парижском квартале Маленькая Турция. В рамках этого расследования он встречался с инспектором в отставке, работавшим в Десятом округе...
Зема никогда ничего не слышала об этом Нерто – молодом парне, симпатичном, с волосами как у японца, – но она была способна сложить два и два. Убив понапрасну трех женщин, Волки вышли наконец на верный след и добрались до Грюсса, хирурга, оперировавшего ее летом 2001 года. Молодой полицейский шел параллельно, тем же путем и вычислил человека из Сен-Клу. Он явился к нему в тот самый момент, когда Волки допрашивали Грюсса. Дело закончилось на турецкий манер – кровавой баней.
Каким-то непонятным образом Зема всегда это предвидела: однажды Волкам станет известно, как она теперь выглядит, и тогда они найдут ее. По одной простой причине: их главарь – Господин Бархатный, любитель шоколада, начиненного миндальной пастой, регулярно приходил в "Дом Шоколада". Она знает эту умопомрачительную истину с того самого момента, как к ней вернулась память. Его зовут Азер Акарса. Зема знает, что, когда была подростком, видела его в Адане, в ячейке Идеалистов, – там его считали героем...
Вот она, последняя насмешка этой истории: убийца, много месяцев искавший ее в Десятом округе, встречался с ней дважды в неделю, покупал свои любимые сласти и... не узнавал.
По телевизору передали, что драма в Сен-Клу случилась накануне, около 15 часов, значит, сейчас Волки громят "Дом Шоколада".
Зема бросилась к телефону, чтобы позвонить Клотильде в магазин. Никто не ответил. Она посмотрела на часы: 12.30 в Стамбуле, значит, в Париже на час меньше. Неужели она опоздала? Зема долго и безуспешно набирала номер каждые полчаса, потом, чувствуя полное опустошение, вернулась в комнату, сходя с ума от беспокойства.
Не зная, что еще предпринять, она отправилась в бизнес-центр гостиницы и села за компьютер. Выйдя в Интернет, начала просматривать электронную версию вечернего выпуска "Монд" за четверг, – статьи о смерти Жан-Луи Шиффера и о двойном убийстве в Сен-Клу.
Машинально проглядывая другие полосы, она наткнулась на неожиданное известие. Заголовок статьи гласил: "Самоубийство высокопоставленного чиновника". Черным по белому там сообщалось о смерти Лорана Геймза. Строчки плясали перед глазами Земы. Тело было найдено в четверг утром в квартире на авеню Ош. Лоран застрелился из служебного оружия – "манурена" 38-го калибра. В качестве возможной причины самоубийства в статье вскользь упоминались случившееся год назад самоубийство жены и начавшаяся после этого стойкая депрессия, что подтверждали многочисленные свидетельства друзей и сослуживцев.
Зема пыталась сосредоточиться на паутине лживых слов, но перед глазами вставали бледные руки Лорана, его вечно удивленный взгляд, золотисто-рыжие волосы... Она любила этого человека. Странной, тревожной любовью, отравленной ее видениями. Она с трудом сдерживала подступившие к глазам слезы.
Зема думала о молодом полицейском, погибшем на вилле в Сен-Клу, – в каком-то смысле он пожертвовал собой ради нее. Его она не оплакивала. Не станет плакать и о Лоране – он был одним из тех, кто ею манипулировал.
Самым близким ей человеком.
И потому главным мерзавцем.
В 16.00 она все еще сидела в зале бизнес-центра, куря одну сигарету за другой, и смотрела одним глазом в телевизор, а другим – на экран компьютера. И вот наконец бомба взорвалась – на электронных страницах свежего выпуска "Монд", в рубрике "France-Societe", высветился заголовок:
ПЕРЕСТРЕЛКА НА УЛИЦЕ
ФОБУР-СЕНТ-ОНОРЕ
Утром в пятницу 22 марта, в доме № 225 по улице Фобур-Сент-Оноре, в магазине "Дом Шоколада", произошла перестрелка. Место происшествия было оцеплено полицией. В полдень причины столь серьезного столкновения – трое убитых и двое раненых, причем трое пострадавших – полицейские, – все еще оставались неизвестными.
Согласно первым свидетельствам, в том числе – рассказу Клотильды Со, продавщицы магазина (она, к счастью, не пострадала!), произошло следующее. В 10.10, вскоре после открытия, в магазин вошли три человека. Практически сразу в дело вмешались полицейские в штатском, находившиеся в засаде в здании напротив. Люди в магазине открыли огонь из автоматического оружия, огонь с разных сторон улицы велся всего несколько секунд, но был крайне ожесточенным. Трое полицейских пострадали – один был убит на месте, двое в критическом состоянии доставлены в больницу. Двое нападавших были застрелены. Третьему удалось скрыться.
Бандитов удалось идентифицировать, это Люшет Йилдирим, Кадир Кир и Азер Акарса, все трое – турки. У убитых Люшета Йилдирима и Кадира Кира были дипломатические паспорта. Сегодня невозможно установить дату их прибытия во Францию, Турецкое посольство отказалось от комментариев.
Официальный представитель полиции сообщил, что двое убитых хорошо известны турецким силам правопорядка. Они принадлежали к крайне правой группировке под названием Идеалисты, или Серые Волки, и уже выполняли контракты на убийство для разных карателей организованной преступности Турции.
Самым непостижимым фактом является личность третьего нападавшего. Азер Акарса – бизнесмен, добившийся исключительных успехов в секторе древоводства, имеющий безупречную репутацию в Стамбуле. Он известен патриотическими воззрениями, но всегда проповедовал умеренный национализм, не выходящий за рамки современных демократических ценностей. У этого человека никогда не было проблем с турецкой полицией.
