Целомудренное грехопадение

Во - грехе нелюбви!

***

Ромка появился в моей жизни тоже, как мне вначале казалось, неожиданно и случайно. Однако, как я потом поняла, это была далеко не случайная неожиданность. Но обо всем по порядку.

Однажды на пороге нашей с мамой убогой квартиры появились две прекрасные девушки буквально модельной внешности, которые представились представителями службы по делам семьи и молодежи нашего Калининского района.

Я, конечно же, была безмерно удивлена их внезапному появлению и вообще тому, что ко мне пришли люди, занимающиеся молодежью, так как к тому времени сама я уже давно вышла из молодежного возраста.

Одну из этих девушек звали Ирина Абрамовна, другую – Алена (к сожалению, отчества уже не помню). Ирина Абрамовна была очень яркой, красивой девушкой, имеющей все данные для работы моделью: большие серые глаза, яркие черты лица, шикарная фигура и т. д. Ее спутница выглядела чуть попроще, но тоже была довольно красивой. Признаюсь, меня тогда сильно растрогало, что девушки с такой потрясающей внешностью не подались, скажем, в модели, или актрисы, а посвятили свою жизнь служению людям.

Очаровательные представительницы службы по делам семьи и молодежи тоже тогда предложили мне какую-то свою помощь, и даже как будто бы заинтересовались моими рисунками, стали приглашать на различные выставки и мероприятия. Конечно же, вначале я несказанно обрадовалась перспективе всего этого. Но постепенно, сначала как бы исподволь, на уровне ощущений, а потом и весьма явственно, я стала понимать, что и эта новоиспеченная служба больше говорит, чем делает.

В то время (данные события разворачивались где-то в 1999 – 2000 г.г.) мне опять становилось все хуже и хуже (в душевном отношении). Периоды «моего душевного ада» учащались, становясь все тяжелее и мучительнее. Из-за этого, в конце концов, у нас с мамой все больше и больше портились отношения. Одним словом, моя жизнь снова была ПРОСТО НЕВЫНОСИМОЙ.

Да и к тому же, у нас в квартире тогда царил полный аврал – везде было ужасно захламлено, неубрано, грязно. Мне за такой беспорядок даже перед людьми было стыдно. Невыносимо стыдно! Если в своей комнате я еще хоть как-то поддерживала чистоту и порядок, то зал и кухня вообще находились в ужаснейшем состоянии. В комнате, где спала мама, чего только не было: какие-то мешки, тюки, завалы из банок и тряпок, три поломанных цветных телевизора…

В конечном итоге, эти вещи заполонили все наше жизненное пространство. Но уговорить маму хоть что-нибудь из этого выбросить было совершенно невозможно. Даже малейшие попытки разговоров на данную тему у нас кончались скандалами, истериками и приступами как с моей, так и с ее стороны.

Я же в те годы, как никогда прежде, хотела видеть вокруг себя только все самое красивое и утонченное. Ведь тогда я была в самом расцвете своих жизненных и физических сил.

И вот в такой сложный период моей жизни в нашей квартире вдруг появляется Ромка - первый и единственный представитель мужского пола, более-менее соответствующий мне по возрасту и физическому состоянию. Нас познакомили именно эти девушки из службы по делам семьи и молодежи, которые тогда как бы начали меня опекать.

У Ромки была очень сильная мужская энергетика, которая сильно влекла к нему. В те годы он и газету свою выпускал, и в институте на журфаке учился, и к инвалидам, сидящим по домам, в качестве волонтера ходил. В общем, на первый взгляд он был очень самостоятельным, уверенным в себе молодым человеком, и это, конечно же, притягивало в нем меня и других, подобных мне, девушек с ДЦП. Одним словом, поклонниц в нашей среде у Ромочки было немало. Лично для меня в начале нашего знакомства он в буквальном смысле стал чайкой по имени Джонатан Ливингтон.

