Мифологическое начала постчеловеческого

Постчеловеческое часто ассоциируется/идентифицируется «трансгуманистическим», но используются и многие другие слова и выражения. Необходимое решение проблемы общего терминологического обозначения радикальных трансформационных теорий и практик идет от всестороннего обсуждения известных предложений к доказательному выводу, к которому, предположительно, будет склоняться научное и культурное сообщество.

Может ли «трансгуманизм» быть родовым наименованием множества радикальных трансформаций? Основа положительного ответа – современная известность и значимость трансгуманистического движения. Важно также отметить, что слово «трансгуманизм» имеет глубокие исторические корни. Д. Хаксли специально ввел этот неологизм для отражения постчеловеческого выхода за пределы человека («the human species can … transcend itself … We need a name for this new belief. Perhaps transhumanism will serve» [196, p 17]). Слово близкое «трансгуманизму» встречается у Данте Алигьери в «Божественной комедии»: «трансгуманизация» («transhumanized») есть видимое через блаженные грезы будущее человека («word «transhumanized» to describe what happens to humans through a «beatific vision» [203]). «Трансчеловек» использовался в научно-фантастическом рассказе Д. Бродерика «Выращивание» (1976). «Трансгуманизм» – учитывая знаковую для трансгуманистов фигуру гуманиста Пико делла Мирандолы с его идеями принципиальной открытости человека к новому – прекрасно совмещает в концепции трансгуманистов трансформационные идеи с их глубоко личностным, гуманистическим смыслом. «Трансгуманизм» вполне обоснованно претендует на роль родового обозначения всех теорий и практик радикальных преобразований человека. Но следующие критические аргументы выглядят сравнительно более весомыми.

Современная значимость трансгуманизма не гарантированна в будущем и не отменяет другие не менее значимые традиции (русский космизм). Входящие в неологизм «трансгуманизм» «транс» и «гуманизм» могут затруднить общее понимание обозначаемого ими феномена. Для многих россиян «транс» соотносится не с английским значением «trans» – «за; по ту сторону; через; пере», а с сомнамбулическим, мистическим состоянием – «впал в транс». «Трансгуманистическое» использование «гуманизма» многими специалистами воспринимается как вызывающий агрессивный акт (аналогично оценивается «новый гуманизм», «ньюгуманизм», «постгуманизм», «постгуманистика», «критический гуманизм» и др.) Также отметим, что трансгуманистическое объединение «transhumanism» Д. Хаксли и гуманизма Пико делла Мирандолы не совсем корректно. «Humanism» в «transhumanism» Д. Хаксли имеет в виду не «возрожденческий гуманизм», а «человеческий род» («human species»). В точном переводе неологизм «transhumanism» Д. Хаксли означает «концепцию возможности выхода человечества за пределы данной сейчас природной основы человечества».

Подчеркивая, что главное в человеке не тело, а дух, знание, культура («искусство выше естества»), для обозначения трансформативных концепций используют слово «культуроцентризм» (А.П. Назаретян). Но без дополнительных разъяснений это наименование не очевидно, что ставит под сомнение его широкое распространение. Изначально провокационны все предложения, исходящие из объединения людей с гипотетическими постлюдьми, например, «гуманология» (humanology), суть которой в «расширении понятия «человеческого», «которое переходит на всю совокупность сотворенного человеком, даже на то, где он кончается как биологический организм и активный субъект» [182, с. 93]. В известном романе А. и Б. Стругацких «Волны гасят ветер» (1985-1986) «набрасываются» различные варианты обозначения людей, которые с помощью новых технологий перестали быть людьми. Достойно оценивая предложенные там термины «люден» и «метагом», отметим следующее. «Люден» – анаграмма «нелюд/нелюдь» – излишне негативен и эмоционален. «Метагом» составлен из двух важных для существа дела основ: «гом» – хомо, гомо, человек, и «мета» – греческое «за» (ср., «мета-физика»). Метагом прямо указывает на суть происходящего, без ценностных коннотаций. Но от этого слова трудно выйти на название идеологии («метагомизм» неблагозвучно и непонятно).

Поскольку бессмертие можно считать фокусной целью радикальных взглядов на будущее человека, то «практическое бессмертие человека», «научная иммортология», «иммортология» (И.В. Вишев) вполне могут претендовать на роль родовых понятий. Продуктивно выглядит использование противопоставления между «естественным» и «искусственным» (В.А. Кутырев). В специальной литературе и социальной практике постоянно возникают новые предложения в этой области: «трансформативная антропология» (С.С. Хоружий), «деантропологизация человека» (П.С. Гуревич), «неочеловечество», «metaman», «трансформативные теории и практики» и др. Все указанные предложения можно оценивать отдельно, но общее количество материала уже позволяет выходить на итоговые обобщающие решения.