Участие такого человека в подобном деле позволяет предположить политические цели. Тем не менее ситуация остается совершенно неясной: зачем эти люди, вооруженные помповыми ружьями и пистолетами, явились утром в "Дом Шоколада"? Почему полицейские в штатском, офицеры Управления по борьбе с терроризмом, тоже оказались там? Они что, следили за тремя преступниками? Известно, что полиция много дней следила за магазином. Возможно, готовилась засада на членов турецкой преступной диаспоры? Но к чему такой риск? Неясно, зачем было пытаться произвести арест прямо на улице, в разгар дня, не озаботившись безопасностью прохожих. Прокуратура Парижа проводит внутреннее расследование.
По сведениям наших источников, стрельба на улице Фобур-Сент-Оноре может быть связана с двумя убийствами, о которых мы рассказывали читателям во вчерашнем номере газеты: утром 21 марта, на кладбище Пер-Лашез, было найдено тело инспектора в отставке Жан-Луи Шиффера, в тот же день, на вилле в Сен-Клу, были обнаружены тела капитана полиции Поля Нерто и пластического хирурга Фредерика Грюсса. Капитан Нерто расследовал убийства трех неизвестных женщин в Десятом округе Парижа, произошедшие за последние пять месяцев.
В рамках этого расследования он консультировался с Жан-Луи Шиффером, тот был признанным знатоком турецкой общины Парижа.
Эта серия убийств может являться ядром весьма сложного дела, уголовного и политического одновременно, выходящего за рамки служебной компетенции не только Поля Нерто, но и судьи Тьери Бомарзо. Это тем более вероятно, что за час до смерти офицер полиции объявил в розыск Азера Акарсу и затребовал ордер на обыск зданий компании "Матак" в Бьевре, одним из главных акционеров которой как раз и является Акарса. Дознаватели показали фотографию этого человека Клотильде Со, главному свидетелю перестрелки, и женщина его безусловно опознала.
Другой ключевой фигурой расследования мог быть Филипп Шарлье, один из комиссаров антитеррористического подразделения, располагающий информацией о зачинщиках перестрелки. Филипп Шарлье, известный сомнительными методами работы на ниве борьбы с терроризмом, вызван сегодня в рамках предварительного расследования к следователю Берна-ру Сазену.
Это запутанное дело возникло в разгар предвыборной кампании, как раз в тот момент, когда Лионель Жоспен объявил о плане слияния Управления по территориальному надзору и Центрального управления службы общей информации. Подобное слияние имеет целью ограничить в будущем излишнюю независимость некоторых полицейских и секретных агентов.
Отключив компьютер, Зема подвела собственный итог событий. В колонку со знаком "+" она заносила спасение Клотильды и вызов Шарлье к следователю. Рано или поздно, но этот легавый ответит за все смерти и за "самоубийство" Лорана Геймза...
В колонку со знаком "-" можно было занести всего один факт, но его значение было главенствующим.
Азер Акарса по-прежнему на свободе.
Она должна обнаружить его как можно скорее, чтобы выйти на того, кто отдает приказы, на главного заказчика. Зема не знала его имени – никогда не знала, но она не сомневалась, что сумеет вытащить на свет божий того, кто стоял на вершине пирамиды.
В эту минуту Зема была уверена в одном: Акарса вернется в Турцию. Скорее всего, уже вернулся – под защиту своих людей, полиции и официальных властей.
Она схватила пальто и выбежала из номера.
Дорогу к нему она найдет в своей памяти.
Сначала Зема отправилась на Галатский мост, поблизости от гостиницы. Она долго смотрела на противоположный берег знаменитой бухты Золотой Рог, на Босфор и корабли на водной глади, на квартал Эминону и Новую мечеть с ее каменными террасами и голубями, куполами и башенками минаретов, откуда пять раз в день раздавался призыв муэдзинов.
Сигарета.
Она не чувствовала себя туристкой, просто знала, что город – ее город – может подать ей знак, и тогда память вернется. Прошлое Анны Геймз отдалялось, постепенно уступая место смутным ощущениям и смазанным воспоминаниям о каждодневной жизни наркокурьерши. В них не было ничего личного, ни одного опознавательного знака, который позволил бы ей разыскать своих прежних "братьев".
Зема подозвала такси и попросила шофера покататься по городу. Она говорила по-турецки без акцента и малейших затруднений. Слова пришли сами собой, из-под спуда, как вода, притаившаяся на дне колодца. Но тогда почему думает она по-французски? Последствия психологической обработки? Нет, эта привычка связана с какой-то иной историей, она совершенно очевидно является составной частью ее личности. Когда-то – в детстве ли, в юности – ей была сделана эта страшная прививка...
Зема смотрела в окно, подмечая детали: красный цвет национального флага, золото полумесяца и звезды на полотнище, нависающем над городом как восковая печать; синева стен и каменные монументы, почерневшие от смога; зелень крыш и купола мечети, мерцающие в воздухе всеми оттенками нефрита и изумруда.
Машина ехала вдоль стены Хатун-каддеши. Зема читала названия на табличках: Аксарай, Кучукпазар, Карсамба... Их звучание отзывается в мозгу смутным воспоминанием, но не волнует, не задевает ее.
И все-таки она отчетливо осознавала, что какой-нибудь пустяк – памятник, вывеска, название улицы – может оживить зыбучие пески, сдвинуть с места дремлющие блоки памяти. Вот так же медленно всплывают на поверхность из глубины обломки затонувших кораблей, стоит большой рыбине задеть их хвостом...
Водитель спросил:
– Devam edelim mi? [12]
– Evet [13].
Хашеки. Низанка. Йеникапи...
Очередная сигарета.
Рычание машин, шарканье шагов прохожих по асфальту тротуара. Кульминация городской жизни и ощущение нежности и покоя уживалось в этом месте. Весенние тени трепетали над толчеей. Бледный свет прорастал из глубин лязгающего пространства. Над Стамбулом плыло серебристо-серое марево, и эта серая патина побеждала все вокруг. Даже у деревьев здесь был потертый, словно припорошенный пеплом вид, успокаивающий разум и утешающий душу...
