Тайна железной двери

Английское слово «Hostel» означает: «недорогая гостиница с ограниченным количеством удобств». Примерно так же они переводят наше слово «общежитие», хотя это понятие непереводимо для тех, кто там не жил.

Общежития делились на две группы: «семейные», где санузел и душ приходятся на две смежные комнаты, и «коридорные», где удобства делит блок из двадцати комнат.

Так проживали одинокие холостяки или малочисленные семьи, но некоторые аппартаменты с гигантской площадью 18 квадратных метров делили взрослый мужчина и супруги за шкафом.

Сюда попадали по-разному: кто-то, приехав из провинции, посчитал это место временным трамплином для скорого карьерного взлёта, но так и остался «в затяжном прыжке». Кого-то милые дети выкинули из собственной квартиры, чтобы надоедливые родители не путались под ногами, некоторых прислали сюда после института лет тридцать назад, здесь они и состарились. Одной девочке папа купил комнату, потому что смертельно устал от её шумных ночных похождений и громких криков пьяных мальчиков за стеной.

Словом, здесь собрались «дамы и джентльмены, которым не повезло».

Живший здесь друг не был «русофобом», и все его бывшие «пассии» были славянками. Йен не был «нетрадиционалом», занудой или импотентом, но так уж получилось: на него никто не «клюнул», из-за жилищных условий, и он «уже» не женился!

Именно он, а не школа, в своё время выучил меня государственному языку, и не официозному, а бытовому, во всём его многообразии, с его приколами и шутками.

Условия его жизни были чуть комфортнее соседей: у него был даже балкон, через который можно было пойти к соседям слева или справа, минуя коридор.

* * * * *

Заскакивая к Йену на гулянки, я любил незаметно поставить в холодильник или другое место бутылку, отвлекая внимание всех присутствующих какими-нибудь дешёвыми трюками. Допив последний стаканчик, все безнадёжно выворачивали пустые карманы и смотрели на того, на ком она закончилась: по неписанному закону, именно он должен бежать за продолжением.

Я терпеливо выжидал, когда уныние достигнет апогея, и, вдоволь насладившись муками жертв, делал несколько магических пассов над тайничком:

– Заклинаю тебя, Мефистофель! Пришли нам водки!

Хозяин открывал холодильник – и с изумлением доставал подарок из Ада.

Не всегда это сопровождалось овациями, и меня после этого проверяли на входе, осеняя крёстным знамением. От водки же никто не отказывался: прислал её Ангел или Дьявол – всем было по барабану!

* * * * *

На входе стояла монументальная железная дверь без замочной скважины, кодового замка и звонка. Как попасть туда? Элементарно, Ватсон: припёрся без приглашения – звони по мобильному, к кому пришёл, могут и впустить, если ещё не спят.

Когда-то там был обыкновенный замок, но скважину постоянно засоряли жвачкой и бычками местные хулиганы, поэтому отверстие накрыли металлической пластиной, заварили намертво и поставили кодовый замок. Через две недели код знали все знакомые знакомых в радиусе десяти километров, поэтому и его убрали.

Я видывал двери и поинтереснее: в пятиэтажной «хрущёвке» поселились «сквоттеры»[**]. Их дверь с обивкой из кожзаменителя ничем не отличалась от соседских. Пока я курил, ожидая хозяина, на лестничной площадке появился бомж, который был в «сомнамбуле» и не заметил меня. Передвигаясь на «автопилоте», он не стал искать ключи, а стал на коленки, откинул вверх нижнюю треть, как на шарнире, прополз понизу и закрыл её за собой.

Снаружи дверь опять казалась плотно закрытой.

* * * * *

– Привет, иноземец! – кивнул Йен, отворяя «монумент».

– Салют, абориген! – парировал я.

В разговоре мы постоянно переходили с одного языка на другой.

Прямо по ходу на двери висела медная табличка: «Прежде, чем постучаться, спроси себя: действительно ли ты нужен здесь?»

