Часть IX цветы, горные вершины, змеи, обвивающиеся вокруг сжатого кулака. Вокруг татуированного кулака, сжимающего автоматический пистолет

Матильда Вилькро никогда не подходила так близко к позитронной камере.

Внешне прибор напоминал обычный томограф: широкая белая труба с вмонтированным оцинкованным столом, оборудованным инструментарием для различных анализов и измерений. Рядом находились стойка для капельницы и столик на колесах с одноразовыми шприцами и пластиковыми бутылочками. В полумраке комнаты вся эта конструкция выглядела очень странно, напоминая гигантский иероглиф.

Ради этой машины беглецам пришлось отправиться в Университетскую больницу Реймса в ста километрах от Парижа. Эрик Акерманн был знаком с главным рентгенологом. Он позвонил ему домой, тот немедленно приехал, выказав при встрече восторг и глубочайшее уважение. Он напоминал офицера заштатного гарнизона на далекой границе, куда приехал с инспекцией легендарный генерал.

С шести вечера Акерманн суетился вокруг машины. Матильда наблюдала за ним из кабины управления. Анна лежала на столе, голова ее находилась внутри трубы. Эрик, склонившись над ней, поправлял капельницу, вводил внутривенно какие-то препараты. Он говорил, не умолкая, его рыжая шевелюра языком пламени отражалась в наклонном зеркале, укрепленном на верхнем своде цилиндра.

Матильда, наблюдавшая за Акерманном из-за стекла, чувствовала себя почти загипнотизированной. Этот верзила, похожий на мальчишку-переростка, которому она ни за что на свете не доверила бы свою машину, сумел осуществить уникальный эксперимент с мозгом в до предела обострившейся политической обстановке. Он сделал решающий шаг в разработке программы контроля над сознанием.

При других обстоятельствах этот прорыв помог бы создать новые направления и методики терапевтического лечения, вписал бы имя Акерманна во все учебники по невропатологии и психиатрии. Будет ли второй шанс у метода Эрика?

А рыжий великан продолжал свои манипуляции, движения его были дергаными, нервными, и дело было не только в напряжении момента: Эрик "под завязку" загрузился наркотиками – амфетаминами либо каким-то другим возбуждающим средством. Как только они приехали в клинику, он совершил "набег" на аптеку – "подзаправиться", по его собственным словам. Синтетические наркотики как нельзя лучше подходили этому человеку с выжженными мозгами, который и существовал-то во имя химической науки и с ее помощью...

Шесть часов.

Убаюканная жужжанием и щелканьем аппаратуры, Матильда несколько раз засыпала, а приходя в себя, безуспешно пыталась собраться с мыслями. Она, как мотылек у лампы, была зациклена на единственной мысли.

Метаморфоза Анны.

Накануне к ней в дом явилось ничего о себе не помнящее, уязвимое и беззащитное, как младенец, существо. Как только Вейнерди нашел на ногте Анны хну, все переменилось: она приняла в себя истину и застыла, превратилась в кристалл. Казалось, в это мгновение Анна поняла: худшего можно больше не бояться, к нему нужно готовиться, ему можно противостоять. Именно Анна захотела отправиться навстречу врагу и, несмотря на огромный риск, "взять его за жабры".

Теперь у руля расследования стояла она.

После допроса на стоянке появилась Зема Гокальп. Загадочная работница со множеством противоречий в характере. Нелегалка из Анатолии, безупречно говорящая по-французски. Пленница, найденная в состоянии шока, скрывающая за своим молчанием и переделанным лицом иное прошлое...

Кто же прятался за этим новым именем? Что за создание было способно измениться настолько, чтобы стать другим человеком?

Ответ Матильда узнает, когда память окончательно вернется... к Анне Геймз. Или к Земе Гокальп?.. Молодая женщина являла собой типичную "русскую матрешку": внутри одной личности скрывалась другая, каждое имя, каждый силуэт таили в себе тайну.

Эрик Акерманн встал, вынул катетер из руки Анны, отодвинул капельницу и поднял зеркало. Эксперимент закончился. Матильда потянулась и в последний раз попыталась собраться с мыслями. У нее ничего не вышло, потому что думать она могла об одном.

Хна.

Красные линии на руках женщин-мусульманок проводили невидимую, но непреодолимую границу между ее парижским миром и далекой вселенной Земы Гокальп. Зема жила в мире пустынь и древних обычаев, где девочка с детства знает, кто станет ее мужем. Вселенная Земы – дикий, пугающий мир, обдуваемый сухими ветрами, где бегают хищники.

Матильда закрыла глаза.

