Елена Живова 1 страница

ВРЕМЕННЫЙ МИР

Входите тесными вратами, потому что широки врата

и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими;

потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их

(Мф. 7, 13-14)

Глава 1. Кафешник

Оставьте их: они - слепые вожди слепых;

а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму

(Мф. 15, 14)

Лето 3*го года от рождества Правителя было жарким и очень сухим. Синоптики говори-ли, что такой засухи не было уже несколько веков.

- Алееооу! – протяжно откликнулась Вероника.

-Ничка, привет! Выходи! – я, аккуратно примагнитившись к окну Вероники, поправила телефон в ухе, ткнула пальцем в табло и зависла.

Вероника жила на 48 этаже. Высоко, но не очень. Хотя для меня и это было высоко. Я по-смотрела вниз, несмотря на то, что Тимофей предупреждал меня, чтобы я этого не делала.

- Не надо лишний раз нервничать, раз боишься высоты! – говорил он, покупая мне лан прошлой весной.

Ланы, миниланы, или, если говорить правильно, минилайнеры, имели самые продвинутые люди. А я, сколько ни ходила к психологам, избавиться от страха перед полетами и всем, что с ними связано, так и не смогла.

Пользоваться ланом просто: достаточно задать нужное направление навигатору, а осталь-ное – дело техники, почти как в допотопных автомобилях. Сложнее с примагничиванием – старинные здания не имеют входных дверей выше первого этажа, а зависать возле окон и сажать пассажира в лан, пользуясь обычными окнами, строжайше запрещено воздушной полицией.

Внизу, как муравьи, мельтешат машины, на которых ездят люди, не имеющие достаточно бонусов для приобретения ланов. Дороги вечно перегружены – кругом, куда ни посмотри, пробки, пробки и пробки, день и ночь, а здесь, в воздухе, ланы спокойно проплывают ми-мо друг друга. Что поделаешь, Москва – один из самых перенаселенных городов на пла-нете. Вообще, минилайнер – замечательное изобретение! Практически никакой опас-ности, а в последнее время очень низкий процент аварий. Потому что ланы попросту не приближаются друг к другу более чем на метр, так как самые современные модели оснащены специальным маневратором с ультразвуковыми «ушами», как у летучей мыши. Этот маневратор вовремя переводит лан в свободную плоскость полета. Выше или ниже, вправо или влево – туда, где есть свободное пространство. Столько возможностей для маневрирования никогда не имел ни один из самых навороченных лексусов. Сейчас от автомобилей престижнейших некогда марок избавляются за несколько бонусов, а старые, но еще работающие машины и вовсе бросают на парковках и тротуарах – люди не хотят платить штрафы за загрязнение воздуха и утилизацию. И бомжи – отшельники, или, как их еще называют, религиозники, из глухих пригородов, выкатывают с обочины никому не нужные неповоротливые автомобили и едут в свою глухую неизвестность...

После пожара, случившегося почти шесть лет назад, город на удивление быстро восстановили, построив современные высотки с дверокнами.

- Аська, включайся, отчаливаем! – Вероника, усевшись рядом, кокетливо поправила ки-слородную маску и, улыбнувшись во весь рот, нажала на пульт, вмонтированный в брас-лет, находившийся на ее изящном запястье. Дверокно захлопнулось, и мой лан, размагни-тившись, полетел в ЦентрОк – к самому классному торговому центру самого крутого го-рода, Москвы.

- Смотри, Аська! – Вероника повертела головой направо, налево и весело засмеялась.

- Классная! – оценила я. Эта маска и вправду шла ей – черная, блестящая, она словно сли-валась с ее узким лицом и огромными голубыми, чуть раскосыми глазами. Вообще, Веро-нике шел черный цвет – к ее смуглому лицу, темно-каштановым волосам, к ее изящным, словно нарисованным бровям.