Там обитал композитор, который четыре года корпел над оперой «Явление Девы Марии Президенту Республики» и намеревался после премьеры существенно поправить своё материальное положение. Но с момента написания увертюры Президент и его окружение сменились, и музыканту пришлось менять все ключевые персонажы и арии: вместо хриплого баса главная партия теперь принадлежала колоратурному сопрано, пост министра обороны занимал уже мужчина, и творцу приходилось переписывать всё заново.

Ему было жизненно необходимо дописать последнюю ноту хотя бы за месяц до следующих выборов, поэтому он выходил наружу только ради покупок съестного и отправления естественных потребностей.

Мы были там не нужны, поэтому прошли дальше.

Несколькими метрами дальше на коврике спала женщина. Йен невозмутимо пояснил:

– Муж предупреждал, что если опять придёт пьяной, на порог не пустит, вот и воспитывает!

И мы прошли, но не к нему, а к соседу, которого я тоже хорошо знал.

На белом потолке расплылось большое жёлтое пятно: так на Новый Год открыли бутылку шампанского. Но всем гостям объясняли, что это – результат бурной сексуальной жизни хозяина, промахнувшегося один раз в экстазе мимо партнёрши.

* * * * *

«А наш притончик гонит самогончик, никто на свете не поставит нам заслончик!»

Но вместо самогончика сегодня была палёная водка: жилец этажом выше разбавлял спирт водой из-под крана. Со временем и эта процедура упростилась, теперь он продавал только порцию, которую клиенты разбавляли сами.

«Эликсиром здоровья» в его отсутствие или «временной амнезии» распоряжались две маленькие дочки, первой было десять лет, а второй – восемь. Если со спиртом случались перебои, в наличии была контрабандная водка или самогон, но они были дороже.

На заводе этанол разбавляют дистиллированной водой, добавляют лимонную кислоту и сахар, потом фильтруют и выдерживают сутки. Здесь это было лишним: смесь просто заливали в стеклянную бутылку и взбалтывали. Когда пузырьки всплывали, по стеклу стучали ножом. Если звук глухой, надо было подождать, а когда он становился звонким, можно было приступать к «чаепитию».

Назывался этот «напиток богов» в переводе на русский «черепуха». Для гурманов и дам туда добавляли сиропа или варенья.

У русских «старшой» наливает всем поровну, командует парадом и произносит тост, и все чокаются и пьют одновременно.

Местная традиция иная, для неё достаточно и одного стакана: «солнце вращается по часовой стрелке», ты выпиваешь стакан, налитый соседом справа, и наливаешь соседу слева. В зависимости от симпатии или антипатии, льёшь две капли или «с верхом». Себе наливать не разрешается, кому-нибудь вне очереди – тоже, а бить морду за недолив позволяется только наутро.

«Сабантуй» был в самом разгаре.

На меня косо посмотрели, но свой коронный номер сегодня я решил не демонстрировать, достал из наплечной сумки литруху «государственной» и кусок колбасы, и кривые лица сменились на приветственные.

* * * * *

За столом, кроме самцов, сидели две особи женского пола: какая-то красавица и её подруга.

С подругой я был немного знаком. Не в моём вкусе, постарше, с арбузными грудями, не совсем уродина, но никак не красавица. Её прозвали «акустической торпедой» за то, что она часто приходила и слонялась по коридорам, прислушиваясь к звукам за дверями. Затем она стучалась туда, где раздавались песни, музыка или звон стаканов. Когда выпивка там заканчивалась, «торпеда» перемещалась в другую комнату.

У неё была и другая кличка, после того, как поработала паяльщицей на радиозаводе. После пайки платы положено промывать спиртом. Чтобы его не воровали, этанол заменили спирто-бензиновой смесью. После смены всю получившуюся гадость вместе с канифолью положено сливать в особую канистру и сдавать кладовщику на утилизацию. Процесс это нудный, поэтому всё дерьмо просто выливали в унитаз. Спирт смешивался с водой и уходил в канализацию, бензин же легче воды, с ней не смешивался и скапливался сверху.