Татуированные руки; коричневые узоры на мозолистых ладонях, вокруг смуглых запястий и сильных пальцев; каждый сантиметр кожи изукрашен; красная линия ни разу не прерывается: она стремится вперед, разворачивается, возвращается назад, превращаясь в круги и восьмерки; странная карта притягивает к себе взгляд, завораживает...

– Она уснула.

Матильда чуть не подскочила: перед ней стоял Акерманн. Халат болтался на его плечах, как белый флаг, лоб покрывали бисеринки пота. По телу Эрика то и дело пробегали судороги, руки-ноги дергались, но одновременно от него исходило ощущение надежности, под нервным тиком наркомана таилась уверенность знания.

– Как все прошло?

Он схватил сигареты и закурил, сделал глубокую затяжку, выдохнул дым и наконец ответил:

– Сначала я ввел ей флюмазенил – антидот валиума, после чего "стер" мое собственное "перепрограммирование", обработал все зоны Кислородом-15, то есть вернулся назад той же дорогой. – Он прочертил сигаретой вертикальную линию. – Я использовал те же слова и символы. Жаль, у меня больше нет фотографий и видеоматериалов Геймза, но я думаю, что основная работа выполнена. Сейчас все ее мысли путаются. Подлинные воспоминания будут постепенно возвращаться. Анна Геймз исчезнет, уступив место первой – настоящей – личности. Но не забудь, – он снова взмахнул сигаретой, – это чистой воды эксперимент!

"Законченный псих, – подумала Матильда, – ледяной и восторженный одновременно". Она уже хотела задать следующий вопрос, но ее словно током ударило, перед мысленным взором встало видение: снова хна. Линии на руках оживают; петли, жгуты, завитки сбегают вдоль вен, обвиваются вокруг пальцев, стекают к черным от пигмента ногтям...

– Сначала придется нелегко, – продолжил Акерманн, затягиваясь дымом. – Разные уровни сознания будут сталкиваться, моментами ей будет трудно различить, где правда, а где вымысел, но постепенно изначальная память возьмет вверх. Флюмазенил может спровоцировать судороги, но я ввел лекарство, чтобы облегчить побочное действие...

Матильда откинула назад волосы, подумав, что вид у нее, наверное, тот еще!

– А лица?

Она махнула рукой, отгоняя дым.

– Это тоже наладится. Ориентиры вернутся. Воспоминания прояснятся, реакции станут нормальными. Но не забудь, это совершенно новая область исследований...

Матильда заметила движение по другую сторону стекла и вернулась в рентгеновский кабинет. Анна сидела на столе, свесив ноги и опираясь на отведенные за спину руки.

– Как ты себя чувствуешь?

На бледных губах Анны блуждала улыбка.

Вошедший Акерманн выключил оборудование.

Анна бросила на него короткий взгляд. И в это мгновение Матильда поняла: перед ними другая женщина, серо-синие глаза улыбаются ей из глубины иного сознания.

– Есть сигаретка? – спросила она, не отвечая на вопрос. Ее голос звучал неуверенно – так, словно она только примеривалась к нему.

Матильда протянула ей пачку "Мальборо", проследив взглядом за хрупкой рукой Анны. Ей показалось, что на коже вновь проступили сделанные хной рисунки. Цветы, горные вершины, змеи, обвивающиеся вокруг сжатого кулака. Вокруг татуированного кулака, сжимающего автоматический пистолет...

Женщина с черной челкой прошептала, выдохнув колечко дыма:

– Я бы предпочла остаться Анной Геймз.

Железнодорожная станция в Фальмьере, в десяти километрах на восток от Реймса, стояла в чистом поле. Здание из песчаника, похожее на сарай, пойманное в ловушку между черным горизонтом и ночной тишиной. Под стеклянным козырьком входа раскачивался желтый фонарь, крыша была черепичной, а бело-голубые стены и деревянные ограждения придавали ему вид лакированной игрушки из набора детской железной дороги.

Матильда остановилась на стоянке.

Эрик Акерманн попросил отвезти его на вокзал. "На любой, дальше я разберусь".

Ни один из них не промолвил ни слова с тех пор, как они покинули больницу. Но молчание стало иным: ненависть, гнев, подозрительность исчезли, трое беглецов как будто стали сообщниками.

Матильда выключила мотор. В зеркале отражалось смертельно бледное лицо сидевшего сзади невропатолога. Они вышли из машины.

Поднялся ветер. Резкие порывы звучно отражались от асфальта, стальные облака уплывали вдаль, являя миру лик Луны, похожий на дыню с голубоватой мякотью.