- Но все равно оставляет следы! Вот везло нашим прабабушкам – жили себе спокойно и горя не знали – ходили по улице, дышали воздухом, как ни в чем не бывало! – Вероника, поморщившись, стянула маску, открыла сумочку и убрала ее.

Достав зеркальце, она потерла щеки и переносицу:

- Ну, вот видишь? – огорченно спросила она. – Здесь две полоски, и тут вмятина! А рек-лама обещала, что она не оставляет следов! Как хорошо, если можно было бы вообще не дышать!

- Не расстраивайся, через десять минут следов от маски не останется. И наши прабабуш-ки, которые носили очки, тоже ходили со следами от них на переносице ровно десять ми-нут и не жужжали, – успокоила я ее.

- Ага, пока не изобрели контактные линзы. Но меня все равно выводят из себя эти вмяти-ны. Когда же придумают такие маски, чтобы никаких следов на лице не оставалось? – недовольно надула губы Вероника.

Примагнитив лан к одному из свободных дверокон торгового центра, мы с Вероникой вскочили в подлетевший неслышно лифт.

В кафешнике было темно и, несмотря на работавшие во всю мощность кондиционеры, накурено. Я поморщилась – почему-то запах сигарет угнетал меня с самого детства.

Все наши уже собрались: Пашка, Сергей с Лелей и Никита сидели на высоких стульях, пили кофе и грызли сухие пирожные.

Судя по куче пустых капсул из-под кофе, они ждали нас уже давно.

- Ну, вы и ползете! Полчаса уже сидим! – недовольно пробурчал Паша.

Сережа с Олей, как всегда, целовались и нас не заметили. Впрочем, они, ненасытные, не замечали никого, кроме друг друга.

- Мой лан со вчерашнего дня ремонтируется, а Аська еле ползет, – сообщила Паше Веро-ника.

- Предательница! Полдня ждала, когда ты освободишься! – обиделась я.

- А что, Вероника, ты снова коряво примагнитилась? – ехидно спросил Никита.

- Нет, я лан на перекраску отдала, теперь хочу голубой! – мечтательно протянула Верони-ка.

- Ну, и что ты хотела рассказать? Зачем нас собрала? – спросил Серега, оторвавшись, на-конец, от Лели.

Оля, улыбнувшись, достала серебристый тюбик с блеском для губ.

- Не мажься, а то у Сереги опять расстройство желудка будет – поглощает твою помаду тоннами! – засмеялся Никита.

- Кончай ржать, Никитос! – Вероника, насупившись, поглядела на него и, вздохнув, сооб-щила:

- Ответили, наконец, на запрос по био!

- Наконец-то! – Паша, присвистнув, отодвинул капсулу с кофе.

Оля выронила помаду, а мне сразу стало ясно, что предчувствия меня не обманули – в по-следнее время, после Дня рождения Лели, Вероника выглядела какой-то невменяемой.

Я знала ее с детства. Мы росли вместе – я, Вероника, Паша, Оля, Сергей и Никита. Никита был самым старшим, его взяли в семью, когда ему было почти пять лет. Трехлетний Паша – следующий, потом появилась я, мне было полтора года. Еще через полгода усыновили четырехлетнего Сережу, потом новорожденных Веронику и Анну, а еще два года спустя, последней, в нашей семье появилась пятимесячная Оленька, улыбчивая и спокойная (все мы ласково называем ее Лелей).

Нашими приемниками, то есть опекунами, были Эльза и Жека, две лесбиянки. Эльзу мы называли мамой, а Жеку – папой. Так требовалось, и мы с этим не спорили.

Конечно, всегда было интересно, кто наши настоящие родители и есть ли у кого-то из нас кровные братья или сестры, но этого знать было не положено.

Знали мы лишь то, что родители каждого из нас были лишены прав ювенальной юстици-ей. Ювенальная юстиция – это организация, защищающая права и интересы детей, обере-гающая их от негативного влияния родителей. родителей. Ведь не каждый, кто родил, мо-жет воспитать ребенка.

