Липот Сонди: биографический очерк

А.В. Смирнов

На просторах Австро-Венгерской империи в захолустном городке Нитра, жители которого большей частью принадлежали к национальному меньшинству – словакам, 11 марта 1893 года в семье сапожника Абрахама Зонненшайна, родился сын, которого назвали Липотом.

Казалось, судьба не сулила ничего хорошего этому ребенку, жизнь должна была проходить серо и обыденно. Его мать, Тереза Кон, была неграмотной, постоянно болеющей, женщиной, всецело поглощенной заботами о детях и пасынках, движимая во всех своих поступках сильными материнскими чувствами. Выйдя замуж за вдовца, уже имевшего четырех детей от первого брака, она родила еще девятерых. Липот был уже двенадцатым ребенком в этом многочисленном семействе. Как и во всякой семье, где много детей, они постоянно соперничали между собой, и каждый хотел получать больше родительской любви, чем остальные. Поэтому отношения между детьми были очень не простыми. Любовь и ревность, зависть и холодность, долг и страсть всегда шли рука об руку и проживались в этом семействе искренне и глубоко. Все это многократно усиливалось большой разницей в возрасте между сводными братьями и сестрами и связанной с ней эмоциональной разобщенностью. Должно быть, именно поэтому столь рано и столь сильно у Липота развилось глубокое и обостренное чувство справедливости. Упрямство и замкнутость также были чертами его характера. Неспроста в зрелые годы своей научной деятельности Липот много внимания уделял изучению внутреннего мира эпилептиков, которых отличают именно эти черты. Позже, возможно, именно упорство (сестра упрямства) и осознание того, что всего на свете он должен добиваться только своими силами, побудили Липота оставаться в оккупированной фашистами Венгрии и продолжать начатые до войны генетические исследования близнецов.

Абрахам Зонненшайн совсем не был успешным и предприимчивым, его дела шли скорее в убыток. Этим он сильно отличалась от других глав семейств еврейского квартала, где жили довольно зажиточные и преуспевающие коммерсанты. Дети досадовали на отца из-за отсутствия у него настоящей деловой хватки. Глубокая религиозность Абрахама приходила в противоречие с жизненными принципами более успешных соседей. Возможно, это и служило причиной их бедности. Семья действительно жила бедно. Только благодаря старшим детям, проживающим в Будапеште, семья Липота не умирала с голоду, поскольку они оказывали существенное материальное вспоможение. Сводные братья давно стали самостоятельными и хотели жить независимо от отца, тем более, что его второй брак сильно отдалил их от него. Однако они оказывали постоянную финансовую поддержку своему неудачливому отцу.

В конце-концов, когда дела пошли совсем плохо, именно старшие дети помогли в 1898 году всем перебраться в Будапешт, где продолжали содержать это многодетное семейство. Особо стоит отметить одного из старших братьев, тоже Абрахама, от первого отцовского брака, достигшего прочного финансового положения в Будапеште, на чьи деньги, позже, Липот получил образование – тогда единственный доступный для еврейских детей путь построить карьеру.

Переезд никак не изменил положение семьи. Уехав с насиженного места, мать начала болеть еще чаще, так, что одной из старших сестер, живущей отдельно от родителей, пришлось вести их домашнее хозяйство. От проблем и невзгод Абрахам-старший находил утешение в иудаизме. Будучи глубоко верующим, он совсем оторвался от жизни и, отстранившись от нужд семьи, углубился в изучение еврейских религиозных книг, принимаясь за их чтение еще до восхода солнца. Он тщательно и ревностно соблюдал все обряды. По большим праздникам он проводил службу в синагоге, выполняя обязанности служки раввина. У прихожан он снискал глубокое уважение, многие считали его примером для подражания.

Однако дома он всех «держал в кулаке». Для домочадцев отец был домашним тираном, жестоко наказывающим тех, кто нарушал строгие иудейские правила быта. Наказания следовали за любой пустяк, который приходился не по нраву главе семейства. Переменчивый и вспыльчивый Абрахам всех держал в постоянном напряжении. Конечно, это отдаляло детей от отца. Они спешили вырваться из родительского дома. Конфликт «отцов и детей» очень напоминал отношения в семье Братьев Карамазовых - литературных героев Ф.М. Достоевского, из романа, который был любимым произведением Липота со времен гимназии.[1] Дети ждали, что отец поможет им встать на ноги, но этого не происходило. Они сбегали от него, рано и поспешно вступая в брак, не слишком вникая в выбор супругов. Липот был единственным из детей, кто оставался с отцом до самой его кончины и помогал ему в исполнении его религиозных обязанностей. Дети, получая независимость, становились успешными в делах,[2] но их поспешность, подогреваемая крутым характером отца, играла с ними «дурную шутку» – все их браки были несчастливы. Судьба сводных и родных братьев Липота, известная ему в деталях, в будущем, явилась для него одной из отправных точек в создании научного судьбоанализа [‎42]. Кроме того, опыт старших, научил молодого Липота очень осторожно относиться к собственному решению вступать в брак – женился он довольно поздно в возрасте 33 лет.

Ни религиозность, ни строгость праведного и своенравного Абрахама не приносили достатка семье, и будущее малолетних детей было наполнено сплошной неопределенностью. Уже стареющий, покидаемый детьми отец, чувствуя вину, находит себе оправдание в заботе о Липоте. В младшеньком, он видит единственного и надежного наследника. Он ничего не может дать сыну кроме веры, приносящей ему утешение, и поэтому, отец старательно воспитывает в Липоте религиозность. Он заставляет его изучать венгерский язык, осознавая как трудно будет жить еврейскому мальчику, говорящему на словацком.[3] Все это ведет к сильному и глубокому сближению отца и сына.

Липот старательно впитывал все, чему его учил отец. Благодаря отцу Липот знакомится с ритуалами и священным писанием, без сомнения, гораздо более глубоко и основательно, чем того требовал обычай. Вечерами отец объяснял Липоту сложные иносказательные сюжеты Ветхого Завета, и это научило Липота видеть «не видимое», развило утонченное понимание скрытых и явных мотивов человеческих поступков. Он стал пытлив умом. Постоянное участие в религиозных обрядах и следование строгим правилам способствовало формированию, аккуратности, тщательности в делах, вдумчивому и внимательному отношению к фактам и событиям, стремлению к целостности и завершенности. Все это, несомненно, очень пригодилось, когда Сонди, став ученым, занимался научными исследованиями, требующими системности, методичности и кропотливости.

Религиозность, взращенная отцом, способствовала укреплению характера и развила способность стойко переносить все невзгоды жизни. Но самым главным было развитие у Липота веры и способности видеть в происходящих жизненных перипетиях Божий промысел. Сонди, именно благодаря отцу стал и всю жизнь был верующим человеком [‎35]. Вера не раз спасала его. Она помогла ему, как и отцу, преодолевать трудности и пережить самые страшные периоды его жизни – заключение в концентрационном лагере, самоубийство сына и смерть дочери. Пережитый целительный для него религиозный опыт был положен Сонди в основу судьбоаналитической психотерапии, где центральная роль отводится функции веры.

Тонкий мир отношений отца и сына в какой-то мере контрастировал с тем, что Липот встретил в начальной школе, где царила атмосфера муштры и зубрежки и где учителя даже не стремились увидеть индивидуальность детей – для них все были одинаковы. Поэтому, в школе Липот не отличался ни успехами, ни прилежанием, зато хорошо показал свой характер, и здесь вновь проявилось его стремление к справедливости.

Однажды учитель залепил такую сильную пощёчину одному наглому ученику, что у того лопнула барабанная перепонка. Родители мальчика настояли на проведении расследования, чтобы выяснить, что именно произошло. Пришла комиссия. Опросили детей. Никто не осмелился сказать что-то против учителя. Единственный, кто на это отважился, был Липот. В отместку учитель проставил ему в свидетельство очень низкие оценки. Но Липот не опустил руки, он пошел к директору и пожаловался на учителя, который был вынужден выставить после этого адекватные оценки [‎14, с.11].