Внезапно одно слово на афише привлекло ее внимание. Несколько слогов на красном с золотом фоне.
– Отвезите меня в Галатасарай, – велела она шоферу.
– В лицей?
– Да, в лицей. В лицей Бейоглу.
Большая площадь в конце квартала Таксим. Банки. Флаги, международные гостиницы. Шофер остановился у тротуара пешеходной зоны.
– Вы быстрее доберетесь пешком, – объяснил он. – Идите по Истиклаль-каддеши. Через сотню метров...
– Я знаю.
Тремя минутами позже Зема подходила к высокой решетке лицея, отгораживающей от внешнего мира тенистые сады. Она вошла в ворота и попала в настоящий лес. Ели, кипарисы, восточные платаны, липы: гигантские стволы, нежная зелень листвы, тенистая прохлада... То тут, то там мелькали серые и черные пятна коры, перемежаясь с пастельно веселой нежностью верхушек молодых деревьев. Кое-где сухие синеватые кусты напоминали прозрачностью слюдяные крылья стрекоз. Казалось, что в этом парке собраны все растения Земли.
За деревьями Зема различала желтые фасады зданий, спортивные площадки и баскетбольные щиты: все это принадлежало лицею. Она стояла в отдалении под деревьями и наблюдала. Стены цвета пыльцы. Серые зацементированные дорожки. На сине-зеленых курточках учеников эмблема лицея – переплетенные буквы S и G красно-золотого цвета.
Она прислушивалась к гулу голосов, этот шум звучал одинаково под любыми небесами: радость детей, отпущенных на волю. Полдень: занятия окончены.
Эти звуки для нее не просто шум, они призыв, знак воссоединения. Внезапно на нее обрушился вал воспоминаний. Задыхаясь от волнения, она села на скамейку и начала всматриваться в картины прошлого.
Ее деревня в далекой Анатолии. Высокое безжалостное небо, саманные хижины, прилепившиеся к боку горы. Полные жизни долины, заросшие высокой травой. Стада серых, как грязная бумага, овец пасутся на обрывистых склонах. Мужчины, женщины и дети, живущие на равнине, похожи на камни, растрескавшиеся от солнца и холода...
Следующая картина, чуть позже. Тренировочный лагерь на территории заброшенной климатической станции, окруженной колючей проволокой, где-то в районе Кайсери. Ежедневные тренировки и учеба. По утрам – чтение книги Альпаслана Тюркеша "Девять Светочей", заучивание националистических заветов и лозунгов, просмотр немых фильмов о турецкой истории. Часы, отданные постижению азов баллистики, стрельбе из автоматического оружия, занятия по рукопашному бою, на которых их учили владеть холодным оружием, за-тверживание принципов действия детонирующих и воспламеняющихся взрывчатых веществ (не дай бог перепутать!)...
Внезапно картинка меняется. Французский лицей. Изысканное, утонченное окружение. Возможно, здесь еще хуже. Она крестьянка. Девочка с гор, попавшая в общество детей из хороших семей. Она уже фанатичка. Ее национализм, осознание своих корней, ее идеалы плохо уживаются с левацкими взглядами выходцев из буржуазных семей, сплошь и рядом мечтающих стать европейцами...
Именно здесь, в Галатасарае, она так страстно полюбила французский, что он фактически вытеснил из ее сознания родной язык. Она все еще помнит резкое, обрывистое звучание диалекта своего детства, который постепенно уступал место в мозгу новым словам, стихам и книгам, повлиявшим на все ее мысли, рассуждения и новые идеи. Весь мир тогда стал для нее французским.
А потом наступило время путешествий. Опиум. Иранский опиум, растущий на площадках, поднимающихся уступами над голодным зевом пустыни. Поля опиумного мака в Афганистане, перемежающиеся с полями овощей и зерновых. Мысленным взором она видит зыбкие очертания безымянных границ. Ничейные пыльные пространства с колодцами шахт – прибежище жестоких контрабандистов. Она вспоминает войны. Танки, "стингеры" – и афганских повстанцев, играющих в футбол головой советского солдата.
Лаборатории. Душные бараки, забитые людьми: лица мужчин и женщин закрыты марлевыми повязками. Белая пыль, едкий дым: морфий и героин высочайшей очистки... Здесь начинается ее настоящая работа.
Внезапно перед мысленным взором ясно всплывает лицо.
До этого момента ее память функционировала однонаправленно. Лица людей каждый раз срабатывали как детонатор. Она вспомнила лицо Шиффера, и за ним последовали последние месяцы ее активной деятельности – наркотики, бегство, засада. Улыбка Азера Акарсы потянула за собой воспоминания о ячейках, о сборищах националистов, о людях, поднимающих сжатые кулаки, выкидывающих вверх сложенные в знак победы пальцы, улюлюкающих и скандирующих "Turkes basbug!". Она – Волчица.
Но сейчас, в садах Галатасарая, ход событий отматывается назад, и в каждом фрагменте воспоминаний присутствует ключевая фигура... В самом начале – пухлый мальчишка, потом – во французском лицее – увалень-подросток, позже – партнер по наркоперевозкам. Она видит тот же плотный силуэт в тайных лабораториях – человек улыбается ей.
Все эти годы он жил и рос рядом с ней. Брат по крови. Серый Волк, разделивший ее жизнь. Она собирается и видит его лицо совсем четко. Кукольные черты в обрамлении медовых кудряшек. Голубые глаза – как две бусины бирюзы среди серых камней пустыни. На поверхность сознания выныривает имя: Кюрсат Милигит.
Она встает, решив зайти в лицей. Ей необходимо подтверждение.
Зема представилась директору французской журналисткой, объяснила тему репортажа: выпускники Галатасарая, ставшие известными в Турции людьми.