Тогда все мои друзья и знакомые, наверное, думали, что я влюблена в Ромку, а он – в меня, и что между нами что-то было, или, по крайней мере, будет. Вначале мне показалось, что между нами действительно возникло какое-то понимание. Но на самом деле, даже если с моей стороны и существовала некая влюбленность к этому парню, то она очень быстро прошла. Сейчас я бы назвала то чувство даже не влюбленностью, а иллюзией влюбленности, потому что я очень быстро поняла, что с Ромкой «каши не сваришь». А он… А он вообще не смог принять меня такой, какая я есть.

Моя вездесущая Полина Михайловна, которая всегда обо всех все знала, рассказывала мне обо всех Ромкиных любовных похождениях. Да я и сама очень быстро поняла, что в данный момент Ромка был влюблен в Ирину Абрамовну. Это было видно невооруженным глазом. Конечно же, с этой девушкой мне не по плечу было тягаться! Но дело было не только в этом.

Ромка возил меня кататься по городу. И это было для меня чем-то необыкновенным, просто фантастическим. В такие моменты я чувствовала, что наконец-то живу, а не существую. Ведь до того времени меня никто никогда не возил по улицам и проспектам родного мне Донецка. Нормальным здоровым людям, которые каждый день могут гулять по улицам и наслаждаться природой, наверное, будет очень сложно понять, какое счастье я при этом испытывала. Прогулка по вечернему городу, да еще в компании интересного молодого человека, с которым мы слегка флиртовали, шутили – Господи, да даже об этом до знакомства с Ромкой я могла только мечтать. Это были прекрасные, незабываемые мгновения, и вот за них я ему бесконечно благодарна по сей день. Какой-то неведомый мне до селе кураж охватывал меня. Никогда и ни с кем я больше не испытывала ничего подобного.

Признаюсь, меня невыносимо к нему тянуло. Меня просто поражала его сила и выносливость. Но его душа жаждала совсем другого…

Но, несмотря на все великолепие таких прогулок, мне было очень трудно общаться с этим человеком. Во время наших с ним разговоров у меня возникало такое чувство, что я все время разгадываю какие-то кроссворды, пытаясь его понять, блуждаю по некоему лабиринту, из которого никак не могу выбраться. Я затрачивала на эти беседы такие колоссальные усилия, что приходя домой чувствовала себя абсолютно обессиленной, буквально, как выжатый лимон. Да, в моей жизни как будто бы действительно кто-то появился, он был совсем рядом, но я протягивала руку и чувствовала пустоту, мираж, который манил меня, куда-то, а куда...

Но я тогда так остро нуждалась даже просто в самом общении с этим самым противоположным полом!

Все это вместе взятое, а также те жизненные обстоятельства, на которые я указала выше, создавали в моей душе просто непереносимый ад, и в конечном итоге вылились в страшный нервный срыв. Он начался с очередной ссоры с мамой. Затем все пошло по нарастающей. У меня начался нервный срыв. Я резала себе вены, пыталась утопиться, делала все, что угодно, только бы избавиться от этого адского состояния.

У мамы та ссора спровоцировала тяжелейший приступ астмы. Пришлось вызвать скорую, которая забрала ее в больницу. Я осталась одна, вернее, с Надей, пытавшейся предотвратить мое самоубийство. В тот вечер она в первый раз позволила себе быть со мной грубой. Надя впервые не знала, что со мной делать. С одной стороны, меня тогда нельзя было оставлять одну. С другой – на улице уже был поздний вечер, и она спешила домой. В этой патовой ситуации Надя в первый раз наговорила мне кучу всяких гадостей, в том числе и то, что Бог сделал меня калекой, чтобы я не стала проституткой. Господи, если бы у меня на самом деле была натура проститутки, то все было бы намного проще, и жизнь моя прошла бы совсем не так! Бедная Надя! Она даже не подозревает, насколько этими словами она отвратила меня от своего православия.

В общем, наша ссора дошла до того, что мы с Надеждой уже просто не могли видеть друг друга, и в то же время мне некуда было от нее деться.