Омбудсмены рассказывают, что есть семьи, в которых детям не разрешают иметь телеви-зор, компьютер, не пускают в школу, запрещают курить и даже заставляют поститься и молиться. Жаль, что некоторые люди погрузились в прошлое до такой степени, что не видят радостей жизни современного мира и не позволяют жить по-человечески своим детям.

Сейчас многие дети растут в приемных семьях. Двое людей, живущие в паре, работают родителями. Обычно это лесбиянки или геи, потому что в таких семьях, по понятным причинам, родных детей быть не может.

Приемники у нас были классные, правда, маму Эльзу лучше было не трогать – она посто-янно занималась самосовершенствованием, а вот папа Жека была очень даже добрая. Иногда даже готовила нам яичницу и мазала разбитые колени хлоргексидином.

Мы постоянно находились на пятидневке – сначала в яслях, потом в детском саду, затем в интернате, а на выходные приемники забирали нас домой. Жили мы все вместе, в огромной комнате–студии, потому что мама Эльза страдала клаустрофобией и не могла находиться в маленьких помещениях. Она была художницей, занималась то йогой, то еще чем-то. Везде вечно были раскиданы краски, незаконченные натюрморты, гнилые яблоки, груши, киви, бананы, над которыми всегда кружились мухи – фрукты долго лежали, то по одному, то по нескольку штук, и портились – мама Эльза не разрешала нам их есть.

- Это для натюрморта, – говорила она.

Помню, как однажды в воскресенье, когда папа Жека и мама Эльза спали после вечеринки на огромной, занимающей почти треть комнаты, круглой кровати вместе с гостями, мы с Вероникой (ей тогда только исполнилось четыре года, а мне было уже пять с половиной лет), голодные, наелись желтой краски. Краска, выдавленная на деревянную доску с белилами, была похожа на яичницу, но оказалась невкусной, а нам попало – Эльза оттаскала нас за волосы так, что с тех пор мы не тронули ни одной вещи, не принадлежавшей нам.

То, что нам можно было брать, Эльза складывала в угол за двухъярусную кровать Паши и Никиты – это были ее неудавшиеся натюрморты, на которых нам разрешалось рисовать, облезшие кисточки, засохшие тюбики с остатками краски…

Рисовать я любила и делала это с упоением, сколько себя помню. Самое яркое воспоми-нание – летний день, когда мы гуляли еще без кислородных масок: ослепительно па-лящее солнце, папа Жека, лениво посасывающая пиво из банки, рядом носятся Пашка с Никитой, а я рисую на светло-желтом песке. Помню, тогда я нарисовала домик – странный, с угловатой крышей, и сказала Жеке, что хочу в нем жить. Жека почему-то нахмурилась и спросила, где я видела такой дом. Я ответила, что он мне приснился. Никита подошел, посмотрел на мой рисунок и почему-то заплакал. Потом подбежал Пашка и затоптал домик, а Никита оттолкнул его и стал колотить так неистово, что Жека еле оттащила его от Паши, но истерика Никиты не прекращалась. Пришлось звонить психологу, который посоветовал, не мешкая, вызвать скорую. Никита тогда почти три месяца лежал в санатории с неврозом. Вернулся Ник чрезвычайно подавленным, не похожим на себя – он стал каким-то забитым, неразговорчивым и часто подолгу сидел, ни на что не реагируя.

Я почему-то все время вспоминаю этот дом, иногда пытаюсь нарисовать его, но по-настоящему похоже получилось лишь тогда, на песке, когда мне было три года…

- Ну, не тяни! – Никита, затушив сигарету, с интересом посмотрел на Веронику.

Вероника с загадочным видом достала из сумочки папку с какими-то бумагами и, отодви-нув рукой капсулы с кофе и пакетики с пирожными, аккуратно разложила их на барной стойке.