Директор горделиво хмыкнул: а как же иначе?
Через несколько минут она оказалась в маленькой комнате, заставленной стеллажами с книгами. На полках – альбомы с фотографиями выпусков последних десятилетий. Имена и снимки бывших учеников, даты окончания, лучшие в каждом классе. Она без колебаний открыла альбом 1988 года, нашла свой выпускной класс. Зема не искала на фотографии свое прежнее лицо, она даже подумать об этом не могла: сделать такое означало бы нарушить табу. Нет: она искала фото Кюрсата Милигита.
Как только она обнаружила снимок, воспоминания окончательно прояснились. Друг детства. Спутник по бесконечным путешествиям. Сегодня Кюрсат – химик. Лучший в своей области. Он способен переработать любое сырье, сделать лучший морфин, произвести героин высшей очистки. У него пальцы волшебника, он лучше всех умеет обращаться с уксусным ангидридом.
Уже много лет Зема проводила все свои операции вместе с ним. Именно он для последней транспортировки перевел героин в жидкую субстанцию. Это была идея Земы: начинить целлофановые упаковки наркотиком по сто миллилитров в каждой. Килограмм героина помещался в десять емкостей, на весь груз – двести штук. Двадцать килограммов героина № 4 в жидком виде, отосланные простой бандеролью, миновали проверку рентгеновскими лучами и были получены в зоне выдачи багажа аэропорта Руасси.
Она снова взглянула на фотографию: этот крупный юноша с выпуклым молочно-белым лбом и медной шевелюрой – не просто призрак из прошлого. Сейчас ему отведена ключевая роль.
Он один способен помочь ей найти Азера Акарсу.
Часом позже Зема ехала в такси по огромному стальному мосту через Босфор. Начиналась гроза. За несколько секунд до того, как машина оказалась на азиатском берегу, на землю обрушился яростный ливень. Иглы дождя ударялись о тротуар, мгновенно растекаясь лужами, потоки воды стучали по асфальту, как по жести крыш. Очень скоро все вокруг отяжелело, пропитавшись влагой, из-под колес машин разлетались желтые брызги, мостовые заливало водой...
Когда такси добралось до приютившегося у подножия моста квартала Бейлербейи, ливень превратился в бурю. Все вокруг стало серым, туман расползался, заглатывая в серую дымку машины, тротуары, дома. Казалось, что весь квартал превращается в первичный хаос.
На улице Йалибойу Зема решила выйти из такси. Пробравшись через вереницу машин, она укрылась под нависавшим над магазинчиками козырьком. Купив плащ – легкую накидку зеленого цвета, – принялась оглядываться, определяя маршрут. Квартал напоминал Стамбул в миниатюре. Ленты тротуаров, дома, прижимающиеся друг к другу на узких, спускающихся к реке улочках.
Она пошла к воде по улице Бейлербейи. Слева оставались запертые киоски, зачехленные буфетные стойки, прилавки, прикрытые брезентом. Справа, вдоль садов мечети, тянулась глухая стена из красноватого пористого песчаника, трещины делали ее похожей на сложную контурную карту. Внизу, за серой листвой, угадывались воды Босфора, они перекатывались и рычали, как барабаны в оркестровой яме.
Земе казалось, что она и сама становится частью жидкой стихии. Капли падали на голову, били по плечам, стекая по плащу... На губах ощущался привкус глины. Лицо оплывало, утекая вниз вместе с дождем...
На берегу канала усиливалось волнение, казалось, что земля вот-вот двинется по проливу к морю. Зема не могла справиться с дрожью, она ощущала, как в ее венах, ставших реками, содрогаются обломки суши.
Зема вернулась назад, чтобы найти вход в мечеть. Она шла вдоль покрытой плесенью стены с ржавыми решетками, над головой блестели купола, минареты тянулись к небу между гэттами.
К ней возвращались все новые и новые картины воспоминаний. Кюрсата называли Садовником, потому что его специальность – ботаника, а узкая специализация – маки. Здесь, в тишине укрытых от посторонних глаз садов, он разводил собственные сорта на основе диких маков. Каждый вечер он приезжал в квартал Бейлербейи проведать маковые посадки...
Миновав ворота, Зема попала в мощенный мраморными плитами двор с кранами для омовения ног перед молитвой. Она прошла через патио, заметив двух бело-рыжих котов, сидящих в амбразурах слуховых окошек: один был одноглазым, а у другого на морде запеклась кровь.
Пройдя еще одну арку, она наконец оказалась в садах.
От этого зрелища у нее сжалось сердце. Деревья, кусты, беспорядочные заросли. Перекопанная земля, ветки деревьев, черные, как палочки лакрицы; купы деревьев покрыты мелкими листочками и обвиты омелой. Пышный, роскошный, живой мир зелени, умытой ласковым ливнем.
Она шла вперед, пьянея от аромата цветов и запаха мокрой земли. Шум дождя здесь звучал приглушенно, капли выводили на листьях нежное пиццикато, струи воды, стекая по коре деревьев, пели, как сладкоголосые арфы. Зема подумала: "Тело отвечает на музыку танцем, сады – благодарность земли за дождь".
Раздвинув ветки, она увидела спрятавшийся под деревьями огромный огород: бамбуковые подпорки, бидоны с гумусом, молодые побеги защищены перевернутыми стеклянными банками. Земе пришло в голову сравнение с теплицей под открытым небом, с растительными яслями. Она сделала еще несколько шагов и остановилась: Садовник был здесь.
Опустившись на одно колено перед высаженными в ряд маками, защищенными прозрачной пленкой, он осторожно вставлял дренажную трубку внутрь пестика – туда, где находится алкалоидная капсула. Зема не узнавала сорт растения, над которым колдовал Садовник, наверное, новый гибрид с более ранней фазой цветения. Экспериментальный мак в самом сердце турецкой столицы...