Матильда запахнула пальто. Она отдала бы полжизни за тюбик увлажняющего крема. Ей казалось, что каждый порыв ветра иссушивает ее кожу, углубляет морщины на лице.

В ночном молчании они дошли до живой изгороди. Матильда подумала об обмене заложниками во времена "холодной войны" на мосту в старом Берлине – у людей тогда не было времени даже на прощание.

Внезапно Анна спросила:

– А как же Лоран?

Она уже задавала этот вопрос на стоянке на Антверпенской площади. То была другая сторона ее истории: любовь не умирала, несмотря на предательство, ложь и жестокость.

Акерманн казался слишком измотанным, чтобы врать:

– Честно говоря, очень маловероятно, что он еще жив. Шарлье не оставит за своей спиной никаких следов. А Геймз ненадежен, он мог бы сломаться на первом же допросе. Скажу больше – с него бы сталось сдаться самому. С момента смерти жены он...

Невропатолог замолчал. Несколько мгновений Анна держалась, потом плечи ее поникли, и она, не говоря ни слова, вернулась в машину.

Матильда бросила последний взгляд на худого рыжего верзилу в мятом обвисшем плаще.

– А ты? – спросила она, вопреки всему чувствуя к нему жалость.

– Я уезжаю в Эльзас. Затеряюсь среди Акерманнов.

Смех, похожий на утиное кряканье, сотряс его угловатое тело, и он добавил нарочито беспечным тоном:

– Потом я отправлюсь куда-нибудь еще! Я ведь бродяга!

Матильда ничего не ответила. Он переминался с ноги на ногу, прижимая к себе рюкзак. Совсем не изменился со времен университета.

Наконец он прошептал:

– В любом случае – спасибо.

Он наставил на Матильду указательный палец, изобразив ковбойское прощание, повернулся и пошел к зданию станции, сопротивляясь ветру. Куда он в действительности направился? "Я отправлюсь куда-нибудь еще! Я ведь бродяга!"

Говорил он о месте на Земле или о еще одном – неизведанном – участке мозга?

– Наркотики.

Матильда вела машину на большой скорости, стараясь сосредоточиться на белой разметке дороги. Пунктирная линия посверкивала у нее перед глазами – так фосфоресцирует ночью океанский планктон под форштевнем корабля. Через несколько секунд она бросила взгляд на свою пассажирку. Лицо Анны было бледным как мел, гладким и непроницаемым.

– Я торгую наркотиками, – произнесла она ровным тоном. – Я курьер, как говорят французы. Поставщик. Перевозчик.

Матильда кивнула, ничуть не удивившись. Она была готова ко всему, нынешняя ночь стала моментом истины для каждого, все они испытали потрясение.

Она снова сосредоточилась на дороге. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она задала очередной вопрос:

– Какие именно наркотики? Героин? Кокаин? Амфетамины? Что-то еще?

Матильда почти выкрикнула последние слова. Она вцепилась пальцами в руль. Нужно успокоиться. Немедленно.

– Героин, – прозвучал спокойный ответ. – Только героин. По нескольку килограммов за каждую поездку. Не больше. Из Турции в Европу. На себе. В багаже. Или другим способом. Существует множество приемов, ухищрений и комбинаций. Моей работой было знать их. Все.

У Матильды так пересохло в горле, что каждый вздох причинял страдание.

– На... На кого ты работала?

– Правила изменились, Матильда. Чем меньше ты знаешь, тем здоровее будешь.

Анна произнесла эти слова странным, почти снисходительным тоном.

– Как твое настоящее имя?

– Никаких имен. Такова специфика профессии.

– Как все происходило? Расскажи поподробнее.

Молчание Анны было глухим, как камень. Выдержав долгую паузу, она начала рассказывать:

– Жизнь наркокурьера не так уж увлекательна. Перелетаешь из одного аэропорта в другой. Выясняешь, где безопаснее сделать пересадку, какие границы небрежнее всего охраняются, составляешь маршрут – самый короткий или самый длинный. Человек, который перевозит наркотики, должен заучить как таблицу умножения названия всех городов, где багаж ждет пассажиров прямо на летном поле, необходимо помнить, на каких таможнях "шмонают", а на каких – нет. Очень важно хорошо знать расположение багажных отсеков и отделений.

Матильда слушала, но волновало ее не содержание рассказа, а тон: никогда голос Анны не звучал так правдиво.

– Шизофреническая работа. Все время говоришь на разных языках, откликаешься на разные имена, забываешь, где твоя родина, твой единственный дом – VIP-салон в самолете. Но главное – это страх, он преследует тебя повсюду, всегда.

