Политический мир

К исходу второго года пребывания В. Путина на президентском посту его популярность остается чрезвычайно высокой. Об этом вполне определенно свидетельствуют все показатели, характеризующие отношение граждан к главе государства и их представления о том, как он справляется со своими обязанностями. Правда, электоральный рейтинг В. Путина чуть снизился: в ходе последнего опроса доля граждан, готовых отдать ему свои голоса на очередных президентских выборах, впервые в текущем году оказалась ниже 50%. Однако пока нет сколько-нибудь веских оснований видеть в этом проявление некоей долгосрочной и политически значимой тенденции – тем более что превосходство президента над всеми потенциальными конкурентами остается подавляющим.

Довольно позитивно респонденты оценивают и динамику перемен, происходящих в стране. Доля опрошенных, считающих, что за последний год ситуация улучшилась, остается столь же высокой, как и в предыдущем марте – год спустя после президентских выборов. Вместе с тем следует отметить, что ощутимо возросла доля респондентов, оценивающих вектор изменений противоположным образом (табл. 1).

Таблица 1

Россияне о переменах в жизни страны, %

Неудивительно, что оптимистический взгляд на происходящее в большей мере характерен для сравнительно динамичных и социально адаптированных слоев населения (среди молодежи – 56%, среди респондентов с доходом свыше 1500 руб. – 54%), а пессимистический – для тех, кто располагает меньшими социальными ресурсами (граждане старше 50 лет – 29%, респонденты с образованием ниже среднего – 28%). Сторонники В. Пу­­тина, естественно, чаще прочих оценивают перемены позитивно (64%), при­верженцы Г. Зюганова – негативно (47%).

Однако если доля респондентов, считающих произошедшие за пос­лед­ний год перемены скорее негативными, нежели позитивными, заметно выросла, то в распределении суждений о соотношении достижений и неудач "в деятельности В. Путина на посту президента" изменений не произошло. В марте 2001 г. 60% респондентов полагали, что первых было больше, чем вторых, и лишь 14% придерживались противоположного мнения; сегодня о преобладании достижений говорят 61% опрошенных, неудач – 13%. Стоит обратить внимание на тот факт, что в марте 2001 г. доли респондентов, негативно оценивавших итоги первого года президентства В. Путина (13%) и утверждавших, что неудачи в его деятельности на посту президента превалировали над достижениями (14%), практически совпадали. Сейчас же между этими показателями образовался внушительный разрыв, свидетельствующий о том, что "пессимисты" отнюдь не во всех случаях склонны возлагать ответственность за негативные перемены на главу государства (табл. 2).

Таблица 2

Россияне о достижениях и неудачах в деятельности В. Путина, %

И в самом деле, лишь один из трех респондентов, считающих, что ситуация в России за прошедший год ухудшилась, полагает, что неудач в деятельности президента было больше, чем достижений, тогда как точно такая же доля опрошенных, дающих негативную оценку произошедшим переменам, придерживается противоположной точки зрения. Те же, кто перемен не усматривает либо затрудняется их оценить, гораздо чаще признают баланс достижений и неудач президента положительным, нежели отрицательным.

Что касается граждан, оценивающих произошедшие изменения положительно, то они почти единодушно утверждают, что в послужном списке В. Путина достижения превалируют над неудачами. Было бы, впрочем, некоторым преувеличением полагать, что все они видят в главе государства демиурга, единолично свершившего эти благотворные перемены. Так, только 59% "оптимистов" считают нынешнее положение дел в России скорее результатом работы В. Путина, нежели проявлением объективных тенденций развития страны, тогда как 28% придерживаются противоположного мнения (табл. 3).

Таблица 3

Положение дел в стране и результаты работы В. Путина, %

Тем не менее приведенные данные достаточно красноречиво свидетельствуют о том, что в массовом сознании позитивные перемены ассоциируются с деятельностью В. Путина значительно чаще, чем негативные: если респонденты, которых вектор изменений устраивает, явно предпочитают объяснять положение дел в стране действиями президента, то те, кто этими изменениями недоволен или полагает, что ситуация не меняется, склонны исходить из того, что ситуация обусловлена скорее объективными обстоятельствами.

Такая благоприятная для действующего президента диспозиция во многом обусловлена тем, что наши соотечественники, как правило, более чем негативно оценивают полученное В. Путиным "наследство". Соответственно, многие из них убеждены, что добиться кардинальных перемен к лучшему за то время, что он находится у власти, было невозможно. Этот мотив постоянно возникал на групповых дискуссиях.

· " 1-я участница: Еще пока рано говорить про сдвиги к лучшему или к худшему, пока не очень видно.

2-й участник: За такое короткое время никогда ничего не налаживалось" (ДФГ, Воронеж).

· " 1-я участница: Путин один ничего не изменит.

2-й участник: Да нет, конечно, на него слишком много свалилось" (ДФГ, Москва).

· "Что можно было в этих условиях – он сделал. Больше ему просто или не дали бы, или…" (ДФГ, Санкт-Петербург).

· " 1-й участник: Почему-то люди считают, что Россия поднимает свою экономику. Откуда это?

2-я участница: Мы по Воронежу этого не видим.

3-я участница: Разве можно сразу поднять? Все ведь развалено" (ДФГ, Воронеж).

Причем любопытно, что процитированный только что респондент, при всем своем недоверии к утверждениям о позитивных сдвигах в российской экономике, на другом витке дискуссии фактически воспроизводит логику своей оппонентки.

· "Получив из рук Ельцина очень разваленную страну – никто не мог ее так развалить, при Брежневе были золотые времена, – он ее восстанавливает" (ДФГ, Воронеж).

Не считая деятельность В. Путина успешной – по крайней мере, в сфере экономики, – этот респондент, таким образом, все же признает ее конструктивной. Очевидно, что его скептицизм относительно оптимистических реляций об экономическом росте ни в коей мере не распространяется на оценку вектора действий президента.