И вдруг в этот момент появляется Ромка, как всегда, неожиданно, но, как никогда, кстати, или не кстати, не знаю. Конечно же, в том состоянии, в котором он меня застал, я уже не смогла помещать ему зайти в зал. Представляю, нет, мне даже страшно представить, в каком шоке он был от увиденного.

Потом он позвонил своим родителям, которые¸ кстати, тоже были баптистами. Они приехали и забрали меня к себе. Мне тогда было так плохо, что я даже не задавалась вопросом, зачем, собственно говоря, они это делают. Мне просто некуда было деваться.

***

Вначале, а мы познакомились незадолго до этого вечера, Ромкины родители показались мне очень милыми и добрыми людьми. Я восприняла их хорошее отношение ко мне, доброжелательность и участие за чистую монету.

Я искренне восторгалась тому, с каким пониманием и любовью Людмила Сергеевна и Павел Иванович относятся к своему сыну. Мне казалось, что это образцовые отношения между родителями и ребенком-инвалидом. Но постепенно я поняла, что такой любовью они его дико избаловали, сделали ужасным эгоистом, который понимает только себя и свои желания, и вольно, или невольно потакали его склонности к неадекватному поведению. У него как бы нет границ между тем, что можно делать, и тем, что нельзя себе позволять в отношении других людей.

Уже в самый первый день нашего знакомства меня как-то насторожил странный вопрос его папы: «Ну как, Ромка тебя не обижает?» На что я ответила: «Да нет, что вы?! Все прекрасно, все замечательно». Но ведь тогда еще все так и было…

Наши с ним приключения начались уже вскоре после этого разговора. Однажды во время одной из наших прогулок мне захотелось встать с коляски, чтобы немножко пройтись, как я это делала в санатории. Вернее, Ромка меня к этому подвигнул. Потом он поставил меня на какое-то возвышение, а коляску отвез на довольно большое расстояние. И никакие мои уговоры вернуть коляску на него не действовали.

Я устала стоять, еле-еле держалась на ногах, но сесть было негде. Стояла глубокая осень, и на улице уже было довольно холодно. Но мне ничего не оставалось, как демонстративно сеть на лежавшую у моих ног холодную плиту, что я и сделала. Только тогда Ромка соизволил вернуть мне коляску.

В другой раз он опять заставил меня встать с коляски и перелезть через какие-то перила. Я говорила ему: «Рома, что ты делаешь?! Ты же меня не удержишь. Мы упадем». Но как я ни пыталась взывать к его рассудку и здравому смыслу, все было бесполезно. В конце концов, мне пришлось выполнить его требование, так как иного выхода у меня просто не было. Естественно, я упала, очень сильно ударила спину, да и к кому же Ромка свалился на меня и придавил. Просто чудо, что я тогда не повредила себе позвоночник, хотя спина у меня болела очень долго и сильно.

***

Вначале, когда я только переступила порог Ромкиного дома, где, в отличие от нашей с мамой квартиры, царили уют, порядок и красота, мне у них очень понравилось. Мне казалось, что все обитатели этого дома относятся ко мне с большим пониманием и сочувствием. Его мама – Людмила Сергеевна была со мной на удивление ласковой и доброжелательной. Его молчаливый папа Павел Иванович и сестра Настя тоже показались мне очень милыми людьми.

Поселили они меня в Ромкиной комнате, которая представляла собой маленький закуток, даже не отделенный дверями от остальной части дома. Там помещалась только кровать, письменный стол и книжные полки.

Когда я постепенно начала приходить в себя от пережитого дома ужаса и хоть что-то соображать, я стала замечать, вначале почти неощутимо, по каким-то едва уловимым мелочам, а потом все явственнее и отчетливее, что их отношение ко мне не такое уж чистосердечное и добросердечное. Если вначале мне вообще не было дела до всего этого, так как я постоянно думала о том, в каком состоянии находится мама и вообще жива ли она еще, то узнав, что с ней более-менее все в порядке, я стала обращать внимание на многие, скажем так, не очень хорошие нюансы. Я снова, как в детстве с семьей своей тети, почувствовала себя бедной родственницей, человеком второго сорта.