Мы, касаясь головами друг друга, молча изучали содержимое документов, и я почувство-вала, как дрожь пробежала по спине Никиты, услышала, как всхлипнула Лелька… а по-том буквы поплыли у меня перед глазами и я разрыдалась.

- Не плачь, сестренка! – Никита, одной рукой обнимая меня, другой – Олю, нахмурил брови и задумчиво посмотрел на Веронику.

- Да ладно, Никитос, что за нежности. И что делать будете? – спросил Серега, глядя на Веронику.

- Как – что? А для чего, как вы думаете, я затеяла эту разборку?! Биопредков на эвта-усвоение! Хочу нормальную, свою собственную квартиру! Сколько можно снимать эту конуру с допотопным дверокном! – Вероника, округлив глаза, посмотрела на Серегу.

- Ничка, сразу на усвоение? Может, познакомимся с ними для начала? – Никита, подняв бровь и закусив губу, посмотрел на Веронику.

- Зачем? Что это даст? Лишние сопли? Не хочу! Не вижу смысла! Я предлагаю сразу суд. Не зря же юю забрала нас в свое время у этих маразматиков. Смотрите, разве нормальные люди будут жить в такой глуши? Вот, адрес: N-ский район, Светлов, дом 5. Сколько бонусов за землю получить можно? Говорят, там без масок до сих пор ходят, – Вероника досадливо почесала переносицу и достала зеркало.

- Исчезли следы от маски, не волнуйся … сестричка. Вероника … и я хочу познакомиться с био. А ты, Леля? – я повернулась к сестренке, моей самой младшей, родной сестре Оль-ге.

- Я … я не знаю, – Леля, вопросительно взглянув на Сережу, пожала плечами.

Удивительно было осознавать, что Никита, я, Вероника и Оля – родные люди. Странно, я никогда не чувствовала ни близости, ни особой привязанности к ним, разве что ощущала какую-то смутную ответственность перед Вероникой и Лелей.

Паша и Сергей молчали, глядя на нас. Биомать Паши покончила с собой, когда его, трех-летнего, забрала ювенальная юстиция – эту историю мы узнали в день совершеннолетия Павла, когда он подал запрос.

Каждый выросший в приемной семье имеет право подать запрос, достигнув 21 года, и, как правило, отказов не бывает – омбудсмен дает воспитанникам приемных семей папку с изначальными документами: первое свидетельство о рождении, сведения о биородителях. Информация о биородителях в папке есть непременно, потому как именно биородители оплачивают содержание собственных детей в приемных семьях.

Пособие на Пашу оплачивал его отец, которого Павел нашел и с которым общался.

- Зачем старику на усвоение, он еще здесь пригодится, – рассудил Павел и оказался прав: его биопредок был лауреатом Нобелевской Премии, работал в Лаборатории Усовершенствования и получал неплохие бонусы.

Когда Паша, впервые за много лет после изъятия его из семьи, встретился с отцом и узнал о премии, отец даже пытался рассказать сыну о том, за что его в свое время наградили.

Оказывается, Федор Яковлевич был причастен к разработке биосовместимых наночипов, крохотных капсул, на которых вмещается сигнальная кнопочка, связанная с компьюте-ром в Медицинском Управлении. Самые обеспеченные пациенты поспешили вживить себе такую кнопочку, которая может подать сигнал еще до того, как инфаркт или инсульт в организме начинают набирать обороты. Медицинская компьютерная программа получает уведомление и дает ответный сигнал на дозировку лекарств, которые тоже находятся в этой капсуле вместе с аптечным набором разных самых эффективных средств. Это раньше люди могли умирать во сне от сердечного приступа, а с такой капсулой не только спокойно выспался, но и проснулся уже реанимированным. И только по банковскому счету догадался, что тебя ночью подлечили и рекомендуют пополнить «аптеку» в капсуле.

