Первое письмо

Наши совместные чтения продолжались с неукоснительной регулярностью. Даже, когда сильный северный ветер поднимал пургу и, крутя, нёс снег через весь город на покрытый льдом залив, даже тогда нас нельзя было удержать дома в день встречи.

Через несколько недель, тихим лунным вечером мы шли по скрипящему снегу на край города на очередную встречу. Обычно дверь открывала нам очаровательная красавица, дочь полковника. Но в этот раз в сенях нас встретила моя знакомая.

-- У меня большая радость! -- спешила она уведомить меня.

Я внимательно посмотрел на неё.

-- Очень большая?

-- Да, очень!

-- Самая большая, какая может быть?

Секунду она как бы взвешивала мой вопрос.

-- Да, самая большая!

-- Неужели письмо от Льва Николаевича? -- спросил я, сам не веря в это. Иначе, какая для нас могла быть самая большая радость.

А она уже протягивала мне конверт.

-- Яуже распечатала его и прочла, -- сказала учительница виноватым тоном.

Письмо было написано неровным женским почерком. Толстой был болен и диктовал его своей жене. Собственной рукой он только сделал несколько исправлений и поставил подпись.

Мы тотчас вместе прочли это послание.

Москва, 28 ноября 1899⁽⁶⁾

Неизвестный молодой и любезный друг, получил ваше письмо в то время, как лежу больной в постели, но всё-таки хочу хоть несколькими словами ответить вам: так оно, ваше письмо, искренно, задушевно и мне радостно. Одно только пугает меня -- это ваша большая молодость; не то, чтобы я думал, что молодость мешает вам вполне и правильно понять самые нужные для жизни истины; напротив, по вашему письму я вижу, что вы вполне усвоили себе и совпадаете центром, и вследствие этого, и всеми радиусами с истинным христианским мировоззрением. Но меня пугает ваша молодость потому, что ещё много из соблазнов мирской жизни вами не изведано, вы не успели увидать тщету их, и они могут увлечь вас и заставить отказаться от истины, и ещё потому, что под влиянием горячности молодости вы можете сделать ложные шаги по истинному направлению и вследствие этого разочароваться в самом направлении. Подобные случаи, к несчастью, часто бывали. Так, вы задаёте мне вопрос, что вам делать, как практически устроить свею жизнь?

Вам кажется, что до тех пор, пока ваши новые взгляды не осуществились в видимых проявлениях, вы не исполнили своего дела, как бы отступили от своей обязанности. Не торопитесь накладывать новые формы на свою жизнь, употребляйте только все силы души на то, чтобы новые взгляды проникли всё ваше существо и руководили всеми малейшими поступками вашими, а если это будет, то старые формы жизни неизбежно изме-

нятся -- хотя мы никак не можем предвидеть, во что -- и установятся новые.

Это подобно тому, как часто, растапливая костёр или печь, слишком рано и много накладывая дров на плохо разгоревшиеся подтопки, тушишь последний огонь, вместо того, чтобы разжечь его.

В вашем частном случае я, разумеется, ничего практического не могу посоветовать вам; практическая форма вашей жизни пойдёт по равнодействующей между вашими привычками и требованиями окружающей среды и вашими убеждениями. Одно очень советую вам: это помнить, что более и что менее главное; самое же главное при ваших теперешних взглядах это то, чтобы увеличить любовь вокруг себя, тем более, не нарушать ту, которая существует. И потому, если при осуществлении ваших планов представится вопрос: оставаться ли против своей воли в условиях, противных вашим убеждениям, или, выйдя из них, нарушить любовь, то всегда лучше избрать первое.

В числе моих книг, которые вы читали, вы не упоминаете о "Христианском учении". Я бы вам прислал его, но не имею в настоящую минуту, а думаю, что оно может вам быть полезно. Я думаю, что вы можете приобрести его, равно и другие запрещённые мои писания, из Англии от Черткова, по следующему адресу: Англия, England, Essex, Maldon, Purleigh, W. Tchertkoff.

Вы угадали, что мне радостно узнать о том, что у меня есть друзья на Дальнем Востоке.

Главное же то, что писания мои, доставившие мне так много счастья, доставляют такое же и другим, хотя и редким людям.

Любящий вас Лев Толстой.

Я не разъясняю вам те, верно указанные вами противоречия в моих сочинениях: некоторые я бы и мог разъяснить, другие же так и остаются противоречиями, объясняемыми тем, что разные вещи писаны в разное

время и соответствуют разным мировоззрениям. Главное же, надо помнить, что буква мертвит, а дух живит.

27 января я ответил Мастеру из Владивостока:

Глубоко, глубоко уважаемый Лев Николаевич!

Вот уже пятнадцать дней после получения ответа от Вас я всё еще не могу представить себе, что Вы -- тот самый Толстой, чьи мысли так долго питали мою душу, который всегда касается самых животрепещущих проблем и разъясняет их нам, что Вы, проживший столько лет, но сохранивший юный дух, восхитительно любезный и обожаемый мной Толстой, ясным для меня языком написали мне лично, ответили на мои вопросы, и с таким душевным вниманием. Как только я осознаю, что благодаря Вашим произведениям, с моей души что-то как бы свалилось, и меня осветила тихая прекрасная радость, неизвестная на избитом пути всемирной тщеты.

V.Lebrun