Прогнозирования постчеловеческого

Одно дело, если постчеловеческое в далекой туманной перспективе, другое – в повестке дня (последнее может вызвать настроение «Меланхолии» Ларса фон Триера). Это требует тщательного рассмотрения проблемы времени возможного появления постчеловеческого как полноценного феномена.

Потребность прогнозирования характерна для живого: жизнь как форма опережающего отражения (А.П. Анохин); психика как форма ориентировочной деятельности (П.Я. Гальперин). Среди первых письменных свидетельств человечества – глиняных табличек Месопотамии – найдены астрологические предсказания. В античности огромную роль играли дельфийский оракул, римские авгуры. С приходом христианства в мир пришел вектор направленности к небывалому событию – второму пришествию Христа и Страшному суду. Стремление узнать время последнего привело к многочисленным трактовкам «Откровения Иоанна Богослова». Идущий с эпохи Возрождения и Нового времени импульс новизны и изменений к ХХ в. сделал феномен прогнозирования рутинной формой общественной жизни. Любая крупная организация имеет отдел планирования. Оформляется футурология, прогностика, наука о будущем. Очевидное в ХХ в. нарастание скорости изменений и их качественная природа делает прогностику актуальнейшим направлением научного поиска [33].

Степень доверия к прогнозированию будущего (что, по определению, не может быть строго доказано) функция многих слагаемых. Одно из важнейших – критическое размежевание с ненаучными предсказаниями. К примеру, нужно указывать, что многие якобы успешные прогнозы за рамками научного подхода нельзя считать собственно прогнозами, поскольку они делались не в прошлом, а в настоящем. Последнее связано с тем, что многие древние прогнозы даны так непонятно (символично), что их можно трактовать, в принципе, как угодно, т.е. иметь возможность подгонять под только что свершившееся.

Прогностика не может стать научной без строго определения объекта и предмета своего анализа, специфических методов исследования и без выполнения всех других требований, предъявляемых к современным научным теориям. Но, в конечном счете, главное в научной прогностике – это конечный результат, количество и качество полученных прогнозов. Вопрос успешности научных прогнозов не следует мыслить в резко дихотомической форме – «да» или «нет». Прогнозы давались в разные исторические времена и о постоянно изменяющемся обществе; объект научной прогностики – объект постнеклассической науки. В данном случае итоговые выводы должны выражаться в гораздо более сложной, смягченной форме. В русле этого понимания представим сначала материал критики возможности познания будущего.

В специальной литературе найдем немало скептических высказываний по поводу возможностей научной прогностики. Одним из постоянных объектов критики выступает прогностическая деятельность Римского клуба. Как известно, предельный пессимизм первого доклада Римского клуба, «Пределы роста» Д. Медоуза (1972), не подтверждается. В принципе, так же оцениваются и другие доклады Римского клуба в их конкретных предсказаниях, когда дело не касается общих тенденций (рост народонаселения, загрязнения окружающей среды и др.). Критики возможности адекватного научного прогнозирования всегда найдут конкретные неудачные примеры. Достаточно многих подобных случаев в научной фантастике: «самолет» Ж. Верна имеет открытую площадку, где гуляют люди при полете со скоростью 240 км/ч; А. Азимов не видел необходимости создания ЭВМ все большей и большей мощности, его персонажам для научной работы вполне достаточно ручки и бумаги: расчеты новых моделей роботов совершаются буквально на коленке. Классической проблемой прогностики указывается непреодолимая некритическая экстраполяция настоящего в будущее, известным примером чего является прогноз середины XIX в. – на основании быстрого роста конных экипажей в Париже – согласно которому, конский навоз должен завалить одноэтажные городские дома по самые крыши.

