Последние обеспечивают движению высокую адаптивность в конкретных условиях времени и пространства.
Участие ассоциативных систем мозга в организации движений. Роль внешних факторов, сигналов из внешней среды и, соответственно, роль сенсорных и ассоциативных систем мозга в формировании мотивированных движений весьма значительна. Специфичность участия таламопариетальной ассоциативной системы в организации движений определяется двумя моментами: 1) с одной стороны, она участвует в формировании интегральной схемы тела, все части которого соотнесены не только друг с другом, но и с вестибулярными и зрительными сигналами; 2) с другой стороны, она участвует в регуляции внимания к текущим сигналам окружающей среды с учетом ориентации всего тела относительно этих сигналов. Таламопариетальная (как и нижневисочная) ассоциативная система активируется текущими сен-
сорными сигналами, то есть привязана в основном к настоящему моменту времени, и связана с анализом главным образом пространственных взаимоотношений раз-номодальных признаков.
|
|
Фронтальная ассоциативная система имеет рецип-рокные отношения с двумя функциональными системами мозга: 1) теменно-височной, которая связана с обработкой и интеграцией полимодальной сенсорной информации, и 2) теленцефалический лимбической системой, включающей лимбическую кору и связанные с ней подкорковые образования, особенно гипоталамус и районы среднего и промежуточного мозга. Характер связей указывает на то, что фронтальная система вовлечена и в сенсорные, и в моторные механизмы мозга (рис. 80). Вентральную часть фронтальной коры рассматривают как кортикальную проекцию лимбической системы, которая участвует в анализе и регуляции процессов внутренней среды организма.
Одно из существенных функциональных расстройств, возникших у человека после поражения лобных долей мозга, — это распад поведенческих программ, неспособность поддерживать нормальную временную организацию поведения. Программы их действий, будучи однажды запущенными, повторяются, застаиваются и лишь постепенно стираются, причем эта персеверация зачастую приводит к отклонению от желаемой цели (рис. 81).
Тот факт, что даже осознаваемое различие между целью и результатом не ведет к смене программы, предполагает, что все эти сигналы — ошибки, обычно корректирующие поведенческие программы, не находят выхода в эффекторную сферу. Отсюда следует, что фронтальная ассоциативная кора опосредует мотивационные влияния на организацию поведения в целом.
Реципрокные фронто-лимбические взаимоотношения лежат в основе феномена «поведенческого предвосхищения», или экстраполяции, потеря которой является одним из важных клинических симптомов фронтальных повреждений. Обычно нормальный субъект выбирает линию поведения носле сравнения большего или меньшего числа альтернативных тактик. В конечном счете этот выбор осуществляется при сравнении эффективных реакций на каждую из возможных альтернатив. Выдвинутая таким образом тактика естественно должна пройти «цензуру» мотивационной системы. Процессы такого предвосхищающего (экстраполяцион-ного) выбора существенно страдают при удалении лобной коры.
|
|
Утрата фронтальной коры как главного передатчика информации между корой и лимбической системой будет сопровождаться не только нарушением выбора программ, но также стиранием текущей или предполагаемой программы действия самой по себе или в результате вмешательства внешних сигналов. Нарушение процессов кратковременной памяти при лобном синдроме может быть вызвано патологически быстрым угасанием следов сигналов, с одной стороны, и преобладанием «теменных» механизмов переключения внимания на новые стимулы, освобожденные от тормозных фронтальных влияний, с другой стороны (Б. Мильнер, 1964, 1975).
Импульсные коды моторных программ. Программирующая деятельность мозга заключается в организации поведенческого акта на основе доминирующей мотивации, прошлого жизненного опыта и в соответствии с вероятностной структурой среды. Степень адекватности программы, построенной с учетом всех трех факторов, может быть оценена по ее прогнозирующим свойствам. В программе тесно взаимодействуют процессы кратковременной и долговременной памяти.
