2015-07-14
279
– Ой, а там милиция! – вбежала в класс Стеша.
Маканина тяжелым невыспавшимся взглядом посмотрела на Беленькую – последнее время Олесе не давали спать грустные мысли. И вот на эту-то больную голову еще и такое сообщение. Что с утра может привидеться человеку в школе? Либо мышь, либо милиционер. Еще для разнообразия можно придумать привидение. Но это ближе к ночи. Сейчас же…
– Какой милиционер? – вылетел из-за своей парты Когтев.
– Обыкновенный. В форме, – прошептала Стеша и, склонившись над Олесей, добавила: – Это он из-за денег пришел, да?
– Что ты несешь? – отпихнула ее от себя Маканина и побежала в коридор.
Школа была непривычно тиха, словно и не пришла к началу занятий добрая тысяча учеников.
– Где он? – Олеся оглянулась, не зная, куда бежать, направо или налево.
– Я на улице видела, – все еще шептала Стеша, что в окружающей тишине было вполне логично. – Смотрю, идет такой, в меховой шапке. А в руке – папка. И сразу к крыльцу. Я вперед побежала. Может, нам ему на глаза не показываться?
– Да брось ты, – нахмурилась Маканина, хотя в душе у нее что-то все же дернулось. Неужели и правда Рязанкина сообщила о пропаже денег? С нее сталось бы. Она что угодно может начудить.
Приближающийся гул слева сообщил о том, что идти надо в ту сторону.
Милиционер действительно был. Он медленно поднимался по лестнице, раздраженно разглядывая проходивших мимо детей. За ним, заложив руки за спину, шел Генка Сидоров. Замыкала шествие завуч Алевтина Петровна.
Маканина попятилась назад, чуть не сбила Стешу с ног и, опережая всех, бросилась к кабинету биологии. Если милиционер пришел из-за денег, то направлялся он именно туда.
Олеся вбежала на этаж как раз вовремя, чтобы заметить, как в кабинет вошла биологичка Ни-нель Михайловна. Позади тяжело после бега дышала Беленькая. Маканина прижала палец к губам и прислушалась. С лестницы накатывал гул – за странной процессией шла чуть ли не половина школы.
Шум миновал этаж и стал подниматься выше.
– Они идут не сюда? – удивленно вздернула бровки Беленькая.
– Только зря меня переполошила, – разочарованно протянула Олеся. Она-то уже приготовилась к худшему – к неприятному разговору и даже, может быть, к путешествию в отделение милиции. Вот это было бы приключение!
Но тут дверь кабинета биологии распахнулась. Из нее вышел Быковский, за руку он вел Леру Га-раеву из «А»… Они обменялись несколькими фразами, и Павел пошел прочь, оставив Леру. Она долго смотрела ему вслед. Маканину со Стешей они не заметили.
Очень интересно! Выходит, скромница Быковский наконец отважился объясниться с Гараевой и теперь между ними мир и полное взаимопонимание?
Так, а куда делся милиционер?
Школа полнилась привычными криками и шумами. Значит, милиционер куда-то прошел, и самое время было выяснить, зачем он здесь появился. Больше не оборачиваясь на Беленькую, Маканина вылетела на лестничную клетку, чуть не сбив с ног Курбаленко.
– Куда они пошли? – выкрикнула Олеся, сквозь перила глядя вверх, чтобы определить, на каком этаже процессия с милиционером повернула.
– К завучу на четвертый, – бросила Лиза. – Быковский из биологии уже вышел?
– Давно! – Маканина думала, как лучше поступить – идти на четвертый к кабинету завуча или еще что сделать, поэтому Лизин интерес к Павлу она оставила незамеченным. – А зачем милиционер-то к нам явился?
– Сидорова привел, – бросила Курбаленко, исчезая на третьем этаже.
Олеся перестала вертеть головой и уставилась на опешившую соседку по парте.
– Так с кем милиционер-то шел? – раздраженно спросила она. – С Сидоровым?
– Ну, был там Сидоров, – попятилась Беленькая.
– Ага, значит, Алевтина привела-таки свою угрозу в исполнение!
– Какую угрозу? – испугалась Стеша, и Ма-канина недовольно подумала, что новенькая слишком часто пугается по поводу и без повода.
– Неделю назад Алевтина грозила: если Генка не станет ходить на занятия в десятый класс, она придумает способ, чтобы Сидоров на уроках появлялся. Ты разве не помнишь? Ты же уже тогда была!
– А разве так можно? – прошептала Беленькая и еще больше побледнела.
– У нас образование о-бя-за-тель-но-е! – Ма-каниной оставалось только удивляться Стеши-ной наивности. Словно с другой планеты к ним свалилась, честное слово! – То есть Сидоров о-бя-зан ходить в школу. И если он этого не делает, то его поступок приравнивается к хулиганству. А с хулиганами у нас разбирается милиция.
– Что же, его теперь посадят? – проявляла чудеса непонятливости Беленькая.
– Не посадят, а будут водить насильно. – Олеся все-таки решила подняться наверх. – Пока он не одумается и не начнет ходить в школу самостоятельно.
– А если он не одумается? – побежала следом Стеша. – Почему он вообще должен делать то, что ему не хочется?
Маканина резко остановилась.
– Ты откуда такая правильная взялась? Ты где до этого училась? На облаках? Когда это в школе давали делать то, что хочется?
Стеша собиралась ответить, что там, где училась она, с учениками так не поступали, но не успела. Мимо них, прыгая через ступеньку, пробежал милиционер. Был он очень худым и очень молодым, форменная шапка съехала у него на одно ухо. Он протопал тяжелыми сапогами и скрылся за поворотом.
Не успели девчонки опомниться от такого видения, как прозвенел звонок. Его трели еще не стихли, когда на лестнице показался, как всегда, невозмутимый Сидоров. Шел он уже не сверху, а снизу. Словно за эти короткие несколько минут успел спуститься и теперь вновь поднимается.
– Что было-то? – кинулась к нему Олеся.
– Где? – слабо усмехнулся Генка.
– Милиционер зачем приходил? – Маканину сбило с толку спокойствие Сидорова.
– А кто его знает? – дернул плечом Генка. – Могла бы у него спросить. Кстати, зовут его Пуш-ков. Милиционер Пушков – прикинь, как звучит!
– Но вы же вместе пришли! – не унималась Олеся. – И почему ты снизу идешь, если тебя наверх повели?
– У десятого история на втором, – недовольно сообщил Сидоров.
– А ты куда? – совсем запуталась Олеся.
– На химию, – произнес Генка, поднимаясь.
– Так химия ведь у нас!
– У вас, у вас, – согласился Сидоров. – Слушай, ты хочешь опоздать на урок? Тогда торчи здесь дальше. Я пошел. – Но он не сделал и двух шагов, как остановился и полез в карман. – Быковский говорил, что кто-то из вас собирает деньги на новогоднюю вечеринку. Запишите меня!