Положительное решение вопроса возможности успешного прогнозирования не отрицает указанные факты. Но здесь они начинают положительно уточняться, рассматриваясь в более широком контексте. К примеру, «неудачи» прогнозирования Римского клуба могут быть прямым следствием его успешной профессиональной деятельности. Первый прогноз Римского клуба говорил о возможности глобальной катастрофы. Люди услышали тревожную весть и изменили ситуацию к лучшему. Отмечают также, что можно привести достаточно много примеров успешных прогнозов. Научно-технические идеи Ф. Бэкона и намеченный им путь общественного развития путь, в целом, соответствуют современности. Отмечают большой прогностический потенциал многих произведений научной фантастики (Ж. Верн, А. Азимов и др.). В целом, успешным можно назвать научно-технический прогноз на сто предстоящих лет, до 2070 г., данный в работе А. Кларка «Черты будущего».

Процент осуществляемости в техногенной области предсказания выше, чем в других областях прогнозирования. Э. Дрекслер разъясняет ситуацию различием научного и технического прогнозирования. «Предсказание нового научного знания логически невозможно, потому что не имеет смысла заявлять, что ты уже знаешь факты, которые ты узнаешь лишь в будущем»: И. Ньютон не может предсказать теорию А. Эйнштейна. Отсюда, по Э. Дрекслеру, общий настрой ученых – все высказывания о будущем расценивать как «спекулятивные». Это позволяет ученым концентрироваться только на тех идеях, которые могут быть проверены существующими средствами, что отрицательно влияет на стремление предсказать будущее со стороны инженеров. А у инженеров нет подобных ограничений. Инженеры вполне могли разрабатывать модели космических ракет задолго до начала космической эры, до того, как это стало щедро оплачивать государство [54]. Понимание данного факта последний аргумент возможности получения сравнительно надежных знаний об общей технологической скорости движения к обеспечению постчеловеческого будущего.

Оценка времени наступления постчеловеческого будущего резко разнится. Акцент на то, как много еще нужно сделать высоким технологиям – служит основой представлений о «туманной близости постчеловеческого общества». Опора на реальные достижения и реальную скорость техногенного развития выступает базисом представлений о самом ближайшем времени наступления постчеловеческого. Основой доказательства последнего служит так называемый закон Мура, точнее, его критическое соотнесение и расширение на всю область передовых технологий (технологии, которые не описываются законом Мура, не есть передовые технологии).

Г. Мур – один из основателей компании Intel – в 1965 г. высказал идею о том, что количество элементов/компонентов в микросхемах будет ежегодно удваиваться и к 1975 г. увеличится до 65 тыс. [197]. В 1975 г., подтверждая свой прогноз, Г. Мур продемонстрировал созданный фирмой Интел 16-килобитный чип памяти, состоящий из более чем 64 тыс. компонентов [198]. Нарастающая сложность создания более совершенных микросхем несколько тормозила появления новых моделей, и Г. Мур скорректировал свой прогноз на будущее: количество транзисторов в микросхемах с 1980-х гг. будет удваиваться каждые полтора-два года. В 1980 г. известный информатик К. Мид дал этому прогнозу название «закон Мура». На официальном сайте Интел можно прочитать следующую современную формулировку закона Мура: «количество транзисторов в микросхемах будет удваиваться каждые два года».

Закон Мура широко известен и интенсивно обсуждается. Немногочисленные принципиальные критики указывают на ряд слабых мест этого закона (проблематичная эквивалентность идей Мура в статьях 1965 и 1975 гг. и других выступлениях; сомнительность точной идентификации времени появления микропроцессоров и др. [200; 133]). Но в целом считается, что закон (эмпирическое обобщение) подтверждается. Часть специалистов исходит из того, что вскоре закон перестанет действовать, поскольку просто наступит предел уменьшения микросхем (при ширине дорожки чипа в 50-40 нм появятся непреодолимые квантомеханические помехи: электроны начнут пробивать переходы в транзисторе за счет туннельного эффекта). Другая часть специалистов идет по пути принципиального обогащения, уточнения закона Мура: непрерывное улучшение технологических характеристик в области изготовления интегральных схем (Ассоциация полупроводниковой промышленности США, 1997); удваивание производительность процессоров каждые полтора года (Д. Хаус, 1975). Видна тенденция найти некую интегральную характеристику качественного развития в компьютерной, техногенной сфере. В итоге, закон Мура может звучать так: прогрессивное развитие передовых технологий происходит по экспоненте (увеличивается, в целом, в два раза в два года).