Ромку я выдела мельком. Он то куда-то пропадал на целый день, а иногда и ночь, то появлялся, как всегда, неожиданно. А мне все это время приходилось сидеть в его, а теперь уже и в моем закутке, и тоже, как и дома, не иметь возможности никуда выйти. Я просила Ромку вывезти меня на коляске на улицу, но он прочти всегда отказывал. Он даже отказал мне, когда я попросила у него разрешения посмотреть какую-то книгу.

Однажды Ромкины родители оставили нас дома одних. Я попросила его помочь мне выйти погулять во двор, и в этот раз он мне не отказал. Вначале Ромка немного покатал меня на коляске по своему двору, а потом… Потом он снова заставил меня встать, схватил в охапку на руки и кинул со всего размаха об асфальт, как какую-нибудь надоевшую ему куклу.

Слава Богу, что он кинул меня с небольшой высоты, и эта «история» опять обошлась без травмы позвоночника. Но я снова тогда очень сильно ударилась, ужасно содрала спину и локти. Мне было невыносимо больно.

После этой своей «выходки» мой горе-кавалер, как будто действительно испугавшись, быстренько меня поднял, посадил в коляску и стал прикладывать к моим ранам сорванный подорожник. Когда Ромка меня поднимал, я, что называется, от души, в первый раз влепила ему большую пощечину.

Потом он занес меня в дом и на некоторое время оставил одну. У меня все болело. Я ужасно мучилась над вопросом, что в Ромке могло вызвать такое чудовищное поведение. И вдруг через какое-то время он снова появляется в моей комнате и, как ни в чем не бывало, начинает со мной как бы заигрывать, приставать. Я снова залепила ему пощечину.

Тут он, конечно, жутко разобиделся, психанул и убежал. В скором времени появились его родители, и Ромка, как настоящий маменькин сынок, побежал жаловаться. Не знаю, что он про меня наговорил Людмиле Сергеевне но, факт тот, что он пробыл в комнате родителей всю ночь. Уж не знаю, как она его там утешала… Мои же раны они соизволили обработать только на следующее утро, хотя я всю ночь стонала и не могла спать.

Вот в этот-то момент я до конца осознала, как ко мне относятся в этом доме. Я поняла, что для Людмилы Сергеевны и ее мужа я просто – игрушка, которую они подобрали для своего больного сына, чтобы он с помощью этой живой куклы удовлетворял свои естественные потребности. Но избалованный мальчишка закапризничал: «Я не хочу такую игрушку. Она мне не нравится. Я хочу более красивую и совершенную куклу».

Где-то через несколько дней после этого случая Ромка снова повез меня гулять. Я его попросила отвезти меня домой, так как больше не могла у них находиться. Он как будто бы согласился, но ничего толком мне не ответил и куда-то повез. Я подумала, что он действительно услышал мою просьбу и намеревается отвезти домой. Но оказалось, что Роман вез меня к моей подруге Ане, с которой в свое время сам меня познакомил.

Представляю, какой неожиданностью был наш приезд для Аниной семьи. Но, повторяю, для меня появление в их доме было не меньшей неожиданностью. В общем, я у них переночевала. Наутро к Сыромятниковым приехали Ромкины родители, забрали меня и повезли к маме в больницу, в надежде меня там оставить.

Но я не смогла с ней остаться. После всего того, что между нами произошло, это оказалось выше моих душевных сил. После долгих лет мучительной жизни под одной крышей нам было крайне необходимо отдохнуть друг от друга. Да и мне бы там никто не разрешил остаться.

Поэтому мне, волей-неволей, снова пришлось вернуться к Кислициным. В тот же вечер мы опять остались с Ромкой одни. В этот раз мы даже полежали радом на одной кровати, как брат и сестра. Но… Мы смотрели друг другу в глаза и видели только себя, вернее, свое физическое уродство в отражении другого человека. То есть, мы не могли друг в друге принять того, с чем никогда не сможем примириться в своих телах. Я смотрела в Ромкины глаза и видела в них только лишь жалость к самому себе, и в то же время чудовищное неприятие себя через меня, а значить, и саму меня. И больше ничего. Не малейшей крупицы той доброты и человечности, которую я всегда ценила и искала в мужчинах, которую в полной мере испытала только с Алексеем в тот незабываемый вечер в славянском парке.

