И что значат все эти завитушки? Что они друг другу говорят?

Если бы я знал, я бы составил словарь. Эти вопросы меня тоже страшно интересуют. Жаль

вот, визу не дают, нет возможности заниматься. Разная информация передаётся. Я, например,

нашел, что родители, когда волчат подзывают к добыче на большом расстоянии, воем объясняют,

как идти. Есть вой для собирания стаи, когда группа разбредается и волк скучает. Этот звук легко

отличить: он такую тоску наводит, душу выворачивает. Честно говоря, много всяких взглядов на

эту тему, но пока понятного мало. Есть такой Сан Саныч Никольский в Москве, он лучше всё это

знает, его спросите.

И два года вы с ними сидели безвылазно?

Нет, когда месяца три просидишь в лесу, душа человеческого общения требует. Иногда я

возвращался в Тбилиси на несколько дней, дольше нельзя было, чтобы не отвыкли.

Вы сказали, у вас уже дети были?

Да, были маленькие дети. Дети в квартире с волками выросли, это был целый тарарам.

Вообще я был такой белой вороной, потому что все нормальные зоологи занимались животными,

которых можно есть. «Как заниматься зверем, которого есть нельзя? Занялся бы оленем!» Они

были уверены, что я на своих волках деньги всё-таки зарабатываю: убиваю их, сдаю шкуры. Не

могли эти люди так не думать: зарплата была сто сорок рублей, а за волка премию давали

пятьдесят. Обязательно кто-нибудь насылал фининспекторов: куда волчат дел? Они же часто

гибнут. Я говорю: похоронил. Ну как они могли поверить, что я похоронил такие деньги?

Приходилось идти туда, выкапывать этих несчастных, уже разложившихся, хоть шерсть найти. А

я по-разному деньги зарабатывал: чеканкой занимался, ювелирные украшения делал, по

мельхиору, серебру, продавал исподтишка, автомехаником работал. Зарплаты не хватало, конечно,

чтоб экспериментально работать с ручными животными, мясом же надо кормить. Но что я мог

сделать? Непреодолимое желание было этим заниматься.

А с волчьей семьёй чем дело кончилось?

Там же нельзя было навечно поселиться, я-то с удовольствием, но нельзя было. А через год я

вернулся — и оказалось, что перед этим там истребили пятьдесят четыре волка, включая моих.

Это было очень тяжело… И после этого заповедник наполнился одичавшими собаками, потому

что некому было держать границы. Потом я приручал к себе других, ещё пять семей у меня было,

но та оказалась для меня самой важной.