Постчеловеческие перспективы раскрываются законом Мура в следующих трех планах. Во-первых, закон Мура еще раз подчеркивает специфику постчеловеческих технологий как именно постчеловеческих. В 2007 г. Г. Мур привел сравнение темпов развития микропроцессоров и гражданской авиации. Если бы авиация развивалась такими же темпами, как и индустрия микропроцессоров, то современный аналог «Боинга-747», выпущенный в том же году, что и процессор Intel 4004, сегодня должен был брать на борт 118 млн человек и производить их высадку каждые 13 миллисекунд. Технологии «Боинга» – это технологии, остающиеся в прошлом, привязанные к человеческому телу. Постчеловеческие технологии не знают этих ограничений. Экспоненциальный темп развития демонстрируют: знания генома человека; продолжительности жизни человека; миниатюризация.

Во-вторых, закон Мура заставляет обостренно воспринимать сам факт экспоненциального развития, опасности/неадекватности того, что мы «воспринимаем будущее из наших медленных времен» (Э. Дрекслер). Здесь начинают собираться все прошлые знания об экспоненте (экспонентное заполнение шахматной доски хлебными зернами) и новые примеры и образы. Сингулярность – «гипотетический момента в будущем, когда технологическое развитие будет таким стремительным, что график технологического прогресса станет практически вертикальным» [27].

В-третьих, закон Мура практически сразу выводит на постчеловеческие достижения. С точки зрения Г. Моравика и Н. Бострома, темпы развития компьютеров ведут к появлению искусственного интеллекта. После обсуждения закона Мура Р. Курцейль заявляет, что технологии из фильма «Матрица» «станут частью реальности в ближайшие тридцать-сорок лет», а «когда мы доберемся до 2050 года, основная часть нашего мышления … будет иметь небиологический характер» [77, с 219, 233]. В целом, постчеловеческое будущее возможно в ближайшие пятьдесят-сто лет. Заметим, кстати, что, например, Р. Курцвейль предельно серьезно ждет ближайшего постчеловеческого будущего, несущего индивидуальное бессмертие. Чтобы максимально комфортно обрести последнее, Р. Курцвейль ежедневно принимает специальный комплекс витаминов (180-200 пилюль), за чем внимательное следит специальный человек, а один день в неделю Р. Курцвейль проводит в медицинской клинике, где его здоровье находится под постоянным наблюдением врачей [204].

Насколько в условиях принципиально неопределенного будущего, учитывая возможность небывалого в истории человечества качественного прорыва, можно всерьез относиться к указанным временным срокам возможного наступления постчеловеческого? Объективная неоднозначность данных о технологическом уровне современности провоцирует уйти от однозначного выбора или стремиться к той или иной форме примирения противоположностей. Но серьезность проблемы не позволяет этого делать. Фундаментальность проблемы актуализирует известный выбор Б. Паскаля. Согласно французскому философу, существование или не существование бога равновероятностные события, но, учитывая грандиозность отрицательных следствий в случае отрицания бога, когда он на самом деле существует (вечные муки в Аду), заставляет из двух вроде равновероятностных возможностей выбирать бытие Бога. По аналогии, нужно считать скорую возможность появления постчеловеческого более вероятным событием. По крайней мере, ошибка в этом случае будет менее катастрофична, чем ошибка в случае отрицания подобной возможности; в последнем случае закрывается возможность понимания и влияния на будущее, открытое к завершению человеческой истории (будущего) вообще.