Все годы обучения в начальной школе Липот жил в семье старшего брата [‎35]. Возможно, что именно в это время отношения между отцом и сыном дали первую трещину – отец фактически отдалил от себя крепко привязавшегося к нему сына.

После окончания начальной школы, когда Липоту исполнилось 11 лет, он поступает в гимназию, где встречает доброжелательных и чутких преподавателей, которые считали необходимым развитие индивидуальных способностей учеников, поэтому часто персонально и безвозмездно занимались с ними даже во внеурочное время. Думается, что такое отношение учителей напоминало Липоту отношения с его отцом. Вероятно поэтому, в гимназии Липот становился одним из лучших учеников.

Однако, деньги на обучение и на покупку книг, Липот вынужден зарабатывать самостоятельно, давая частные уроки отстающим в учебе однокашникам. Отец не оказывает ему никакой материальной помощи, да и откуда ей было взяться. Ведь отец не умел, да и не хотел работать, и вся семья жила на деньги от субсидий преуспевающих братьев. Однако, из этих денег Липот не получал ни кроны на свое обучение. Судьба братьев повторялась и у Липота. Подростку пришлось самому заботиться о себе. В это время латынь и древнегреческий становятся его любимыми предметами. Вероятно, это было следствием постепенно нарастающих противоречивых и неприятных для Липота чувств к отцу, ведь занятия «мертвыми языками» хорошо помогали ему уйти от действительности и не замечать ее. Постепенно Липот все больше привязывается к своему сводному брату Вильхельму и именно его профессию – профессию врача – он выбирает для себя перед окончанием гимназии [‎35]. Это было верным знаком возникшего конфликта между Липотом и отцом, который так и не был им полностью разрешен до конца жизни. Свидетельством тому может служить тот факт, что когда в год окончания гимназии в 1911 году, одновременно умирает отец, восемнадцатилетний Липот меняет свое имя и фамилию и становится Леопольдом Сонди.[4] Этим шагом, Леопольд вероятно хотел уйти от Судьбы, которая навязывалась ему отцом. С другой стороны, и это следует подчеркнуть, после смерти отца, Сонди, единственный из всех детей, придерживаясь ортодоксальной еврейской традиции, находился в трауре по умершему в течение года. По окончании траура он, продолжал считать себя верующим иудеем, но больше никогда не соблюдал религиозных традиций.

Конечно, это был тяжелый период его жизни, сопровождавшийся противоречивыми чувствами. Он вспоминал отца, свое детство. В памяти всплывали уже пережитые, но хорошо запечатленные детской памятью разные события и сцены человеческих отношений в их семье. Должно быть, тогда он впервые задумался над тем, почему так, а не иначе сложилась судьба его родителей, братьев и сестер. Зачем отец женился второй раз, ведь у него уже была до этого другая семья? Почему он дал жизнь еще девятерым детям, неужели ему не хватало детей от первого брака? Разве было не ясно, что он обрекает их на полуголодное существование? Почему в жены он выбрал именно мать, а не какую-то другую женщину? А почему братья выбирали в жены именно этих женщин, с которыми потом жизнь совсем не складывалась? Должно быть, тогда он впервые задумался и над своей судьбой. Его начали волновать вопросы, на которые многие пытались ответить и до него – почему все происходит так, а не иначе? Что такое судьба? Что движет ей? В поисках ответов он много читал и… о, судьба... творчество русского писателя Ф.М.Достоевского оказалось тем, что направило его мысли в верном направлении. Позже Сонди вспоминал:

«Проблема выбора полностью и окончательно захватила меня после окончания гимназии (1911). Я читал произведения Достоевского и задавался вопросом, почему в качестве главных героев своих рассказов, он, как правило, выбирает убийц и «святых». По моему, Достоевский знал и настойчиво стремился художественно описывать внутренний мир убийц (Раскольников, братья Карамазовы) и святых (Отец Зосима), потому, что сам нес в себе (как скрытую родовую наследственность) и убийцу и святого. Много лет спустя, Генри Трой полностью подтвердил эту точку зрения времен моей юности, записав в биографии писателя, что среди родственников Достоевского были обнаружены и убийцы и святые» [‎33, p. 27-28]. Сонди уже тогда хотел получить ответы на все свои вопросы.

Сразу же после окончания гимназии Сонди погрузился в обучение на медицинском факультете университета Пацмани-Питера (Pazmani-Peter University) в Будапеште, чтобы стать врачом. Но, поняв, что профессия «чистого» медика не поможет ему ответить на терзавшие его вопросы, меняет решение. На третьем курсе он решает посвятить себя медицинской психологии. Он хочет быть невропатологом и психиатром.

Он заинтересовался бурно развивающейся в те времена экспериментальной психологией, ведь он был уверен, что психология – наука, тогда только «набиравшая обороты», действительно поможет ему в его личном «расследовании». Поэтому Леопольд начинает работать в качестве стажера под руководство профессора неврологии и психиатрии Поля Раншбурга в психологической лаборатории лечебно-вспомогательной школы, созданной при этом же университете.[5]

Сонди становится ярым читателем трудов, ставшего к этому времени знаменитым Фрейда. И в период 1912-1913 годов он прошел персональный психоанализ у Адольфа Ноймана, ученика Шандора Ференци, который в свою очередь был учеником Фрейда, чтобы изучить на кушетке аналитическую работу с ассоциациями и сновидениями.

Когда Леопольд был на четвертом курсе его, как студента-медика, отправили в составе Германо-Австрийских частей на Восточный фронт, причем не в тыловые роты, а на передовую, где он провел все четыре года Первой Мировой. Все, что он пережил на войне, оказалось очень важным для его будущего.

Его жизнь постоянно подвергалась опасностям, но он всегда был там, где было опаснее всего. Он работал непосредственно на передовой, как санитар, вытаскивая раненых из-под обстрела и делая им перевязки прямо во время атаки, чаще всего по ночам. Особый ужас на него и его однополчан наводили русские атаки и артобстрелы. Русские довольно часто прорывали линию обороны, и австрийцам приходилось спасаться бегством, делая это порою по несколько раз в день.[6]

После одного такого обстрела, в 1916 году, Сонди обнаружил, что один шрапнельный осколок, попав в заплечный ранец, застрял в книге «Толкование сновидений» З. Фрейда. Психология в буквальном смысле слова спасла ему жизнь. Он решил, что должен знать психоанализ и все научные достижения его основателя. Позже этот случай натолкнул его на мысль об объединении всех школ глубинной психологии в единую глубинную психологию.

В другой раз, и в этом же 1916 году, его жизнь спасает приказ прибыть в другую воинскую часть. Как только Леопольд ушел из своей санчасти, которую он оборудовал вместе с другими студентами-медиками, туда попала граната. Вернувшись вечером, он узнал, что оба студента погибли.

Эти случаи позволили Леопольду понять, что судьба не является набором случайных, не связанных между собой событий. В ней всегда прослеживаются определенные, неосознаваемые человеком закономерности, наличие которых Сонди потом подтвердил в пяти важнейших сферах, формирующих судьбу человека – любовь и брак, выбор друзей, выбор болезни, выбор способа смерти и выбор профессии.

До войны Сонди, по его собственным воспоминаниям, почти каждый день переживал сильные приступы страха смерти. Он ужасно боялся умереть. Этот страх начал преследовать его после конфликта с отцом, когда он почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Сейчас, на фронте, смерть была рядом, и он привык к ней, она перестала его пугать. Он понял, что смерть не настолько ужасна, как ему казалось раньше. На войне он примирился со смертью, ведь на войне убивают, и страх исчез. Эта была еще одна метаморфоза, которую произвела в нем война.