Поскольку подавляющее большинство наших сограждан исходит из того, что к моменту прихода В. Путина к власти страна находилась в глубочайшем кризисе, многие готовы заносить в актив действующему президенту сравнительно скромные сдвиги к лучшему или даже симптомы, позволяющие надеяться на такие сдвиги.

· " 1-я участница: Средняя масса стала жить хуже.

2-я участница: Да, хуже, но, с другой стороны, я согласна, что авторитет страны поднимается. Какой-то порядок все-таки я чувствую, какое-то упорядочение происходит.

1-я участница: Учимся немножко, мне кажется.

3-й участник: По лесенке поднимаемся" (ДФГ, Москва).

Здесь стоит обратить внимание на то, как участница дискуссии, полагающая, что уровень жизни в стране в целом снизился, "с ходу" соглашается со своей оппоненткой, которая говорит об ощущении некоего "упорядочивания" жизни при В. Путине.

Надо сказать, что о тенденции к стабилизации, к большей предсказуемости, к наведению относительного порядка участники фокус-групп заговаривают часто, неизменно связывая эту тенденцию с деятельностью главы государства.

· "Какой-то порядок навели в стране. В Думе эти сцены с мордобоем закончились. Вопросы быстрее решаются, лоббирования закончились, указы принимаются. Видно, что идет какая-то жизнь" (ДФГ, Воронеж).

· " 1-й участник: Может быть, остановил политический такой раздрызг. То есть остановка политического беспредела, может быть, так. Не улучшение, но остановка.

2-я участница: Я считаю, наводится небольшой порядок в финансовых таких вот делах. То есть это делается так немножко незаметно, но люди, которые работают и связаны с этим, – они вот ощущают, что нет уже беспредела, в рамки все это входит" (ДФГ, Санкт-Петербург).

· "Стало стабильнее немного. Я как бывший человек военный вижу, что тот развал, который в армии был, просто прекратился" (ДФГ, Санкт-Петербург).

· "Я вижу изменения в том, что люди стали как-то спокойнее, нету нервозности: что будет завтра – понятно, там, дефолт – не дефолт, повышение цен, инфляция. Люди чего-то опасались, а сейчас более спокойнее, более увереннее, они не боятся детей рожать, много сейчас беременных появилось на улицах. То есть люди более как-то уверены в своем будущем" (ДФГ, Санкт-Петербург).

· "1-я участница: Ну, при Ельцине было бесконечное шараханье. Он же премьер-министров менял сколько – пять или шесть человек… А сейчас вроде по крайней мере нет шараханья, как-то более-менее хоть и доллар растет, и цены растут, но как-то к этому уже нет такого, знаете… как-то это все стабильно растет, и мы это ожидаем.

2-я участница: Приятно растет" (ДФГ, Москва).

Нередко в ответ на утверждения респондентов о стабилизации раздаются иронические реплики, подобные последней, или более или менее резкие возражения, но тем не менее не подлежит сомнению, что представление, согласно которому наиболее ощутимое отличие президентства В. Путина от предшествующего исторического этапа состоит именно в большей стабильности, распространено весьма широко.

Совершенно очевидно и то, что респонденты продолжают постоянно сопоставлять В. Путина с его предшественником, и это во многом способствует поддержанию популярности нынешнего президента. На фокус-груп­пах подобные сравнения звучат регулярно. Ограничимся здесь лишь одним эпизодом – не самым типичным, но чрезвычайно любопытным.

· "Модератор: Хорошо, а как вы считаете, если бы сегодня были выборы, выиграл бы Путин сейчас?

1-я участница: Выиграл бы.

2-й участник: Да.

Модератор: Почему вы так считаете?

1-я участница: Он людям надежду дал, все ждут от него чего-то.

3-я участница: Пока не исчерпан запас надежд.

1-я участница: Пока еще не подвел.

4-й участник: Мне кажется, что не выиграл бы. Потому что два года – это возможность людям подумать. Как это человек будет вести другую политику, если его "папа" тогда поставил? Ведь он его не так просто поставил, человека с улицы, он какие-то цели ставил. Что еще от него можно ожидать?

5-я участница: А я считаю, что выиграет. "Папа"-алкаш поставил его, а он как бедный родственник все вытягивает.

6-й участник: Выиграл бы обязательно. За два года невозможно сделать то, что разваливали 80 лет" (ДФГ, Воронеж).

В ответ на реплику участника дискуссии, полагающего, что на очередных выборах избиратели не простят "наследнику" Б. Ельцина его политического происхождения, другая респондентка заявляет, что избиратели, напротив, оценят то, как В. Путин распорядился "наследством", полученным от "промотавшегося отца". И, судя по ходу групповых дискуссий, именно такая интерпретация темы "престолонаследия" сейчас является доминирующей: их участники гораздо чаще акцентируют внимание на контрасте между В. Путиным и его предшественником, чем на том факте, что действующий президент обязан последнему титулом "преемника".

Заслуживает внимания и последняя реплика в приведенном фрагменте дискуссии: респондент, уверенный (как и почти все участники фокус-групп, высказывавшиеся на эту тему), что В. Путин одержал бы на выборах легкую победу, говорит, что страну "разваливали 80 лет", объединяя таким образом советскую эпоху и время Б. Ельцина и противопоставляя их времени В. Путина как периоду, историческое содержание которого состоит в попытке преодолеть последствия столь длительной деструкции.

И надо сказать, что подобное "склеивание" советской эпохи с ельцинским десятилетием обнаруживается отнюдь не только в этой реплике. Вот, например, как оно выглядит в монологе 59-летней пенсионерки, голосовавшей на последних президентских выборах за Г. Явлинского, а сейчас ставшей твердой поклонницей В. Путина.

· "Модератор: А как вы считаете, Путину удалось что-нибудь сделать за время пребывания у власти?

Участница ДФГ: Удалось.

Модератор: Что?

