Никто не может устоять

Я приступаю к самой деликатной части своего повествования. Не уверена, что наши глубокоуважаемые моралисты правильно ее воспримут и поймут, но не написать об этой удивительной истории я не могу, хотя бы потому, что в тот знаменательный для меня вечер я впервые ощутила присутствие Бога в этом мире. Итак…

В первый раз я поехала в санаторий «Славянский» в девяносто шестом году, когда мне было 34 года. Можно сказать, это был во всех отношениях самый пик моей жизни. Я была в расцвете своих лет и сил, а также своих страданий и одиночества. Но, как ни странно, такая потрясающая возможность наконец-то вырваться из своих четырех стен вначале не вызвала во мне большой радости, а скорее наоборот, причинила массу беспокойств. Долгое время практические не выходя из квартиры, я настолько одичала и замкнулась в себе, что уже просто не представляла, как буду общаться с абсолютно незнакомыми людьми. Я жутко боялась, что из-за того, что я плохо слышу и говорю, мне вообще не удаться хоть как-то там существовать и общаться. В общем, я настолько сильно из-за всего этого переживала, что даже заболела: у меня пропал аппетит, поднялась температура, давление.

Но прошло две недели моего пребывания в санатории, и я как-то освоилась и даже приобрела пару хороших знакомых. В этом мне очень сильно помогло увлечение рисованием. Когда я собиралась в «Славянский», мама мне посоветовала взять с собой альбом и карандаши, чтобы рисовать портреты и через творчество общаться с людьми. В этот раз мама оказалась права. В санатории я рисовала очень много портретов и этим действительно привлекла к себе внимание соседок по палате.

А еще именно благодаря своим рисункам я познакомилась там с удивительно добрым и светлым человеком – Людмилой Алексеевной Зайцевой. С первого взгляда на нее можно было понять, что это какая-то неземная женщина. Но не святая, а я бы сказала, инопланетянка. Да, именно инопланетянка. У нее было необыкновенное лицо с огромными «инопланетными» глазами, наполненными каким-то неизъяснимым светом и любовью. И вот, как ни странно, эта инопланетянка заметила меня, мои портреты, и, как и многие мои знакомые, сказала, что в моих рисунках что-то есть, что мне удается передавать не только внешность, но и внутреннее содержание тех, кого я рисую.

Она тоже рисовала портреты. Но это был особый вид рисования, потому что она изображала не лица, а души человеческие, души в свете. Как это не удивительно, но глядя на эти портеры создавалось такое впечатление, что создавшая их художница действительно может видеть внутренний облик каждого человека. Мое же глубинное содержание Люда изобразила следующим образом. Представьте себе обычный лист бумаги, разграниченный по диагонали. Из верхнего угла этого листа струится небесно-голубой свет, а с противоположного нижнего – красно-фиолетовый, причем, и тот, и другой – с переливами. Ровно по диагонали эти два цвета встречаются и плавно перетекают друг в друга. Но тем не менее, граница между ними почти четкая, не размытая. Эту картину Людмила назвала «Небесное и земное». То есть, она увидела, или почувствовала, что во мне животное естество и небесный мир занимают две равные части, что я – наполовину такая, наполовину другая, и, в сущности, не принадлежу ни земле, ни небу, а нахожусь где-то между ними

Если бы у меня была нормальная, здоровая жизнь и судьба, думаю: это означает, что везде мне было бы легко и везде я была бы своя и на земле и в небесах. А так я везде чужая. Вернее: своя среди чужих и чужая среди своих… и поди ещё разберись, где чужие, а где свои!

Мыкаюсь, не могу пристать ни к земному, ни к небесному и нигде нет мне места, хотя и то, и другое занимает в моей душе равные части.

Мне было очень легко и приятно общаться с Людмилой. Мы вместе гуляли, рисовали, много беседовали о жизни и творчестве, даже просто молчали, что тоже доставляло мне огромное удовольствие. В этой женщине очень явственно чувствовалось какое-то высшее знание, некая космическая мудрость. Она как бы вся светилась изнутри.