Но было и еще одно важное открытие, сделанное им на войне. Он понял, что ему уготовано, что-то большее по сравнению с остальными людьми. Он понял, что он, должен совершить нечто такое, что может сделать только он один, и поэтому Бог хранит его от смерти на этой войне, ведь он был и оставался верующим человеком. На фронте его вера укреплялась еще больше, и чем крепче становилась она, тем более бесстрашным становился он, тем больше крепла в нем уверенность в том, что он должен совершить какое-то открытие, которое даст ответы на волновавшие его вопросы о скрытых закономерностях судьбы.

Даже на войне, Леопольд не забывал о своем большом семействе, и родня скоро напомнила о себе. После расформирования остатков Австро-Венгерских частей в 1916 году, Сонди тяжело заболел и был отправлен в Вену в военный госпиталь. Там он влюбился в медсестру-блондинку, которая была учительницей иностранного языка, христианкой, родом из Саксонии. И вот однажды он видит сон, в котором родители обсуждают судьбу его старшего брата. Тридцать лет назад брат изучал в Вене медицину и также был влюблен в учительницу иностранного языка, христианку, блондинку родом из Саксонии. Брат женился на ней, но брак был несчастливым. Проснувшись, Сонди понял, что бессознательно намеревается повторить судьбу своего сводного брата [‎14, C.13]. Вот когда Леопольду пригодились плоды долгих бесед с Адольфом Нойманом. Сонди решил сопротивляться такой навязываемой судьбе. Утром он объявил, что совершенно здоров, и фактически сбежав из госпиталя, возвратился в свою часть. И Леопольд действительно не повторил судьбу своего брата. Совершив этот поступок, он фактически выбрал новую судьбу и понял, что она не является фатальной до конца – благодаря волевому выбору, можно превращать навязанную судьбу в свободно выбранную.

Хотя обучение Зонди было прервано войной, он, тем не менее, завершил его, вернувшись в Будапешт в 1919 году. На следующий год он открыл практику в качестве невропатолога и эндокринолога, работая ассистентом в отделении неврологии и психиатрии в поликлинике Апони. Однако практиковал он не более двух-трех дней в неделю. Все остальное время он проводил в лаборатории, которую возглавлял заведующий отделением неврологии и психиатрии в этой же поликлинике уже известный нам Поль Раншбург [‎5]. Образованная еще до войны, теперь она стала называться Лабораторией лечебно-педагогической и экспериментальной психологии.

Да, да, Леопольд вернулся именно к нему, поскольку в этот период его жизни именно Раншбург стал его наставником, в чем-то олицетворяя для Сонди образ отца, к которому Леопольд был так привязан. С 1923 года под руководством Раншбурга, снискавшего почет и уважение в научных кругах, Сонди начал свою научную карьеру. В поликлинике Апони он оборудовал первую в Будапеште амбулаторию эндокринологии и конституциональной патологии. Вместе со своими коллегами Сонди составлял кадастры (генеалогические деревья) семей, в которых рождались дети с различными видами патологии. При этом велась летопись семьи каждого ребенка, включавшая не менее двух ее поколений. Эти сведения дополнялись данными клинических, биохимических, эндокринологических и рентгенологических исследований [‎14, C.16-17].

Сотрудничество с Раншбургом было значимым не только в связи с «обретением отца», но также и потому, что профессор занимался психологическим тестированием больных и использовал статистические методы обработки данных, чему, кстати, заставлял учиться и Леопольда. Кроме того, опытный профессор научил Сонди методологии психологических исследований. Благодаря этому свои первые шаги в разработке своего знаменитейшего теста – Теста Сонди – начинающий ученый сделал в правильном направлении.

К сотрудничеству с Раншбургом у Сонди был и глубокий личный мотив. «В то время, по разным причинам, я был озабочен изучением истории жизни нескольких сотен семей, имеющих особых родственников – эти субъекты были умственно отсталыми, с задержкой психического и физического развития, психически больными, эпилептиками, глухими, слепыми, преступниками, а еще талантливыми и так называемыми «нормальными», обыденными людьми» [‎33, p.30]. Одной из этих «разных причин» было стремление иметь возможность для проведения «расследования» тех давних вопросов, которые Сонди поставил перед собой еще в юности. Думается, что работа в клинике и лаборатории, где имелись хорошие условия для получения нужной информации, вполне подходили для этого.

Высоко оценивая Раншбурга как ученого, Сонди, однако, не испытывает к нему личной симпатии – вот они следы неразрешенного конфликта с отцом – Сонди бессознательно ассоциирует с ним Раншбурга. К 1926 году между ними начались серьезные трения. Упрямый и непокладистый Сонди решительно порывает отношения с 56-летним профессором и уходит и из лаборатории, и из поликлиники Апони [‎14, с.15].

Подобно своим братьям, Сонди, разрывая отношения с «отцом-наставником» в образе стареющего профессора Раншбурга, женится в этом же 1926 году. Женился он на Лили Радвани. Она родилась 15 апреля 1902 года в интеллигентной семье родителей, имевших хорошее образование. Кстати сказать, в ее роду было несколько раввинов. До замужества она вела очень активный образ жизни, преподавая язык и литературу в частной школе. Выйдя замуж, ради Леопольда, оставила работу и стала добровольной помощницей и секретарем в делах мужа. Кто знает, как бы развивалось научное творчество Сонди без этой добровольной «жертвы своей свободой». Гении, как известно, могут творить и созидать, только если хорошо устроен их быт. В 1928 году у них родилась дочь Вера – будущий психиатр, а в 1929 – сын Петер – будущий филолог. После рождения детей Лили занималась детьми и помогала мужу в его работе.

В этом же 1926 году, после отставки Поля Раншбурга, руководимая им Лаборатория лечебно-педагогической и экспериментальной психологии была реорганизована в Венгерский Королевский государственный лечебно-педагогический институт.[7]

В 1927 году при этом институте, по инициативе министра культуры и образования Венгрии Куно фон Клебельсберга, была образована Лаборатория психопатологии и психотерапии. Министр предложил возглавить руководство лабораторией 34-летнему Леопольду Сонди [‎5; ‎35]. Сонди не отказывается от этого государственного поста. Он принимает предложение и одновременно ему присуждается звание профессора психопатологии и психотерапии.

Деятельность лаборатории курировалась и финансировалась правительством, поэтому здесь были созданы все условия для академических и прикладных научных исследований. В распоряжении лаборатории были клиники по всей стране, поставлявшие бесценные, «живые» данные своих пациентов. Лаборатория располагала современным оборудованием. Сонди руководил лучшими в своем деле специалистами. Началась интенсивная, интересная, многообещающая работа. Для Сонди ее личным, скрытым от всех и, наверное, самым главным мотивом, был поиск научно обоснованного ответа на свои вопросы о механизмах судьбы, сведших в родственную связь его родителей и двенадцать братьев и сестер. Теперь, благодаря имеющимся условиям, он от отдельных клинических случаев перешел к системному, методически и методологически выверенному научному исследованию, обладая гораздо большими ресурсами.

Первоначально целью работы лаборатории был поиск внутренних (эндогенных) и внешних (экзогенных) факторов развития той или иной патологии, а также определение соответствующих методов лечения, коррекции и профилактики патологии. В духе времени исследования сосредоточились в русле медицинской генетики. Поскольку тогда этой наукой наиболее хорошо была изучена только одна группа наследственных заболеваний – генные болезни [8] – Сонди направил свои усилия в этом направлении. Опираясь на генетическую модель Г. Менделя [9] и генеалогический метод, которые и сегодня остаются методологической и методической основой медицинской генетики, Сонди выдвинул рабочую гипотезу о том, что действие латентно-рецессивных генов не прекращается, а реализуется в развитии патологии.