Участница ДФГ: Во-первых, морально: мы стали верить в свою страну, что у нас появилась страна, а то у нас ее не было. Какая-то надежда появляется. ТВ начинает меняться, а то один Запад, одни убийства. Строительство большое, дороги поднимаются, были руины вообще. За пенсией следит. При Ельцине пенсия два доллара была – сейчас 30 долларов. Раньше не следили за пенсией: как хочешь, так и живи. В тот период, если ты за колбасой не достоялся в очереди, то ты уйдешь ни с чем, а сейчас пойдешь в магазин – даже на мизерную пенсию мяса, конечно, не купишь, но можно купить легкое, какие-то кости, домой прийти и сварить. Если позаботишься, то ты себя накормишь" (ДФГ, Воронеж) (выделено автором – Г.К.).

Отметив перемены в морально-психологическом климате и позитивные сдвиги в социальной политике, произошедшие после прихода В. Путина на президентский пост, участница дискуссии уверенно ставит ему в заслугу и ликвидацию товарного дефицита – как будто забывая о том, что полки в продовольственных магазинах наполнились еще в начале 90-х.

Аналогичная аберрация памяти посещает и другую далеко еще не старую участницу фокус-группы – 58-летнюю москвичку, которая в 2000 г. голосовала, отметим, за Г. Зюганова, а теперь колеблется в выборе, не зная, кого предпочесть – лидера КПРФ или В. Путина. И вот как она объясняет свои сомнения.

· "Понимаете, вот я могу поехать и купить, если есть деньги, конечно, что-то для дачи. То есть нет проблемы с материалами. Я помню, как мы строили, когда был Горбачев, и какие это были проблемы – купить любую доску, любую там мелочь какую-то… Сейчас это все свободно".

"Ну и два года тому назад это было свободно. При чем тут Путин?" – недоумевает модератор. И респондентка как нечто само собой разумеющееся произносит.

· "Нет, ну Ельцина я органически просто не переношу, поэтому о нем говорить даже вообще…" (ДФГ, Москва).

Иначе говоря, данная респондентка подумывает о том, чтобы отказаться от поддержки лидера коммунистов потому, что обнаруживает некоторые житейские преимущества в рыночной экономике. Однако подобные мысли не посещали ее при Б. Ельцине в силу крайней неприязни к последнему, и поэтому сейчас она фактически "записывает" переход к товарному изобилию в актив В. Путину.

Правда, склонность "забывать" о десятилетии правления Б. Ельцина и напрямую сопоставлять президентство В. Путина с советской эпохой не во всех случаях ведет к благоприятным для нынешнего главы государства следствиям.

· " 1-я участница: Я домой прихожу вся вымотанная на работе – на рынке, на детях срываюсь, потому что мне их покормить нечем, зарплату задерживают. Он что, не знает, как плохо у нас живется сейчас? А я живу сейчас намного хуже, чем раньше.

2-я участница: Столько лет жить плохо и чтобы сразу все стало хорошо – так не бывает.

1-я участница: У меня холодильник был всегда полный.

3-й участник: Это при коммунистах?

1-я участница: И при коммунистах тоже" (ДФГ, Воронеж).

Респондентка, обвиняющая В. Путина в том, что ее материальное положение сегодня намного хуже, чем "при коммунистах", решительно не склонна принимать в расчет то обстоятельство, что между крахом коммунистического режима и приходом нынешнего президента к власти пролегла целая эпоха, ознаменованная, помимо прочего, резким снижением уровня жизни большинства российских граждан. Но гораздо чаще респонденты, как мы видели, оценивают деятельность главы государства с учетом этого факта.

Причем иногда – хотя и нечасто – на фокус-группах отмечается, что не во всех случаях справедливо возлагать всю полноту ответственности за те или иные сложности и социальные проблемы на верховную власть, что бывают ситуации, в которых эта ответственность ложится на "рядовых" граждан.

· "Если я знаю, что у нас акционерное общество – то есть мы все акционеры, – и у нас нет договоров и нет заработной платы, то Путин тут ни при чем. Что мне на Путина пенять, если я знаю, что продукцию, которую мы выпускаем, не купили, потому что у нее низкое качество, потому что ее дорабатывать еще целый год надо. То есть не Путин виноват, а мы виноваты" ( ДФГ, Воронеж).

Другой респондент на вопрос модератора о том, чего не удалось сделать В. Путину за два года президентства, отвечает:

· "Не удалось наш вороватый народ к культуре привести, но это мы пока сами виноваты. Нам надо учиться жить самим" (ДФГ, Воронеж).

Симптоматично, собственно, не само появление подобных реплик – они могли прозвучать на какой-либо групповой дискуссии и несколько лет назад. Симптоматично то, что никто не отреагировал на эти реплики критически, никто не заявил, например, последнему из процитированных участников ДФГ, что "рыба гниет с головы", что первопричина "вороватости", о которой он говорит, состоит в коррумпированности власть предержащих. Несколько лет назад подобная реакция последовала бы непременно, и ее отсутствие позволяет предположить, что высокий престиж В. Путина стимулирует некоторые изменения в традиционных для отечественного массового сознания механизмах восприятия власти. Впрочем, подобное предположение требует основательной верификации.

Участникам массового опроса, как и год назад, были заданы открытые вопросы о том, в чем, по их мнению, состоят главное достижение и главная неудача В. Путина за время его работы на посту президента. На вопрос о достижениях главы государства сейчас дали ответы 60% опрошенных, тогда как в марте 2001 г. – 54%, а на вопрос о его неудачах, соответственно, 37 и 39%. Эти данные в какой-то мере могут рассматриваться как свидетельство роста престижа В. Путина. Что же касается содержания ответов, то оно изменилось не слишком значительно. Как и год назад, говоря о достижениях президента, респонденты чаще всего обращались к проблематике, связанной с социальной политикой, причем доля ответов, в которых упоминалась эта проблематика, возросла с 23 до 29%:

· "Безработица упала, молодежь занята"; "пенсионерам и инвалидам пенсии поднял"; "зарплату выдают вовремя, пенсию повышают постоянно"; "немного увеличился жизненный уровень"; "улучшение социального положения"; "борьба с детской беспризорностью" (открытый вопрос).

На второе место по частоте упоминаний вышла внешняя политика, о которой говорили 10% респондентов (в прошлом году – 5%).