Еще одним бесконечным счастьем в «Славянском» для меня стало то, что я могла самостоятельно гулять по роскошному парку санатория, опираясь на коляску, которую везла впереди себя. Господи! Как же я тогда радовалась, что наконец-то могу идти собственными ногами по матушке-земле, наслаждаться красотой осени, видеть звезды прямо у себя над головой, дышать на полную грудь свежим воздухом…

А еще в «Славянском» я смогла почувствовать себя женщиной и доказать другим и, прежде всего, самой себе, что я тоже могу быть привлекательной и «жертвовать всем ради красоты», каких бы усилий это мне не стоило.

Мы все хорошо помним, с чего в фильме «Служебный роман» начиналось утро в статистическом учреждении – все работницы принимались наводить марафет, подкрашивались, подправляли свои прически. Точно такой же ритуал проходил у нас в палате, только это было не утром, а ближе к вечеру, когда мы собиратлись на прогулку. Почти все наши девочки (а под этим словом я подразумеваю женщин самых разных возрастов – от молоденьких девушек до пожилых бабушек), точно так же, и героини упомянутого мною фильма, начинали наряжаться, прихорашиваться, подкрашиваться, красиво укладывать волосы. А ведь многие из этих женщин были полу парализованными (ноги неподвижные, руки здоровые), постоянно мучились от болей и пролежней… Но жажда жизни, любви и красоты была в каждой из них сильнее всего этого. Поэтому я искренне восхищалась и преклонялась перед своими соседками по палате, и, откровенно говоря, считала и считаю эти их подвиги гораздо выше черных монашеских одеяниях.

С нами в палате жила одна пожилая женщина из Киева (к сожалению, я уже не помню ее имени). По ее лицу было видно, что она очень сильно измучено своей болезнью, старостью и нищетой. Глядя на нее, я чувствовала и с ужасом думала, что точно такой же отпечаток горя и страдания жизнь оставит и на моем лице. Но даже эта глубоко несчастная женщина под вечер доставала свою скромную косметику и всеми силами начинала пытаться сделать свое лицо красивым. Это было потрясающее зрелище!

До глубины души наслаждаясь и вдохновляясь всем этим, я тоже все больше и больше хотела быть красивой. Я тоже подкрашивалась: своими больными руками подводила тени и красила ресницы, откровенно рискуя и ужасно боясь при всем этом просто-напросто выколоть себе глаза, на последние деньги покупала косметику, всеми силами старалась выглядеть как можно более женственней и привлекательней. Да, все это занимало очень много времени и стоило мне невероятных усилий. Но глубине души я была бесконечно счастлива, что могу все это делать и вопреки всему чувствовать себе женственной и красивой.

***

Но время моей путевки и такой бесценной для меня свободы от пожизненного заключения в четырех стенах собственной квартиры пролетело очень быстро. И вот настал последний вечер моего пребывания в санатории. Незабываемый, самый лучший в моей несчастной жизни вечер!

К тому времени почти все мои соседки по палате, включая и Люду, уже разъехались. В тот день мне было особенно горько и больно, так больно, что даже словами не выразишь. Я каждой клеточкой своего организма, каждой фиброй души чувствовала, что таких прекрасных дней в моей жизни больше никогда не будет. Что вместе с этими удивительными мгновениями моей свободы заканчивается и моя, наполненными яркими красками и светлыми мыслями, жизнь, а впереди – сплошное бессмысленное влачение убогого существования.

Ближе к вечеру я помыла голову, одела свой любимый голубенький костюмчик, который мне подарила Ирина, накрасилась и где-то уже около шести часов пошла прощаться со своим любимым парком «Славянского». Я в последний раз наслаждалась, дышала и не смогла надышаться своей свободой, красавицей-осенью, которая струилась вокруг меня и во мне, а не была где-то там, за окном, бескрайним небом с невероятно крупными звездами, которые, казалось, можно было достать руками, собственными неторопливыми шагами по земле… В тот вечер я почувствовала единение со всем миром. Мое безудержное желание жить полноценной, богатой на события и чувства, жизнью, любить и быть любимой дошло во мне, что называется, до крайних пределов. И от этого удушливое осознание того, что я в этом мире совсем одна, и что завтра мне предстоит вернуться в свою «тюрьму» и, возможно, уже до самой смерти из нее не выйти, стало просто невыносимым.