И он протянул опешившей Олесе пятьсот рублей.
– Но вечеринка только для своих! – крикнула она в спину успевшему подняться на пролет Генке.
– Вот и я – свой!
– Тебя обратно к нам вернули? за ним Маканина.
– Я сам себя вернул, Сидоров.
– А если прогонят? Генкина настойчивость восхищала.
– Там видно будет, – хмыкнул отличник, открывая дверь кабинета.
– Эх ты, Сидоров, Сидоров, – вздохнула химичка, заметив Генку. – Что же у тебя все не как у людей?
– А как у людей? – Улыбка тут же сбежала с его губ.
– У людей принято слушать старших и не перечить им. – Людмила Ивановна глянула на Олесю. – Авы что застыли? Или вместе с Сидоровым собираетесь стоячую забастовку устроить?
– А это была бы идея! – вскочил Васильев. – Товарищи, сплотимся под знаменами священной революции! – И он взмахнул рукой с воображаемым флагом.
– Ты-то уж сядь, – качнула пухлой ручкой химичка. – Тебя здесь единственного и не хватало. Что, еще не все синяки зажили?
– Шрамы украшают мужчину, – осклабился Андрюха.
– Это мужчину они украшают, а ты – клоун. – Учительница больше на него не смотрела. – Гена, – подошла она к замершему отличнику. – Ты же умный человек, все понимаешь.
– Привилегия все понимать – у взрослых. – Генка смотрел себе под ноги, не поднимая головы. – Дети обязаны слушаться.
– Товарищ, не сдавайся! – заорал за спиной Людмилы Ивановны Васильев. – Мысленно мы с тобой!
– Ты у меня сейчас за дверь вылетишь вместе с мыслями! – не выдержала химичка. – Что это за безобразие! Вы где находитесь? В школе или на улице? Бардак развели! Что это за капризы? Перевели тебя в другой класс, вот и ходи туда. В следующий раз будешь думать, прежде чем в драку лезть.
– Да не лез он ни в какую драку! – крикнула Олеся, которой было очень жалко несчастного Сидорова, страдающего ни за что.
– Лез, лез, – заржал Васильев.
– А ну, замолчали! – повернулась к классу учительница. – Разговорчивые очень. Ишь, взяли моду голос повышать! Забылись! Вам еще здесь учиться, аттестаты получать. А они бузят!
– Но вы же не правы, Людмила Ивановна. – Павел Быковский медленно встал.
– Поговорите мне! – Разъяренная химичка прошла вдоль доски и остановилась около окна. – Это школа, а не демократические выборы! Если кого-то что-то не устраивает, можете идти в другую школу. Слава богу, у нас в городе школ хватает! Сидоров, уходи отсюда! Не срывай урок!
– А я и не срываю! – Все так же не поднимая головы, Генка пошел к своему месту.
Девчонки испуганно ахнули.
– «Смело мы в бой пойдем за власть советов.
И как один умрем в борьбе за это!»
– заголосил Васильев.
– Сидоров! – схватилась за сердце Людмила Ивановна. – Как это понимать?! Это же хулиганство.
– Я туда не пойду, – ответил Генка, устраиваясь за партой.
– Немедленно выйди вон! – взвизгнула химичка.
Сидоров бухнул на стол учебник и сложил перед собой руки.
– Убирайся! – Химичка беспомощно метнулась туда-сюда, не зная, что делать.
– Людмила Ивановна, все под контролем! – вскочил перед ней Васильев. – Это наш человек.
– Да прекрати ты этот цирк! – хлопнула его по поднятой руке учительница.
Но тут дверь открылась, и на пороге появился Юрий Леонидович Червяков.
– Так! – застыл он в дверях.
– Ложись! – шарахнулся к своей парте Васильев.
– Встать! – Классный руководитель 9-го «Б» был разъярен.
Грохнули отодвигаемые стулья, качнулась пара парт.
– Сидоров! А тебе отдельное приглашение нужно? – Математик не двинулся с места, только слегка наклонился вперед, словно его без этого плохо слышно было.
Генка вцепился руками в парту, но остался сидеть.
Первым опустился на свое место Быковский. Следом за ним села Курбаленко.
– Я не разрешал садиться! – не отводя глаз от Сидорова, прикрикнул Червяков.
Олеся громко придвинула свой стул, встала перед ним и демонстративно медленно села.
– Да ладно! – выдохнул Когтев и тоже плюхнулся на стул.
Девятиклассники стали садиться друг за другом, громко передвигая стулья и стуча ими о парты. Остался стоять один Васильев.
– Ну, а ты что же? – зло поинтересовалась химичка.
– Вы сами сказали, что у меня стоячая забастовка, – ехидно дернул бровью Андрюха. – Никогда не любил быть как все. – Ионвыразитель-но посмотрел на Павла. Но Быковский пристально изучал исписанную парту, не обращая внимания на выступления Васильева.
– Так!
Математик побледнел. И без того тонкие губы сжались в еле заметную ниточку. В два шага он добрался до Генкиной парты и рывком вздернул его на ноги.
– Убирайся отсюда!
От толчка Генка пробежал по проходу и врезался в доску.
– Быстро на урок истории! Рюкзак вылетел в коридор, следом отправился учебник. Сидоров сидел на полу и тряс головой, оглушенный ударом.
– И чтобы мне больше не пришлось за тобой ходить!
Математик уже несся к нему, но Генка успел сориентироваться. Он водрузил на нос сбитые очки и выскользнул из кабинета.
– Товарищ! – подался вперед Васильев. Дверь хлопнула с такой силой, что все в классе
подпрыгнули. Генка кубарем скатился на второй этаж и, влетев в кабинет истории, закрыл за собой дверь.
– Возвращение блудного сына! – захлопал в ладоши Алекс.
Не глядя ни на кого, Генка пробежал по проходу и забился на последний ряд.
Рывком распахнулась дверь.
Математик снова застыл на пороге, обводя присутствующих тяжелым взглядом.
– Извините, Сергей Герасимович, – обратился он к высокому дородному историку. – Я на секунду. Сидоров! – Юрий Леонидович безошибочно отыскал склоненную голову Генки. – Только попробуй у меня уйти! Если я приду на перемене и тебя не будет, то пеняй на себя! Никакие заступники тебе не помогут. Алексеев, Рудалев, проследите!
– Не волнуйтесь, Юрий Леонидович, – с готовностью отозвался Алекс. – Все будет в порядке.
В этот раз дверь закрылась бесшумно.
Алекс приподнялся с места, сжимая свой здоровенный кулак.