Заслуживает внимания тот факт, что доля респондентов, усматривающих главное достижение В. Путина в решении проблемы Чечни, сократилась за год с 6 до 3%. Впрочем, сократилась – причем тоже на 3 п.п. – и доля опрошенных, упоминающих о ситуации в Чечне как о главной неудаче президента. Однако именно эта проблема продолжает с большим отрывом лидировать в списке его неудач – сейчас о ней говорят 11% участников опроса. Несколько сократилась, естественно, доля опрошенных, вспоминающих о ситуации с "Курском" как о главной неудаче президента, – с 7 до 4%. И выросло с 2 до 5% число ответов, в которых содержится осуждение внешнеполитических акций В. Путина.

Более пристального внимания, однако, требуют изменения, произошедшие за последние полгода в распределении ответов на закрытые вопросы, сформулированные несколько иначе – не о достижениях и неудачах В. Путина, а о тех сферах жизни страны, в которых произошли положительные и отрицательные перемены (табл. 4).

Прежде всего, бросается в глаза тот факт, что доля респондентов, говорящих о негативных переменах, возросла применительно ко всем без исключения сферам жизни страны – причем во многих случаях весьма резко. И практически вдвое сократилось число "супероптимистов", уверяющих, что перемен к худшему не произошло ни в одной из перечисленных в списке областей. В то же время перемены в ответах на вопрос о положительных изменениях гораздо менее значительны и разнонаправлены: говоря об одних сферах социального бытия, респонденты проявляют чуть больший, а о других – чуть меньший оптимизм, чем осенью прошлого года. В результате общий баланс позитивных и негативных суждений заметно "ухудшился".

Таблица 4

Перемены в сферах жизни страны и результаты работы В. Путина, %

Напомним, что в сравнении с мартом прошлого года значительно – с 13 до 22% – выросла доля респондентов, считающих, что "в жизни России" произошли перемены к худшему. Приведенные в таблице данные явно корреспондируют с этой тенденцией. Однако выше мы отмечали, что представления наших сограждан о соотношении достижений и неудач в деятельности В. Путина остались неизменными. Здесь же в постановке вопроса содержится недвусмысленное указание на то, что речь идет именно об изменениях, произошедших "в результате работы В. Путина", – казалось бы, если популярность президента остается по-прежнему высокой, то эта оговорка должна была содействовать консервации того баланса положительных и отрицательных оценок, который был зафиксирован предыдущим опросом. Этого, однако, не произошло – баланс изменился, и весьма существенно. Вероятно, это обусловлено самой конструкцией вопроса: оценивая направленность перемен, происходящих в той или иной сфере, респонденты, скорее всего, абстрагируются от упоминания о том, что подлежащие оценке изменения сопряжены с деятельностью главы государства. Иначе говоря, их суждения представляют собой не столько оценки этой деятельности, сколько мнения о динамике перемен в различных областях жизни страны.

Присмотримся к этим мнениям. Наиболее резко изменились за последние полгода представления россиян о том, как обстоят дела в сфере обеспечения безопасности граждан: со времени предыдущего опроса доля респондентов, оценивающих произошедшие здесь перемены негативно, возросла почти вдвое, а позитивно – столь же заметно сократилась, и в результате соотношение отрицательных и положительных оценок составило 6:1. Внешне менее разительные, но фактически почти столь же значимые перемены произошли и в суждениях о положении дел в сфере обороноспособности: еще полгода назад соотношение оптимистических и пессимистических оценок составляло 3:1, а сейчас – 1:1.

Если учесть, что "изначальная" популярность В. Путина была в зна­чи­тель­ной мере предопределена тем, что избиратели увидели в нем "защитника", политика-"силовика", способного эффективно противостоять терроризму (прежде всего – чеченскому), восстановить дееспособность правоохранительных структур и боеспособность вооруженных сил, то очевидно, что распространение представления о снижении уровня защищенности граждан и обороноспособности страны является чрезвычайно опасным для его престижа.

Весьма существенно "ухудшился" баланс положительных и отрицательных оценок и применительно к таким сферам, как здравоохранение, образование и наука. Это тоже несет в себе немалую угрозу репутации президента, основные достижения которого ассоциируются в последнее время с социальной политикой. Правда, оценивая перемены в "социальной политике", респонденты сегодня демонстрируют почти такой же уровень оптимизма, как и полгода назад. Дело тут, по-видимому, в том, что в представлениях наших сограждан "социальная политика" сводится главным образом к пенсионному обеспечению, гарантированной и своевременной оплате труда бюджетников, выплате различных социальных пособий и т. д. – а в этом отношении дела обстоят сравнительно благополучно. Но если ситуация в таких базовых отраслях социальной инфраструктуры, как здравоохранение и образование, представляется им критической или по крайней мере развивающейся в неблагоприятном направлении, то это не может не ставить под сомнение соответствие президента сложившемуся образу "опекуна", проявляющего неусыпную заботу о благополучии социально незащищенных граждан и решении социальных проблем.

Иные перемены не столь значительны, но следует отметить, что и двукратный рост доли респондентов, считающих, что отрицательные изменения происходят в экономике, и появление недовольных переменами в сфере государственного управления и во внешней политике (осенью прошлого года таковых практически не было) – это симптомы, свидетельствующие о том, что репутации главы государства угрожает определенная опасность.

К тому же следует иметь в виду, что представления российских граждан о том, какими должны были бы быть политические приоритеты В. Путина, весьма существенно расходятся с их представлениями о том, каковы эти приоритеты в действительности (табл. 5).

Таблица 5

Россияне о политических приоритетах В. Путина, %

* Предъявленный респондентам список включал 25 "направлений".

Лишь в одном пункте здесь обнаруживается почти полное совпадение между пожеланиями респондентов и их представлениями о собственных приоритетах главы государства – в вопросе об армии. В прочих же случаях наличествуют расхождения, и весьма значимые: респонденты ставят во главу угла социальные проблемы, тогда как президент, по их мнению, включает в число приоритетных лишь один аспект социальной политики – зарплаты бюджетников, пенсии, пособия, – да и тот, как они полагают, менее значим для него, чем внешнеполитические проблемы и положение в Чечне.