В этом состоянии я вышла на небольшую площадку, где сходятся дороги нескольких санаториев, села на лавочку, стала смотреть на небо. И вдруг этой вечерней тишине я впервые в жизни прочувствовала, что там, наверху, действительно есть Кто-то, Кто слышит наши молитвы и отвечает на них. До этого мне приходилось бывать и в храмах, и в церквах, но там во мне не возникало даже и намека на подобные мысли и чувства. Я стала молиться. Но это была особая молитва, молитва всего моего человеческого существа, своеобразный единый порыв души и тела к Богу в вопиющем желании любви, а не бездумное повторение набора заученных фраз. Я вся как бы превратилась в некий сгусток энергии и желания или луч и устремилась со своей мольбой прямо в небеса. Ни до, ни после описываемого мною вечера у меня не получалось так сильно молиться, обращаясь к Богу всем своим естеством…

Мне трудно точно сказать, сколько времени я тогда пребывала в этом состоянии катарсиса, так как часов у меня с собой не было. Но, по моим ощущениям, я так просидела на той лавочке где-то полчаса - час, а может быть, и больше. После этого я не спеша встала и пошла дальше по тропинке.

На улице уже совсем стемнело. Вдруг впереди меня возник силуэт какого-то мужчины с чемоданчиком. Вначале я не обращала на него особого внимания, думая, что это просто прохожий. Но он подошел ко мне и что-то спросил. Это меня очень сильно насторожило, и я, как могла, попыталась от него отделаться. Однако незнакомец все равно продолжал пробовать со мной заговорить. А потом он легонечко и очень ласково провел своей рукой по моим волосам, сделал им и мне роскошный комплимент, и сказал: «Не бойся. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо!» И этого, как ни странно, оказалось вполне достаточно, чтобы я ему полностью поверила и доверилась.

Да, с точки зрения здравого смысла, все это – безумие чистой воды, и только. Но я - та, которую из-за страха перед людьми в санатории все называли дикой розой, абсолютно не боялась этого человека. Более того, я целиком и полностью покорилась ему, стала покорно выполнять все его просьбы и пожелания. При этом мое сознание как бы разделилось. Объективно наблюдая каким-то краешком глаза за происходящим, я просто поражалась самой себе и не могла поверить, что способна на подобное безрассудство. Но в то же время я, как никогда ранее, ощущала другую, Высшую реальность, и совершенно четко и ясно понимала, что все происходящее является Его ответом на мою молитву. Я была просто потрясена, насколько быстро он последовал, ведь именно это мне тогда было нужно больше всего.

Как это ни удивительно, но в парке в тот вечер не было ни души. Обычно по вечерам там гуляло множество людей из нескольких санаториев. А тут – никого. И если вначале вечера, когда я только вышла на прогулку, мне еще встречались редкие прохожие, то потом во всем этом огромной парке мы с ним были абсолютно одни.

Не знаю, сколько времени мы так провели – я тогда просто перестала его ощущать. Но когда Алексей посмотрел на часы, а именно так представился мне мой «маньяк», было уже около одиннадцати. После этого он сказал, что мне уже пора возвращаться в санаторий, так как корпус очень скоро закроется, и если мы не успеем, то придется сидеть в парке до утра. Конечно же, я была отнюдь не прочь провести всю ту необыкновенную ночь именно так. Но назавтра мне предстояла долгая и мучительная дорога домой, нужно было еще собраться, да и мой друг, наверное, тоже уже спешил. В общем, Алексей помог мне поправить одежду, посадил в коляску и повез прямо в палату.

Как я уже писала, к тому времени наша палата почти опустела. Со мной оставалась одна Евдокия. Дуня, а именно так мы все ее называли, была простой деревенской женщиной, которая, благодаря своей доброте и житейской мудрости, могла многое понять. К моему приключению с Алексеем она тоже отнеслась с пониманием, за что я ей благодарна по сей день.