– Алексеев, сядь, – поморщился историк, откладывая указку. – Рудалев, будешь так выворачивать голову, шею свернешь, и станет она у тебя как у жирафа. Сидоров, что у тебя с политической картой мира?
– Все в порядке, – буркнул Генка, наматывая на палец нитку, оставшуюся на месте оторванной пуговицы.
– Подготовь к следующему занятию доклад о государственном устройстве Великобритании.
– Письменно или устно? – поднялголовуСи-доров.
– Как тебе удобно. А пока можешь идти! Усталым движением Генка стащил с парты
свой рюкзак и побрел по проходу.
– Сергей Герасимович, – подался вперед Алекс.
– Сядь, Алексеев, – даже не посмотрев на него, приказал учитель. – Я с Юрием Леонидовичем сам поговорю.
Он обернулся на еле переставляющего ноги Сидорова и решительно встал со своего места.
– Погоди, я тебя провожу, – догнал он незадачливого отличника. – Тебе есть где отсидеться? – спросил учитель, когда они были уже за дверью.
– Я домой пойду. – Генка шмыгнул носом, проверяя, не разбит ли.
– А как же перемены? – Историк шел следом за ним. – Юрий Леонидович будет проверять.
– Пускай проверяет. – Сидорову уже было все равно.
– Но ты можешь где-нибудь проводить уроки, а на перемены спускаться в класс.
– Зачем? – не понял Генка.
– Чтобы не было скандалов. – Сергей Герасимович в отличие от Юрия Леонидовича был очень терпеливым человеком.
– А что мне эти скандалы? Я все равно не буду учиться в этом классе.
– Гена, ты пойми, что не всегда стоит идти напролом, – начал объяснять учитель. – Иногда можно и схитрить.
– А я не хочу хитрить и обманывать! Я хочу, чтобы все было честно!
– Гена, но так ведь не бывает!
На лице учителя отразилась жалость. Эта жалость Сидорова вывела из себя. Ему не нужно было сочувствие, он только хотел, чтобы ему не мешали.
– Что же, по-вашему, все должны врать? – насупился Генка.
– Врать необязательно. Ты можешь просто немного подождать. Страсти улягутся, и ты снова будешь ходить в свой класс.
Сергей Герасимович положил Сидорову руку на плечо, желая подбодрить его, но Генка раздраженно смахнул учительскую ладонь ему были такие советы!
– А чего тут ждать? – прибавил он шагу. – Ожиданием ничего не изменить. Делать надо сейчас.
– Гена, ну, ты же умный человек. – Историк уже израсходовал весь запас аргументов и заметно выдохся. – Ты же все понимаешь.
– Понимаю, – легко согласился Генка, останавливаясь около входной двери.
– Не спорь ты с ними, – учитель предпринял последнюю попытку уговорить строптивого ученика. – Хуже будет.
– Хуже не будет! – Сидоров вышел на улицу. Здесь он впервые за все утро выпрямился и
вдохнул полной грудью. Впереди его еще ждала долгая борьба, а пока можно и домой отправиться.
– Что, опять сбежал?
Сначала Генка заметил растянутый в улыбке рот, потом длинные темные ресницы, причудливый изгиб бровей, выбившиеся из прически завитушки волос, белую куртку, ремешок сумки, оттягивающей плечо вниз.
– Что там у нас? – Алиса Ветковская уже пробежала мимо, но, ожидая ответа, остановилась на верхней ступеньке.
– Все как всегда, – пробормотал Сидоров, силой заставляя себя опустить голову, чтобы не видеть больше этих завитков, этого изгиба, этих серых смеющихся глаз.
– Эх ты, Ветка, Ветка… Ветреная дева любви… Кровавые войны подчас совершались из-за таких вот завитков и изгибов. Пился яд, сжигались города, пронзали тела шпаги. А сейчас все просто, без трагедий и надрывов. Обледеневшая лестница, сосулька, свисающая с крыши, криво заклеенное скотчем стекло в двери. И ничего невозможно сделать. Ни империю к ногам бросить, ни наказать мерзавца, кинувшего в твою сторону косой взгляд. Теперь это никому не нужно. Все старательно избегают надрывов и крайностей. Лишь бы чего не вышло, лишь бы жизнь прошла незаметно, без скандалов!
Генка смотрел на мыски своих стертых до белой бахрушки ботинок, а мир вокруг него шел кувырком.
– Мне Ирка звонила, говорила, милиционер приходил, – тараторила Ветка, уже держась за ручку двери. – Твоя работа?
– Алевтинина, – машинально поднял голову Сидоров. Алиса лукаво улыбалась, довольная, что может получить информацию из первых рук…
– Он тебя прямо от дома вел? – Ветка вся светилась от любопытства.
– Да, завалился к восьми утра. – Генка старался быть как можно равнодушнее, но все внутри у него дрожало, от этого говорил он быстро и напряженно. – Представился милиционером Пушковым. Попросил идти за ним. Бабка перепугалась, что меня в тюрьму посадят. А он говорит – в школу поведет.
– Сам небось струсил, – довольно хихикнула Ветка, открывая дверь.
– А мне-то что? – пожал плечами Генка, снова незаметно для себя поднимая глаза.
Рядом с Алисой он чувствовал непонятную растерянность. Ему все время хотелось ее видеть, и в то же время он боялся подойти к ней близко. Ему хотелось с ней заговорить, но стоило ему ока-
заться рядом с ней, как ничего путного в голову не приходило.
Он был глубоко убежден, что это не любовь. Как выглядит любовь, он прекрасно знал – кто ж не знает, что это такое! Своему же отношению к Ветке он не мог найти определения. Ему в голову приходили порой совершенно бредовые идеи – то ему хотелось сделать ей приятное, и он в пять минут решал ее вариант контрольной и отсылал к ней на парту, а то сознательно грубил и даже пытался сказать ей какую-то гадость, за что уже был пару раз бит Алексом, официальным Веткиным ухажером.
Генка не мог сказать, когда это началось. Вроде ничем особенным Ветка не отличалась. Ну, девчонка и девчонка, как все. Но было что-то в Алисе неуловимое – может быть, вот эти постоянно выбиваюгдиеся завитки волос, вздернутая бровка, смешные хвостики, – что заставляло смотреть на нее, не отрывая глаз. Ветка чувствовала это, и ей было жалко маленького запутавшегося мальчика.
Только жалко. Не более того.
– И что? – Алиса уже наполовину скрылась за дверью. – Завтра этот Пушков опять придет?
– Не знаю, – нехотя протянул Сидоров, чувствуя, как щеки его наливаются румянцем. – Может, придет, чтобы мне в школу было интереснее ходить.
– Так ты с урока или на урок? – вдруг спохватилась Ветка.
– Я там уже был, теперь твоя очередь, – слабо хмыкнул Генка, безотрывно глядя в глаза Ветке. Но в ответ она кивнулаиссилойоттолкнула от себя дверь.