Следует, впрочем, отметить, что эти же вопросы ставились перед респондентами в декабре 2000 г., и ситуация тогда была почти такой же: и пожелания граждан, и их представления о приоритетах главы государства изменились незначительно. Но если тогда расхождения между ожиданиями граждан и их представлениями об ориентациях президента не имели принципиального значения (триумфальная победа В. Путина на президентских выборах давала ему карт-бланш на реализацию своих программных установок), то сейчас ситуация может измениться. Ведь, как мы только что видели, направленность перемен в таких, например, сферах, как здравоохранение и обеспечение безопасности граждан, – перемен, происходящих "в результате работы В. Путина", – представляется опрошенным негативной. И в этих условиях недооценка проблем здравоохранения и борьбы с преступностью, в которой респонденты "подозревают" президента, может вызвать существенное недовольство.

В связи с этим стоит заметить, что особого внимания заслуживают те проблемы, интерес к которым у граждан существенно вырос со времени предыдущего опроса, – иначе говоря, проблемы, ставшие, по их мнению, сегодня более актуальными, чем год с лишним назад: "алкоголизм, наркомания" (прирост на 8 п.п.) и "цены, инфляция" (прирост на 6 п.п.).

Впрочем, констатируя определенные симптомы нарастания недовольства наших сограждан динамикой и направленностью перемен в российском обществе на исходе второго года президентства В. Путина, следует учесть, что тенденция эта явно не стала (пока?) значимым фактором политической жизни; до сих пор она практически не сказывалась на популярности президента. Сегодня 50% респондентов дают утвердительный ответ на вопрос о том, отвечает ли деятельность В. Путина интересам таких людей, как они, и 38% занимают противоположную позицию. Распределение ответов на этот вопрос почти не связано с возрастом респондентов, но заметно варьируется в зависимости от других социально-демографических показателей. Особенно часто признают соответствие деятельности президента собственным интересам женщины (54%, среди мужчин – 46%), граждане, не имеющие среднего образования, – с одной стороны, и имеющие высшее образование – с другой (по 55%), респонденты с относительно высокими доходами (56%).

Однако даже те, кто полагает, что деятельность президента не отвечает их интересам, чаще признают эту деятельность успешной, чем неуспешной, и примерно в равной мере склонны оценивать перемены, произошедшие в стране за последний год, позитивно и негативно (табл. 6).

Таблица 6

Успешность деятельности В. Путина, перемены в стране
и интересы людей, %

Да и в своих прогнозах на будущее эта часть опрошенных не обнару­жи­вает особой склонности к катастрофизму: каждый четвертый из них ожидает перемен к лучшему, и лишь немногим большая доля – к худшему. В целом же уровень оптимизма, демонстрируемый российскими гражданами, остается весьма высоким (табл. 7).

Таблица 7

Деятельность В. Путина и ближайшее будущее России, %

Принцип разделения властей, в соответствии с которым сконструирована сегодня российская государственность[118], противоречит традиционным для российской политической культуры представлениям об оптимальной модели взаимоотношений власти и общества – представлениям, органически связанным с установками на государственный патернализм и регламентацию социальных отношений "сверху". Являясь необходимым элементом институционального дизайна современной демократии, разделение властей предусматривает, как известно, относительную автономию и взаимный контроль ветвей власти, обеспечиваемый системой сдержек и противовесов. Оно изначально призвано не только и не столько рационализировать процесс государственного управления, сколько гарантировать подотчетность власти обществу, служить противоядием против тирании и механизмом защиты прав и интересов граждан от злоупотреблений со стороны государства.

Но если идея разделения властей базируется на презумпции об опасности государственного произвола и необходимости превентивного ограничения прерогатив власти, то для патерналистского сознания приоритетна иная, по существу – противоположная презумпция. Рассматривая государство как инициатора и движущую силу всех социальных процессов и возлагая на него всю полноту ответственности за состояние общества, это сознание видит в беспрепятственном проникновении власти во все закоулки социального пространства необходимое условие нормального функционирования социума. Институциональные ограничения для такого проникновения, порождаемые разделением властей, оно склонно воспринимать как неоправданные препятствия, мешающие государству исполнять "родительские" функции по отношению к обществу. Поэтому укорененной в отечественной политической культуре ориентации на всестороннюю опеку государства над народом релевантна не установка на диверсификацию власти, а, напротив, установка на ее монолитность.

Такая монолитность, разумеется, не только допускает, но и предусматривает определенное разграничение функций между различными властными структурами. Но разграничение – сугубо инструментальное, возникающее, по существу, в результате делегирования полномочий и ответственности сверху вниз по властной иерархии и призванное обеспечивать эффективное исполнение стратегических решений, которые принимаются в едином центре власти – если не одним человеком, главой государства.

Поскольку представления о реальной и желаемой "анатомии" власти тесно связаны с представлениями о ее предназначении, не будет большим преувеличением сказать, что отношение наших сограждан к разделению властей является одним из наиболее значимых и универсальных индикаторов, позволяющих судить о том, в какой мере трансформировались базовые социальные и политические установки российского массового сознания в целом.

Насколько же освоена и усвоена сегодня российскими гражданами идея разделения властей, как она понимается, интерпретируется и оценивается? Как воспринимается относительная автономия ветвей власти – как норма или как аномалия? В какой мере подверглась – и подверглась ли – эрозии установка на монолитность власти?

Обращаясь к данной проблематике, мы отдавали себе отчет в том, что попытка получить ответы на подобные вопросы сопряжена со значительными трудностями. Было бы, разумеется, наивно ожидать, что смысл самого понятия "разделение властей" вполне ясен большинству российских граждан, что они понимают его адекватно и более или менее полно. Поэтому их отношение к институту разделения властей – а не к понятию, обозначающему этот институт, – приходится реконструировать, анализируя главным образом представления респондентов о предназначении наличных институтов власти (например, мнения о том, зачем нужен парламент и нужен ли он вообще) – представления, которые неразрывно связаны с оценочными суждениями, определяющимися сугубо ситуационными обстоятельствами.