Когда я уже сидела на своей кровати, и наступило тягостное время расставания, Алексей, должно быть, увидев в моих глазах глубокое отчаяние и страдание, вдруг крепко меня обнял и прижал к себе. Я, в свою очередь, сильно обхватила его шею. Так мы с ним провели еще несколько минут, не в силах оторваться друг от друга. И это, наверное, произвело на меня самое большое впечатление, и показало, что все случившееся со мной в тот вечер было далеко не так пошло и банально, как потом это восприняли многие мои знакомые.

Потом Алексей в последний раз поцеловал меня в волосы, улыбнулся в дверях на прощанье и навсегда ушел из моей жизни. А я легла под одеяло и уснула мертвым сном. Но этим данная история, к сожалению, не закончилась.

На следующее утро, когда я начала приводить себя в порядок, Дуня как-то странно на меня посмотрела.

- В чем дело? Что-то не так? – спросила я у нее.

- Посмотри на себя в зеркало, – ответила мне Дуня.

Я посмотрела в зеркало и ахнула, потому что увидела в нем чистой воды привидение. Мое лицо было необычайно бледным и осунувшимся. Под блестевшими каким-то лихорадочным огнем глазами виднелись огромные темные синяки, а вместо губ у меня были две синие распухшие полоски. Синяки красовались и на шее. В общем, как говорится, было от чего прийти в ужас.

Ничего не понимая, я спросила у Дуни: «Что это со мной такое?» И она мне объяснила, что это следы от засосов, которые, видимо, так сильно проявились оттого, что у меня чересчур чувствительная кожа. Чтобы их скрыть, Дуня посоветовала мне воспользоваться пудрой и помадой. И в этот момент я поняла, что, скорее всего, эти вещи были изобретены далеко не для красоты, а для скрытия слишком явных следов от бурно проведенных ночей. Я, конечно же, последовала совету доброй Дуни и, как могла, загримировалась, или, точнее сказать, замаскировалась. Через некоторое время за мной приехала машина скорой помощи, и я, попрощавшись со своей Евдокией, поехала домой.

Не знаю, заметили ли что-то «особенное» на моем лице и шее сопровождающие меня в дороге люди, но когда я предстала перед мамой и забежавшей к нам по случаю моего приезда Светой, маскировка уже частично слезла, а значит, видик у меня был еще тот. Конечно же, они обе очень сильно перепугались и начали задавать множество вопросов, от которых банальным «упала, ударилась» было невозможно отделаться. Поэтому волей-неволей мне пришлось им все рассказать. К тому же я отношусь к той породе людей, которым обязательно нужно поделиться с кем-нибудь всем тем, что у них на душе.

Конечно же, когда мама и Света узнали о моем приключении с Алексеем, они еще больше перепугались за меня. Сразу же была озвучена версия о том, что я стала жертвой маньяка и извращенца. Меня стали безбожно ругать, что я так легко ему доверилась, обвинили чуть ли не в том, что я женщина легкого поведения – в общем, вылили на меня целый ушат грязной холодной воды. Но впоследствии, убедившись в том, что, в сущности, ничего такого уж страшного со мной не произошло, и что этот так называемый маньяк не издевался надо мной, не бил, не кусал, и даже не лишил меня девственности, мама немного успокоилась, сменила свой гнев на милость и даже, как мне кажется, в глубине души смогла меня понять. А вот Света, которую я тогда считала своей самой близкой подругой, стала глубоко меня презирать.

Но самое страшно было даже не в этом. Снова очутившись в безжизненной реальности своей темной квартиры, окончательно отрезвев от той безумной ночи и вдоволь наслушавшись их упреков и порицаний, я сама начала смотреть на всю эту историю глазами той же Светланы. Мне стало до жути нехорошо и невыносимо стыдно. Ведь, как-никак, а меня тоже с детства приучили больше всего на свете беречь свою девичью честь, никогда не давать поцелуя без любви, относиться к сексу без глубоких чувств, как к чему-то очень пошлому и грязному. А в итоге оказалось, что одного легкого прикосновения к моим волосам вполне достаточно, чтобы все эти высокие принципы и идеалы испарились из моей души неизвестно куда.