– Тады – пока!
Дверь закрылась. Сидорова обдало волной теплого воздуха. Он качнулся назад и побежал – побежал вниз, вниз… А потом – на улицу. Лицо жег легкий декабрьский морозец. От острого колючего воздуха, после душной школы ворвавшегося в легкие, голова вдруг закружилась. Сидоров быстро-быстро задышал, прогоняя застрявший в горле ком.
Он впервые не мог справиться сам с собой. Обычно он так легко подчинялся размеренности и логике. Все шло своим чередом, все было понятно. И вдруг, в одну секунду, все взвихрялось, верх путался с низом, и Генка чувствовал себя как первоклассник, впервые пришедший в школу и заблудившийся в незнакомых коридорах.
Ему очень хотелось так сильно тряхнуть головой, чтобы из нее высыпалось все то непонятное и мучительное, что мешало ему сейчас снова жить спокойно, как это было до недавнего времени. Он бы спокойно перенес несправедливое переселение в другой класс, если бы не Ветка. Рядом с ней он терялся, забывая обо всем. Он чувствовал себя до такой степени неуютно, что готов был что угодно сделать, лишь бы не появляться в этом чертовом десятом классе.
Сидоров пробежал через спортивную площадку, с ночи засыпанную снегом, и остановился. Чем дальше он уходил от школы, тем сильнее его тянуло обратно.
Он знал, что это ничего не даст, что если он себя не сможет перебороть и вернется, то ему тут же захочется сбежать куда глаза глядят. И в этой полной неразрешимости он, в конце концов, просто подохнет!
Генка стоял, раскачиваясь, держась за голову, ожидая, что она сейчас расколется на две половинки, зудящая боль уйдет и ему наконец-то станет хорошо.
Сидоров не помнил, сколько он так простоял. Он смотрел на собственные следы и видел, что они уже почти целиком скрыты падающим снегом.
Генка шевельнулся, сбрасывая с плеч, головы и рукавов маленькие сугробики снега.
– Ой… Ну что? Явился? – запричитала бабушка, как только он переступил порог квартиры. – Никак отпустили? Что ж так быстро? А тут Ванька прибегал, я его хотела в милицию послать.
– Ба, ну ладно тебе! – Генка старался как можно быстрее скинуть ботинки, чтобы проскользнуть в свой угол и больше оттуда не показываться. Но шнурки, как назло, запутались. Сидоров их рвал, затягивая узел еще больше.
– Вот ведь навязались на мою голову! – Бабушка упорно стояла в дверях комнаты, значит, так просто проскользнуть мимо нее не удастся. Если она вдруг не захочет пойти на кухню, то какое-то время можно будет отсидеться там. – Чертеняка клятущий! Сидел бы и сидел в своем классе. Нет, понесло тебя! Мне сегодня опять звонили из школы. Учителя на тебя жалуются, директор жалуется, Алевтина Петровна, и та недовольна, что ты так себя ведешь.
– Ба, я в ванну, – попробовал обмануть бабушку Генка, но она его не пустила.
– Куда в ботинках! – бодро просеменила она по коридору и встала на пути в ванную, а заодно и на кухню. – Убираешься тут за вами, убираешься… Спина и так уже не разгибается. А они все бегают, топчут! Хоть бы в магазин один раз сходили, ведь не допросишься. Ваньку целыми днями не видно.
Сидоров согласно закивал. Он тоже не прочь был бы встретиться со старшим братом. Но с тех пор как Ванька поступил в университет и связался там с какой-то компанией, дома он стал появляться раз в неделю.
Не справившись со шнурком, Генка потянул ботинок просто так, не развязывая. Шнурок скрипнул, но разуться не позволил.
– Что ты опять там натворил, зачем за тобой милиция приходила? – Бабушка недобрым взглядом следила за Генкиной борьбой с ботинками. – Как вас еще всех не пересажали, не понимаю. Кругом одно ворье! Отец твой вором был, и ты весь в него.
– Баб, не начинай! – Сидоров наступил на пятку, с силой потянул ногу вверх и, оставив в ботинке носок, высвободился.
Его бесило, что бабушка называла его отца вором за то, что он женился на его матери, как говорила бабка, по-воровски, тайно увел.
– Понял я все, понял, не буду больше! – Ковыляя на одной ноге, он поскакал в свой угол.
Единственная комната в квартире была разделена на две части большой потрепанной ширмой. Прямо около входа стояла старая железная кровать с шишечками на раме. Покрывало на ней было из пожелтевшего кружева. Здесь же притулился небольшой комод, сверху прикрытый такой же блеклой кружевной накидкой.
Генка скользнул за ширму, отгораживаясь от внешнего мира тряпичными секциями из линялого шелка с давно стертыми китайцами и китаянками.
Здесь, в большей части комнаты, были их с Ванькой владения.
На небольшом пятачке помещались две узкие кушетки и письменный стол. Одна кушетка была щедро завалена книгами и вещами – последний раз брат здесь спал месяца два тому назад.
Генка добавил сверху свой рюкзак и упал на соседнюю кровать.
– Куда опять уселся? – тут же отозвалась на скрип кушетки бабушка. – Для твоей задницы стулья есть. Нечего одеяло просиживать! Учишь вас, учишь, а вы все такие же неблагодарные, как ваша мать. Как связалась с этим чертом…
Сидоров ударил по клавише магнитофона. Закуток взорвался оглушительными звуками, скрывшими бесконечные сетования бабушки на несчастную жизнь и безрадостное будущее внуков.
Глава пятая Мышка бежала, хвостиком махнула…
– Ну что, кузнец своего счастья? Проснулся?
Генка непонимающе захлопал глазами – перед ним на пороге квартиры стоял милиционер Пушков.
– Так я… – промямлил Сидоров. – Это…
– Ага, пришли за тобой? – суетилась за его спиной бабушка. – А это хорошо, хорошо. Давно надо было тебя забрать!
– Ба, не начинай! – Генка побежалв комнату, оставив милиционера стоять на пороге.
– Это что же за поколение пошло, – переключилась на стража порядка бабушка. – Никого не слушают. Ничего святого не осталось!
Милиционер хмурымвзглядомокинулневысо-куюседоволосуюженщинуи шагнулв квартиру.
– Что ты тамделаешь? – крикнулон в закрытую дверь.
– Одеваюсь, – отозвался Сидоров, и в комнате что-то упало.
– Шевелись там! – подогнал его Пушков и прошелся по узкой прихожей.
– Ой, а натоптал-то, – посмотрела на его грязные ноги бабушка. – Это что ж такое? За вами же не наубираешься.
Милиционер даже головы в ее сторону не повернул.
– Шли бы вы отсюда, гражданка, – процедил он сквозь зубы, демонстративно перекатываясь с мыска на каблук и обратно, при этом так сильно опуская мысок на пол, что остатки снега летели во все стороны.