В основном предлагаемые термины пытаются совместить два типа слов (представлений). Одни из них отражают сам момент перехода, новизны: «нео», «сверх», «trans», «супра»; другие – некую судьбоносную характеристику прошлого: «гуманизм», «хомо», «man». Среди всех используемых здесь наименований наиболее точным является слово «постчеловек» и производные от него. В отечественной мысли «постчеловеческое» стали использовать с 1980-х гг. [78]. «Постчеловеческое» предложение доказывается следующим. «Постчеловеческое» уже достаточно распространено в культуре и широко используется специалистами в разбираемом нами смысле. «Постчеловеческое», «постчеловек» – быстрее и понятнее других отражает суть стремления достичь качественной модификации человека, сделать из человека другое качественное существо. Приставка «пост» настолько часто используется в современной культуре для характеристики качественной новизны, что слова с «пост» могут восприниматься вполне объективно, вне эгоистических пристрастий и обвинений,

Родовой, объединительный характер «постчеловеческого» сразу же ставит общие задачи. Первая их них – обеспечить соответствующее, общее историко-философского вступления в постчеловеческую проблематику. Учитывая сложность и объемность встающих здесь проблем, вряд ли стоит стремиться к их полному исчерпыванию, но уже можно и нужно обеспечить целостное понимание постчеловеческой истории. Это достигается через выделение основных исторических этапов, направлений развития, множеств постчеловеческих представлений, и содержательного анализа последних.

Цель выделения «исторических этапов развития постчеловеческих представлений» в том, чтобы привязать/соотнести постчеловеческую проблематику с известными общеисторическими концепциями, обеспечивающими самое общее историческое видение постчеловеческого. Целесообразно выделить два этапа развития постчеловеческих представлений: дотехногенный и техногенный. Главное внимание, конечно, должно быть уделено техногенному этапу, но начинать следует с представления постчеловеческих аспектов и феноменов в мифологии, дающих исходное историческое знание постчеловеческого.

Цель выделения «исторических направлений развития постчеловеческих представлений» в выведении основных традиций понимания и подходов к постчеловеческому. Анализ выделяет два подобных направления. Первое – сциентистско-техногенное, нацеленное на практическое достижение постчеловеческих целей. Второе направление связано с феноменом отражения постчеловеческой проблематики в искусстве. Отметим, что практикуемое теоретиками не очень серьезное отношение к постчеловеческой теме в искусстве выступает одной из серьезных причин поверхностного знания постчеловеческого.

Цель выделения «исторических (историко-идеологических) множеств постчеловеческих представлений» заключается в получении последних крупных блоков постчеловеческих феноменов и выход на общее системное видение ситуации, что позволяет начинать разрабатывать основополагающее историко-философское вступление в постчеловеческое. Здесь, прежде всего, выделяются известные трансгуманизм и русский космизм, которые вместе исчерпывают основную проблематику сциентистско-техногенного направления развития постчеловеческих представлений. Мифологический этап и художественное направление развития постчеловеческих представлений также предстают как специфические историко-идеологические множества постчеловеческих представлений. Получаемое в данном случае формальное сходство, равенство всех указанных множеств постчеловеческого позволяет охватить единым, сравнительным взглядом все самое важное в прошлом, настоящем и максимально видимом будущем постчеловеческого. На основе всего этого, учитывая предельную серьезность ситуации с постчеловеческим, историко-философское введение в постчеловеческое требует обратиться к самим истокам, историческим началам человеческой духовной жизни, к мифологическим представлениям.

В мифологии (в мифологии и религии или ранней религии) можно найти достаточно много близких постчеловеческой идеологии идей и образов. Во множестве мифов в постчеловеческом духе трактуется проблема смерти и бессмертия: отсутствие смерти в начале времен; случайное (ошибочное, нежелательное) появление смерти (мифы о ложной вести); борьба со смертью (миф о Сизифе), нацеленные поиски бессмертия (миф о Гильгамеше), положительное восприятие бессмертия в райском, потустороннем мире (Елисейские поля, Аваллон); награда бессмертием за праведную жизнь (Рай). Само представление о блаженных, бессмертных богах фактически славило вечную жизнь и негативно характеризовало смерть. Повсеместно распространенные мифы об умирающем боге лишало смерть ее самостоятельного, окончательного характера, превращая смерть в момент жизни (смерть становится аналогом сна, который своим спокойствием, отсутствием активности не отрицает, а дополняет жизнь).