В общем, из-за этого огромного стыда и самобичевания я снова оказалась на грани самоубийства. Но потом, опять и опять мысленно переносясь в ту волшебную реальность осеннего славянского парка и бархатного звездного неба, вспоминая свою молитву, то, как я почувствовала присутствие Бога в этом мире, и наше с Алексеем прощание, я в который раз понимала и доказывала самой себе, что все было совсем не так.

А еще со временем я, кажется, нашла адекватное объяснение случившегося. Наверное, когда я так отчаянно молилась, Алексей просто проходил мимо и почувствовал, как вся моя фигура источала ауру глубокого отчаяния и желания любви. Должно быть, он все мгновенно понял и пожалел меня. А я… А я очень быстро разглядела в нем то качество, которое сражает меня в мужчинах наповал, - особый тип доброты, называемый мною человечностью. Эта бесценная черта характера встречается в представителях сильного пола очень редко – один на тысячу, а может быть, и вообще на миллион. К частью, мне повезло встречать таких мужчин чаще. Но только одного из них я могу хотя бы отчасти назвать своим. Поэтому сейчас, спустя много лет после того удивительного случая, я вспоминаю Алексея если не с любовью, то, по крайней мере, с глубокой нежностью и благодарностью, и жалею, что все это было так мимолетно.

***

Меня всегда крайне поражало и возмущало существующее в нашем обществе отношение к сексу и то, насколько мы, люди, загрязнили и опошлили все, что связано с этим вещами. У нас, как известно, существует две крайние точки зрения на половые отношения между мужчиной и женщиной. Одна из них – религиозная, или, как ее еще называют, пуританская, говорит о том, что секс предназначен исключительно для создания потомства и продолжения рода. Другой взгляд на эти вопросы выражается в идее о том, что заниматься любовью можно и нужно исключительно ради удовольствия.

Да. Не спорю, с точки зрения природы и Бога секс нужен, прежде всего, для рождения детей. Но ведь не случайно же мы устроены так, что за совокупление с целью воспроизведения потомства нам дается своеобразный бонус в виде наслаждения. А значит, разделять на два противоборствующих лагеря эти два назначения секса, по крайней мере, нелогично и неразумно.

Но, на мой взгляд, есть еще одно назначение секса, о котором, почему-то, не так часто вспоминают и говорят. Для полноты жизненной силы в каждом из нас должны присутствовать и мужские, и женские энергии. Без этого мы все – половинки двойного целого. И вот когда посредством полового акта происходит слияние этих энергий, на мой взгляд, нами и достигается кульминация ощущения жизни во всех смыслах и на всех уровнях. Мы обогащаемся новыми, недостающими нам, энергиями и силами на физическом, психологическом, эмоциональном, энергетическом, и многих других уровнях своего организма, что, помимо всего прочего, приносит неоценимую пользу и здоровью.

Именно поэтому жизнь без любви может быть губительной для человека в самом прямом смысле этого слова. Да, бывают такие сильные люди, которые абсолютно самодостаточны, а значит, вполне могут обходиться без соединения со своей второй половиной. Но это, конечно же, далеко не значит, что без любви и секса могут легко жить и все остальные.

Конечно же, почувствовать полноту жизни и самого себя посредством занятия любовью можно далеко не с каждым партнером, а только с любимым и любящим тебя человеком, который подходит тебе если не по всем, то по очень многим параметрам, в том числе, и по энергетике.

Я все это глубоко почувствовала и поняла на собственном горьком опыте душевных и физических страданий. И поэтому мне хочется даже не говорить, а просто вопиюще кричать всем тем, кто утверждает, что любовь для человека не так уж и важна, что без нее, точно так же, как и без воды, еды и воздуха, мы погибаем, пусть и не так быстро.

Одна моя знакомая, женщина глубоких нравственных принципов и религиозных убеждений, в свое время отказала в интимной близости любимому человеку, потому что он был ей просто парнем, а не законным мужем. Да, я по-своему ее понимаю, и сама считаю, что в обычной жизни серьезные отношения между мужчиной и женщиной без каких-либо обязательств невозможны. Но в высшей Божественной реальности, к которой мне посчастливилось прикоснуться в ту удивительную славянскую ночь, на небесах не браки заключаются, а рождается любовь, которая спокойно может существовать без всяких обязательств и даже надежд.