Почему же изучение наследственного генеза различных форм патологии становится для него основным интересом на этот период времени. Думается, что для этого так же как в других случаях, был и глубокий личный мотив. Известно, что в роду Сонди были люди, страдающие наследственной депрессией; указывается, что мать часто болела, однако практически нигде почему-то не упоминается чем именно. Среди двенадцати братьев и сестер Леопольда наверняка были родственники с отклонениями. Основными видами патологии, которые Сонди лично исследует, были слабоумие, тугоухость, слепота, расстройства речи и социальные отклонения. Возможно, что кто-то из его родственников страдал каким-то из этих отклонений. Разве это не причина с головой окунуться в работу?!

До 1933 года, исследуя наследственную патологию и типы наследования генных заболеваний в семейных и партнерских союзах, он собрал огромное количество случаев, подтверждающих роль рецессивных генов в патогенезе. Один из таких случаев сильно впечатлил его. Речь идет о коммивояжере, совершавшем постоянные переезды из города в город и находящегося в любовных связях сразу с несколькими женщинами. Однако, одна женщина вызывала у него больше симпатии, чем остальные и к ней он приезжал чаще, а вскоре вступил с ней в брак. От этого брака родился глухонемой ребенок, хотя оба родителя были совершенно здоровы. Анализ генеалогических деревьев родителей ребенка показал, что и по его и по ее линии среди родственников было немало глухонемых людей.

Почему же это впечатлило Сонди? Благодаря этому случаю, он осознал, что люди, вступающие в брак, частенько не ведают, что в их семьях встречаются одни и те же заболевания. И этот факт, возможно, заложил «первый камень» в стремление Сонди «оправдать» отца и его повторный брак, ведь мать Леопольда, как помнится, была очень болезненной женщиной.

Интересно отметить, что многое из того, что обнаружил, систематизировал и анализировал Сонди, лишь спустя многие годы, признавалось или вновь открывалось генетиками в качестве очевидных фактов.[10] Более того, первенство многих открытий, совершенных Сонди, сейчас, почему-то отдается другим авторам.[11] Это можно объяснить только тем, что Леопольд Сонди опережал свое время. Он видел дальше, чем другие современники, для которых идеи Сонди казались полным нонсенсом.

Однако, занятие чистой медицинской генетикой уводило его от вопросов, которые были для него животрепещущими. Он постоянно продолжает задавать их себе в ходе проводимых исследований, вольно или невольно ассоциируя жизни своих подопечных, с жизнью всего семейства Зонненшайнов.

«Здоровая девушка выходит замуж за почти глухого мужчину. Наследственный генуинный характер этого дефекта становится понятным, когда обнаруживается, что его сестра и старшие братья полностью глухи с рождения. От этого брака рождается двое детей: мальчик - с выраженным поражением слуха и девочка с нормальным слухом, которая выходит замуж и рожает дочь. Этой дочери сейчас 10 лет. Она почти глухая и может общаться с людьми, только читая с губ. Как же могло так случиться, что здоровая женщина, все прекрасно осознавая, выходит замуж за глухого мужчину и передает наследственную глухоту мужа одному из своих детей и даже внукам….?» [‎43, s.13].

В 1933 году происходит событие, которое не только в корне изменило исследовательские задачи всей лаборатории, но и оказалось буквально судьбоносным. Сам Сонди так описал его:

«…в моем кабинете появилась молодая женщина в сопровождении мужа. Сначала она пожаловалась на нервозность, нарушение сна, головные боли и страх окружения. Потом упомянула, что за несколько лет до этого консультировалась у психиатра по поводу невротических навязчивостей: во время письма ее рука сильно напрягалась и она не могла писать определенные буквы, в особенности букву «к».

В период лечения появилось облегчение, и пациентка смогла возвратиться к себе на родину. Однако, навязчивости вскоре вернулись, хотя в несколько иной форме. Ее маленькая дочь постоянно болела, и когда женщина наливала дочери лекарство из бутылочки, ее охватывала мучительная убежденность, что она отравит своего ребенка. Женщина вообще не могла избавиться от навязчивой мысли, что ей суждено отравить кого-то. Давала ли она конфеты дочери или что-то другое мужу или гостям, ее одолевала все та же мысль. Она прекрасно понимала, что все это «чепуха», но не могла выбросить ее из головы. Со слезами на глазах она спросила меня: «Вы встречали когда-нибудь людей, которых одолевали такие же дурацкие мысли?»

Год назад – ответил я – шикарная пожилая дама из вашей же страны регулярно приезжала для встречи со мной, при этом, страдая от почти таких же мыслей об отравлении, более того, она рассказывала об этом, почти теми же словами, что и вы.

Муж пациентки, который до этого молча сидел на стуле, неожиданно вскрикнул: «Доктор! Я ее знаю, это моя мать!».

Это заявление произвело на меня сильное впечатление. Я нашел заметки, которые делал в отношении пожилой дамы и прочитал следующее.

72-летняя женщина, мать четырех детей, вдова. Была нервозной с самого детства, хотя в настоящее время проявляются лишь некоторые признаки инсомнии.[12] Симптомы навязчивости появились только после смерти мужа во время венгерской контрреволюции. Когда один офицер квартировал в ее поместье, произошли трагические события. Любовница офицера отравила себя прямо у него в комнате. С этого момента пациентку начала преследовать навязчивая идея, что это именно она отравила женщину, потому, что оставила в комнате емкость с ядом и забыла про него. Теперь, если она оставляла на столике бутылочки с лекарствами, тут же делала вывод, что намеревается отравить своих детей и внуков. Однажды во дворе она пролила крысиный яд, после этого ее замучила мысль, что она хочет отравить все поместье. Она чувствует то же самое всякий раз, когда предлагает конфеты или лакомства детям или гостям. Она боится выезжать куда-нибудь из поместья, потому, что уверенна, что кого-нибудь отравит.

Время от времени в саду на землю с деревьев падали зрелые фрукты и ее немедленно охватывала тревога, что фрукты отравлены водой, которой их поливают. Всякий раз, когда в поместье кто-нибудь умирает, ее посещает ужасная мысль, что смерть случилась из-за муки, которую она продала несколько лет назад (семейство занималось хлеботорговлей).

Вот такая история. Я спросил у супругов о том, как они полюбили друг-друга и решили вступить в брак, и узнал следующее. Они знали друг друга с самого детства и были дальними родственниками. Отец нынешнего мужа и ее дядя были двоюродными братьями. Дядя, во что бы то ни стало, хотел свести их вместе, потому, что – как он говорил – они созданы друг для друга. Казалось, они могли избежать своей судьбы, но девушка, как раз достигшая 18-ти лет, решила извлечь выгоду из брачного предложения. Однако, союз был расторгнут через несколько месяцев и молодая жена вернулась к родителям. Вскоре после этого она лучше узнала своего мужа, они полюбили друг друга и вступили в брак. Уже на пятом году их супружеской жизни появились навязчивые мысли об отравлении. Она сказала, что прежде их у нее не было.

Судьба этих людей впервые заставила меня задаться вопросом: почему именно этот мужчина влюбился именно в эту, а не в какую-то другую женщину – женщину, у которой проявлялись те же навязчивости, что и у ее матери? Я прекрасно понимал, что «официальные» представители психологии и психиатрии опишут, то, что для меня является свидетельством «роковой судьбы», как чистую случайность, а проблему как ненаучную. Я был убежден в обратном. Я спросил себя, а что если трагическую судьбу этих трех людей, рассмотреть на основе генетических исследований.

В этой связи, мне пришло в голову, что те же самые или взаимно связанные регрессивные элементы, получены ими от своих предков – или, как называют их генетики, «рецессивные гены» - являются изначальным источником рокового сближения матери, сына и невестки. Мыслимо ли, что эти три человека являются «генетической родней», чьи судьбы определяются одними и теми же «наследственными факторами»? Возможно, что те же самые гены у матери и невестки проявили себя в одинаковых неврозах. Нельзя отрицать, что сын несет те же самые или схожие гены, и даже если они не манифестируют, они находятся в латентном состоянии. Вполне может быть, что эти самые гены, полученные от предков, скрытые и подавленные, представляют «руку судьбы», которая вела ничего не подозревающего мужчину именно к этой, а не к другой женщине.