Рекламную эйфорию первых капсул помнили все. Но Пашин отец говорил, что на самом деле еще старик Фейнман в 1959 году старой эры заявлял примерно так, что «там внизу полным-полно места». «Внизу» – это значит в очень маленьких нанометровых капсулах, в которых работают другие, некие, вроде, квантовые, законы упаковки. Воплощением этой идеи Фейнмана стало превращение многосекционного, по размерам занимающего средний спортзал, компьютера сначала в настольный вариант, потом в блокнотный и, на-конец, уже в современный ПМК (персональный микрокомпьютер), встроенный в браслет. И что самое удивительное, чем меньше становился компьютер, тем больше информации в нем можно было уместить. И только лет 50 спустя американцы начали вплотную работать с наночипами, делая целые лаборатории на чипах lab-on-a-chip. Модницы стали мечтать об умных нанороботах с нанорасческами, которые втирались в голову вместо шампуней и укладывали прическу по заданной программе, пока наноманикюрные до-бавки в ванночках полировали ногти, а нанощетки в растворе для полоскания – зубную эмаль до ослепительного блеска. Нанощетки до сих пор пользуются особой популярно-стью у курильщиков. Реклама сделала свое дело, и любые устройства, включая недоро-гие, но очень изящные браслетики, с вмонтированными многофункциональными нанороботами, которые позволяют получить помощь в трудной ситуации, стали вещью первой необходимости и престижа.

Полгода назад, на Дне рождения Паши, Федор Яковлевич, видимо, перебрав виски, начал рассказывать что-то очень заумное о рецепторах, о сверхбыстром контроле за процес-сами, происходящими на уровне наших рецепторов и обратной связи – тотального, быст-рого и полного воздействия на процессы, происходящие на уровне наших рецепторов. Никого, кроме Никиты, это, конечно, не интересовало. Старик сильно волновался и почему-то просил его простить, но внезапно раскис и прослезился, и мы все, кроме Никиты, слиняли – слушать эту пургу было скучно, биопредок нас сильно загрузил, а мы не отличались сентиментальностью. Поэтому остаток Дня рождения Паши отметили здесь же, в кафешнике. Федор Яковлевич, конечно же, не обиделся, и это радовало – готов старик делиться бонусами, и ладно…

В нашей ситуации Никита, я и Вероника не могли получить информацию о био из-за того, что Лельке еще не исполнился 21 год – оказывается, мы из одной семьи, теперь понятно, почему нам так долго морочили голову и каждый раз отказывали в запросе…

А биородителям строжайше запрещалось искать детей и вступать с ними в контакт. Матери и отцы, нарушившие это правило, подвергались аресту и пожизненному тюремному заключению. Жестко, конечно, но правильно – нечего детям нервы трепать, если не сумел обеспечить своему ребенку нормальную жизнь. Родители Сережи, пытавшиеся выкрасть его, находились в тюрьме уже более 11 лет.

Он ждал, когда Леле исполнится 21 год, и, наконец, дождался – можно жениться.

Браки до 21 года заключать запрещалось. Можно было вместе жить, начиная с 12 лет, но регистрировать отношения законом разрешалось только с 21 года. Видимо, потому, чтобы случайно не поженились брат с сестрой до открытия своей «детской папки». Хотя все равно не понятно: ведь иметь близкие отношения можно, начиная с 12 лет, с кем угодно. Главное – соблюдать технику безопасности. О технике безопасности нам рассказывали еще в начальных классах на уроках валеологии, а если кто-то от теории сразу переходил к практике, не достигая 12 лет, этому, как правило, не препятствовали.

Может это и правильно, ведь ранние браки ни к чему хорошему не приведут. Вот, Сережа с Олей вместе уже почти 8 лет – отношения проверенные, можно и жениться. По крайней мере, Серега ни на кого, кроме Лели, не смотрит, хотя в СМИ и везде, сколько себя пом-ню, с детского сада пропагандируется свободная любовь, поэтому каждый знает, что секс – основа здорового образа жизни.