Словно почувствовав ее присутствие, химик поднял глаза. Капюшон упал на лоб, прикрыв тяжелой лепки лицо. Улыбка на губах возникла раньше удивления во взгляде.
– Глаза. Я узнал бы тебя по глазам.
Он заговорил с ней по-французски. Это была их старая детская игра в друзей-сообщников. Она не ответила, представляя, какой он сейчас ее видит: тонкий силуэт под плащиком цвета зеленого чая, чужое лицо. Между тем Кюрсат не выказал ни малейшего удивления: следовательно, он знал, что она изменила внешность. Интересно, она сама его предупредила? Или Волки постарались? Друг или враг? У нее было всего несколько секунд на принятие решения. Этот человек был ее сообщником, другом, доверенным лицом, значит, она посвятила его в детали побега.
Садовник был одет в льняной халат и широкий клеенчатый фартук. Он не знал, куда девать руки, и почти не смотрел на Зему. Кюрсат Милигит поднялся на ноги.
– Зачем ты вернулась?
Она ответила не сразу, позволяя каплям дождя отсчитать еще несколько мучительно долгих секунд, потом ответила – тоже по-французски:
– Я хочу знать, кто я такая. Я потеряла память.
– Что-о-о?
– В Париже меня арестовала полиция. Мне промыли мозги. У меня амнезия.
– Не может быть.
– В нашем мире все может быть, и ты это знаешь.
– Ты... Ты совсем ничего не помнишь?
– Все, что мне известно, я знаю из собственного расследования.
– Но зачем было возвращаться? Почему ты не исчезла?
– Слишком поздно. Волки идут по моему следу. Им известно мое новое лицо. Я хочу договориться.
Он осторожно поставил прикрытый пластиком цветок между мешками с компостом и бросил на нее взгляд исподлобья.
– Они все еще у тебя?
Зема не ответила, но Кюрсат не отстал:
– Наркотики? Они у тебя?
– Вопросы задаю я, – бросила Зема. – Кто финансировал операцию?
– Мы никогда не знали имен. Таково правило.
– Все правила отменены. Мое бегство все перевернуло. Они наверняка приходили тебя допрашивать. Называли какие-то имена. Кто отдавал приказ о доставке?
Кюрсат колебался. Дождь стучал по капюшону, стекал по лицу.
– Исмаил Кудшейи.
Память отозвалась узнаванием – Кудшейи, верховный бог, хозяин, но Зема продолжила игру:
– Кто это?
– Не могу поверить, что тебе настолько отшибло мозги!
– Кто он? – повторила свой вопрос Зема.
– Самый могущественный "баба" Стамбула. – Кюрсат понизил голос, как будто подстраивался под звучание ливня. – Он готовится заключить союз с узбеками и русскими. Доставка была пилотной. Испытательной. Символической. И улетучилась... вместе с тобой.
Она улыбнулась, слизывая капельки воды с лица.
– Отношения между партнерами, должно быть, оч-ч-чень накалились.
– Война неминуема. Но Кудшейи это безразлично. Он одержим тобой, мыслью найти тебя. И дело не в деньгах, затронута его честь. Он не может допустить предательства со стороны одного из своих. Мы его Волки, его создания.
– Его создания?
– Мы орудия, служащие Делу. При рождении ты была никем. Нищенкой, ходившей за стадом. Как и я. Как и все остальные. Ячейки дали нам все. Веру. Власть. Знание.
Земе следовало перейти к главному, но она хотела услышать другие факты и детали.
– Почему мы говорим по-французски?
На круглом лице Кюрсата появилась улыбка. Горделивая улыбка.
– Нас выбрали. В восьмидесятых годах боссы решили создать тайную армию – с элитными подразделениями и кадровыми командирами. Армию Волков, которые могли бы внедриться в высшие слои турецкого общества.
– Это был проект Кудшейи?
– Да, план предложил он, а остальные поддержали. Эмиссары его фонда ездили по центральным районам Анатолии в поисках самых одаренных, самых многообещающих детей. Инициаторы проекта хотели дать своим избранникам лучшее образование. Это был патриотичный план: вернуть знание и власть настоящим туркам – детям из Анатолии, а не буржуазным выблядкам из Стамбула...
– И нас отобрали?
Кюрсат еще сильнее раздулся от гордости.
– И послали учиться в Галатасарайский лицей, дав стипендии фонда. Как ты могла все это забыть?
Зема ничего не ответила, и Кюрсат продолжил, возбуждаясь все сильнее:
– Нам тогда исполнилось по двенадцать лет, и мы уже были "басканами", молодежными вожаками в своих районах. Сначала мы провели год в тренировочном лагере, так что, приехав в Галатасарай, уже умели обращаться с автоматом и знали наизусть отрывки из "Девяти Светочей". В лицее мы оказались среди декадентов, слушавших рок, куривших травку и подражавших европейцам. Сукины дети, коммунисты... И мы сроднились, Зема, стали как брат и сестра, двое несчастных крестьян из Анатолии, живших на жалкую стипендию... Никто даже не догадывался, насколько мы опасны. Мы уже тогда были Волками. Бойцами. Мы проникли в мир, бывший для нас запретной территорией. Чтобы эффективнее бороться с этими грязными мерзавцами – "красными"! Tanri turk'u korusun! [14]
Кюрсат вскинул вверх указательный и средний пальцы: он очень старался выглядеть вдохновенным фанатиком, но больше всего напоминал ребенка, этакого мягкого увальня-недотепу, которого взрослые научили жестокости и ненависти.
Она задала следующий вопрос, замерев в неподвижности среди зелени и деревянных подпорок:
– Что произошло потом?