Поднятые вопросы, возникали вновь и вновь, всякий раз, когда мои исследования сталкивали меня лицом к лицу с брачными или любовными историями членов этих семей, и не важно, были они больными или нет.

Я спрашивал себя снова и снова, что могут представлять собой повторяющиеся время от времени латентные генетические тенденции, которые сближают партнеров вместе в браке или любовной связи? Почему каждый из них выбирает именно этого, а не другого человека в качестве объекта своей любви? Почему человек выбирает себе в друзья именно этого человека, а не другого? Почему люди выбирают себе именно эту профессию? Ответы на эти вопросы имели важное значение для практической психиатрической и психотерапевтической деятельности.[13] Именно так, от сухого как пыль исследования наследственности, я пришел к удивительно интересному и всепоглощающему изучению судьбоносных ситуаций, таких как любовные взаимоотношения, брак, выбор друзей и профессии. Я стал «аналитиком судьбы» [‎33, p.28-30].

Это высказывание Сонди может выступить в качестве новой точки отсчета в его работе. С этого момента начинается рождение Научного Судьбоанализа. Начав исследования как врач, он продолжает их уже как психолог. Исследования по клинической генетике сменяются изучением «феномена не случайности выбора объекта любви». Эта тема становится актуальным лейтмотивом его дальнейшей научной работы.

Браки могут заключаться по самым разнообразным причинам, например, из материальной выгоды, по воле родителей, традиции и т.п. Однако, хорошо систематизированный и объемный материал, собранный Сонди, говорил, что такие представления не отражают истинного положения дел. Действительно, зачем здоровому мужчине жениться на девушке с депрессией, чтобы потом произвести на свет четверых детей, всех страдающих аналогичным расстройством. При этом анализ генеалогического дерева мужчины показывал, что бабушка и две его сестры также страдали эндогенной депрессией [‎3, с.85]. Наблюдаемые в ходе исследований явления, нельзя объяснить на основе традиционных точек зрения. Сонди выдвигает гипотезу о не случайности браков.

Эта идея не была новой. Еще в 1926 году датский генетик Вильгельм Йоханнсен [14] высказал следующее мнение: «Действительно правдой является то, что сознательное или бессознательное взаимное предпочтение друг другом генетически схожих между собой индивидов имеет силу…». Йоханнсен высказал мнение, что браки между такими людьми не являются случайностью, но не смог объяснить, почему это происходит. [‎37, p. 19].

Воодушевленный этими сведениями, Сонди поставил задачу обнаружить не только скрытые «наследственные факторы», которые определяют бессознательный выбор партнера, но и объяснить механизм этого выбора в любви.

На основе анализа сведений о большом количестве брачных пар и экспериментальных данных он устанавливает, что брачные предпочтения у здоровых и больных людей имеют бессознательное, генно-детерминированное происхождение и определяются генетической схожестью партнеров или супругов [‎3, C. 90-91]. Сонди создает «Теорию наследственного выбора объекта любви». Согласно ей, брачные партнеры фактически тянутся друг к другу на основании уникальной генетической «схожести». «Хотя и невидимая, эта схожесть существует в латентных рецессивных генах, которые инстинктивно и бессознательно направляют наш выбор в любви, и возможно даже, в других биологических актах...» [‎43, p.26].

Постулируя теорию выбора, опираясь на генетическую модель Менделя, Сонди отмечает, что действие рецессивного гена не прекращается. Реализация его потенциала происходит «обходным путем» - в возникновении симпатии и аттрактивного поведения к индивидам с аналогичным или схожим рецессивным геном в генотипе. То есть глубинной основой сближения людей является именно их «генное сходство». Так Сонди вводит понятие Либидотропизма – генетически детерминированный выбор брачного или полового партнера.

Для него это было несомненное открытие, ведь он, по существу, ответил на самый злободневный для себя вопрос – почему люди выбирают друг друга (почему мать выбрала отца, а он ее)?

Однако, это открытие, как и связанные с ним методические и теоретические разработки, Сонди тщательно скрывал от научной общественности и даже от своих сотрудников в лаборатории. Он так организовал их работу, что, собирая материал для него, они думали, что ведут медико-генетические исследования, не подозревая, что их руководитель работает уже в другом направлении. Должно быть, здесь не обошлось без манипуляций со стороны Сонди. Хотя причин для этого у него, говоря по правде, было предостаточно.

Сонди не имел весомых аргументов в поддержку своей концепции, пока в 1933 году Т.Морган не получил Нобелевскую премию за хромосомную теорию наследственности. До этого момента, Сонди рисковал придти в противоречие с генетиками.

Другой причиной было то, что работа Сонди приходила в полное противоречие с официальными задачами лаборатории, поставленными перед ней правительством Венгрии, которое курировало и финансировало ее деятельность. Стоит ли говорить, сколько возникло бы проблем, если бы обнаружилась такая «подпольная деятельность» ее руководителя.

Свою теорию Сонди созидал во времена расцвета психоанализа. Он хорошо ориентировался в психоаналитических работах, посвящённых выбору объекта любви, и прекрасно понимал, с какими сильными оппонентами ему придется столкнуться в научном споре. По всей вероятности он не хотел этого спора, поскольку за несколько месяцев до непосредственной официальной публикации своей концепции в 1937 году, материалы своей работы он отправляет З. Фрейду для отзыва. Отец психоанализа внимательно ознакомился с концепцией Сонди. Его ответ был сдержанным, но вполне доброжелательным. Отметив глубину и масштабность концепции Сонди, он заметил, что генетический аспект выбора объекта любви для него слишком чуждая тема, и он вряд ли может чем-то помочь. Однако, по-отечески предупредил Сонди о необходимости максимально дополнить доказательную базу в отношении генно-биологического аспекта его теории, как бы предупреждая о предстоящих дебатах. При этом, верный себе, подчеркнул, что его психоанализ и без того основательно изучил и представил науке механизмы выбора объекта в любви. Завершая свой ответ, Фрейд резюмировал, что генный фактор в выборе объекта любви, на который обратил внимание Сонди, может играть свою роль в ряду многих других факторов, не являясь ни отдельным, ни основным [‎5].

Мнение Фрейда было и всегда оставалось очень важным для Сонди, поскольку это письмо он хранил до конца своих дней.[15] Он ждал от отца психоанализа – «отцовской фигуры» – не просто поддержки и помощи, а защиты от «братьев» – таких же, как он ученых, но выступающих для него оппонентами и конкурентами. Он ждал разрешения на публикацию, подобно сыну, спрашивающего позволения у отца высказать мнение, противоположное отцовскому или ставящее под сомнение правоту отца. И этот личный мотив тоже побуждал его скрывать до поры всю проводимую работу. Сонди очень ценил и уважал Фрейда, причем настолько, что не побоялся дать ему все свои материалы – он верил, что тот «не выдаст» – хорошо известно, что огласка идеи означает практически потерю первенства – фактор чрезвычайно значимый для любого ученого. Однако, Фрейд своим письмом не сказал ни «да», ни «нет», а ведь одно его слово в одночасье могло дать импульс для развития судьбоанализа.