Матильда моргнула, прогоняя сон. От усталости зрение у нее мутилось, лента дороги расплывалась, разваливалась на куски... Она снова спросила:

– Откуда ты родом?

– Я не помню точно. Но память вернется, я уверена, а пока будем держаться за настоящее.

– Но что же произошло? Как ты оказалась в Париже в образе работницы? Зачем изменила лицо?

– Обычная история. Я решила прикарманить последний груз. Наколоть моих нанимателей.

Она замолчала. Казалось, каждое воспоминание дается ей невероятным усилием воли.

– Это случилось в июне прошлого года. Я должна была доставить груз в Париж. Особая поставка. Очень ценная. Меня здесь ждал связник, но я выбрала другое решение. Припрятала героин и обратилась к пластическому хирургу. Думаю, в общем... скорее всего, в тот момент у меня были шансы преуспеть... К несчастью, пока я выздоравливала, кое-что случилось: нападение одиннадцатого сентября. На следующий же день таможни превратились в неприступные бастионы. Везде и повсюду производились обыски и проверки. Мне пришлось похоронить идею уехать с наркотиками, но я не могла оставить героин в Париже. Нужно было выждать, зная, что наниматели сделают все, чтобы меня найти...

Я спряталась там, где в принципе никому не пришло бы в голову искать беглую турчанку: среди своих. Среди нелегалок в Десятом округе. У меня было новое лицо и новый паспорт. Никто не мог меня обнаружить.

Голос Анны затих, как будто она внезапно выбилась из сил. Матильда попыталась поддержать угасающее пламя:

– Что случилось потом? Как полицейские нашли тебя? Они были в курсе насчет наркотиков?

– Все не так. В деталях не уверена, но в общих чертах припоминаю... В ноябре я работала в красильной мастерской. Под землей, в турецких банях. Ты подобное место и в страшных снах себе представить не сможешь. Это не твой мир. Они пришли ночью.

– Легавые?

– Нет. Турки, которых послали мои наниматели. Они знали, где я прячусь. Наверное, меня кто-то выдал... Но они не знали, что я изменила внешность, и похитили девушку, похожую на меня прежнюю. Кажется, ее звали Зейнеп... Черт, когда они нагрянули... Я помню одно – навалившийся животный ужас.

Матильда попыталась восстановить историю до конца, заполнить все пробелы.

– Как ты оказалась у Шарлье?

– Точно не скажу. Я была в состоянии шока. Скорей всего, полицейские обнаружили меня в банях, отвезли в комиссариат, потом в больницу... Так или иначе, но Шарлье сообщили о моем существовании. Работница, которой отшибло память. Нелегалка. Идеальная "морская свинка".

Анна задумалась, как будто пыталась взвесить достоверность собственного предположения, потом прошептала:

– Во всей моей истории присутствует невероятная ирония. Легавые ведь так и не узнали, кто я такая на самом деле, и невольно защитили меня от других, от турок.

У Матильды разболелись внутренности – страх и усталость сделали свое дело. Она все хуже видела дорогу, ей чудилось, что из-под колес то и дело вспархивают чайки.

В это мгновение впереди замаячили указатели кольцевого бульвара. На горизонте возник Париж. Матильда сконцентрировалась на серой ленте шоссе и продолжила допрос:

– Эти люди, которые тебя ищут, кто они?

– Забудь обо всем. Повторяю: меньше знаешь, лучше спишь.

– Я помогла тебе, – прошипела сквозь зубы Матильда. – Я защитила тебя. Говори! Я хочу знать правду.

Анна все еще колебалась. Это был ее мир – мир, в который она наверняка никого никогда не пускала.

– У турецкой мафии есть одна особенность, – произнесла она наконец. – Они нанимают убийц, которые когда-то были членами могущественной политической организации. Они называют себя Серыми Волками. Националисты. Фанатики крайне правого толка, которые верят в возрождение Великой Турции. Террористы, которых с детства обучали в военизированных лагерях. Думаю, ты понимаешь, что рядом с ними агенты Шарлье – просто скауты, вооруженные игрушечными пугачами.

ВОРОТА КЛИНЬЯНКУР. ВОРОТА ЛА-ШАПЕЛЬ. В голове у Матильды билась одна-единственная мысль: избавиться от бомбы на пассажирском сиденье на ближайшей стоянке такси. Вернуться в свою квартиру – удобную, безопасную. Проспать двадцать часов, проснуться утром и сказать себе: "Это был просто кошмар..."

Свернув к Ла-Шапель, она объявила:

– Я остаюсь с тобой.