Однако прежде всего целесообразно все же выяснить, какой смысл наши сограждане вкладывают в само понятие "разделение властей". Рассмотрим ответы респондентов на открытый вопрос, который был сформулирован так: "Как Вы понимаете выражение "разделение властей"? Что оно, по Вашему мнению, означает?"

Ответили на него 39% опрошенных. Для сравнения: на вопросы о том, в чем состоят функции, обязанности правительства и Государственной думы, ответили соответственно 77 и 69% респондентов. Уже это сопоставление дает основания полагать, что понятие "разделение властей" не слишком хорошо знакомо российским гражданам. Содержание ответов не оставляет в этом никаких сомнений.

Лишь в половине из них (20%) речь идет о разграничении функций – между ветвями или органами власти, между отдельными ее представителями и т. д. Как мы увидим далее, далеко не все респонденты, дающие подобные ответы, адекватно понимают принцип разделения властей, а тем более – принимают его. Но сначала обратим внимание на другую половину высказываний.

Многие опрошенные трактуют "разделение властей" как разногласия, разлад во власти:

· "Одни люди из власти тянут в одну сторону, другие – в другую"; "когда власти не могут найти общего языка"; "разница во мнениях"; "когда одни хотят править так, а другие – этак, получается конфликт"; "одни одно говорят, другие – другое"; "то, что они не могут найти общее мнение"; "власть не находит между собой общий язык"; "когда нет согласованности, тогда и делят власть"; "разногласия между различными органами власти"; "нет единства"; "очень плохо: каждый дует в свою дудку"; "разлад какой-то"; "плохо: когда согласья нет – на лад дело не идет" (открытый вопрос).

Подобный разлад, по мнению части респондентов, ведет к неэффективности, недееспособности власти, пагубно сказывающейся на положении дел в стране. В связи с этим неоднократно поминаются "лебедь, рак и щука". Многие прямо отождествляют "разделение властей" с хаосом:

· "Беспорядок"; "бардак"; "анархия"; "это хаос, когда нет порядка"; "беспредел"; "разброд"; "распад"; "разделение власти ведет к хаосу"; "двоевластие, анархия"; "безвластие, много маленьких князьков"; "каждый тянет на себя, вот и живем плохо" (открытый вопрос).

Еще чаще "разделение властей" понимается как борьба в верхах – борьба, в которой каждый участник преследует свои собственные интересы, а добычей являются "куски" власти, высокие должности, деньги:

· "Борьба за власть" (только эту формулировку употребили 12 рес­пон­дентов); "каждый тянет одеяло на себя"; "идет дележ власти, много желающих быть у власти"; "друг на друга косятся и смотрят, у кого портфель больше"; "делят портфели"; "это драчка за большой кусок"; "дележка денег и власти"; "каждый хочет трон себе"; "каждый во власти тянет одеяло на себя, все хотят контролировать, никто не хочет работать"; "каждый гребет под себя"; "поделение капитала"; "они там грызутся между собой, как собаки, все хотят друг над другом стоять"; "каждая рука к себе тянет"; "каждый хочет урвать свой кусок"; "борьба между представителями властей"; "взятку не поделили"; "дележ денег"; "интриги"; "начинают воевать между собой, выживать друг друга"; "каждый тянет к себе, все делают для себя"; "каждый думает только о себе, своей выгоде, а не о народе" (открытый вопрос).

Подобную трактовку понятия "разделение властей" – как "войны всех против всех" – предлагают 6% опрошенных.

Процитированные респонденты – как и прочие опрошенные, у которых словосочетание "разделение властей" вызывает аналогичные ассоциации, – совершенно превратно истолковывают смысл этого термина. Однако следует обратить внимание на то, что практически все они видят в "разделении властей" нечто скверное иопасное, все разделяют мнение респондента, заявившего: "Это что-то такое, что не для пользы народа". И хотя они решительно не понимают, о каком "разделении" идет речь, именно это слово вызывает у них негативную реакцию. Иначе говоря, все они исходят из того, что власти надлежит быть "нераздельной" – единой, монолитной.

Довольно часто респонденты прямо заявляли об этом, хотя постановка вопроса предполагала интерпретацию понятия "разделение властей", а отнюдь не оценку данного института:

· "Затрудняюсь ответить, но делить не надо, власть должна быть одна"; "это разделение не нужно, пусть будет все едино"; "ничего хорошего, должна быть одна власть"; "это то, чего не должно быть: власть должна быть единой"; "власть должна быть одна в стране"; "власть должна быть в одних руках"; "плохо разделение"; "этого не должно быть – тогда будет порядок в стране"; "власть должна быть сильной, ее не надо разделять, надо укреплять"; "ничего хорошего; раньше была советская власть, а сейчас что?!"; "отношусь к этому отрицательно, должно быть все едино"; "это плохое явление, когда власть разделена: получается перекладывание ответственности, а власть обязана быть неделимой"; "власть должна быть едина"; "делить нельзя, а они – каждый как ему лучше"; "должно быть единовластие – подчинение президенту, который обязан следить за принятием законов и их исполнением"; "власть должна быть одна, не должно быть разделения властей" (открытый вопрос).

Установка на монолитность власти отчетливо прослеживается и в репликах тех опрошенных, которые понимают "разделение властей" как ситуацию, при которой доля власти принадлежит криминалу ("бандиты и правительство"; "открытая власть и скрытая – мафия"; "бандиты и власть"), либо полагают, что речь идет о ее "разделении" между достойными и недостойными людьми во властных структурах:

· "Одни честные, другие воруют"; "одни что-то делают для народа, другие только карманы набивают", "когда неграмотные лезут во власть, оттесняя грамотных", "одни болеют душой за русских, другие – влезают в криминал, коррупцию" (открытый вопрос).

"Разделение" явно воспринимается этими респондентами как проявление некоей порчи.