Для выявления импульсного кода моторных программ ситуация отсроченного пространственного выбора оказалась весьма удобной (А. С. Батуев и др., 1988). В опытах на обезьянах вырабатывались пищедобывательные условные рефлексы, сигналами для которых служило
вспыхивание лампы справа или слева от животного, а условной реакцией — нажатие рукой, соответственно, на правый или левый рычаг. Такая деятельность животного основывается на долговременной памяти. Кроме того, в задаче фигурировали два вероятностно варьируемых фактора: чередования пространственного положения условного сигнала и продолжительность следуемой за ним временной паузы — отсрочки. После восприятия положения сигнала животному предстояло сохранить полученную информацию на протяжении всего периода отсрочки — кратковременная память. Степень адекватности программирования оценивали по правильности выбора рычага, после нажатия на который следовало пищевое подкрепление. Таким образом, у животного формировались две жесткие моторные программы, которые извлекались из долговременной памяти и удерживались в кратковременной памяти вплоть до их реализации. Какая программа извлекалась — это зависело от пространственных признаков условного сигнала и определялось по моторному ответу. Следовательно, характер импульсной активности нейронов от начала действия условного сигнала, на всем протяжении отсрочки, после открытия доступа к рычагам (пусковой сигнал) и вплоть до нажатия на рычаг может рассматриваться как импульсный код моторных программ.
Нейроны лобной и задней теменной коры характеризовались пространственной селективностью, то есть кодированием местоположения условного сигнала рисунком или частотой разряда (рис. 82). Такие же клетки найдены в хвостатом ядре и вентральном переднем ядре таламуса, но они отсутствовали в бледном шаре, моторной коре, медиодорзальном и центральном латеральном ядрах таламуса. Одна часть клеток обнаружила различия в активности только в момент действия условных сигналов («сенсорные нейроны») или только в период отсрочки («нейроны памяти»). Как отмечалось, адекватность извлеченной программы можно оценить только по конечному результату.
|
|
В числе пространственно-селективных клеток обнаружена популяция нейронов, которые выявляют это свойство только после открытия экрана, то есть в пусковой
период, когда животное получает свободный доступ к рычагам. Их назвали нейронами «моторных программ», которые эстафетно активируются нейронами памяти и являются пусковыми для соответствующего двигательного акта (рис. 83). Отчетливо видно, что в случаях правильного выбора рычага при одном и том же движении, но направленном либо к правому (сверху), либо к левому (снизу) рычагу, возникает совершенно противоположный по характеру рисунок импульсной активности нейрона. То же наблюдается и при ошибочном выборе рычага для нажатия.
Гистограмма правильного выбора рычага на правый сигнал отражает активацию моторной программы нажатия на правый рычаг. Но при ошибочном выборе по условному сигналу слева животное вновь нажимает на
правый рычаг. То же справедливо и в случаях нажатия на левый рычаг. Сравнение гистограмм по диагонали убеждает в их полной идентичности. Значит, рисунок разряда нейрона при нажатии на правый или левый рычаг отражает лишь специфику извлеченных ранее из долговременной памяти жестких моторных программ. Рисунок разряда нейрона отражает основное различие в этих программах — направление двигательного акта. Обнаружены также смешанные типы нейронных популяций, которые описывают местоположение условного сигнала, сохраняя эту особенность импульсации в период отсрочки и до реализации соответствующего двигательного акта. Такие нейроны характерны для лобной, теменной коры, хвостатого ядра и вентрального переднего ядра.
Другие исследованные структуры (моторная кора, бледный шар и др.), вероятно, не имеют отношения
к формированию моторных программ, но тесно связаны с реализацией соответствующего движения.
|
|
Анализ импульной активности нейронов позволил допустить существование достаточно жестких форм программирования движений, при которых вероятностный сигнал сразу встраивается в уже готовую конструкцию сложного сенсомоторного синтеза, выработанного в процессе предварительной условнорефлекторной тренировки. Выбор двух возможных действий выступает как извлечение из долговременной памяти адекватной моторной программы с одновременным торможением программы альтернативной. Торможение выступает в качестве ведущего процесса ограничения степеней свободы для вывода на поведенческий уровень единственно адекватной двигательной программы.
Таким образом, самой сложной функцией мозга является способность формировать последовательность движений и предвидеть ее реализацию. Морфологически решение этой задачи связано с фронтальной ассоциативной системой. Возможность воспроизведения запрограммированной последовательности движений связана со способностью фронтальной ассоциативной системы запоминать и хранить в памяти такие последовательности. Вероятнее всего эти последовательности и содержание событий кодируются некоторым сокращенным способом, например по ведущему сигнальному признаку. Высшим отражением этого кодирования у человека является вербализация основных понятий движения. Одна из основных характеристик лобного синдрома у человека состоит в нарушении грамматической структуры речи и невозможности использования вербальных команд для построения последовательности движений.