– Нет. Это невозможно. Мне нужно сделать важное дело.

– Какое?

– Забрать мой груз.

– Я еду с тобой.

– Нет.

В желудке Матильды образовался тугой комок: дело было не в мужестве – гордость взыграла.

– Где твой груз? Где эти наркотики?

– На кладбище Пер-Лашез.

Матильда бросила взгляд на Анну: молодая женщина показалась ей смертельно уставшей, но еще более жесткой и непримиримой, она напоминала кристалл горного хрусталя с заключенной внутри горькой истиной...

– Почему именно там?

– Двадцать кило. Мне нужна была "камера хранения".

– Не вижу, какая тут связь с кладбищем.

Анна мечтательно улыбнулась, глядя куда-то внутрь себя.

– Немного белого порошка среди серого праха...

Они остановились на красный свет. За этим перекрестком улица Де-Ла-Шапель перейдет в улицу Маркс-Дормуа. Матильда повторила свой вопрос на тон выше:

– Так почему все-таки кладбище?

– Зеленый. На площади Ла-Шапель свернешь к площади Сталинграда.

Город мертвых.

Широкие прямые проспекты, обсаженные рядами величественных деревьев. Массивные памятники, ровные черные могилы.

В светлой ночи эта часть кладбища выглядела просторной и роскошной.

В воздухе витал запах Нового года: все вокруг напоминало застывшую декорацию, похожую на детскую игрушку – стеклянный шар с мишками и зайчиками, в котором идет снег, если его перевернуть.

Они проникли на территорию со стороны улицы Пер-Лашез, рядом с площадью Гамбетты. Анна провела Матильду вдоль водостока, потом они залезли на решетку, а спуститься вниз оказалось совсем просто: в нескольких сантиметрах от плит дорожки висели электрокабели.

Они поднимались по аллее Иностранных Бойцов, читая в свете луны эпитафии на могильных плитах. Мемориал, посвященный памяти чехословацких солдат, павших на полях сражений Первой мировой войны, был выполнен в виде бункера. Беломраморный монолит поставили в честь павших бельгийцев. Устремленный к небу граненый штык в стиле Вазарели^[9] скорбел о геноциде армян...

Когда Матильда увидела на горке большое здание с двумя трубами, она наконец поняла. Немного белого порошка среди серого праха. Колумбарий. С извращенно циничным чувством юмора Анна спрятала свой героин среди погребальных урн.

В зыбком ночном свете здание напоминало кремовую с золотом мечеть, увенчанную широким куполом, трубы на крыше выглядели минаретами. Четыре длинных здания вокруг располагались в шахматном порядке.

Они вошли за ограду и пересекли территорию садов. Над аккуратно подстриженной живой изгородью Матильда видела украшенные галереи с нишами. В голову пришло сравнение с мраморными страницами, испещренными надписями и цветными печатями.

Территория была совершенно пустынна.

Ни ночных сторожей, ни дежурных.

Анна добралась до конца парка. Лестница одного из склепов вела под кустарник, внизу находилась черная стальная дверь, закрытая на замок. Несколько секунд они раздумывали, как войти, но тут над их головами раздалось хлопанье крыльев. Матильда и Анна подняли головы: в двух метрах от земли, на окошке, забранном решеткой, отряхивались голуби.

Анна отступила назад, оценивая размеры ниши, потом ухватилась за дверь и полезла наверх, ставя ноги на металлические завитушки. Несколько мгновений спустя Матильда услышала треск вырываемой решетки и звон разбитого стекла.

Не раздумывая, она двинулась следом.

Добравшись до верха, скользнула через фрамугу и приземлилась, когда Анна включила свет.

Склеп был гигантским. В гранитных стенах вокруг квадратного колодца были выбиты бесконечные галереи. Развешанные через равные промежутки настенные лампы разгоняли мрак подземелья.

Она подошла к балюстраде колодца: вниз уходили три подземных этажа с ответвлениями туннелей. В самой глубине бездны, на дне, был устроен керамический бассейн, сверху казавшийся крошечным тазиком. Можно было подумать, что они попали в подземный город, выстроенный вокруг священного источника.

Анна направилась к одной из двух лестниц. Матильда старалась не отставать. Они спускались, вентиляция шумела все сильнее. Матильда подумала, что так могла бы выглядеть братская могила.