Ну а для Ромки, как и для любого мужчины, в женщине, прежде всего, нужна была внешняя красота.

Возможно, если бы в Ромке и во мне было хоть немножко больше понимания и мудрости, если бы мы могли хотя бы пожалеть друг друга и попытаться помочь, все бы сложилось совсем по-другому. А так… У меня с Ромкой абсолютно ничего не было и быть не могло! Но при этом, несмотря ни на что, мне было жаль его, как брата. Я до сих пор понимаю и чувствую его, как брата – брата по несчастью.

***

На следующий день меня отвезли домой. Я переночевала. Снова хотела наложить на себя руки, но у меня опять ничего не вышло. Наутро Кислицины отвезли меня в пятнадцатую больницу, где лечат спинальников. Вначале они меня постоянно навещали, особенно их младшая дочь Настя со своими друзьями-баптистами.

В одно из посещений я попросила ее съездить к нам домой и привезти мне кое-что из вещей, в том числе хорошие кожаные босоножки, и немного денег из моих сбережений, после чего Ромкино окружение перестало ко мне приезжать. Пропали, и все.

Когда ко мне приехали Вера и Надя. Я и их попросила привезти мне эти босоножки и деньги. Но обыскав всю квартиру, они не нашли ни обуви, ни моих сбережений. Что можно было думать после этого?!

Я пролежала в пятнадцатой больнице где-то месяц-полтора. По возвращении домой мама меня еще больше ошарашила. Кроме многих других вещей у нас пропали и все ее сбережение, которые она по крохам собирала долгие годы. В общей сложности там было 5000 грн. Не было и большей части моих сбережений.

Спустя какое-то время наша соседка Лиана Филипповна встретила на рынке Людмилу Сергеевну – до этого Кислицины не давали о себе знать. На рассказ тети Лианы о пропаже наших вещей и денег Ромкина мама сказала, что, якобы, у них в церкви появился какой-то наркоман, который сначала приехал к нам с их Настей, все, так сказать, рассмотрел, а потом в одну из ночей проник в квартиру через балкон и хорошенько в ней «поработал».

Я, конечно же, ни на миг не поверила в эту версию. Если бы это было действительно так, то Кислицины не перестали бы приезжать ко мне в больницу и откровенно обо всем нам рассказали. А, кроме того, было еще одно обстоятельство, напрочь отвергающее версию с наркоманом.

Когда я была у Ромки, я попросила его родителей и сестру помочь мне хотя бы минимально навести порядок в маминой комнате - вывезти старые телевизоры, банки, макулатуру. Но, по словам Лианы Филипповны, они рылись, как бы что-то перебирая, в шкафах. Вот этого я их ну никак не просила и не могла просить. А ведь мамины деньги были именно в одном из шкафов!

Людмила Сергеевна также сказала, что Настя и ее подруги просто устали у нас убирать и дышать пылью, поэтому прекратили мне помогать. Но я уверена, что причина была в деньгах, и Людмила Сергеевна не могла об этом не знать!

Я очень долго приходила в себя после всего этого. Пыталась и не могла понять, как, на первый взгляд, такие хорошие и порядочные люди, которым я так сильно доверяла и верила, могли совершить подобное.

Кислицины снова появились у нас только лишь после того, как поняли, что здесь им ничего не угрожает. А что, собственно говоря, мы с мамой могли сделать?! Я не в силах была выдвинуть им обвинение, ведь, как говорится, не пойман – не вор.

