2015-06-24
941
"В ночной тьме, среди мрака, скрывающего от нас далекую древность,— читаем мы в «Новой науке»,— вспыхивает вдруг тот вечный неугасимый свет, свет истины неоспоримой, что этот гражданский мир создан людьми, и они могут, поскольку должны, найти его начала в превращениях самого разума человеческого". Таким образом, человек и только он — герой истории. Но каковы же черты ее узнаваемости и как она меняет человека?
Прежде всего, следует напомнить, что человек — существо общительное. Его социальность не благоприобретенная, а врожденная черта. Движимый страстями и эгоистическими целями, человек, если бы мог, жил один. Тем не менее, хотя совместная жизнь требует обуздания страстей, люди все же объединились. Это значит, что социальное измерение жизни вошло в природу человека, и мы можем даже определить его как "социальное животное". Помимо того, он еще и свободен. "Человеческая воля по природе своей самое неопределенное, в ней человек находит себя и определяет с помощью здравого смысла, представлений о насущности и полезности, этих двух источников естественного права народов". Вместо
|
|
|
==442
судьбы стоиков и случая эпикурейцев, Вико делает центральным понятие воли. История вовсе не продукт космической необходимости или чистой случайности. Ни то, ни другое не объясняют исторической поступи. Она такова, какой ее желали люди, впрочем, в рамках имевшихся в их распоряжении условии и подручных средств. Человеческая воля неопределенна по природе, и лишь в действии проявляет себя, обретая очертания.
Теперь мы видим некоторое противоречие с другим тезисом. "Этот мир, без сомнения, рожден разумом, во всем отличным и превосходящим по целям человеческий разум и его намерения". Несмотря на это. Вико утверждает: "Все, что ни делается, делается разумными лицами, и на основе выбора, вовсе не случайно, с постоянством". Чтобы понять это несоответствие, необходимо иметь в виду теорию гетерогенности целей, всякий раз уточняя отношение между людьми и институтами, ими созданными, но влияющими, в свою очередь, на людей. "В животном состоянии,— пишет Вико,— человек любит себя и все, что его сохраняет — жену, детей, обиталище", — собственно, все эти эгоистические интересы преследуются вполне сознательно. Живущий обособленно холит и лелеет свой покой, но вождь племени заботится уже об интересах клана. Такое смещение в психологии объясняется разными включениями в системы социальных связей. Невозможность обладания всеми благами толкает человека к желанию должного. Представление о собственном интересе определено его окружением, институтами. Это причина, по которой его действия, предпринятые в личных, казалось бы, целях, продвигают к другим, сверхличным целям. Получается, что человек создает институты, а те, в свою очередь, меняют создавшего их человека. И это тот самый путь, на котором утверждаются скрытые потенциальные возможности, — идеальные семена, о чем человек, сквозь которого они прорастают, поначалу и не подозревает. История созревает не вопреки человеку, просто она углубляется в те его потребности, которые как бы написаны у него на роду, делая именно их предметом его неусыпных бдений.
|
|
|
Понятно теперь, что невозможно понять установления без глубокого знания человеческой натуры, и наоборот. Человек меняется во времени и вместе с ним, будучи его продуктом. Но и сама человеческая мысль меняет постепенно человеческую природу, развивая ее. Так, матримониальный институт научил дикого человека удовлетворять свои страсти по новому, а его природа обогатилась чувством любви, возможно, новым эмоциональным состоянием. Это последнее становится полюсом других настроений — чувства собственности, например, и рожденных на его потребу институтов. Будучи поначалу подспудными течениями, они со временем становятся стимулами поиска и борьбы за обладание рожденными ценностями.
==443
Гетерогенность целей, таким образом, выступает центральным тезисом исторической интерпретации Вико, показывая, насколько сложны и извилисты тропы человеческого сознания и как непросто разобраться в их сплетениях. Лишь в конце пути мы приходим к самим себе: сначала мы чувствуем безотчетно, потом с недоумением взираем на пережитые чувства, наконец, на закате жизни рефлектируем их разумом чистым и беспристрастным.