– Вот охламон, навязали тебя на мою голову, – запричитала бабушка, увидев Генку с рюкзаком в руках. – Ты такой же бестолковый, как твоя мать. И кончишь так же, под забором! Всю душу вы у меня вымотали, все нервы истрепали…
Конца этой тирады Генка не дослушал. Он подхватил куртку и выскользнул на лестничную клетку. Следом вышел милиционер. С улыбкой Генка повернулся к нему, чтобы хоть как-то загладить неоправданные обвинения бабушки, но сильный удар в грудь отбросил его назад.
– Если ты меня еще хоть раз заставишь сюда приходить, я тебя по стенке размажу! Понял? – Пушков равнодушно потирал ушибленные костяшки пальцев. – Если я тебя завтра в восемь часов не увижу около школы, то ты у меня кровавыми слезами умоешься!
Генка наконец смог вздохнуть и закашлялся.
– С твоими истериками пусть родственники разбираются, а мне они не уперлись!
В горле у Сидорова словно застряла острая иголочка. Он пытался ее продохнуть, но от этого становилось только еще больнее.
– Вытри сопли и пошли!
Милиционер быстро сбежал по ступенькам вниз. Не с первого раза попав в рукава куртки, Генка запахнулся и, не чувствуя под собой ног, поплелся вниз. Грудь болела нестерпимо, готовая вот-вот разорваться на кусочки.
Больше Пушков с ним не разговаривал. Генка тупо шел следом, не отрывая взгляда от зеленого погона с широкой золотой полоской. В его голове вертелась мысль, что у каждого – своя работа, но от этого легче не становилось.
– Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось, – пробормотал он слова застрявшей в голове сказки.
Неужели все так просто? Неужели можно вот так взять и разбить все, что было у человека?
За этими грустными размышлениями и прошла дорога до школы.
Чем ближе они подходили к цели своего путешествия, тем шаг конвоира становился все тяжелее и тяжелее. Сидорова это даже рассмешило – участковому явно не нравилось бывать в их школе.
На пороге их уже ждала Алевтина Петровна. Вокруг толпился народ, радуясь внезапному развлечению.
– Боже мой, что бы мы без вас делали! – расплылась завуч в доброжелательной улыбке.
Милиционер ничего не ответил. Он хмуро смотрел мимо завуча, ожидая, когда ему вернут бумагу, в которой Алевтина крупным уверенным почерком писала, что ее ученик доставлен в школу.
– Спасибо! Спасибо большое! – заискивающе кивнула завуч.
– Я тебя предупредил, – процедил участковый, проходя мимо Генки. В ответ Сидоров кивнул, но это движение Пушков не заметил – он торопился поскорее уйти.
– Сидоров, ну неужели тебе не стыдно? – грустно посмотрела на него Алевтина Петровна. – Людей от работы отвлекаешь, заставляешь таскаться за тобой!
– Я никого не звал, маясь по ступенькам.
– Браво, Сидоров! – хрипло крикнул Васильев и громко захлопал в ладоши.
Генка нашел взглядом долговязую фигуру одноклассника и поклонился. Ему было приятно, что хотя бы Андрюха его поддерживал.
– Иди давай! – подтолкнула его в спину завуч. – Не устраивай представления!
Сидоров торопливо вбежал в школу, на ходу скидывая куртку. В груди опять заболело. Гад милиционер, как ловко ударил!
– Заходи! – Алевтина Петровна распахнула перед ним дверь класса.
Генка поднял глаза и понял, что пропал. Это был кабинет химии.
Дверь закрылась негромко, но Сидоров вздрогнул.
А ведь за два выходных он успел обо всем этом забыть…
– О! А вот и наш голубок! – Алекс спрыгнул с парты и раскинул руки, готовый принять в свои объятия вернувшегося одноклассника.
Сидоров отстранился, и улыбка на лице Алекса сменилась на злую ухмылку.
– А тебе разве не говорили, что обманывать старших плохо? – Алекс вплотную подошел к Генке и посмотрел на его макушку.
– Люди говорят разное, всем верить нельзя, – увернулся от Алекса Сидоров.
– А ты поверь! – перехватил его за свитер Алекс. – Ру, что стоишь?
Невысокий Рудалев, прозванный за свой неудачный рост Крошкой Ру, шевельнулся, но из-за парты не встал.
– А зачем его трогать? – раздался его ленивый голос. – Он и без нас развалится.
– Слушай сюда! – Алекс притянул к себе Генку. – Еще раз про тебя что-нибудь нехорошее услышу – размажу по стенке.
Сидоров сдерживался изо всех сил, но нервный смешок сам вырвался из его легких. То, что угроза милиционера совпала с угрозой Алекса, выглядело невероятно смешным. Ноги подогнулись сами. Генка опустился на пол и взахлеб захохотал. Алекс брезгливо посмотрел на него и попятился.
– Что за черт? – возмущенно воскликнул он. – Совсем шизанулся!
– Размажешь по стенке… – От смеха в горле что-то булькало. Хохот рвался из Генки, и остановить его было невозможно.
Крошка Ру легонько толкнул Сидорова в плечо, и Генка перестал дергаться.
– Короче, я за тобой слежу! – показал двумя пальцами на свои глаза Алекс и пошел на свое место.
Генка подобрал рюкзак и устало опустился на парту.
– Неужели ты решил почтить своим вниманием мой урок? – Людмила Ивановна еще не дошла до стола, но поникшую Генкину голову уже заметила. – Очень приятно. Иди к доске, рассказывай подготовленную домашнюю работу.
На ватных ногах Сидоров поднялся и посмотрел в окно. На улице шел снег. Так и виделось, как мохнатые снежинки ложатся на землю, скрывают затоптанный школьный двор, застревают в жесткой шерсти гуляющих собак…
– Ну, что молчишь? – Людмила Ивановна разложила по столу тетрадки, открыла журнал. – Что тебе было задано?
Генка перевел взгляд на портреты великих химиков, висящие над доской. Все они почему-то смотрели на него с осуждением.
– Понятно, – постучала карандашом по журналу химичка. – Садись, два.
Генка медленно сел. Руки сами собой потянулись к рюкзаку за книгой, но в последний момент он вспомнил, что в спешке сборов забыл ее положить. Это было плохо. Это значило, что урок будет длинным и тяжелым. Тем более если учесть, что учебник по химии за 10-11-й классы был прочитан еще в прошлом году.
Тогда он стал смотреть на Ветку. Она сидела в центре класса и, как маленькое солнышко, распространяла вокруг себя лучики доброжелательности и спокойствия. Алиса задумчиво наматывала на палец прядь непокорных волос, выбившихся из хвостика, улыбнулась соседке, передала Алексу ручку.