– Я пошел на факультет естественных наук, ты – в университет Богазичи, на лингвистическое отделение. В конце восьмидесятых Волки начали просачиваться на рынок наркотиков. Им понадобились специалисты. Наши роли были определены заранее. Химия – для меня, транспортировка – для тебя. Были и другие Волки – дипломаты, главы предприятий...
– Такие, как Азер Акарса.
Кюрсат вздрогнул.
– Ты знаешь это имя?
– Этот человек охотился на меня в Париже.
Он встряхнулся под дождем, как толстый встревоженный бегемот.
– Они пустили по твоему следу самого опасного из всех. Если он тебя ищет – значит, найдет.
– Сейчас я его ищу. Где он?
– Откуда мне знать?
В голосе Садовника прозвучала фальшивая нота. И в это мгновение у Земы возникло подозрение. Она на какое-то время забыла об этой стороне своей истории: кто ее предал? Кто сообщил Акарсе, что она скрывается в турецких банях Гурдилека? Ладно, это она выяснит позже...
Химик снова заговорил – чуточку слишком торопливо:
– Они все еще у тебя? Где наркотики?
– Повторяю тебе – я потеряла память.
– Если собираешься торговаться, не можешь вернуться с пустыми руками. Это твой единственный шанс...
Она вдруг спросила:
– Почему я так поступила? Зачем мне было обманывать всех?
– Ты одна это знаешь.
– Я впутала тебя в мой побег. Подвергла твою жизнь опасности. Значит, наверняка сообщила причины такого решения.
Он сделал рукой неопределенный жест.
– Ты никогда не могла смириться с нашей судьбой. Говорила, что нас вовлекли насильно. Не оставили нам выбора. Какого выбора? Без них мы так и остались бы пастухами. Крестьянами из Анатолии.
– Если я была наркокурьером, у меня должны быть деньги. Почему же я просто не исчезла? Зачем мне было красть героин?
Кюрсат хихикнул.
– Ты хотела большего. Разрушить все. Натравить кланы друг на друга. Это поручение давало тебе возможность отомстить. Как только узбеки и русские окажутся здесь, начнется бойня.
Дождь стал слабее, наступала ночь. Фигура Кюрсата медленно сливалась с сумерками. Над их головами светились купола мечети.
Мысль о предательстве вернулась. Она должна дойти до конца, закончить грязную работу.
– Ну а ты, – спросила она ледяным тоном, – как получилось, что ты все еще жив? Они тебя не допрашивали?
– Конечно, допрашивали.
– И ты ничего не сказал?
Ей показалось, что химик передернулся.
– Я ничего не сказал. Потому что ничего не знал. Я ведь только переработал героин в Париже и вернулся в Турцию. Новостей от тебя не было. Никто не знал, где ты. И уж тем более – я.
Голос Кюрсата дрожал. Внезапно Земе стало его жалко. Кюрсат, мой Кюрсат, как же тебе удалось уцелеть? Толстяк выпалил:
– Они поверили мне, Зема. Клянусь тебе. Я сделал свою работу. Я ничего о тебе не знал. С того момента, как ты засела у Гурдилека, я думал...
– Кто рассказал тебе о Гурдилеке? Я?
Она поняла: Кюрсат все знал, но Акарсе сообщил часть правды. Выдал ее парижский адрес, но ничего не сказал о новом лице. Так ее "кровный брат" сторговался с собственной совестью.
Химик на секунду застыл с открытым ртом, потом рука нырнула под клеенку. Зема прицелилась под плащом и выстрелила. Садовник с грохотом рухнул на прикрытые банками молодые побеги.
Зема опустилась на колени: это было ее второе – после Шиффера – убийство. По отработанности жеста она поняла, что уже убивала. Именно так – в упор, из пистолета. Когда? Сколько раз? Она не помнила. Тут ее память оставалась чистым листом.
Несколько секунд она смотрела на лежавшего в маках Кюрсата. Смерть вернула на его лицо покой и невинность – он наконец освободился.
Она обыскала труп. Нашла под халатом телефон. Один из номеров в памяти имел обозначение "Азер".
Она сунула телефон в карман и вскочила на ноги. Дождь прекратился. Темнота опустилась на землю, и сады задышали. Зема подняла глаза к мечети: мокрые купола, похожие на чаши из зеленого фаянса, минареты, готовые ракетами взлететь к звездам.
Еще несколько секунд Зема простояла рядом с телом. Непостижимым образом из глубин ее подсознания всплыла истина.
Теперь она знала, почему так поступила. Зачем убежала, забрав наркотик.
Во имя свободы, конечно.
И чтобы отомстить за вполне определенную вещь.
Прежде чем действовать дальше, она должна убедиться.
Ей нужно найти больницу. И гинеколога.
Она писала всю ночь.
Письмо на двенадцати страницах, адресованное Матильде Вилькро, Париж, 5-й округ, улица Ле-Гофф. В этом послании она детально изложила свою историю. Рассказала о своих корнях. Об образовании. О деле, которым занималась. О последней доставке.
Она назвала имена. Кюрсат Милигит. Азер Акарса. Исмаил Кудшейи. Расставила все фигуры на шахматной доске. Тщательно описала роли и положение каждой фигуры. Восстановила все фрагменты фрески...
Зема обязана была дать Матильде эти разъяснения.
Она пообещала, что сделает это, в склепе на кладбище Пер-Лашез, Матильда должна узнать подлинную историю, ведь она не задумываясь рискнула ради нее жизнью.
Выводя ручкой на светлой гостиничной бумаге это имя, Зема говорила себе, что в ее жизни, возможно, никогда не было ничего реальнее трех слогов имени: Ма-тиль-да.
Она закурила сигарету, вспоминая. Матильда Вилькро. Высокая крепкая темноволосая женщина. Увидев впервые улыбку на ее слишком красных губах, Зема почему-то вспомнила, как сжигала стебли маков, чтобы они не утратили своего дивного цвета.
