Философия византийского иконоборчества

В данном параграфе мы рассмотрим основные идеи византийского иконоборчества, к каким убеждениям особенно часто аппелировали иконоборцы в споре со своими оппонентами.

Сложность будет заключаться в том, что византийские иконоборцы не оставили после себя никакого самостоятельного церковного сообщества, которое могло бы сохранить их богословское предание. [30]

Собственно говоря, у иконоборцев и не было четкой разработанной теоретической системы, благодаря которой можно было обоснованно и систематически отрицать иконопочитание. Иконоборчество как феномен было скорее хаотическими нападками императоров, нежели стройным, обоснованным движением, охватывающим и церковные слои, и интеллигенцию того времени. В результате этого перед нами иконоборчество предстает в виде довольно нестройной системы философии и идей, среди которых более заметным и общим для всех моментом кажется отрицание икон в религиозной жизни. Священник Евгений Дроздов делает здесь уместное замечание: «создается впечатление, что иконоборцы желали любой ценой упразднить иконопочитание, в ход шли любые инструменты, способные на данный момент помочь икономахам».[31]

Феномен борьбы с иконами, гонения на монастыри и монашествующих — это именно то, что первым попадается на глаза человеку впервые узнающего об этой странице в истории Византии. Однако, как и все ереси, иконоборчество имело, или старалось обрести под собой и философскую подоплеку, и богословское оправдание.

В целом основные идеи византийского иконоборчества сводились к трем аспектам, причем из-за недостатка исторических источников и писаний самих иконоборцев, сложно выявить какой именно аспект превалировал, а какой был «вспомогательным» в деле оправдания устранения икон.

1. Культовый аспект.

Предпосылками к развитому иконоборчеству стали уже рассмотренные нами тексты Священного Писания, а также вся история богоизбранного народа, в которой не одно поколение пророки провозглашали неприятие любых культовых изображений (идолов). Этот аспект довольно легко ухватить при первом наблюдении. И он действительно прост и понятен. Нельзя воздавать почести никаким рукотворным предметам, а раз иконы рукотворны, то от них нужно избавиться.

Однако такой подход страдает однобокостью. При более внимательном рассмотрении мы увидим, что иконоборцы боролись только против священных образов, а не против культовых предметов вообще, а значит говорить о только культовом характере иконоборчества не приходится.

Такое же почитание, какое ортодоксы воздавали иконам, иконокласты демонстративно воздавали кресту. Один этот факт служит ярким доказательством того что у иконоборцев были свои почитаемые рукотворные вещи. Корни иконоборчества лежали совсем в иной плоскости.

2. Философский аспект.

Существовала и другая, более скрытая сторона византийского иконоборческого движения. Назовем ее философским аспектом иконоборчества. Главный тезис этого аспекта в общих чертах звучит так: «Нельзя изображать материальными средствами божественную реальность». Самым ярким свидетельством этого аспекта будут постановления собора 754 года.

Рассмотрим внимательно положения собора 754 года и выявим его основные структуры, положения и выводы.

Иконопочитание собор изначально уже рассматривает как идолопоклонство, которое ввел сам Дьявол: «Творец зла, не перенося благолепия Церкви, не переставал в разные времена и разными способами обмана подчинять своей власти род человеческий. Под личиной христианства он ввёл идолопоклонство, убедив своими лжемудрствованиями склонявшихся к христианству язычников не отпадать от твари, но поклоняться ей, чтить её и почитать Богом тварь под именем Христа». [32]

Императоры-иконоборцы, в свою очередь, приравниваются к очистителям Церкви от этой дьявольской скверны. Иконоборческий собор ссылается в поддержку своих положений преимущественно на Новый Завет, и всего лишь один раз на вторую заповедь Моисея. Несомненно, что также идут ссылки на творения святых отцов. Приводятся цитаты из сочинений Епифания Кипрского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского, Евсевия Памфила и иных.

Иконопочитатели и иконописцы обвиняются собором во всех возможных ересях — арианстве, несторианстве, монофизитстве. Из-за того что изображается только плоть Христа делается вывод, что иконописец пытается изобразить неописуемое божество. Одновременно создателя иконы обвиняют в том, что он разделяет две неразделимые природы Христа (несторианская ересь) и в том, что он допускает смешение природ (ересь монофизитства).

Ключевыми словами здесь являются - «думая писать икону Христа, они принуждены или считать Божество описуемым и слившимся с плотью, или же считать плоть Христа не обоготворённой и отдельной от Божества и признавать плоть лицом, имеющим собственную ипостась, и в этом случае сделаться, подобно несторианам, богоборцами. Да постыдятся они впадать в такое богохульство и нечестие, да обратятся, и да перестанут изображать, любить и почитать икону, которая ошибочно называется и существует под именем Христовой».[33]

Несмотря на эти достаточно хаотичные обвинения иконопочитателей во всех возможных грехах можно выявить ключевую идею — принципиальную невозможность изображения божественного материальными средствами. А если кто-то и дерзает делать это — то он невольно впадает в те ереси, которые были уже осуждены предыдущими шестью вселенскими соборами.