На секунду Генке захотелось оказаться рядом с ней. Просто постоять. Больше ничего. Он даже дернулся – встать. Но вовремя опомнился и сел обратно.
Хорошо было бы прямо сейчас уйти. Взять рюкзак и выйти из класса, а потом идти, идти и идти куда глаза глядят, пока силы не оставят его, пока земля под ногами не кончится.
Он с трудом досидел до звонка и дернулся было сбежать, но перед ним как неумолимый рок возник Алекс.
– Далеко собрался? – добродушно пробасил он.
– Свежим воздухом подышать, – задыхающимся голосом произнес Генка.
– Свежий воздух нынче вреден для здоровья. – Алекс сжал Генкин локоть. – Будешь ходить рядом. Понял?
– Да отвали ты от меня! – воскликнул Сидоров, отпрыгивая назад.
– Алекс, ну что ты к нему привязался?
На мгновение все вокруг Генки застыло, а потом завертелось с удвоенной силой. Это сказала Ветка.
Она стояла около своей парты и собирала тетрадки в сумку. Алиса даже головы не подняла, уверенная, что ее услышат. Алекс повернулся к Ветке.
Этой секунды Сидорову хватило, чтобы проскочить по партам к стене, а там по узкому проходу добраться до двери.
– Всю жизнь не пробегаешь. – Крошка Ру медленно поднял руку, загораживая выход. – Пока проблему не решишь, так и будешь скакать зайцем.
– Ру, держи его! – затопал по проходу Алекс.
– Думай быстрее! – все так же неторопливо произнес Рудалев.
Рука с прохода исчезла, и Генка вывалился в коридор. Этаж гудел от выбежавших на перемену учеников. Сидоров проскользнул вдоль стены и резко свернул к окну. Возле батареи он опустился на корточки и замер.
Отсюда, из-за десятка спин, было слышно, как шарахнула о стену, открываясь, дверь кабинета химии, как пробухали тяжелые шаги – Алекс искал свою жертву.
– Ну что, шумят? – Генка и не заметил, что с другой стороны окна так же на корточках сидит и смотрит на него Павел Быковский. В одной руке он держал наушник, из которого раздавалось что-то негромкое и мелодичное. – Сегодня все шумят, – сам себе ответил Павел и понес наушник к уху, но на полдороге остановился. – Ты, если что, звони. У меня днем дома никого. Телефон мой у тебя есть? – Генка кивнул, но Быковскому не нужны были его кивки. Он уже целиком был погружен в музыку.
Сидоров выбрался из угла. Можно попробовать снова проникнуть в свой класс, благо у них сейчас шел самый мирный урок – история. Но сил на это не осталось. После сегодняшнего ни с кем воевать не хотелось. Даже домой идти желания не было. Там его ждала бабка с бесконечными рассказами, в кого Генка уродился таким бестолковым. Каждый раз она путалась и приписывала самые скверные черты характера внука то матери, то отцу.
Генке было все равно, с кем его сравнивали. Ему очень хотелось, чтобы его оставили в покое. Навсегда!
Генке было лет десять, когда отец ушел из дома окончательно. Пропадал он постепенно. Сначала не пришел на одну ночь, через какое-то время стал исчезать на все выходные. А потом мать отправила его вещи по указанному в записке адресу. И хоть отец уже давно жил своей семьей, где у него были свои дети, он как-то незаметно все время присутствовал в Генкиной жизни. Звонил в школу, узнавал об успехах сына, передавал через бабушку подарки.
А вот мать как сквозь землю провалилась. Через год после ухода отца она тоже перестала приходить домой. Сначала на одну ночь, потом на две, потом была продана квартира, и Генка с братом перебрались к бабушке, а мать уехала жить к своему новому мужу.
Последним сбежал старший брат Ванька. Он жил то в общежитии, то у друзей, только бы не появляться в их тяжелой, заставленной вещами квартире.
Генка поудобнее перекинул через плечо рюкзак и с тоской поглядел на занесенный снегом
двор.
Ну, неделю он еще так продержится, а потом что? Ничего. В конце концов, он свалится с воспалением легких и пропустит полчетверти. Можно было, конечно, попробовать: отучиться этот год на двойки и, превратившись во второгодника, вновь вернуться в свой уже десятый класс. Но для этого нужно ждать целых полгода. А столько он вряд ли выдержит.
Как-то вдруг все стало плохо, и Сидоров уже не знал, куда податься с этой разрывающей душу тоской.
Рядом послышался хруст снега, и Генка сбросил с себя оцепенение.
– Ну, пойдем, что ли?
Быковский зябко передернул плечами – куртка у него была не по-зимнему тонкой.
– Да я вот думаю к отцу податься, – неуверенно пробормотал он.
– А… – равнодушно протянул Павел. Голова его была занята другими мыслями. – Тогда бывай.
Он ушел. На секунду Генка позавидовал свободе одноклассника. Быковский мог идти куда хотел. Его не будет ждать завтра утром милиционер, не встретит на пороге квартиры бабушка и не начнет вешать грехи всего семейства на него одного. Грустно!
Генка скатал снежок и запустил им в березу.
Нет, стоять и страдать – это не дело. Одноклассники ему в данном случае не подмога. Учителя тоже разбираться в его деле не спешат. От бабушки сочувствия не дождешься.
Оставался брат. А на что еще даны старшие родственники? Как раз на то, чтобы защищать младших!
Уже полтора года Ванька учился в университете. Кем он хочет стать, Генка так и не понял, то ли филологом, то ли психологом, то ли спелеологом. Ванька ухитрялся одновременно заниматься всем, а среди его учебников легко соседствовали высшая математика и двухтомник Канта.
Сидоров приблизительно представлял, где находится небольшое старинное здание университета. Помнил его полукруглый фасад, причудливый овальный холл, куда выходили двери нескольких аудиторий. В этих аудиториях, ступеньками парт взбирающихся наверх, пахло как-то по-особенному – сладковатым запахом старого дерева, неистребимой пыли и мела. Казалось, все слова, сказанные под этими высокими потолками, никуда не делись, а так и остались летать между рядами.
В университет Генка и направился. В метро днем было непривычно свободно. Генка пристроился около окна и стал считать фонари. Была у него такая детская привычка. Если прижать лицо к стеклу, то заметны пролетающие в тоннеле яркие шарики света. Иногда белые, иногда красные. Количество их между станциями разное. В первую же поездку Генка запомнил, где сколько. И теперь каждый раз проверял свое внимание – все ли он заметит, ничего не пропустит?
Выходя из метро, Сидоров уже был глубоко убежден, что Ванька ему поможет. Непременно поможет! А как же! Возьмет жить к себе или приедет в школу и поговорит с Алевтиной. Ванька был такой здоровый, что мог запросто уложить на лопатки участкового Пушкова, так что теперь можно ни о чем не переживать.