§ 46. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Целенаправленное поведение определяется доминирующей мотивацией, побуждающей организм к удовлетворению преобладающей потребности.
Адаптивный же характер поведения достигается с помощью множества условных рефлексов, которые обеспечивают приспособление организма к конкретной
пространственно-временной ситуации. Неспецифическая направленность поискового поведения определяется наличием гипоталамического очага стационарного возбуждения, обладающего доминантными свойствами (инертность, высокая возбудимость, способность к суммации); поисковая же активность в конкретной ситуации определяется системой корковых условнорефлекторных связей как основы прошлого жизненного опыта, который обеспечивает направленный поиск объекта удовлетворения потребности.
Высшие интегративные (ассоциативные) системы мозга являются основными аппаратами управления пластичными формами поведения, которые обеспечиваются механизмами 1) селективной конвергенции биологически значимой информации, 2) пластических перестроек под влиянием доминирующей мотивации и 3) краткосрочного хранения интегральных образов и программы предстоящего поведенческого акта. Степень развития ассоциативных систем мозга в эволюции млекопитающих коррелируют с совершенством аналитико-синтетической деятельности и организацией сложных форм поведения.
Способность формировать последовательность движений и предвидеть ее реализацию как самая сложная функция мозга достигает наибольшего развития у человека, обладающего свойствами речевого управления поведением.
Глава 10. ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Психофизиологическая проблема
издавна привлекала внимание крупных мыслителей и служила ареной ожесточенных споров, подогреваемых идеологическими и политическими мотивами разных времен и народов. Именно эта проблема — о соотношении физиологического и психического, биологического и социального в природе человека — оказалась на переднем крае общественно-исторического развития человечества, и то или иное ее решение служило идеологическим и политическим оружием в борьбе нового со старым, в решении ряда задач воспитания, обучения, организации труда и здоровья.
Кризис в науке о поведении возник в результате развития новых областей знания: психофизики и экспериментальной психологии. В построениях некоторых психологов и биологов это направление получило название психофизического параллелизма. Крупнейшие представители физиологии (Ч. С. Шеррингтон, Дж. Экклс, Р. Гранит), изучавшие элементарные реакции и процессы мозга, попадали во власть дуалистических представлений при попытках объяснить природу целостного поведения. Еще Э. Дюбуа-Реймон в качестве одной из семи принципиально неразрешимых мировых загадок указал на возникновение психических процессов. Основатель экспериментальной психологии В. Вундт считал, что физиологическими исследованиями невозможно проникнуть в тайну психики потому лишь, что психические процессы развиваются параллельно телесным и не определяются ими. Эта идея делала бессмысленным
накопление физиологических фактов с попыткой понять сущность и происхождение психики и механизмов поведения. Возник разрыв между физиологическими и психологическими исследованиями — наступил кризис.
Наука настойчиво искала и нашла выход из этой ситуации — выход из проблемы психофизического параллелизма был найден в последовательном изучении физиологических механизмов, лежащих в основе психических феноменов.
На того, кто, не проводя серьезных исследований в качестве физиолога и психиатра, назовет себя в будущем столетии психологом, серьезные люди будут смотреть так же, как на человека, который считает себя архитектором, но не учился в технической школе или в строительной академии — таково было твердое убеждение В. М. Бехтерева.
А спустя еще несколько десятилетий, когда уже определились методологические позиции обеих наук, наш современный психолог А. Р. Лурия требовал от психологов ясного понимания того, что знание законов работы мозга, осуществляющего психическую деятельность, так же обязательно, как и знание общественно-исторических законов, определяющих формирование сознательной деятельности людей.
Проблема соотношения между психическими и физиологическими процессами (психофизиологическая проблема), и сегодня являющаяся ключевой в теории отражения, теснейшим образом связана с основным вопросом философии — соотношении материи и сознания. Психофизиологическая проблема в сжатой форме сводится к вопросу И. П. Павлова: «Каким образом материя мозга производит субъективное явление? >> Основная сложность при естественно-научной разработке психофизиологической проблемы представляется в необходимости объяснения специфических особенностей психических процессов отражения на основе механизмов деятельности нервной системы. К этим специфическим особенностям относятся предметность восприятия и его проецируемость во внешнее пространство, целостность, активность и недоступность психических процессов прямому чувственному наблюдению.