Курить в туалете запрещалось, но нашим людям всегда наплевать на запреты! Если бы у неё была зажигалка, ничего бы не произошло, но она прикурила от спички и кинула её, ещё горящую, вниз, между ног.

Спичка упала в бензин, и он сразу полыхнул факелом. В спущенных трусах, с обгоревшей задницей, несчастная курильщица с воплями влетела в цех, сметая всё на своём пути.

После этого её прозвали «Летучей Голландкой», но со временем это прозвище сменилось на более краткое: «Байконур»[††].

* * * * *

Я присоединился к всеобщему празднику под названием «Триста лет гранёному стакану» и наклонился на ушко к Йену:

– Что за симпатяга?

Он ответил, тоже на ушко:

– Зовут Дженни. Русская, незамужем, без комплексов. Не советую, но дело твоё!

Лёгкая маечка, красивые туфельки, короткая юбочка. Типичная славянка среднего роста с длинными ногами, тонкой талией, тёмными волосами и слегка раскосыми глазами, и с ярко выраженными бровями. Вне сомнений, кто-то из азиатов в своё время влез в её генеалогическое древо.

Когда очередь дошла до меня, я открыл фонтан красноречия, упомянув мимоходом пару городов, где побывал.

– Краснодар? О, у меня там был любовник, – вставила «пять копеек» красотка.

Слегка смутившись, я продолжил тост.

– Москва? О, у меня там тоже был любовник!

Я закончил речь, выпил и стал потихоньку присматриваться к этой фемине.

Периодически кто-то выходил на балкон. После третьего круга хозяин, его звали Ариэль, стал мне энергично подмигивать и строить какие-то гримасы.

Наконец, я понял, чего он хочет, и вышел на перекур.

– Виктор, я знаю, что ты умный человек! – заговорщически прошептал он.

– Не тяни кота за хвост! Был бы умным – пил бы «Мартини» на Канарах, а не «палёную» водку в общаге! Ревнуешь к этой красавице? Она твоя?

– Да тьфу на неё, она вольная птица! Трахни, если получится, она это дело любит! Я о другом. Понимаешь, я написал книгу и хочу, чтобы ты её прочёл.

Он достал из-за пазухи стопку листов.

– Ариэль, я не силён в вашем языке, не знаю его тонкостей, не смогу быть литературным критиком!

– Ты постарайся, с меня бутылка!

– Хорошо, только дай пару недель, быстрее не получится.

– Лады! Только не болтай Йену, он будет прикалываться!

– Договорились!

Мы бросили «бычки» и вернулись за стол.

Красотка пересела поближе:

– А чем ты занимаешься?

– Как и все: ворую! – и дал ей визитку.

* * * * *

На кухне я увидел «картину номер восемь»: там проходила мышка, а за ней семенили двое мышат. Мама показывала дорогу к пище.

Первый был старательный ученик, шёл в кильватере и не отставал ни на сантиметр, а второй был явным двоечником: прыгал, кружился и всячески резвился. Вся эта гоп-компания на меня не обращала внимания и нисколько не боялась.

Меня не удивляло, что мыши попали сюда, но как они не учуяли запаха кота? И что делает мой любимый хищник?

Он спокойно возлежал на кровати.

– Арамис, ты даром ешь корм, там дичь бегает!

Он лениво посмотрел и зевнул, поднял правую ногу пистолетом и стал вылизывать причинные места.

Мыши убежали, когда я принёс его на кухню, а он лениво спрыгнул с рук, но не побежал за дичью, а подошёл к миске, помедитировал и нехотя принялся чавкать.

Покончив с ужином, он сел спиной. На кошачьем языке это не презрение, а наоборот, полное доверие: он не опасается нападения сзади.

Я решил назвать мышку Фросей, и озорнику имя придумывать не пришлось: Джерри, и никто другой!

Вот только братцу его я прозвище придумал не сразу.

Ну что же, нарекаю тебя Пафнутием!