Мы с Тимошкой вместе почти три года. Откровенно говоря, я вообще не понимаю, зачем выходить замуж. Меня и так все устраивает. Я свободна, он тоже. Правда, иногда меня все же расстраивает его: «Я сегодня не приду, Аська», – сопровождаемое приглушенным хихиканьем какой-нибудь незнакомой мне Тимкиной подруги. Но что делать, моя рев-ность – это пережиток прошлого. Глупо испытывать такие чувства, мы ведь свободные люди. Я, вздохнув, почувствовала что-то похожее на обиду – вот уже три дня Тимофей не приходил ночевать.

- Я против. Я хочу сразу подать на эвтаназию, – Вероника, прервав мои размышления, положила руку на плечо Никиты, а он, откинув длинную челку со лба, отстранился и по-смотрел на нас с Лелей:

- Девчонки, я еду туда завтра. Кто со мной?

- Зачем? Вот придурок! – Вероника, изо всех сил стукнув кулачком по столу, нахмурила брови и посмотрела на Лелю:

- А ты что скажешь?

Леля, в который раз беспомощно взглянув на Серегу, пожала плечами.

- Люлек, решай сама. Ты уже большая девочка, – улыбнулся Сергей и поцеловал невесту в лоб, будто замотанный густыми каштановыми кудряшками.

- Ну, Аська, от тебя я такого не ожидала, не думала, что ты пойдешь против меня! – Веро-ника скривила пухлые губы и покачала головой.

- Ничка, я всю жизнь имела свое собственное мнение относительно чего бы то ни было, просто ты не всегда его замечала, - парировала я.

- Никита, я еду с тобой, – сказала Леля, вставая с Серегиных колен, – во сколько за-едешь?

- В половине пятого утра, а за тобой, – Ник повернулся ко мне, – без пятнадцати пять.

Я кивнула, а Вероника, чертыхнувшись, пожала плечами. Потом с презрением посмотрела на нас, тряхнула своими длинными волосами и резко встала, оттолкнув ногой стул, который чуть не упал.

- Вероника, подожди! – Паша схватил ее за руку, но она, отдернув руку, прошипела:

- Моралисты! Если бы твой био тебе бонусов не подбрасывал, наверняка бы его давно на эвта-усвоение отправил!

Паша, вздохнув, вернулся и, забравшись на высоченный барный стул, взглянул на Ники-ту, сидевшего на низеньком диване, свысока:

- Никитос, зачем тебе это надо? Ясно же, что с твоих ничего не возьмешь – религиозники. Вероника права, разобрались бы с этим делом, и все. Понятно, что делить там особо нечего, – Павел усмехнулся, – но все же, для собственного удовлетворения, надо быстро все обставить и жить спокойно. На мой взгляд...

- Оставь при себе свой взгляд, – перебил Никита, не глядя на Павла.

Прикурив, он кинул Сереге зажигалку.

Несколько минут мы сидели молча. Никита, как всегда, первым нарушил тишину – он был самым старшим.

- До завтра, сестрички, – он одним глотком допил кофе, поставил капсулу на стойку и вышел.

Махнув рукой Нику на прощанье, я тоже было поднялась, но Паша меня остановил:

- Не чудите, ребята. Зачем вам знакомиться со старыми маразматиками? Судя по тому, что они родили столько детей, не сумев воспользоваться техникой безопасности, ясно, что ваши био – больные на всю голову. Продавайте землю государству, она нынче дорогая, и дом. Кстати, какой там может быть дом? Наверняка допотопная развалюха вроде тех, в которых отшельники живут.

Я вздрогнула и посмотрела вниз, на лежащую передо мною салфетку, на которой, как всегда, выводила какие-то каракули. Дом. Я сидела и рисовала дом. Странный дом с тре-угольной крышей.

- Настька, ты меня слышишь? Проснись! – Паша выхватил было рисунок, но я неожидан-но разозлилась, вспомнив, как тогда он стер мой домик, нарисованный на песке, и уда-рила его по руке.