В целом основная парадоксальная специфичность психического заключается в формулируемости его характеристик не в терминах состояния субстрата, свойством которого оно является, а в терминах свойств его источника — объекта (Л. М. Веккер, 1974). Сложности в объяснении свойств отражения объективного мира, специфических черт психических процессов, как правило, и служат основой для отрицания материалистического подхода к решению психофизиологической проблемы. Именно абсолютизация специфичности психических процессов и несостоятельность редукционизма приводила и приводит к агностицизму, идеализму, дуализму.
Широко известна гипотеза дуалистического интерак-ционизма одного из наиболее крупных современных нейрофизиологов Джона Экклса, сформированная под влиянием концепции «трех миров» английского философа К. Поппера. На основе вывода, сделанного при анализе работ сторонников «научного материализма» (сущность представления которых сводится к тому, что все психические процессы должны быть описаны в физических терминах) о невозможности создания нейрофизиологической теории, которая объяснит, как разнообразие мозговых процессов может быть синтезировано до целостного сознания, Дж. Экклс (1979) предполагает существование разных миров, находящихся в совершенно различных Пространствах, но взаимодействующих между собой через «связывающий мозг», представленный фронтальной областью коры левого доминантного полушария. Несмотря на естественную критику подобных взглядов со стороны представителей самых разных областей научного знания (Д. И. Дубровский, 1980), сходные высказывания появляются как в философской, так и физиологической литературе.
Главной задачей И. П. Павлова было стремление понять физиологическую основу психической деятельности человека и ее закономерности. Предложенный им объективный метод условных рефлексов рассматривался как важнейший инструмент, с помощью которого можно создать фундамент психологического знания. Вместе с этим психические процессы теснейшим
образом связаны с физиологическими явлениями, именно связаны, но несводимы к ним. Психические процессы не тождественны тем физиологическим процессам, которые могут составлять материальную основу первых. Л. С. Выготский (1982) писал, что следует изучать не отдельные вырванные из единства психические и физиологические процессы, которые при этом становятся совершенно непонятными для нас; мы должны брать целый процесс, который характеризуется со стороны субъективной и объективной одновременно. При этом надо иметь в виду необходимость корректного использования терминологии при изучении одного и того же явления средствами разных наук.
Общепризнанно, что в основе психических процессов лежат не элементарные процессы возбуждения и торможения, а системные процессы, объединяющие отдельные физиологические проявления в интегрированное целое. Понятие об интегральном образе как продукте пережитых доминант, то есть как продукте субъективного отражения объективного взаимоотношения организма со средой, явилось принципиальным в решении психофизиологической проблемы (А. А. Ухтомский). Важный шаг в ее развитии был сделан П. К. Анохиным (1968) в его концепции функциональных систем, способствовавшей установлению концептуальной связи физиологии и психологии. Здесь рассматривается организация физиологических процессов в системе, которая является внутренним отражением внешней среды, что уже само по себе относится к категории психического. Значит, системные процессы поведенческого акта — это информационные процессы, для которых физиологические процессы выступают как материальный носитель.
Идея динамического единства физиологического и психического успешно развивается в борьбе с дуалистическими представлениями психофизического параллелизма. Д. И. Дубровский (1980) утверждает, что психический образ и его нейродинамический эквивалент не только одновременные явления, но они составляют нераздельную целостность.
Однако остается главная трудность, заключающаяся в невозможности трактовать результаты психологиче-
ского анализа физиологическим языком, а психологические феномены — на основе чисто физиологических закономерностей. Это становится архисложным для конкретного психофизиологического исследования, поскольку никакое совпадение психических феноменов и мозговых процессов проблемы не решает. Процессы восприятия, мышления, сознания не тождественны мозговым процессам и не могут быть исчерпывающе описаны понятиями физиологии.
Это разные формы движения материи, а значит, существенно важна проблема поиска содержательных переходов между ними.
Огромный фактический материал о поведении животных и человека не продвинул проблему соотношения психики и материи, пока она решалась исходя из представления о психике как о духовном, наджизнен-ном начале, реализующемся в поведении, движении по принципу «извне — внутрь». Иные возможности возникли на основе теории отражения, представляющей психику как свойство живой высокоорганизованной материи отражать своими состояниями независимо от них существующую действительность. Психическое закономерно возникает на определенной ступени развития жизни, то есть усложняющиеся условия ставят организм перед необходимостью отражения объективной действительности в виде ощущений и восприятий, ведущих к ее осознанию. Противоположность между субъективным и объективным не изначальна, не абсолютна, она порождается развитием определенных форм отражения, и это раздвоение мира — свойство только сознательной деятельности человека (А. Н. Леонтьев, 1975). По мнению Л. С. Выготского (1956), ценность учения о доминанте в том, что она отвечает на основной вопрос: как формируется единство и целостность поведения; что превращает сумму отдельных реакций в целенаправленные поведенческие акты с новыми, ранее неведомыми свойствами.