Не получив ожидаемой поддержки от Фрейда, опасаясь за судьбу своей концепции, и при этом не желая вступать в явный конфликт ни с генетиками, ни с психоаналитиками, Сонди публикует концепцию либидотропизма в своей первой фундаментальной работе по судьбоанализу: «Научные достижения по судьбоанализу брачных союзов. Пробная теория выбора в любви»,[16] которая издается в Гааге (Нидерланды) в 1937 году, причем на английском языке. В Нидерландах – «медвежьем углу» тогдашней Европы – психоаналитическая школа была слаба, если вообще была, ведь наиболее мощными центрами психоанализа были, по европейским меркам далекие от Гааги, немецко-говорящие Австрия, Германия и Швейцария. Это обстоятельство позволяло Сонди более-менее свободно опубликовать свои взгляды. Не имея единомышленников и находясь в полном «психоаналитическом окружении», он прекрасно понимал что «братья-психоаналитики» на корню задушат его концепцию, поэтому он искал сторонников. Понятно, что на английском, читает и пишет гораздо больше людей, чем на немецком, а это значит, что вероятность найти сторонников тоже возрастала. Он искал сторонников, но не тщеславия ради, а потому, что действительно, до конца не был уверен в правильности своей концепции. Будь это не так, он бы не дал своей работе такое осторожное название.[17] Уверенный в своей правоте ученый будет утверждать, а не говорить о том, что только пытается.

Помня о предостережении Фрейда, Сонди продолжил свою работу. Ему нужен был фактический материал и некоторый пересмотр своей концепции в ключе хромосомной теории наследственности – он был вынужден опять повернуться лицом к чистой генетике. Поэтому, как руководитель он по-новому организует работу своей лаборатории, предварительно ошарашив изумленных сотрудников фактом своей публикации в Нидерландах. Именно из нее они и узнали, что лаборатория работает в судьбоаналитическом направлении [‎35]. Огласка «для своих» стала просто необходимой, так как сейчас требовалось собрать гораздо большее количество информации.

Сюрпризы на этом не закончились. Сонди предал огласке и свой знаменитый тест с фотопортретами. К 1937 году он был полностью готов в том виде, каким его знают сегодня. Оказывается, работу над своим тестом, Сонди начал еще в 1925 году, когда был в лаборатории Раншбурга. Как-то раз, встретившись с близнецами – детьми его хороших друзей – Сонди показал им фотопортреты каких-то людей. Дети искренне, выразили свою симпатию и антипатию к людям на этих фотопортретах. В следующий раз Сонди принес другие фотографии и спросил «Кто тебе больше нравится? А кто неприятен? Это повторилось еще несколько раз. Всякий раз к одним портретам дети выражали симпатию, а к другим антипатию. Свой эксперимент Сонди перенес в клинику и начал предъявлять эти фотопортреты своим пациентам. Для чистоты эксперимента он дополнял портреты другими фотографиями с изображениями людей (но не лицами). Постепенно начали определяться конкретные фотопортреты, на которые пациенты с тем или иным диагнозом давали схожие реакции симпатии и антипатии – начали проявляться закономерности. Вот тогда-то и потребовались уроки, психодиагностики и тестологии, методологии и статистики у Раншбурга – закономерности нужно было точнее ухватить и объяснить. Сонди понял, что на конкретный фотопортрет, пациенты – носители конкретного диагноза – давали либо реакцию симпатии, либо антипатии. Чьи это были фотопортреты? Ответ очевиден – фотопортреты его сводных и родных братьев и сестер. Как говорится: «Мне повезло, так как я был в курсе того, как выбираются профессии, болезни и разные типы смерти двенадцатью братьями и сестрами (Сонди)» [‎42]. После началась систематическая работа по созданию теста. Как гений, Сонди действовал больше по наитию, чем на основе расчетов. Он сначала создал тест, а уж потом, после Второй Мировой войны его ученики и соратники начали работу по статистической стандартизации теста.[18] Самому Сонди не нужно было доказывать надежность результатов. Для него все и так было очевидно – «Подобное радуется подобному, подобное ищет подобное». В своей частной переписке с коллегами он просил присылать ему фотопортреты различных пациентов, диагноз, анамнез и судьба которых были известны в деталях. Из нескольких тысяч фотографий Сонди отобрал лишь 48, которые и сегодня составляют аппарат теста. Кто знает, может быть среди них, есть фотографии братьев и сестер Сонди?

После публикации в Нидерландах в лаборатории уже открыто велись интенсивные судьбоаналитические исследования семей с обязательным тестированием на Сонди–тесте, который первоначально использовался для изучения роли рецессивных генов в явлении либидотропизма.[19] Сонди торопился, ведь идея стала известна многим, а часто только этого достаточно, чтобы потерять лавры первенства. Конкуренты были, и их число увеличивалось. Уже были работы В.Йоханнсена, Т.Моргана, уже выходили в свет статьи Г.Меллера, начавшего развивать «Теорию генетического бремени» [‎1, с.98-112].[20] Сонди основательно изучает работы генетиков и согласовывает свои исследования с их открытиями.

Но появились и сторонники. Начиная с 1938 года, у себя на квартире, Сонди стал организовывать и проводить ежемесячные семинары. На них делались очередные сообщения и доклады, а после следовали обсуждения и дискуссии. Кроме сотрудников лаборатории, частыми гостями на них были члены психоаналитического общества. Они же, в свою очередь, приглашали Сонди на свои семинары. Там он познакомился с Анной Фрейд. Иногда семинары посещал и известный мифолог Карл Кареньи. Еще позже эти семинары начали посещать и сотрудники К.Г.Юнга [‎5].

В этот напряженный период проявился крутой нрав Сонди, унаследованный им от отца. Введя правила жесткой дисциплины, он заставлял практически круглосуточно работать тридцать своих сотрудников и ассистентов, говорят, не взирая на лица, возраст и не стесняясь в выражениях [‎33]. Все работали для него, на него и ради него, а он руководил, командовал и распоряжался, интегрируя новое содержание своей концепции.

В 1939 году, в своем докладе на первом Международном конгрессе по лечебной педагогике в Женеве, Сонди сделал заявление о том, что, изучив больше тысячи семейных пар, нашел ответ на проблему выбора в любви. Теория выбора объекта, изложенная им в 1937 году, теперь предстала следующем виде:

«Выбор объекта является генетически детерминированным, биологическим побудительным процессом. Взаимная привлекательность партнеров обусловлена наличием у обоих партнеров тех же самых или схожих латентных рецессивных генов. Это до настоящего времени неизвестная биологическая реальность действия латентных, рецессивных генов называется генотропизмом [‎37, p.18; ‎44]. Он вводит центральное понятие в новую редакцию своей концепции – генотропизм – заложенная в латентно-рецессивных генах сила, которая притягивает друг к другу людей на основе их генетического родства [‎31, с.15].

Этот доклад, был его победой. Ведь теперь он знал и понимал, почему отец выбрал мать, почему такой несчастливый выбор в любви совершали его братья и сестры. Теперь он ответил на вопросы, которые сопровождали его все эти годы, начиная с юных лет.

Повторилась и удивительная скрытая тенденция, которую Сонди унаследовал от своих предков, и которая уже не раз проявлялась и у него и у его братьев – стремление решительно и внезапно рвать связи и отношения. Как братья стремились прочь из отеческого дома, как когда-то сам Липот Зонненшайн стал Леопольдом Сонди, так и сейчас, не дождавшись поддержки от «отца психоанализа» Фрейда, Сонди заявляет о собственном, самостоятельно сделанном открытии генотропизма, оставив в тени благозвучное для психоаналитиков слово либидотропизм. Интересен факт, что конференция проходила 24-26 Июля 1939 года [‎44] когда уже тяжело больной и умирающий Фрейд находился в Лондоне, до его смерти оставалось ровно два месяца.[21] Сонди «бросил отца», не оказавшего должной поддержки. Судьба повторялась.

С этого момента, научные работы, достижения и открытия становятся широко известными. Леопольд Сонди окончательно стал ученым с мировым именем. С ним близко знакомится Карл Юнг, который сыграет в судьбе Сонди важную роль, во время грядущей войны, которая грянула менее чем через два месяца.

Венгрия стала союзницей Германии, но ее фактический правитель адмирал Хорти не спешил следовать гитлеровской кампании по «окончательному решению еврейского вопроса». Венгерских евреев значительно ущемили в правах в соответствии с законами, подобным «Законам об управлении евреями» в Германии [‎12], но вопрос о высылке их в концентрационные лагеря постоянно откладывался под различными предлогами со стороны правительства Венгрии. Более того, венгерские евреи имели право и возможности эмигрировать вплоть до марта 1944 года [‎8; ‎29].