Как-то ко мне опять пришел Ромка и предложил мне свой компьютер. Я конечно же, сильно удивилась и не могла понять, с чего это вдруг он и вся его семья так сильно расщедрились. Потом он еще несколько раз появлялся у нас в квартире, снова звал меня гулять, но мама уже категорически не разрешала мне выходить с ним на улицу, как сильно я ее не упрашивала. Вопреки всем опасностям, мне ужасно хотелось, чтобы Ромка снова вез меня на коляске по ночному городу. Я знала, что плата за это может быть ужасно высокой. Но поверьте, свобода действительно стоит очень многого!

Мама тогда мне сказала одну жуткую вещь: «Когда меня не станет – можешь делать что хочешь. Но пока я жива, ты с ним гулять больше не выйдешь, потому что, если с тобой что-нибудь случится, то я этого не переживу».

После смерти мамы, благодаря неосторожным словам Ани, Ромка снова у меня появился. Он опять стал звать меня гулять, но теперь уже я сама не могла на это согласиться, как будто бы мама и ее запреты переместились внутрь меня. Наверное, я просто поняла, что теперь, когда я осталась совсем одна, прогулки с Ромкой для меня – просто непозволительная роскошь.

***

Как я уже потом поняла, и Ромка, и прекрасные представительницы службы по делам семьи и молодежи появились в моей жизни благодаря вполне закономерным событиям. По всей видимости, мои знакомые – баптисты рассказали о нас с мамой в приходе Ромкиного отца, где, конечно же, заинтересовались мною, как возможной кандидатурой для вступления в их веру. Ромка же тогда частенько бывал в кабинете у Ирины Абрамовны и ее коллеги, так обо мне узнали и они.

Реально их служба лично мне никак не помогла. Когда до больницы у меня были эти жуткие приступы депрессии, они мне обещали прислать психолога. Но обещанный врачеватель души так и не появился. А я и верила им, и не верила, но все равно хотела верить. Я буквально умоляла их о помощи, но в ответ получала только лишь пустые, ничего не значащие обещания.

Как оказалось впоследствии, эти девушки просто использовали меня и мои рисунки для того, чтобы хоть как-то продемонстрировать бурную деятельность и полезность своей службы, показать, что они действительно работают, а не просто отмывают деньги посредством получения всевозможных грантов, как это было на самом деле.

Обо всем этом я узнала от Ромки. Для меня к тому времени, наверное, это уже не было такой уж большой неожиданностью. О чем-то подобном я уже смутно догадывалась, и Ромкин рассказ лишь подтвердил эти мои догадки. А вот для него самого, наверное, это было одним из первых больших потрясений в жизни. Во всяком случае, в последние дни моего пребывания в их доме он, буквально, был сам не свой – я никак не могла понять, что с ним происходит. Грешным делом, я думала, что это из-за меня. Но оказалось, дело совсем в другом. Он не хотел мне говорить, но потом не выдержал и рассказал. Меня же в тот момент поразило только то, что он принял это так близко к сердцу, и был так этим потрясен, и что несмотря на все его выходки, у него настолько еще чистая душа.

Для меня же самой это было еще одним поводом задуматься о том, в какой стране, в каком мире я живу. Я не могла принять, что в моей родной стране даже то, что на словах проводится якобы для инвалидов, на самом деле делается совсем не для нас, а для тех, кому данные мероприятия приносят большие доходы.

Как-то Ромка мне признался, что его любимым философом является Зураб Мамордошвили. Мне тогда очень захотелось почитать труды этого автора, чтобы, так сказать, лучше понять Ромку. Я попросила Веру достать мне книги Мамордошвили, и попыталась его осилить.

Признаюсь честно, это оказался совершенно не мой философ. Его труды рассчитаны на интеллектуальную элиту, поэтому для меня они оказались слишком заумными и тяжелыми для восприятия. Но два его высказывания буквально поразили меня своей глубиной и истинностью. Это было сказано, как будто, про меня, про то, что я чувствую и переживаю.

Он написал: «Непереносимость человеческого страдания, непереносимость человеческого несовершенства, в самом себе разрушает и рушит все. Вначале рушится Бог, а потом в человеке разрушается и его личность».