- Ты чего? – изумленно посмотрел на меня Пашка, – Бешеная семейка! Яблоко от яблони недалеко падает!

Серега с Лелькой удивленно смотрели на меня. Их удивление было неподдельным – я всегда была самой невозмутимой и рассудительной в семье, отличалась неконфликтным характером и сохраняла спокойствие, что бы ни происходило.

А происходило в нашей жизни всякое. Однажды мы гуляли на площадке, папа Жека ото-шла за пивом, а трехлетняя Анечка, увидев голубей, клевавших что-то рядом с дорогой, захотела поиграть с ними. Она перелезла через низенький заборчик и оказалась под коле-сами проезжавшей мимо машины.

Тогда Никиту тоже, помню, отправили в психоневрологический санаторий – он рыдал и никак не мог успокоиться, его невозможно было оттащить от Анечки, которая умерла тут же, на месте.

Я никому не рассказывала, что видела белого голубя, улетевшего в небо и помахавшего мне крылом на прощание. Сейчас я думаю, что мне просто показалось, а тогда я была уверена, что Анечка превратилась в голубя, и завидовала ей. Паша наблюдал за всем происходящим молча, лишь изредка тихо всхлипывая. Вероника, которая была слишком мала, чтобы понять, что случилось с ее сестрой-близнецом, лепила куличи, будто ничего не произошло, Леля спала в коляске, а Сережа в тот момент был дома – он, помню, болел.

Как ни странно, случившееся меня не расстроило – Вероника заменила мне Аню: они, такие похожие, казалось, и раньше были одним целым.

Папа Жека еще долго потом была бледной и расстроенной, мама Эльза истерично руга-лась, Сережа и Паша ходили испуганные и притихшие, а я была спокойна, весела и невозмутима.

- Настя у нас железная, – сказала как-то мама Эльза папе Жеке, глядя, как я засовывала глубоко в шкаф Анечкин сарафанчик со словами:

- Он ей больше не нужен.

- Хорошо, есть хоть один человек в семье нормальный, кроме меня, – говорила Эльза.

Эльзу потрясало то, что я без конца рисовала. Когда мне исполнилось шесть, она даже стала покупать мне бумагу для акварели, а в девятилетнем возрасте я заканчивала начатые ею картины – только тогда работы Эльзы начали продаваться. Я еще не подозревала, что талантлива, а Эльза пользуется моими успехами, и очень радовалась, когда она давала мне в руки настоящую кисть, качественные краски и большие холсты.

Сейчас, когда я главный редактор Интернет-журнала «Совершенный Век» (благодаря Тимке, конечно – журнал принадлежит его отцу), я могу позволить себе и кисти, и краски, но по-прежнему рисую на чем попало и чем придется.

Сейчас вообще мало кто рисует руками – все в компьютерных либо на планшетах. Лишь единицы, такие, как я – фанатики, как с восхищением называет меня Тимка и с презрени-ем – Вероника, «пачкают руки», пользуясь первобытной сангиной или гуашью.

Аккуратно сложив салфетку, на которой был изображен странный дом, я положила ее в папку.

- Все, ребята. Лельчик, до завтра! Я полетела.

Серега чмокнул меня на прощание, а Пашка, сузив глаза, помахал пятерней, так и не ото-рвав локтя от стола.

Здорово, что у Ника четырехместный лан! Обычно миниланы двухместные, а этот Никита приобрел по случаю: у его соседей, супружеской пары, изъяли двух малышей, трех и шести лет. Какая-то странная история – выяснили, что детям не делали прививки, а справки, которые мама приносила в садик, оказались поддельными. Непонятно, что за родители? Родители детям должны желать добра, здоровья, а эти не делали детям прививки, видно, ничуть не заботясь о том, что малыши заболеют страшными, неизлечимыми болезнями, от которых раньше умирали и дети, и взрослые: ветрянкой, свинкой, скарлатиной.