Сегодня, когда к Земе вернулась память о ее настоящих корнях, сравнение обрело истинный смысл. Песчаные пейзажи не были французскими ландами, как она думала, то были пустыни Анатолии, а цветы были дикими маками – опиумной тенью, уже тогда... Сжигая стебли, Зема испытывала восторг, смешанный со страхом. Она чувствовала тайную, необъяснимую связь, существовавшую между черным пламенем и сиянием раскрывающихся лепестков.
Такая же тайна угадывалась в Матильде Вилькро.
Выжженный участок души делал ее улыбку победительно-красной. Зема закончила письмо и задумалась на мгновение, должна ли она написать о том, что несколькими часами раньше узнала в больнице. Нет. Это касается только ее. Она поставила подпись и запечатала конверт.
Четыре утра.
Она последний раз прокрутила в голове свой план. "Ты не можешь вернуться с пустыми руками..." – сказал Кюрсат. Ни в "Монде", ни в теленовостях ни словом не обмолвились о наркотиках, которые разметало по склепу. Следовательно, очень может быть, что Азер Акарса и Исмаил Кудшейи ничего не знают о том, что героин для них утрачен безвозвратно. То есть, теоретически, Земе есть из-за чего торговаться...
Она положила конверт перед дверью и отправилась в ванную. Пустив воду, взяла бумажный пакетик, купленный в лавочке на Бейлербейи.
Хна расходилась в раковине, превращаясь в бурую массу.
Несколько мгновений Зема смотрела на себя в зеркало. Разбитое лицо, переломанные кости, заштопанная кожа: ложь, скрытая за маской красоты...
Она улыбнулась своему отражению и прошептала:
– Выбора нет.
Потом осторожно обмакнула указательный палец в хну.
Пять часов.
Вокзал Хайдарпаза.
Перекрестье железнодорожных и морских путей. Все точно как в ее воспоминаниях. Центральное здание в виде буквы U с массивными башнями по бокам смотрит на пролив, словно посылая привет морю. Пирсы, между ними водный лабиринт. На втором молу стоит маяк, похожий на одинокую башню среди каналов.
В это время суток вокруг царят темнота, холод и тишина. Слабый красноватый свет идет от здания вокзала, пробиваясь через запотевшие окна.
Блестит и стеклянный "стакан" кассы дебаркадера, отражаясь в воде золотисто-коричневым, почти лиловым пятном.
Подняв воротник, Зема обогнула здание и вышла на берег. Мрачный вид соответствовал ее настроению: она неподвижная, молчаливая, заиндевевшая пустыня. Зема направилась к причалу прогулочных судов. Тросы и паруса шуршали и щелкали ей вслед.
Зема встала к штурвалу и, маневрируя между лодками и катерами, покинула причал. Она обогнула первый мол и поплыла вдоль второго пирса к маяку. Вокруг не раздавалось ни звука. Вдалеке, во мраке, светлым пятном выделялась палуба сухогруза. Лучи прожекторов разрезали облака, оживляя тени. На мгновение Зема ощутила единение с золочеными призраками.
Она добралась до скал. Привязала лодку и направилась к маяку. Без труда взломала дверь. Внутри было тесно, холодно и враждебно присутствию человека. Маяк автоматический, ему никто не нужен. На верху башни медленно, со стоном и скрежетом, вращался огромный прожектор.
Зема включила фонарик. Круглая стена была грязной и отсыревшей. На полу лужи. Все пространство занимала винтовая железная лестница. Зема слышала, как у ее ног плещется вода. В голове возник образ огромного каменного вопросительного знака где-то на окраине мира. Тотальное одиночество. Идеальное место.
Она схватила телефон Кюрсата и набрала номер Азера Акарсы.
Звонок. Соединение. Тишина. Что ж, сейчас нет и пяти...
Она произнесла по-турецки:
– Это Зема.
Нет ответа. Наконец в трубке, совсем близко, раздался голос Азера Акарсы:
– Где ты?
– В Стамбуле.
– Что предлагаешь?
– Встречу. Один на один. На нейтральной территории.
– Где?
– Вокзал Хайдарпаза. На втором молу есть маяк.
– Когда?
– Сейчас. Ты должен быть один. Возьми лодку.
В его голосе прозвучала улыбка.
– Чтобы ты подстрелила меня, как кролика?
– Это не решит моих проблем.
– Я не вижу ничего, что могло бы их решить.
– Увидишь, когда придешь.
– Где Кюрсат?
Номер сотового наверняка высвечивается на экране его телефона. К чему лгать?
– Мертв. Я жду тебя. Хайдарпаза. Ты должен быть один. И возьми обычную лодку.
Она отключилась и выглянула наружу через зарешеченное окно. Морской вокзал оживал, движение становилось оживленнее. Корабль скользнул по рельсам, и волны понесли его в открытые ворота освещенного дока.
Ее наблюдательный пункт был идеален. Отсюда она могла видеть вокзал и причалы, набережную и первый мол: никто не сумеет подобраться незамеченным.
Она села на ступеньки, стуча зубами от холода.
Надо закурить.
В памяти ни с того ни с сего всплывало воспоминание. Жар от гипса на коже. Марля прикрывает истерзанную плоть. Тело невыносимо чешется под повязками. Она вспоминает, как выздоравливала, пребывая между реальностью и сном, оглушенная транквилизаторами. И свой ужас перед новым лицом – распухшим, как шар, синим от гематом, покрытым засохшими корками...
Они за это заплатят.
5.15.
Холод почти обжигал тело. Зема встала, начала топать ногами и хлопать в ладоши, борясь с оцепенением. Воспоминания об операции привели ее прямиком к последнему открытию, сделанному несколько часов назад в Центральной больнице Стамбула. По сути, она всего лишь получила подтверждение. Она четко помнила тот мартовский день 1999 года в Лондоне. Банальный приступ колита, рентген. И горькая истина.