Сонди продолжал работать в своей лаборатории вместе со своими сотрудниками, совершая очередные научные открытия до 1941 года. Ответив для себя на вопрос, почему люди выбирают друг друга, Сонди обнаружил, что генотропизм может распространяться не только на сферу любви и брака, но и другие области человеческой жизни. Данные генеалогических исследований показывали удивительную преемственность и повторяемость не только брачных выборов или заболеваний, но и профессий. Среди представителей одного рода прослеживалась связь и в способах смерти (естественная от старости, смерть от болезни, смерть от несчастного случая или самоубийство). Наблюдались явные предпочтения в отношении выбора увлечений и друзей, причем часто с аналогичной судьбой. Эти сведения послужили стимулом к пересмотру первоначальных представлений о генотропизме.

Сонди постулирует «Хотя рецессивные гены не проявляются в фенотипе, они сохраняют свое действие. Они бессознательно направляют наш выбор в любви, дружбе, выборе профессии, болезни и способе смерти» [‎43, p18]. «…С точки зрения судьбоанализа, ген манифестирует генотропически, если он проявляется как бы обходными путями, направляя носителя гена при выборах в сфере любви, дружбы, идеалов, профессии, коллег по работе, к таким индивидам, которые сами являются носителями того же гена» [‎31, С.16]. В соответствии с новой редакцией концепции Сонди, генотропизм может проявляться в пяти вариациях:

Либидотропизм – выбор брачного или полового партнера, который детерминируется их «генетической схожестью» [‎19; ‎26].

Социотропизм – выбор друзей - тяготение к людям со схожими рецессивными генами, с последующим возникновением дружбы между такими людьми [‎27].

Оперотропизм – выбор профессии или хобби - тяготение к определенным видам профессиональной деятельности и определенной профессиональной среде, в которой через профессиональную деятельность соответствующего содержания, проявляется влияние рецессивного гена [‎19; ‎20; ‎21; ‎22; ‎23].

Морботропизм – выбор болезни - возможность заболеть только определенным типом заболеваний или конкретным заболеванием, как психическим, так и соматическим, из всей совокупности заболеваний, которые имеются в линии рода индивида [‎24; ‎45].

Танатотропизм – выбор способа смерти – различные причины наступления смерти (естественная, в результате болезни, в результате насилия или убийства, самоубийства, от несчастного случая, в результате катастроф, военных действий, стихии) как повторения судьбы предка [‎45].

Гены связывают нас с предками. Борьба доминантных и латентно-рецессивных генов в генотипе человека – это «борьба предков». «Предок» стремится прожить еще одну жизнь – в потомке. Пять генотропических путей и выступают как форма и способы, которые «использует предок», чтобы проявиться в жизни потомка.

Однако, вновь возникала масса вопросов. Почему у одних это проявляется в выборе партнера или супруга, а у других в выборе болезни? Почему одни счастливо выбирают профессию и становятся высоко классными профессионалами, а другие кончают жизнь самоубийством? Почему в череде душевно больных потомков появляется совершенно здоровый и талантливый родственник? Вопросы, вопросы, вопросы… Их значимость усиливалась ассоциациями с собственной родней Леопольда Сонди, изнутри побуждая его искать ответы. Так начался новый этап научной работы – разработка судьбоаналитического учения.

В объяснении этих удивительных проявлений генотропизма, Сонди обращается к уже известной концепции генетического груза (генетического бремени) Г.Меллера. Сонди отметил, что с точки зрения судьбоанализа генетический груз можно рассматривать как «Родовое бремя», в котором сокрыты негативный и позитивный потенциал развития конкретного представителя рода [‎37, p.21]. Связь родового бремени с генотропизмом оказывается, таким образом, весьма очевидной. Генотропизм можно рассматривать как формы реализации генетического потенциала «подавленного предка» в борьбе с «доминантным предком».

Сонди акцентирует внимание на том, что адаптивные формы поведения передаются по наследству и младенец уже в генотипе имеет набор приспособительных реакций. И именно они детерминируют развитие психики индивида в определенном направлении, заданном его предками [‎8, C.66]. Эти приспособительные реакции представляют собой глубинные экзистенциальные потребности, характерные для всех людей, но их специфика, сила, формы удовлетворения определяются у конкретного индивида, особенностями каждого конкретного рода. Так, в область глубинной психологии, Леопольд Сонди вводит понятие «родового бессознательного» – своеобразную форму притязаний предка на то, чтобы полностью повториться в жизни своего потомка «…в той же самой форме экзистенции, в которой она один или несколько раз, проявляла себя в линии всего рода» [‎1 C.29]. То есть, генотропические проявления можно рассматривать, как формы проявления притязаний предка повториться в жизни потомка.

Уже полностью готовый тест Сонди становится основным инструментом изучения скрытых закономерностей родового бессознательного и дает начало новому повороту в работе Сонди – Экспериментальной диагностике побуждений.

Совершая эти уникальные открытия, Сонди и не подозревал, что за раскрытие секретов судьбы, она начнет мстить ему и одновременно окажется к нему благосклонной. Вновь начала ярко проявляться характерная для Сонди экзистенция перехода из крайности в крайность: «то победа – то поражение, то потеря – то обретение, то жизнь – то смерть».

В начале 1941 года Давид Раппопорт, известный ученый, живущий в США, предлагает Сонди опубликовать материалы по работе с тестом. Однако, генно-биологический базис этого инструмента на фоне «расовой теории Розенберга» отпугивает научную общественность, а сам Раппопорт вскоре скоропостижно умирает [‎36].

С декабря 1941 года Сонди заставили оставить занимаемые им государственные должности, профессорство и руководство лабораторией. Она прекратила свое существование, и весь ее штат сбежал от возможных преследований в США и другие нейтральные страны. Сонди остается, продолжая работу дома в одиночку. Он остается, потому, что упрям, потому, что не боится ни войны, ни смерти, ведь он уже знает, что это такое. Остается, потому, что верит в Промысел Божий, не раз спасавший ему жизнь. Остается, потому, что новое направление работы находилось в самой интенсивной стадии развития. Покидая Будапешт, материалы исследований пришлось бы оставить.[22] Итоги работы Сонди обобщил в своем фундаментальном труде «Судьбоанализ. Выбор в любви, в дружбе, профессии, болезни и смерти» [‎45]. Рукопись была готова к 1942 году. Личный друг Сонди, Карл Юнг, живущий в нейтральной Швейцарии и имевший большие возможности,[23] предложил свои услуги в публикации «Судьбоанализа».

Однако, Сонди, будучи занудой, многократно редактировал и проверял научную корректность материалов, и поэтому затянул их отправку вплоть до первых чисел марта 1944 года. Усилиями Юнга книга издается в этом же 1944 году в издательстве «Benno & Schwabe» в Базеле.

Наступает 19 марта 1944 года, немецкие войска входят в Венгрию.[24] Под предлогом борьбы с «террористическими отрядами евреев» [‎29; ‎9] начинается их депортация в концентрационные лагеря. Руководство этой акцией поручают оберштурмбанфюреру СС (подполковнику) Адольфу Эйхману, а осуществляют ее венгерские фашисты из партии «Скрещенные стрелы».

С этого дня судьба Леопольда Сонди и его семьи делает новый крутой поворот полный интриг, опасностей и тайн, полностью не разгаданных и по сей день. Для выяснения судьбы всего семейства Липота Сонди нужно обратиться к событиям изначально кажущимися абсолютно не связанными с ними, но уготовляющих их судьбу без их ведома. Эти события относятся к той скрытой части судьбы, которая может быть названа промыслом Божьим, пути которого всегда неисповедимы.