Сейчас, конечно, тоже все без конца болеют, но понятно, что проблема – экология. Пред-ставляю, какой бы начался кошмар, если бы прививки отменили – цивилизация тогда бы точно погибла!

В общем, на содержание изъятых детей в приемной семье потребовались деньги (понят-ное дело – кто будет воспитывать чужих детей бесплатно), и Никита купил у них четы-рехместный минилан – теперь он им точно не понадобится. Ведь если у этих родителей появятся еще дети, то и их заберут – такой закон. Не справился с воспитанием – не иметь тебе детей.

Покачав головой, я нажала на пульт. Лан пискнул, и дверокно открылось. Я натянула маску и запрыгнула в аппарат. Эх, нет настроения гулять по торговому центру без Вероники. Может, зря я так? Зачем они мне – эти био?

Глава 2. Биопредки

Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел.

Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое;

а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир

(Ин. 15, 18-19)

Жила я на третьем этаже, но для меня и это было высоко: терпеть не могу высоту! Все дверокна нашего дома были обмагничены миниланами. Мне не очень нравился этот дом, но Тимка настоял – пришлось снять квартиру здесь. До редакции лететь пять минут – очень удобно. Я посмотрела в окно. Чуть левее сияли ярче солнца купола храма Христа Спасителя.

В школе рассказывали, что на этом месте раньше был замечательный бассейн под откры-тым небом. Потом зачем-то его засыпали и построили эту церковь. Еще недавно храмы строились, реставрировались, восстанавливались, непонятно зачем. Для чего возвращать-ся в дремучее прошлое? Люди, жившие в то время, похоже, не хотели прогресса и разви-тия, не давали жить по-человечески собственным детям. Хорошо, что появилась ювеналь-ная юстиция, и у детей наступила новая жизнь: они стали полноправными членами обще-ства.

За что, интересно, нас забрали у био? Завтра узнаем. Приедем и спросим. И, что самое интересное, для чего надо было рожать еще детей, если Никиту у них отобрали? Ведь понятно, что родителями им уже не быть!

- Все-таки интересно посмотреть на них, – сказала я самой себе и пошла в компьютер-ную.

Компьютерной называется круглая пластиковая кабинка, с удобным креслом, вентиляцией и огромным – невозможно охватить взглядом – экраном, переходящим в сенсорную панель внизу. В компьютерной работалось гораздо удобнее и плодотворней, чем за обычным, допотопным компьютером. Я будто бы находилась внутри монитора и управляла виртуальным миром движениями кончиков пальцев.

В наше время огромное количество людей буквально сошли с ума – они не вылезают из компьютерных, общаясь с друг другом, с виртуальными персонажами – различными эко-программами: виртуальными людьми, монстрами и тому подобными, развлекаясь дни и ночи напролет. У всех есть по несколько клонов, и неясно, с кем ты общаешься – с чело-веком, одним из его клонов или с какой-нибудь эко-программой.

Мне лично этого не понять. Я сделаю свое дело и ухожу. Вообще, как человек может си-деть круглые сутки и управлять иллюзиями? Помню, когда я училась в двенадцатом клас-се, в нашей школе два мальчика умерли, сидя в компьютерных. Наверное, детей в компь-ютерные пускать все-таки нельзя. Они совсем теряют ощущение реальности. А с другой стороны, так можно дорассуждаться и до предрассудков – нельзя детям пить пиво, курить, жить вместе и так далее.

Рассмеявшись, я запустила программу и принялась за работу. Номер надо сдать послезав-тра, но завтра, как выяснилось, поработать мне не удастся, поэтому все надо закончить сегодня.

Через пять часов (надо же, в компьютерной теряешь счет времени, не чувствуешь ни го-лода, ни жажды!) я, обессиленная, с покрасневшими, слезящимися глазами и трясущимися руками, вышла из компьютерной. Все-таки нагрузка на нервную систему огромная, наверное, скоро в киборга превращусь – усмехнулась я и поняла, что пора бы немного перекусить.