С первой попытки через проходную Генка не прошел. Охранник строго зыркнул в сторону слишком юного «студента» и не пропустил, заблокировав вертушку ногой. Пришлось ждать перемены, когда туда-сюда, не давая двери закрыться, повалили толпы настоящих студентов. Сидоров затерялся в шумной компании и, прячась за спины парней, проскочил через турникет. Водоворот людских тел повлек его в сторону, откуда вкусно пахло едой, но Генка заработал локтями и стал пробиваться обратно, к хорошо знакомому овальному холлу.
Последний раз Генка здесь был в мае. С бабушкой стало плохо, и он в панике прибежал сюда за братом. В тот раз он долго бегал по этажам, не зная, в какую аудиторию сунуться. Сейчас же Ванька сам налетел на него. Неожиданно веселый, большой и уверенный.
– Братухин! – заорал Ванька, крепко обнимая перепуганного Генку, отчего в груди у него снова что-то болезненно хрустнуло. – Почему такой зеленый? Отчего на жизнь смотришь кисло? – Он перестал его мять и внимательно вгляделся. – Что молчишь? Опять что-то случилось? Как бабка?
– Да все там нормально, – высвободился из тяжелых рук брата Сидоров.
– А что это ты на лицо такой красивый? – Ванька наконец заметил приличный синяк, оставшийся после столкновения с Алексом.
– Слушай, тут такое дело… – быстро заговорил Генка, поднял глаза на брата, и внезапные слезы брызнули из его глаз.
– Э-э-э, брат, – разочарованно протянул Ванька, оглядываясь. – Да ты, я смотрю, совсем того… А ну, пойдем!
Он обнял Сидорова за плечи и повел из узкого коридора в широкий холл, где толпилось много народа, где все были такие улыбчивые, веселые, где все куда-то бежали, с кем-то здоровались, спешили, сталкивались друг с другом, хохотали и шли дальше. В этом водовороте Генке стало невероятно хорошо. Так хорошо, как давно не было. Все обиды и расстройства остались позади. Теперь-то уж ему точно помогут справиться со всеми проблемами.
– Эй, Вано, ну, ты где? – крикнули сбоку, и брат резко остановился. – Мы там уже очередь заняли, а ты шел, шел и не дошел.
– Заняли, так стойте, – махнул Ванька. – Я сейчас!
Он подошел к первой же колонне и усадил Сидорова на приступок.
– Что у тебя? – улыбнулся он такой знакомой, родной улыбкой, что Генка всхлипнул. – Ну, ты, это… – растерялся брат. – Стряслось что-то?
– Меня в другой класс перевели, – выдохнул Сидоров.
– Ну и что? – От удивления Ванька выпрямился. Видимо, он ждал более глобального несчастья. – Я тебе давно говорил: бросай все, переходи на экстернат. Сдал бы все предметы разом и шел бы в институт. Что ты ерундой страдаешь?
– Не хочу я никуда переходить, понимаешь! – Смотреть снизу вверх на брата было неудобно, но встать Генка не мог, потому что иначе его затерли бы проходившие мимо люди. – Что я буду делать в институте? Пятнадцать лет, а уже студент? Опять на меня все будут пальцем показывать? Надоело! Неужели я не могу быть как все?
– Можешь. – Ванька больше не улыбался. Он внимательно глядел в лицо брата, словно видел его впервые. – Хочешь быть как все? Будь! Что же ты тогда в школу не ходишь? На фиг тебе понадобился участковый? К чему этот цирк?
– Я хочу ходить в школу! – Генка прижал ладонь к груди, но жест этот у него получился неубедительным. – Но в свой класс! А в этот мне ходить нельзя.
– Бьют, что ли? – Панику Сидорова Ванька понял по-своему. – Ас грудью что? Вижу, жмешься…
– Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко разбилось, – озвучил Сидоров давно сидевшую у него в голове присказку.
Книжку с этой сказкой он случайно увидел в магазине и прочитал прямо там, стоя у стеллажей. И даже не прочитал, а просто вспомнил старую историю, не раз рассказанную матерью в далеком детстве. И вот уже какую неделю она вертелась у него в голове.
Судьба несчастного золотого яичка, которое никому оказалось не нужным, взволновала его. Ведь эта бредовая сумасшедшая сказка повествовала не только о том, что из любой ситуации можно найти выход, пусть и такой идиотский, но и о том, что ни в коем случае нельзя выделяться, нельзя быть не как все. А если ты вдруг себя таким возомнишь, тебя разобьют. И сделает это не тот, кто умнее и сильнее тебя, а вот такая мышка. Будет бежать мимо, случайно заденет – и тебя нет. Она даже не узнает о том, что разбила. От страха спрячется в норке и будет там сидеть, пока дед с бабкой не съедят свою яичницу и не завалятся спать. Вот эта-то случайность и расстраивала несчастного Сидорова. Он понимал, что учителя не специально запихивают его в этот класс Но именно эта ненамеренность и уничтожит его.
Генка очень надеялся, что брат его поймет с полуслова, потому что все это сейчас объяснить он бы не смог.
Но Ванька снова ничего не понял.
– Кого у тебя там разбили? – удивился он.
– «Наладонник», – вздохнул Генка. Кажется, он зря сюда приехал. – А еще милиционер за мной теперь приходит из-за того, что я в школу не хожу. Побил сегодня с утра.
– А какого ж ты туда не ходишь? – начал выходить из себя Ванька.
– Я же говорю: не могу я туда ходить! – выкрикнул Генка, но среди общего гвалта его крик прозвучал не громче простого голоса. – Мне обратно в свой класс нужно. А меня туда не пускают.
– А почему тебя заслали на эту галеру? Натворил что-то? – спросил Ванька и начал оглядываться, словно вот-вот должен был кто-то подойти.
– Да там драка была.
– Эй, ты что? – Брат внимательно посмотрел на Сидорова. – В драку полез? Сколько раз тебе говорить, балбесу: сиди тихо, жуй морковку, ничего и не случится!
– Да не полез я, – поморщился Генка. – Рядом стоял.
– Ага, – кивнул Ванька. – Дрова рубят, щепки летят. Все остались на месте, один ты пострадал. А бабка?
– А что бабка? – вспыхнул Сидоров, вспомнив, что ему еще возвращаться домой. – Она бы меня с большим удовольствием в милицию сдала. Ванька, сделай что-нибудь, пожалуйста! Я больше так не могу! Только ты мне можешь помочь, больше некому. А я уже все придумал. Мы пойдем завтра в школу, и ты все им скажешь.
– Что это я им скажу? – От Ванькиной уверенности не осталось и следа. Теперь он выглядел растерянным.