5 сентября 1939 года Председатель «Всемирной сионистской организации - WZO»[25], Хайм Вайцман, находясь в Лондоне, призвал всех евреев мира бороться в поддержку Великобритании и использовать все ресурсы для вооруженной борьбы против нацизма [‎29]. Этот призыв услышали не только патриоты, но и разного рода экстремисты, которых война и вообще опасность генотропично звали за собой и побуждали к активным действиям.

Одним из таких людей был выходец из Литвы Гиллель Кук (он же Петер Бергсон). Еще в начале 30-х годов он вступил в террористическую сионистскую организацию «Иргун Зваи Леуми» (ИЗЛ), которая методами террора стремилась принудить Великобританию отдать евреям подконтрольную ей территорию по обоим берегам реки Иордан, для того, чтобы установить еврейское военное управление в Палестине с последующим созданием здесь автономного еврейского государства [‎39].

В 1939 году Кук вербовал для боевых отрядов «ИЗЛ» молодежь в Польше. Здесь он находит своего союзника, вдохновителя идеи переселения евреев в Палестину, видного лидера международного сионистского движения, урожденного одессита Зеэва (Владимира) Жаботинского. С началом войны они поспешили переместиться в более безопасные страны, а в январе 1940 перебираются в США для создания здесь военно-экономической инфраструктуры для спасения европейских евреев от геноцида. После скоропостижной смерти Жаботинского в августе 1940 года, Гиллель Кук принимает псевдоним Петер Бергсон, дистанцируясь от террористического прошлого, и берет дело в свои руки [‎16]. Сейчас на фоне событий в Европе, создание еврейского государства в Палестине, может стать реальностью. Евреи, переправленные в Палестину из Европы, создадут там такую «критическую массу» вооруженного для самообороны населения, которая заставит Великобританию пойти на уступки. Идея спасения и идея государственности слились в единое целое.

Бергсон развил неутомимую деятельность. Благодаря митинговому эпатажу, ошарашивающей манере поведения, прямой агитации с 1940 по 1944 он создает сеть внешне независимых, но реально взаимосвязанных организаций,[26] имеющих филиалы во многих нейтральных и оккупированных Германией странах. Их официальными целями было спасение евреев от уничтожения любыми средствами, вывоз европейских евреев под любым предлогом в Палестину для создания самостоятельного государства.

Первоначально его активность встречала сопротивление.[27] Однако, по мере вовлечения США в войну, ситуация изменилась [‎16]. Бергсон нашел ценного союзника в лице голливудского сценариста Бена Хечта, имеющего связи с правительством США. Они добились поддержки со стороны военного и военно-морского министров, верховного судьи и многих конгрессменов. Подобно тому, как декабристы разбудили Герцена, Бергсону удалось «достучаться» до политико-экономической верхушки американского еврейства, включая его неформального лидера, министра финансов и личного друга Рузвельта - Генри Моргентау [‎16]. По мере продвижения Советских войск к Берлину, их сторонниками становились Гарри Трумен, Герберт Гувер, министр внутренних дел США Гарольд Икес [‎39].

Активное спасение евреев началось с 1943 года, когда это стало выгодно всем участвующим сторонам. Пытаясь подготовить почву для ведения сепаратных переговоров и одновременно обеспечить поступление валютных средств на закупку военных материалов, Гиммлер, весной 1943 года, приказал начать на оккупированных территориях поиск евреев, имеющих «влиятельных покровителей в США». Поиск осуществлялся, по спискам, предоставляемым филиалами «Комитета по спасению». Было принято решение помещать всех «привилегированных» евреев в лагерь Берген-Бельзен,[28] с последующей их отправкой в Швейцарию и Палестину [‎15].[29] На деньги, вырученные за интернированных лиц, Германия закупала военные материалы, сырье и технику у таинственных поставщиков по запутанной цепочке подставных фирм и использовала их только на Восточном фронте. Так, деньги, вложенные в дело спасения евреев, совершив оборот, возвращались к невидимым вкладчикам, поддерживая Германию в ее войне с Советами, усиление которых очень тревожило мировой капитал. И весь этот «просто бизнес» прикрывался идеей спасения евреев от геноцида, которых действительно убивали.

С момента оккупации Венгрии немецкими войсками, прекратилась и свободная эмиграция евреев. В дело вступил «ВААД» - Будапештский филиал «Комитета по спасению». Его руководители, Рудольф Кастнер[30] и Иоэль Бранд, через доверенных лиц в Абвере обратились к шефу СД в Венгрии гауптштурмфюреру СС (капитану) Отто Клагесу с предложением начать переговоры о поставках в обмен на освобождение евреев, военных материалов для снабжения войск СС. Клагес немедленно сообщил об этом Гиммлеру, который приказал Адольфу Эйхману вступить в переговоры с «ВААДовцами» [‎28].

25 апреля 1944 года Эйхман пригласил к себе Бранда и предложил предоставить свободу 100 тыс. венгерским евреям в обмен на военные материалы – 10 тыс. военных грузовых машин, 2 млн. ящиков мыла, 200 т. чая и 200 т. кофе.[31] Эйхман предложил Бранду выехать в Турцию и провести там переговоры с представителями «Всемирной еврейской организации», относительно осуществления сделки [‎9; ‎13; ‎17; ‎28].

17 мая 1944 года Бранд выезжает в Стамбул и начинает переговоры. Об этом узнает советская разведка и передает сведения британцам. Англичане арестовывают Бранда, объявив его «германским шпионом» [‎28; ‎30]. Сделка сорвалась, Эйхман не выполнил приказ, а «ВААДовцы» ударили в грязь лицом перед своими заокеанскими товарищами по общему делу [‎9]. Судьба «списочных» евреев становилась трагической.

Поэтому «ВААДовцы активизировали свою деятельность. Через своих людей они выходят на еще одного подполковника СС Курта Бехера, занимавшегося вопросами поставки материалов и снаряжения для войск СС с предложением об обмене. В конце июня 1944 года Бехер вылетел к Гиммлеру и получил указание вступить в контакт с представителями «Ваада» вместо Эйхмана. Возвратившись, он вплотную занялся этим проектом, потребовав выплаты 2 тыс. долларов за каждого выезжавшего еврея из списка и по 25 тыс. долларов за каждого члена семьи. Общая сумма выкупа достигала 8 млн. франков. Кастнер дал свое согласие, и 30 июня поезд с 1684 евреями выехал из Будапешта в Берген-Бельзен [‎6; ‎28].

У Сонди не было «богатых покровителей в Америке», но он и вся его семья попали в список. Есть основания полагать, что К.Г. Юнг, находясь в Цюрихе, посетил отделение «Еврейского агентства»[32] и настоял, чтобы семейство Сонди также было включено в список «избранных» [‎33].

Месяцы в Берген-Бельзене были для Сонди очень горьким и унизительным испытанием, о котором долгие годы он не хотел говорить, даже с самыми близкими коллегами. Переговоры о дальнейшей судьбе «избранных евреев» вновь затянулись. Их будущее вновь стало очень неопределенным. Все материалы, которые Сонди собирал в Венгрии, были потеряны. Однако, Леопольд мужественно встретил это испытание.

«Все мы, дети, Вера и Питер, моя жена страшно похудели – до костей. Жизнь в концлагере психологически многому меня научила. С утра и до темноты я брал на себя роль «священника». Моей «консультационной комнатой» было пространство, шириной в тридцать сантиметров. Справа, слева и над нами лежали люди на соломенных тюфяках, но ничто не могло помешать тем, кто пытался отыскать в работе со мной душевное спокойствие. Это были совершенно необычные переживания. В лагере в течение всех пяти месяцев я проводил семинар для 8-10 человек, вводящий в судьбоанализ. Два человека и сегодня продолжают своё судьбоаналитическое образование. А из элиты я сформировал гуманистический кружок; там мы, голодные и дрожащие, за закрытыми дверями читали в кромешной тьме доклады, тогда как в нескольких метрах о