Как они могли сделать с ней такое?
Навсегда ее изуродовать?
Вот почему она убежала.
Вот почему она убьет их всех.
5 часов 30 минут.
Холод пробирал ее до костей, она боялась, что конечности скоро отмерзнут и ее парализует.
Шагая как робот, она добралась до двери, вышла из башни маяка и попыталась размять одеревеневшие от холода ноги. Единственным источником тепла для нее оставалась собственная кровь, нужно заставить ее быстрее бежать по жилам...
Вдалеке раздались чьи-то голоса. Зема подняла глаза. К дамбе пристали первые рыбачьи лодки. Этого она не предусмотрела. Во всяком случае, не так рано.
Она различала в полумраке гибкие удилища рыбаков.
Интересно, они действительно рыбаки?
Зема посмотрела на часы: 5.45.
Через несколько минут она уйдет. Дольше ждать Азера Акарсу нельзя. Шестое чувство подсказывало: где бы он ни находился, получаса было достаточно, чтобы добраться до вокзала. Если дорога сюда займет больше времени, значит, он готовит ловушку.
Плеск. В темноте она увидела на воде пенный след лодки. Шлюпка плыла мимо мола, на веслах сидел человек: он греб медленно, сильными, уверенными движениями. Луч лунного света играл на обтянутых бархатом куртки плечах гребца.
Наконец лодка подплыла к скалам.
Человек встал с лавки, схватил якорную цепь. Движения и звуки были так обыденны, что казались почти нереальными. Земе трудно было поверить, что человек, живущий ради того, чтобы убить ее, оказался сейчас на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на полумрак, она различала потертую зеленоватую бархатную куртку, толстый шарф, растрепанную шевелюру... Когда он наклонился, чтобы кинуть ей веревку, она на долю секунды заметила лиловый отблеск зрачков.
Она взяла конец и привязала его лодку к своей. Азер уже собирался выйти на дамбу, но Зема направила на него "глок".
– Брезент! – тихим голосом скомандовала она.
Он бросил взгляд на кучу старых парусов в лодке.
– Подними их.
Он подчинился: в лодке было пусто.
– Подойди. Очень медленно.
Она отступила, давая ему возможность подняться на дамбу. Жестом приказала поднять руки и левой рукой обыскала: оружия не было.
– Я играю по правилам, – бросил он.
Она толкнула его к открытой двери и пошла следом. Когда она вошла, он уже сидел на железных ступеньках.
Внезапно у него на ладони материализовался прозрачный пакетик.
– Хочешь шоколадку?
Зема не ответила. Он развернул конфету и положил в рот.
– Диабет, – объяснил он извиняющимся тоном. – Лечение инсулином вызывает понижение сахара в крови. Трудно подобрать точную дозу. У меня по нескольку раз в неделю случаются жестокие приступы гипогликемии, а стресс ухудшает состояние, в таких случаях я должен немедленно накормить организм сахаром.
Пергаминовый пакетик хрустит в его пальцах. Зема вспоминает "Дом Шоколада", Париж, Клотильду. Другой мир.
– В Стамбуле я покупаю миндальную пасту в шоколадной оболочке. Эти конфеты делает один кондитер в Бейоглу. В Париже я открыл для себя "Jikola"...
Он осторожно положил пакетик на ржавую ступеньку рядом с собой. Его расслабленность – наигранная или естественная, кто знает? – впечатляла. Маяк медленно заполнялся свинцовой синевой.
День начинался, на самом верху башни все так же жалобно стонал вертлюг.
– Без этих конфет, – добавил он, – я бы никогда тебя не нашел.
– А ты меня и не нашел.
Он улыбнулся. Снова сунул руку под куртку. Зема наставила на него оружие. Азер нарочито медленным жестом вытащил черно-белую фотографию. Обычный снимок: группа студентов в кампусе.
– Университет Богазичи, апрель тысяча девятьсот девяносто третьего года, – пояснил он. – Единственная твоя фотография. Я имею в виду твое прежнее лицо...
Внезапно в его пальцах появилась зажигалка. Пламя разорвало темноту, медленно пожирая глянцевую бумажку, выделяя сильный химический запах.
– Мало кто может похвастаться тем, что видел тебя после тех лет, Зема. Ты меняла имена, внешность, страны.
Он все еще сжимал между пальцами горящий снимок. Огонь бросал на его лицо розовые отсветы. Ей показалось, что у нее начинается одна из галлюцинаций. Возможно, случится приступ... Слава богу, нет, все в порядке: на лице убийцы просто играют блики огня.
– Полная тайна, – продолжил он. – Именно это, в некотором смысле, стоило жизни трем женщинам. – Он смотрит на пламя в ладони. – Они корчились от боли, извивались. Долго. Очень долго...
Он наконец бросил обгоревший снимок в лужу.
– Я должен был сообразить насчет хирургического вмешательства. Это вполне в твоем стиле. Последняя метаморфоза...
Он разглядывал дымившуюся черную лужу.
– Мы лучшие, Зема. Каждый в своем деле. Что ты предлагаешь?
Она вдруг поняла, что этот человек видит в ней не врага, а соперницу. Да что там соперницу – двойника. Охота на нее была для него не обычным контрактом, а личным вызовом. Походом в Зазеркалье... Повинуясь внезапному побуждению, она решила спровоцировать его:
– Мы всего лишь инструменты, игрушки в руках главарей.
Азер нахмурил брови, лицо исказила судорога.
– Как раз наоборот! – прошипел он. – Я использую их, чтобы служить нашему Делу. Их деньги не...
– Мы их рабы.
В его голосе прозвучало раздражение:
– Чего ты добиваешься? – Он внезапно сорвался на крик, швырнул шоколадки на землю. – Что предлагаешь?
– Тебе – ничего. Я буду разговаривать лично с богом.