Рассматривая суждения опрошенных, не увязывающих "разделение властей" с распределением функций, обязанностей, следует упомянуть еще об одном, довольно крупном блоке высказываний. Некоторые респонденты отождествляют "разделение властей" с многопартийностью и с политическим плюрализмом вообще, с борьбой различных идейно-политических течений и группировок:

· "Каждая партия хочет взять власть в свои руки"; "это разделение по партиям"; "одни хотят демократии, другие – коммунизма, третьи – чего-то еще"; "что-то наподобие многопартийности"; "в Думе разделены на партии, раньше не было партий, все было едино"; "у каждой партии свои взгляды и убеждения"; "кто более демократичен и кто за старую власть"; "Жириновский – одно, "Яблоко" – другое"; "многопартийность"; "разделение власти между партиями; раньше была одна партия – теперь много"; "деление на правых и левых"; "борьба за власть между политическими партиями"; "наличие нескольких партий сразу"; "коммунисты и демократы"; "когда партии делят, кто над чем властвует"; "много партий, много мнений"; "по партиям разбрелись" (открытый вопрос).

Иногда в высказываниях такого рода звучит недовольство, раздражение по поводу многопартийности, разноголосицы мнений, но преобладает, пожалуй, нейтральная интонация.

Обратимся теперь к ответам тех респондентов, которые так или иначе увязывают "разделение властей" с разграничением функций. Примерно каждый третий из них (7% опрошенных) обнаружил понимание того обстоятельства, что речь идет не просто о разных органах государственного управления, а о разных ветвях власти. Правда, подавляющее большинство этих респондентов говорит лишь о двух ветвях:

· "Исполнительная и законодательная"; "законодательная власть – Дума, исполнительная – правительство"; "власть разделена по функциям – исполнительная и законодательная"; "Дума – это одно, а правительство – другое: две ветви власти"; "одни принимают законы, другие их исполняют"; "Дума занимается законотворчеством, а правительство руководит и исполняет законы"; "отдельно исполнительная и законодательная – чтобы друг друга уравновешивали"; "у нас две власти: исполнительная и законодательная"; "есть власть правительственная, есть депутатская"; "есть власть законодательная и есть – исполнительная"; "власть делится на законодательную и исполнительную" (открытый вопрос).

О третьей ветви власти – судебной – вспоминают гораздо реже; лишь очень небольшая часть наших сограждан воспринимает судебную систему как институт власти:

· "Есть три ветви власти: исполнительная, законодательная и судебная"; "каждая власть должна делать свое дело – законодательная, исполнительная, судебная"; "есть судебная, законодательная, исполнительная власти, у всех разные обязанности, что вытекает из определений"; "законодательная, исполнительная, судебная – как же еще понимать?" (открытый вопрос).

Однако понимать, как выясняется, можно по-разному. Некоторые респонденты весьма своеобразно представляют себе "ассортимент" ветвей власти, между которыми происходит разделение функций:

· "Власть делится между органами власти: партия, профсоюз, правительство"; "мирская и духовная, парламент и Совет федерации"; "силовая, промышленная"; "Чубайс руководит электроэнергией, другой – нефтью, это и есть разделение властей"; "когда законодательная власть отделена от исполнительной или церковь – от государства"; "экономическая и политическая власть"; "каждый своим занимается: милиция ловит преступников, прокуратура судит, депутаты в Думе спят" (открытый вопрос).

Еще более существенным представляется тот факт, что многие респонденты говорят о "разделении властей" как о сугубо функциональном распределении обязанностей, полномочий, ответственности между людьми или органами власти. В их понимании "разделение властей" осуществляют вышестоящие "начальники" (или один "начальник" – глава государства), распределяя обязанности между подчиненными. Некоторые так, собственно, и говорят:

· "Высокопоставленные чиновники решают вопросы о разделении власти"; "один человек не может делать все, нужно разделять работу на заместителей"; "хорошее дело, один человек не может отвечать за все"; "чтобы не один человек занимался всеми вопросами в государстве, а обязанности были распределены на всех" (открытый вопрос).

Подобных реплик сравнительно немного, но аналогичное понимание "разделения властей", несомненно, характерно и для подавляющего большинства опрошенных, для которых суть дела сводится к тому, что "каждый должен заниматься своим делом", "каждый занимается своим делом". Только данные формулировки употребили более 20 опрошенных. И этот мотив звучит во множестве высказываний:

· "Каждый должен быть на своем месте"; "каждый должен делать то, что ему положено"; "каждый должен отвечать за свою работу"; "специализация – каждый занимается своим делом"; "когда один отвечает за одно, другой – за другое"; "разные органы несут разные обязанности"; "каждый министр выполняет строго свою работу"; "разделение властей по функциональным обязанностям"; "каждый руководитель должен нести свою миссию"; "группа ответственных лиц заведует своей частью обязанностей"; "каждый исполняет свои функции"; "каждый чиновник занимается своим делом"; "каждый отвечает за свою сферу деятельности"; "каждый должен есть свою морковку" (открытый вопрос).

Очевидно, что люди, отождествляющие "разделение властей" с обычным разграничением полномочий между должностными лицами – "технической" процедурой, без которой мало-мальски эффективная деятельность любых управленческих структур невозможна в принципе, – весьма далеки от понимания политической "сверхзадачи" и принципов функционирования этого демократического института. Но, более того, есть основания предполагать, что схожее представление о его предназначении разделяет и некоторая часть опрошенных, продемонстрировавших вроде бы более или менее адекватное понимание термина, – те, кто ассоциировал понятие "разделение властей" с разграничением законодательной и исполнительной власти.

Ведь такое разграничение в принципе вполне может интерпретироваться как если и не исключительно, то по преимуществу функциональное – когда акцент делается не на автономии и взаимозависимости ветвей власти, а на самом факте различия их обязанностей и прерогатив.