Доминирующая констелляция на уровне коры мозга способна создавать рефлекторную систему, действующую как целое во всех ее двигательных и вегетативных проявлениях. Головной мозг А. А. Ухтомский определял как
удивительный аппарат, представляющий собой множество переменных, калейдоскопически сменяющих друг друга органов предупредительного восприятия, предвкушения и проектирования среды.
Таким образом, доминанта проявляется в психической деятельности, причем не только внешней, предметно развернутой, но и внутренней. Психическое состояние и процессы «опредмечиваются» как интегральные образы, в основе которых лежат корковые доминанты. Последние то активно действуют в поле сознания, то переходят в сферу неосознанного, где сохраняются в открытой форме как следы прошлой деятельности. Такие доминанты могут либо поочередно «выплывать» в поле ясного внимания, либо вступать в конфликт, и тогда «душевная жизнь будет борьбою вытесняющих друг друга несогласных доминант». Всякое понятие и представление, всякое индивидуальное психическое содержание есть след о пережитой некогда доминанте. Этот след, а иногда и вся доминанта в полном ее выражении вплоть до эмоциональных состояний и вегетативных сдвигов воспроизводится адекватным сигналом. Эти явления лежат в основе механизмов воспоминания и мышления.
Из процессов, протекающих на любом из уровней сенсорных систем, не выводятся такие особенности сенсорных образов, как предметность, проецируемость и т. д. Публичная наблюдаемость является существенным отличием физических явлений от психических. Однако, что считать наблюдаемостью? Если реакции отдельных нейронов еще не позволяют давать однозначную интерпретацию процессов отражения, то представление о дистрибутивном характере описания сенсорных сигналов в активности многих нейронов или их совокупностей сегодня уже позволяет предполагать принципиальную возможность такого наблюдения.
Если под предметом физиологии понимать функции и процессы, осуществляющиеся в различных живых системах, то с полным основанием можно утверждать, что в головном мозге не существует таких нейродинами-ческих процессов, которые были бы принципиально недоступны физиологическим исследованиям. Вся история физиологии XX в. являет собой убедительный
пример того, как мозг — материальный субстрат управления поведением — становился предметом непосредственного физиологического анализа. Особенно впечатляющими являются успехи нейрофизиологии мозга, которая не только позволила понять многие интимные механизмы его работы, но и выработала новую систему знаний, позволивших в значительной мере преодолеть кастовую замкнутость отдельных физиологических школ и направлений.
Логика наших рассуждений приводит нас к необходимости поиска на этом пути концептуальной связи между физиологическими механизмами работы мозга и психическими процессами, определяющими целенаправленный характер целостного поведения. П. В. Симонов (1980) считает, что такая общая концептуальная платформа содержится в самом учении И. П. Павлова о высшей нервной деятельности. «Наука о высшей нервной деятельности не есть ни физиология, ни психология в традиционном их понимании, ее нельзя однозначно отнести ни к биологическим, ни к социальным наукам, ибо она включает в себя элементы всех этих отраслей знания».1 Процессы отражения и деятельности можно рассматривать в различных аспектах: со стороны нейрофизиологических, материальных механизмов этих процессов или со стороны содержания, значения, их отношения к отражаемым объектам внешнего мира и потребностям субъекта, то есть как психическое, субъективное.
А. М. Иваницкий (1984) полагает, что познание механизмов психики — это изучение того, как на основе изучения мозговых механизмов, их интеграции возникает новое качество в виде психики. Под психикой понимается свойство высокоразвитого мозга воссоздавать внутренний образ действительности, который воспринимается как нечто отдельное от субъекта. Эти авторы полагают, что основным путем для решения проблемы соотношения мозга и психики является исследование, которое строится на параллельном изучении физиологических и психологических показателей в одном
1 Симонов П. В. Наука о высшей нервной деятельности человека и психофизиологическая проблема // Журн. высш. нерв деят. 1980. Т. 31. С. 235-241.