На втором подземном уровне Анна свернула в правый коридор, где в стенах хранились сотни урн с прахом, а пол напоминал черно-белую шахматную доску. Шли они долго, и Матильде казалось, что она наблюдает за происходящим со стороны, замечая то одну, то другую деталь: букет свежих цветов в фольге у подножия одного из захоронений, необычная деталь украшения погребальной плиты... Выполненный по трафарету портрет темнокожей женщины – ее кудрявые волосы словно выступали на поверхность из мраморной глубины... Эпитафия гласила: "ТЫ ВСЕГДА БЫЛА. ТЫ ПРЕБУДЕШЬ ВЕЧНО". Чуть дальше – фотография сероглазой девочки на совсем простой гипсовой плите. Наверху кто-то написал фломастером: "ОНА НЕ УМЕРЛА, НО СПИТ. СВЯТОЙ ЛУКА".

– Здесь, – сказала Анна.

Коридор завершался отсеком пошире.

– Домкрат, – приказала она.

Матильда открыла сумку, которую несла на плече, и достала инструмент. Точным движением Анна вставила домкрат между мрамором и стеной, изо всех сил нажала на рычаг: на поверхности появилась трещина. Она нажала еще раз, и плита, расколовшись на две части, рухнула на пол.

Сложив домкрат, Анна начала колотить им по штукатурке внутри ниши. Белая пыль оседала на ее черных волосах. Анна била ожесточенно, не заботясь о грохоте, который гулким эхом разносился по галерее.

Матильда почти не дышала. Ей казалось, что шум слышен даже на площади Гамбетты. Сколько времени пройдет, прежде чем спохватятся охранники?

Внезапно наступила тишина. Анна нырнула внутрь ниши и принялась выбрасывать наружу обломки, подняв тучу пыли.

Неожиданно сзади что-то звякнуло.

Женщины обернулись.

У их ног, среди кусков выломанной штукатурки, лежал ключ.

– Возьми. Так получится быстрее.

Человек со стрижкой ежиком стоял на пороге галереи, отражаясь от шахматного пола, как от воды.

Он спросил, поднимая помповое ружье:

– Где они?

Мятый плащ-хламида не мог скрыть исходившей от него силы. Лицо, освещенное лампой, было угрожающе жестоким.

– Где груз?

Матильде стало плохо: к горлу подступила тошнота, ноги подкашивались, по кишкам растекалась боль. Ей пришлось схватиться за нишу, чтобы не упасть. Игры закончились, это вам не спортивная стрельба и не триатлон с их стерильным риском. Они просто умрут, и ничего больше.

Чужак сделал еще один шаг вперед и отработанным движением зарядил оружие.

– Черт возьми, отвечай: где наркотики?

Человек в плаще открыл огонь.

Матильда кинулась на землю и в падении поняла, что выстрел был сделан из его ружья. Она покатилась по усыпавшим пол обломкам штукатурки и гипса. Одновременно пришло осознание другой истины: первой выстрелила Анна – должно быть, она спрятала в нише автоматический пистолет.

Перестрелка возобновилась, и Матильда скорчилась, прикрывая голову руками. Из расстрелянных ниш падали урны. Матильда дико закричала, когда ее лица коснулись первые хлопья человеческого праха. В воздухе повисла серая пыль, пули свистели, рикошетя от стен. Коридор стал похож на место адского побоища: Матильда различала золотые вспышки, видела, как откалываются от плит куски мрамора, слышала звук падения тяжелых ваз...

Она съежилась еще сильнее, приняв позу эмбриона, но стрельба усиливалась, ее засыпал град осколков, и она поползла с закрытыми глазами, вздрагивая при каждом разрыве.

Внезапно наступила тишина.

Матильда замерла. Казалось, что прошла вечность, прежде чем она осмелилась приоткрыть веки.

И ничего не увидела.

Галерея была засыпана пеплом, как будто здесь случилось извержение вулкана. Воняло порохом и прахом, дышать было почти невозможно.

Матильда не осмеливалась шевельнуться. Она хотела было позвать Анну, но в последний момент удержалась от крика, снова закрыла глаза и сосредоточилась. Вокруг нее не раздавалось ни шороха, ни скрипа, ни дыхания, только падали с глухим стуком осколки ваз и погребальных урн.

Где Анна?

Где этот человек?

Неужели оба погибли?

Она прищурилась, пытаясь сориентироваться, и метрах в двух-трех разглядела слабо горевшую лампу. Матильда вспомнила, что светильники в коридорах висят на расстоянии десяти метров друг от друга. Но где именно находится этот? При входе в коридор? И в какой стороне выход? Справа или слева?

Она подавила кашель, судорожно сглотнула, бесшумно приподнялась на локте и поползла на коленях, забирая влево и стараясь не наступить на осколки ваз, не попасть в выбоины и лужи...