Известный антропоморфизм мифологических представлений снимает противопоставление одушевленного и неодушевленного, делает окружающий мир единым живым целым. Красноречивыми примерами подобного выступает известные метаморфозы, превращения культурных героев в реалии ландшафта, космоса (созвездие Андромеды). В рамках тотемизма предполагается возможность перехода людей в животных и обратные превращения, оборотничество. Примером глобальности подобного космического единства называют античного морского бога Протея, который мог превращаться во все, что угодно. Постчеловеческие представления об отсутствии принципиальной разницы между традиционным, биологическим человеком и разумным, кибернетическим механизмом в определенной степени сочетаемы с указанными мифологическими идеями.

Известную мысль о том, что люди творят богов по своему образу и подобию, нужно понимать и в том смысле, что в образе богов выражены идеалы людей, их желания, образы идеального существования. Мифологические боги соотносимы с предполагаемыми постлюдьми. Безграничные возможности богов (молнии в руках Зевса), волшебные средства героев (шапка-невидимка, сандалии с крыльями, волшебная сумка Персея), блаженство жизни гипербореев превосходят возможности, средства и жизнь обычных людей. Аналогично, средства и качество жизни постлюдей – согласно многим постчеловеческим апологетическим взглядам – будут превосходить всё имеющееся у современных людей. В целом, оправданность постчеловеческой трактовки древних богов позволяет говорить о том, что постчеловеческие ожидания присутствуют в самом эпицентре мифологического мировоззрения – в мифах о богах.

Предположим, что дальнейшие исследования будут находить новые пересечения, взаимосвязи между мифологией и постчеловеческой теорией и практикой. Ожидаем параллелизм между объединенными мифологическими образами людей и животных (кентавр, сфинкс) и современными научными гибридами и химерами [72]. Весьма перспективны психологические трактовки мифологических представлений в постчеловеческом ключе, на основе переосмысления известного опыта Ф. Ницше, В. Вундта, З. Фрейда, К.Г. Юнга; идеи А.Ф. Лосева о том, что «миф есть в словах данная чудесная личностная история». К примеру, постчеловеческий интерес сразу определяет только человеческий выбор обычно анализируемых архетипов (Младенец, Дева, Мать, Возрождение, Дух, Трикстер), поскольку также серьезно не исследуется и не представлен постчеловечески перспективный миф/архетип Пигмалиона и Галатеи. В целом, сторонники постчеловеческого будут настаивать на том, что уже в мифах выражена «жажда постчеловеческого».

Собирая полученный материал об историко-идеологическом множестве мифологических постчеловеческих представлений в итоговый вывод, укажем следующее. Анализ не привел к утверждению, что мифология подтверждает постчеловеческие взгляды, а только к тому, что в мифологии можно найти идеи, созвучные постчеловеческой идеологии, или которые могут быть идентифицированы как проявление постчеловеческих желаний. Априорно, в мифологии можно найти противоположные, отвергающие постчеловеческие ценности идеи. Сейчас, когда нас интересует именно постчеловеческая идеология, мы не актуализируем противоположные взгляды. В подобных условиях целесообразно упомянуть об известной оппозиционности дописьменных обществ, отмечаемой К. Леви-Стросом. Насколько значимой остается постчеловеческая проблематика в мифологии, учитывая последнюю возможность? Указанная оппозиционность носит предельно абстрактный характер – она не доказана. Основательное, содержательное исследование тематики постчеловеческого в мифологии вполне способно убедить большинство специалистов и людей в верности своей трактовки. И это будут стремиться делать, поскольку в идеологическом плане очень значимо соотнести свои идеи с тысячелетними чаяниями людей: «Есть идеи особого рода, чей возраст равен возрасту человечества, они записаны в нашей генетической памяти, наряду с самыми древними инстинктами … к таким идеям относятся стремление научиться летать и мечта о победе над смертью» [128, с. 3]. Не исключено, что именно такого рода работы сыграют роль решающих аргументов в тактических и стратегических победах постчеловеческой идеологии.

Анализ постчеловеческой проблематики в мифологии позволяет теоретически корректно приступить к отражению специфики появившихся потом, следующих из мифологии сциентистко-техногенного и художественного направлений развития постчеловеческих представлений. Отталкиваясь от мифологии, образом сциентистско-техногенного направления развития постчеловеческих представлений могут быть Гильгамеш – герой древнейшей мифологии, известный своими поисками бессмертия, и Дедал – человек (не бог/титан, как Прометей), своими руками создавший известнейшие технические, искусственные устройства. Поиск образа художественного направления развития постчеловеческих представлений остановился на легендарном Орфее. Отсюда дальнейшее расширение современного историко-философского анализа постчеловеческих представлений есть исследование постчеловеческих «линии Гильгамеша-Дедала» и «линии Орфея» в их специфике, тенденциях, системном единстве.