13 Зак N 64
эксперименте. А отношения между психикой и мозговыми процессами имеют свою аналогию в соотношении информации и ее носителя. Тогда психика — это информация, составляющая содержание определенным образом организованных мозговых процессов (А. М. Ива-ницкий, 1986). При таком определении естественно возникает вопрос о поиске, подборе тех нервных процессов, которые имеют определяющее значение. Исходя из системного подхода, решение возможно следует искать на пути сопоставления психических явлений не' с отдельными нервными процессами, а с их организацией, с их системой.
Явления, составляющие нейрофизиологический код, и информация, непосредственно содержащаяся в этом коде, обладают определенным сходством внутренней организации. Поэтому задача состоит в понимании внутреннего смысла изучаемого явления, раскрытии информационного содержания мозговых процессов, обеспечивающих психическую функцию. Примером оригинального подхода к изучению нейрофизиологических основ психической деятельности человека, являются исследования Н. П. Бехтеревой (1980). Разработка методических подходов к долгосрочной регистрации многих нейрофизиологических показателей, в том числе и импульсной активности нейронов мозга бодрствующего человека, обеспечила доступ к изучению нейронных коррелятов мыслительной деятельности. У людей при восприятии, удержании в памяти и произнесении слов структуры импульсных реакций нейронных популяций, отражающих акустические и смысловые характеристики слова, могут формироваться в мозговых образованиях, причастных к организации движения. Н. П. Бехтерева пишет: «Обнаруженные и исследованные нами паттерны — местные, привязанные к структуре тончайшие нейрофизиологические корреляты психической деятельности или, точнее, нейрофизиологическое выражение декодирования, детерминирования в значительной степени памятью, обучением, определяющими наряду с врожденными морфологическими характеристиками свойство структуры в той же структуре. Это — та нейродинамика (или ее часть), возникновение которой находится в прямой зависимое-
ти от участия структуры в обеспечении психической деятельности».
Мышление человека как высшая форма оперирования информацией стало предметом целенаправленного нейрофизиологического исследования. Огромная информационная емкость человеческого мозга определяется количеством нервных клеток, количеством связей между нервными клетками, полифункциональностью популяций и отдельных нервных клеток, обучаемостью мозга и динамичностью механизмов, лежащих в основе всех видов его деятельности (Н. П. Бехтерева и др., 1985).
Основной задачей психофизиологии является объяснение специфических особенностей психических процессов на основе механизмов деятельности мозга. Ведется поиск концептуальной связи между физиологическими механизмами работы мозга и психическими процессами, определяющими целенаправленный характер поведения человека. Под психикой понимается свойство высокоорганизованного мозга воссоздавать внутренний образ действительности, который воспринимается как нечто отдельное от субъекта. Психика — это информация, составляющая содержание организованных мозговых процессов.
Основные потребности человека (биологические, социальные и идеальные) имеют глубокие филогенетические корни. В аналогичном плане рассматривается феномен межполушарной функциональной асимметрии мозга человека, которая проявляется в различии мозговых операций, выполняемых каждым полушарием. С этим связывают также индивидуальные типологические особенности человеческой психики. Структурной основой сложных форм поведения и психики выступают ассоциативные области неокортекса, имеющие отношение к развитию наиболее отвлеченных и обобщенных форм человеческих восприятий и действий, а также к анализу и синтезу раздражений, связанных с речевой деятельностью.
Помимо абстрактного (словесно-логического) существует эмоциональное (наглядно-действенное) мышление, понимаемое как свернутое (сокращенное) действие. В механизмах речепродукции и речевосприятия участвуют
\
кортикальные формации прежде всего левого полушария, стриопаллидарные и таламические системы мозга.
На протяжении цикла сон—бодрствование мозг человека непрерывно работает, периоды парадоксального (быстрого) сна заполнены сновидениями, отражающими имеющиеся у субъекта проблемы. Материалом сновидений является накопленный жизненный опыт. Велико диагностическое значение сновидений. Гипноз как одна из форм внушения является своеобразным состоянием бодрствования человека с повышенной тревожностью и снижением волевых свойств личности.
Специфическая деятельность человека-оператора по управлению техническими средствами зависит, в первую очередь, от способности прогнозировать вероятный исход своих действий и, соответственно, вероятность появления тех или иных событий. Успех такой деятельности также тесно связан с уровнем мотивации и психофизиологической напряженности оператора.