Внезапно туман обрел форму человеческого тела.

Перед ней материализовалась серая фигура убийцы.

Ее губы приоткрылись, но он зажал ей рот ладонью, и Матильда прочла в налитых кровью глазах: "Закричишь – умрешь". Он приставил к ее шее пистолет, и она судорожно заморгала, показывая, что все поняла. Убийца медленно отвел пальцы, и Матильда послала ему умоляющий взгляд, выказывая полное подчинение.

В эту секунду ее настигло чудовищное ощущение. Случилось нечто, сразившее ее больше, чем страх смерти: она сделала под себя.

Сфинктер отреагировал на стресс.

Моча и кал текли по ногам, пачкая колготки.

Мужчина схватил ее за волосы и потащил по земле. Матильда кусала губы, чтобы не завыть от ужаса и отчаяния. Они пересекли участок коридора, пробираясь сквозь пелену поднявшегося в воздух человеческого праха.

Они продвигались по галереям. Убийца волок Матильду за собой, ее тело шуршало по пыльному полу, она била ногами – или ей казалось, что била, открывала рот – но не могла издать ни звука. Она рыдала, стонала, шипела, но была бессильна. Несмотря на жуткую, всепоглощающую боль, Матильда понимала, что тишина – ее главный союзник. Издай она хоть звук, и он убьет ее.

Мужчина замедлил шаг и ослабил хватку, потом снова вцепился ей в волосы, и они начали подниматься по ступенькам. Матильда выгнула спину. Волны боли сбегали от затылка вниз по позвоночнику. Ей казалось, что лицо зажато в смертельных тисках, ноги дергались – тяжелые, залитые мочой, испачканные позорным свидетельством слабости. Она ощущала, как стекает по бедрам омерзительная вонючая жижа.

Все снова остановилось.

Передышка длилась мгновение, но этого оказалось достаточно.

Матильда вывернулась, пытаясь понять, что происходит. Убийца бесшумно прицеливался в расплывавшийся вдали силуэт Анны.

Матильда рванулась вверх, упала на одно колено, открыла рот, чтобы закричать, предупредить...

Слишком поздно: он спустил курок, раздался оглушительный грохот.

Все произошло не так, как он задумал. Силуэт Анны разлетелся на тысячи мелких осколков, пепел взметнулся в воздух и посыпался вниз смертоносными градинами. Убийца закричал, выпустил Матильду, и она покатилась вниз по лестнице.

Падая, она поняла, что произошло. Он выстрелил не в Анну, а в пыльную стеклянную дверь, в которой отражался ее силуэт. Матильда опрокинулась на спину, ударилась затылком и в этот момент осознала невероятный факт: Анна – настоящая Анна, с ног до головы покрытая серым прахом, – сидела на верху стены, держась за проем слухового окна. Она караулила их там, притаившись, как в невесомости, над миром усопших.

В это мгновение Анна напала. Держась левой рукой за одну из ниш, она изо всех сил качнулась вперед. Зажатым в правой руке осколком стекла полоснула мужчину по лицу.

Он вскинул револьвер, Анна выдернула осколок, раздался выстрел, и в следующую секунду она нанесла новый удар, попав противнику в висок. Он снова выстрелил, но пуля ушла в потолок. Анна соскользнула вниз, прижимаясь к стене.

Лоб, виски, рот: Анна наносила один удар за другим. Из лица мужчины хлестала кровь, он зашатался, выронил оружие, судорожно размахивая руками, как будто отбивался от смертоносных пчел.

Анна пошла в последнюю атаку. Она кинулась на убийцу всем своим весом, они покатились по земле, осколок вонзился в правую щеку мужчины, и Анна, надавив из последних сил, распорола ему лицо до челюстной кости.

Матильда пыталась отползти назад, помогая себе локтями. Она истошно кричала, не в силах отвести глаз от жестокой схватки.

Наконец Анна выпустила из рук свое оружие и вскочила на ноги. Мужчина, барахтаясь в серой пыли, пытался вытащить засевшее в глазнице острие. Анна подняла револьвер, ударила умирающего по руке, схватилась за торчавшее из раны горлышко бутылки и одним круговым движением вырвала его – вместе с глазом. Матильда снова попыталась отвести взгляд – и не смогла. Приставив дуло к зияющему отверстию пустой глазницы, Анна спустила курок.

Снова тишина.

И едкий запах пепла.

Опрокинутые урны с искусной резьбой на крышках.

Ярко раскрашенные искусственные цветы.