Тут следует учесть, помимо прочего, и специфику исторического опыта наших сограждан. Институциональный дизайн "советской власти" более или менее правдоподобно имитировал схему разделения властей – несмотря на то, что мифологема о всевластии Советов этой схеме противоречила. Никакой диверсификации власти, разумеется, не было и в помине, но формально законодательные функции принадлежали "выборным" Советам, которые фактически выступали в роли некоего законодательного "департамента" властного монолита.

Не воспринимают ли по крайней мере некоторые из наших сограждан и сегодня законодательную власть в качестве подобного "департамента"? Поскольку интерпретация "разделения властей" как сугубо инструментального разграничения полномочий, обязанностей ("каждый должен заниматься своим делом") распространена, как мы видели, весьма широко, то естественно предположить, что этот же смысл вкладывает в свои ответы и часть респондентов, говорящих о наличии "двух властей" – законодательной и исполнительной. Мы не можем, конечно, с уверенностью судить о том, как именно понимает взаимоотношения законодательной и исполнительной властей тот или иной конкретный респондент, дающий подобный ответ, – как отношения двух структурных подразделений властного монолита или относительно автономных ветвей власти, обладающих институциональными ресурсами для взаимного контроля, которые в совокупности составляют систему сдержек и противовесов. Но вряд ли можно сомневаться в том, что первая версия имеет определенное хождение.

Во всяком случае, ответы, в которых отчетливо слышится адекватное понимание природы взаимоотношений между ветвями власти в рамках системы разделения властей, встречаются крайне редко. Хотя и встречаются:

· "Это законодательная, исполнительная, судебная власти, когда ни одна из них не превалирует над другой"; "власти контролируют друг друга"; "оно означает некую модель правового государства, когда существуют законодательная, исполнительная и судебная власть, которые действуют в общем направлении" (открытый вопрос).

Наконец, следует упомянуть еще об одной трактовке понятия "разделение властей". Определенная часть опрошенных (2%, что составляет 5% от числа ответивших на открытый вопрос) полагает, что оно описывает взаимоотношения между федеральными и региональными властями, а также местным самоуправлением:

· "В центре своя власть, на местах – своя"; "федеральные, региональные, местные"; "центральная власть в Москве и окраинная – по областям"; "разделение на областные и региональные власти"; "разделение власти по территориальному признаку"; "местные, федеральные"; "центр – одно, областные власти – сами хозяева"; "власть центра и власть на местах" (открытый вопрос).

В принципе такая трактовка не является ошибочной: в федеративных государствах разделение властей "по вертикали", обеспечиваемое не только разграничением полномочий, но и механизмами взаимного сдерживания, составляет значимый компонент системы разделения властей. Хотя "первичным", базовым компонентом этой системы является все же относительная автономия ветвей власти – как на общенациональном, так и на региональном уровнях.

Однако по крайней мере некоторые из респондентов, говоривших об отношениях центра и регионов, определенно имели в виду не столько разграничение функций между разными уровнями власти – и уж тем более не механизм их институционального взаимодействия, сколько ситуацию, при которой региональные власти просто игнорируют центр:

· "Когда власть делится на центральную и губернскую: в Москве принимают законы, а в областях – не выполняются"; "безвластие, много маленьких князьков"; "Москва издает одни законы – Новосибирск делает по-своему" (открытый вопрос).

Иначе говоря, определенная часть упоминающих об отношениях между Москвой и регионами фактически солидарна с довольно широко распространенной точкой зрения, согласно которой "разделение властей" – синоним хаоса.

Подведем предварительный итог. Можно констатировать, что смысл термина "разделение властей" в той или иной мере адекватно понимают меньше четверти респондентов, ответивших на соответствующий открытый вопрос (менее 10% опрошенных). Насколько меньше – сказать практически невозможно: высказывания респондентов, отвечающих на открытые вопросы, отнюдь не всегда подлежат однозначной интерпретации. Может быть, что и большинство опрошенных, упоминавших в своих ответах о законодательной и исполнительной власти или о Москве и регионах, не имеют сколько-нибудь внятного представления о предназначении разделения властей и принципах функционирования данного института. Этого мы не знаем – но знаем наверняка, что три четверти ответивших трактуют понятие "разделение властей" совершенно превратно. И еще мы знаем, что само это словосочетание вызывает у весьма значительной части наших сограждан негативные эмоции и ассоциации. А в основе такой реакции лежит, очевидно, традиционная установка на монолитность власти и, соответственно, опасения по поводу возможных последствий ее диверсификации.

Однако суждения наших соотечественников о понятии "разделение властей" содержат лишь косвенные, хотя и достаточно значимые свидетельства их отношения к самому этому институту. Поскольку напрямую спрашивать респондентов о том, как они оценивают разделение властей, явно не имело смысла – в силу предсказуемо низкой осведомленности о содержании этого термина, – наиболее рациональный способ выяснить их позиции относительно ценности данного института состоял в том, чтобы проверить, насколько оправданным представляется им само существование автономных ветвей власти.

Но говорить в этом контексте о власти судебной было бы абсурдным – как из-за того, что судебная система, как уже отмечалось, крайне редко воспринимается нашими соотечественниками в качестве института власти, так и потому, что "предложение" об упразднении ее автономии было бы небезосновательно воспринято как "призыв" санкционировать полный произвол власти исполнительной, а стало быть, с негодованием отвергнуто даже теми, кто считает всякую диверсификацию власти порочной. Не менее абсурдным было бы, разумеется, спрашивать и о возможности обойтись без исполнительной власти или передать ее функции какой-либо иной ветви власти.

Поэтому единственным кандидатом на "упразднение" оказалась законодательная власть. Но обращаться к респондентам с "предложением" о ликвидации законодательной власти как таковой также было бы неуместно – прежде всего по сугубо семантическим причинам: оно было бы "расслышано" как предложение "упразднить" законы вообще, иначе говоря, пойти по пути беззакония и произвола.

Исходя из этих соображений, мы задали респондентам вопрос о том, оправданно ли существование Государственной думы – института, который в значительной степени отождествляется нашими согражданами с законодательной ветвью власти в целом (табл. 1).

Таблица 1

Респонденты об оправданности существования Госдумы, %