– Ну, скажешь, что меня надо обязательно вернуть обратно, что я ни в чем не виноват. Что ты за меня ручаешься. Пожалуйста, поехали домой. Я тебя очень прошу!
– Ванечка! – пропел женский голос, и Сидоров-старший мгновенно забыл о Генкином существовании. Рядом с колонной, держась под ручку, стояли две девушки, светленькая и темненькая. Говорила темненькая. – Так что ты решил?
Ванька заметался. Он смотрел, не отрываясь, на девушку, губы его растягивала глупая улыбка. Но тут он опустил глаза и вспомнил о брате.
– Ну, ты, это… не заливай, – бросил он в Генкину сторону и снова посмотрел на девушек.
– Ой, ты занят? – Темненькая так глянула на Генку, словно он был не человеком, а хомячком в клетке. – Кто же это такой? Ой, какой хорошенький!
«Хорошеньким» Сидоров никогда не был, поэтому на такое сюсюканье только отвернулся. Нашли зверушку! Пусть идут в зоопарк и любуются. – прошептал
– Ну, ладно, – томно протянула девушка. – В следующий раз.
– Катюша, подожди! – подался вперед Ванька, но споткнулся о приступок, на котором сидел Генка, и остановился.
– Что у тебя еще? – присел он на корточки рядом с братом.
– Возьми меня к себе жить! – выпалил Генка.
– Куда ж я тебя возьму? – От удивления Ванька покачнулся и чуть не свалился на пол. – Я сам здесь на птичьих правах. – Вытянув шею, он поискал глазами свою собеседницу. Катюша нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в сторонке. – Слушай, видишь, некогда мне! – заторопился он. – Яввыходные приеду, поговорим.
– В выходные будет поздно, – простонал Генка, понимая, что все его надежды были напрасны. Зря он приехал. Брат не станет ему помогать. – Сегодня понедельник.
– Понедельник, – согласился Ванька. Теперь он не отрывал глаз от темненькой девушки. – Значит, в следующий понедельник все и решим. А ты чего хотел? У меня сейчас лекция, потом коллоквиум. Яжне могу сорваться и все бросить?
– Я не протяну эту неделю, Генка.
– Ванечка, – пропела Катюша. – Ну, мы пошли?
– Черт! – вскочил Ванька. – Ну, некогда мне. Видишь? Вот, держи! Прочитаешь и все поймешь! – Он сунул руку в рюкзак и вытащил толстую потрепанную книгу. – Что еще? – Он похлопал себя по бокам – А! – Брат извлек из кармана пузырек коричневого стекла и, не глядя, сунул его в руку Сидорова. – А это тебе витамины.
Генка повертел в руках странную баночку без этикетки.
– А что это? – крикнул он в спину уже убегающему Ваньке.
– Ацинзол – лекарство от иллюзий. Очень помогает в трудных ситуациях!
Генка вдруг вспомнил, что ничего не спросил о Ветке, не узнал, что ему делать, не рассказал, какая гениальная идея пришла ему в голову. Но разговаривать уже было не с кем.
Сидоров потряс пузырек с незнакомым лекарством. Зачем Ванька это ему дал? Откуда у него вообще лекарства, ведь он никогда не болеет?
Генка открыл белую тугую крышечку, принюхался. Пахло чем-то фармацевтическим. Он достал небольшую белую таблетку, поделенную пополам рисочкой.
Таблетка как таблетка. На вкус что-то горькое, похожее на мел, под конец становится даже сладковатой.
Сидоров разгрыз таблетку и положил перед собой книжку. Она была такой старой, что надпись на обложке уже не читалась. Видна была большая буква «В» в начале и в конце – «ая» и «ия», друг под другом.
Генка любил разные книжки, но особенно такие – старые, потертые, пахнущие пылью и сладковатым клеем.
Обложка нехотя открылась.
«Возрастная психология. Том первый».
Ага, вместо нормального разговора Ванька решил предложить брату разобраться во всем самому. Ну вот, а еще будущий педагог! Мог бы в качестве практики поработать с родственником. Не так уж и много у него братьев. Один всего.
Сидоров бросил пузырек в рюкзак и поднялся.
А еще он забыл попросить у брата где-нибудь раздобыть еще один «наладонник». Предыдущий Ваньке отдал приятель, себе купил новый, а старый отдал во временное пользование. Пользование затянулось, превратившись в бессрочное.
Пропел знакомый звонок. Надо же, в институтах тоже есть звонки!
От воспоминаний о школе стало тоскливо. Генка прошелся по опустевшему гулкому холлу, нашел закуток с парой сломанных парт, забрался на них и открыл Ванькин подарок.
Надо было как-то перекантоваться до вечера.
– Ой, Генка, а что ты тут делаешь?
Начинало смеркаться, и Генка с трудом различал буквы на странице, поэтому, когда его позвали, он не сразу разглядел, кто перед ним стоит.
Маленькая худенькая девчонка с двумя торчавшими в разные стороны косичками. Где-то он ее видел.
– Ты не узнаешь меня? Я Стеша! Я теперь учусь в твоем классе!
Сидоров все еще тупо рассматривал незнакомку. Спал он, что ли, все время? Голова была непривычно ватной и пустой.
Ацинзол, говорите? Ну-ну…
– Ты что здесь делаешь? – буркнул он, спуская ноги на пол. Кажется, он действительно видел эту девчонку. Ее посадили рядом с Маканиной.
– Просто… я сюда постоянно хожу, – запнулась Стеша. – А ты-то что?
– Брат у меня здесь, – нехотя ответил Генка, пряча прочитанную книгу в рюкзак. – Я его жду.
– А у нас здесь просто клуб. – Стеша была невероятно рада внезапной встрече. – Хочешь со мной? Просто пойдем, и я тебе все объясню.
– Что я там делать буду? – Никуда идти Сидорову не хотелось.
– А я стою, просто жду… – Стеша, казалось, не слышала Генкиного отказа. – Вдруг вижу – ты сидишь. Я сначала подумала, что ты спишь. Но ты вдруг стал страницы перелистывать. Да с такой скоростью! Неужели ты успел прочитать?
– Успел, – отстранился от нее Сидоров, он уже давно выработал собственную методику чтения книг. – Иди в свой клуб. Я мимо. Мне домой пора.
– Ну, пойдем, поиграем! Тебе понравится, – упрямо твердила Стеша.
– Какое поиграем! Отвали, нул ее от себя Сидоров.
Он подхватил рюкзак под мышку и зашагал по коридору к лестнице.
– Надумаешь, приходи в Веселый сад! – крикнула ему вслед Стеша. – Мы там каждый понедельник собираемся, после шести!
Генка вылетел на улицу. Больше ему не хотелось ни с кем встречаться. Хватит с него неожиданных встреч! Лучше уж вечно зудящая бабушка, чем очередное лекарство от иллюзий.