Тело свалилось на землю в нескольких сантиметрах от Матильды, забрызгав ее кровью, мозгами и осколками костей. Одна рука касалась ее ноги, но у нее не было сил отодвинуться. Сердце билось так редко, что каждый интервал между двумя толчками казался ей последним.

– Нужно уходить. Скоро появятся охранники.

Матильда подняла глаза.

То, что она увидела, резануло ее по сердцу.

Лицо Анны превратилось в камень. Прах усопших покрывал ее лицо, похожее на растрескавшуюся маску с налитыми кровью глазами.

Матильда вспомнила глаз, скатившийся в желоб, и с трудом сдержала рвоту.

Анна держала в руке спортивную сумку – ту, что прятала в тайнике.

Достав пачки долларов и евро, торопливо пересчитала деньги и сложила их назад.

– Этот человек был моим парижским связным, – объяснила она. – Он должен был распределять наркотик по Европе, отвечал за дилерские сети.

Матильда посмотрела на труп. Заметила черный оскал рта и неподвижный, устремленный в потолок глаз. Нужно узнать, как его звали, – в качестве эпитафии.

– Ты знаешь его имя?

– Жан-Луи Шиффер. Бывший легавый.

– Полицейский – твой связник?

Анна не ответила. Она выхватила из сумки паспорт и быстро перелистала его. Матильда не могла отвести взгляд от трупа.

– Вы были... партнерами?

– Он никогда меня не видел, а я знала его в лицо. У нас был опознавательный знак: брошь в виде цветка мака. И пароль: четыре луны.

– Что это означает?

– Забудь. Стоя одним коленом на земле, Анна продолжала поиски. Нашла несколько запасных обойм к автоматическому пистолету. Матильда наблюдала за ней, не веря своим глазам. Лицо Анны напоминало маску из засохшей грязи – ритуальное изображение, вылепленное из глины. В Анне не осталось ничего человеческого.

– Что ты собираешься делать? – спросила Матильда.

Анна выпрямилась, достала из-за пояса оружие, которое нашла в тайнике. Выбросила пустую обойму. Отработанность движений выдавала опытного бойца.

– Уеду. В Париже у меня нет будущего.

– Куда?

Она вставила новую обойму в пистолет.

– В Турцию.

– В Турцию? Но почему? Там они тебя наверняка найдут.

– Они найдут меня, куда бы я ни отправилась. Я должна перекрыть источник.

– Источник?

– Источник ненависти. И мести. Я должна вернуться в Стамбул. Застать их врасплох. Там они меня не ждут.

– Кто такие эти "они"?

– Серые Волки. Рано или поздно они узнают, как выглядит мое новое лицо.

– И что с того? Есть тысяча мест, где можно спрятаться.

– Нет. Раскрыв тайну моего лица, они вычислят, где меня искать.

– Почему?

– Потому что их главарь уже его видел – в совсем другой обстановке.

– Я ничего не понимаю.

– Повторяю: забудь все это! Они станут преследовать меня, пока не сдохнут. Для них это не просто контракт, а дело чести. Я их предала. Нарушила свою клятву.

– Какую клятву? О чем ты?

Анна поставила пистолет на предохранитель и сунула его за пояс.

– Я одна из них. Я Волчица.

У Матильды остановилось дыхание, кровь застыла в жилах. Анна опустилась на колени, схватила Матильду за плечи. Ее лицо было бледным как смерть; когда она заговорила, Матильду почти загипнотизировал розовый, фосфоресцирующий язык.

Этот рот почему-то наводил на мысли о сыром мясе.

– Ты жива – и это уже чудо, – мягко сказала Анна. – Когда все закончится, я тебе напишу. Сообщу имена и детали событий – все. Я хочу, чтобы ты узнала правду, – но с безопасного расстояния. Когда я сделаю то, что должна, зная, что ты в безопасности.

Матильда растерянно молчала. Несколько часов – целую вечность – она защищала эту женщину, как свою плоть и кровь. Она воспринимала ее как дочь, как своего ребенка.

Защищала убийцу.

Существо, сотканное из насилия и жестокости.

В глубине ее тела проснулось отвратительное ощущение. Как будто тина всколыхнулась в вонючем бассейне. Утроба разверзлась, выставив на всеобщее обозрение ее позорную слабость.

В эту секунду Матильда подумала о беременности, и у нее перехватило дыхание.

Этой ночью она произвела на свет чудовище.

Анна поднялась, схватила сумку.

– Я напишу. Клянусь тебе. И все объясню.

Она исчезла в облаке серой пыли.

Матильда стояла неподвижно, глядя в пустой коридор.

Где-то далеко послышался вой сирен.