Можно ли примирить смерть и счастье?

В прошлые века понятие о смерти всегда было связано со злом. Филипп Арьес рассуждает об этом следующим образом: «Смерть рассматривалась в христианских свидетельствах и в обычной жиз­ни как манифестация зла, зла, которое прокрадывалось в жизнь и было неотделимо от жизни. У христиан это было мгновение тра­гического ориентационного поиска между небом и адом, кото­рый со своей стороны являет собой банальнейшее выражение зла.

Теперь, в девятнадцатом столетии, едва ли еще верят в ад» [Aries P., 1978, с. 601]. И далее Ф. Арьес делает следующий вывод: «Корре­ляция между "лишением гражданства" смерти, как последнего прибежища зла, и возвратом этой опять ставшей ужасной смерти начинает намечаться. Она не поражает нас больше: вера в зло ста­ла необходимой, чтобы приручить смерть. Ликвидация зла верну­ла смерть в состояние дикости.

Это противоречие мобилизует небольшую элиту антропологов и скорее психологов и социологов, чем медиков и священнослу­жителей. Они предлагают в меньшей степени "эвакуировать" смерть, чем, как они это называют, "гуманизировать". Они хоте­ли бы придерживаться постулата о необходимости смерти, кото­рая должна быть "легализована" и перестать быть постыдной. Даже если они при этом ссылаются на старую народную мудрость, речь для них ни в коем случае не идет о том, чтобы вернуться в про­шлое и вновь извлечь на свет божий раз и навсегда похороненное зло. С тем, чтобы примирить смерть со счастьем, покончено на­всегда. Она лишь должна стать скромным, но достойным концом удовлетворительной жизни, расставанием с готовым помочь об­ществом, которое больше не разорвано, не потрясено слишком глубоко представлением о биологическом переходе без смысла, без боли и страдания и, наконец, без страха» [там же, с. 789].

К числу этих психологов я не хотел принадлежать, а также не хотел способствовать тому, чтобы превратить жизнь моих пожилых пациентов в нечто аморфное, в какое-то жидкое мыло и с есте­ственным страхом перед смертью устранить тот последний остаток жизненно важного чувства самосохранения, которое еще остава­лось, абсолютно независимо от того или иного моего побуждения. Благодаря этому мне наконец удалось лучше совладать и с пе­реоценкой моей персоны пациентами, которые по временам воз­водили меня до ранга сверхчеловека. Тем самым я раньше подго­товил себя и к неудачам.