Но собор также отрицает иконы Богородицы, апостолов и других святых. «По отрицании первой (то есть, иконы Христа) нет надобности и в последних». [34]Здесь выявляется вся истинная сущность и причина созыва данного собора — необходимо как-либо оправдать иконоборчество, и если в отрицании иконы Христа использовались богословские аргументы, то в отрицании икон других людей уже нет никакой разумной и взвешенной теологической аргументации. Иконоборцы аппелируют к тому, что подобного рода культовая живопись это пережиток язычества, ибо многобожие не имело надежды на воскресение и изобрело себе занятие — несуществующие представлять существующим.[35] Само языческое искусство живописи есть богомерзкое дерзновение изображать божественную реальность материальным способом. Здесь опять проявляется та же неявная, но действенная идея — изображения высшего мира при помощи материи — это некое богохульство и умаления величия Бога.

Исследователь Карташев считает, что популярность идеи о невообразимости божества получили после появления сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита. Неизвестный автор, размышляющий в неоплатоническом духе, в своих трудах проводил мысль принципиальной невыразимости и как следствие, неизобразимости Божества.

К примеру, у Псевдо-Дионисия, в его трактате «О мистическом богословии» можно встретить такой пассаж: «Мы утверждаем, что Причина всего, будучи выше всего, и несущностна, и нежизненна, не бессловесна, не лишена ума и не есть тело; не имеет образа, ни вида, ни качества, или количества или величины». [36]

И хотя Псевдо-Дионисий утверждает, что Первопричина не есть не только образ, но и не является умом (а значит, теоретически Бога нельзя почитать не только через образы, но и умом, молитвой) такого рода высказывания действительно могли подтолкнуть византийскую мысль к иконоборчеству.

Следствием идеи о невообразимости божественной реальности стало понятие о правильном и неправильном поклонении Богу. Поклонение через образы соответственно объявлялось иконоборцами ложным, в то время как умственное поклонение признавалось истинным. Со своей стороны иконопочитатели, в лице Иоанна Дамаскина, выстраивают такую теологическую систему, в которой противоречие между чувственным поклонением с помощью образа и умственным без-образным поклонением исчезает. Как подмечает исследователь византийского иконоборчества профессор В. А. Баранов «Иоанн Дамаскин выстраивает такую теорию на основе гносеологии Аристотеля, используя ее основной принцип образа-посредника как условия любой умственной деятельности и прилагая его к функции иконы напоминания о прошлом». [37]

Истинной иконой Христа иконоборческий собор признает евхаристию и специально оговаривает причину этого установления: «Он установил, чтобы в образе Его приносилось избранное вещество, то есть существо хлеба, не представляющее собой образа человека, чтобы не ввелось идолопоклонства». Таким образом таинство евхаристии начинает дополняться новым, иконоборческим смыслом. Хлеб и вино оказывается, используются специально для того чтобы не ввелось идолослужения.

Исследователь В. А. Баранов подводит итог иконоборческой философии: «Иконоборцы еще более усиливают пропасть между чувственным и умопостигаемым миром, выводя материальное тело Христа из области имманентного нашего миру в область трансцендентного и лишая воскресшее тело качество материальности и изобразимости. Иконопочитатели в своем гносеологическом подходе преодолевают пропасть между умопостигаемым и чувственным через вырабатывание специфического учения о сходстве и различии образа и модели. На онтологическом уровне иконопочитатели постулируют возможность соединения между нематериальным божеством и материей без какого либо посредника». [38]

Ему же вторит академик Живов, который утверждает, что: «В основе иконоборческого протеста лежит представление о невозможности обожения вещества». [39]

3. Христологический аспект.

Но не только существовала мощная философская подоплека недопустимости создания религиозных изображений. В истории иконоборчества можно выявить и так называемый христологический аспект.

О нем впервые можно узнать, ознакомившись с писаниями ярого противника иконоборческого движения — Иоанном Дамаскиным. Иоанн в своем знаменитом произведении — «Три слова в защиту иконопочитания» стремится доказать не то, что икона суть не идол, а то, что икона вообще имеет право на жизнь, хотя бы просто потому что мы имеем право изображать божественное материальными способами по той причине что сам Бог воплотился в человека. Он пишет: «Теперь же, с тех пор как Божество, как некоторое животворящее и спасительное лекарство, соединилось с нашим естеством, наше естество прославлено и превращено в нетленное. Поэтому и смерть святых празднуется, и храмы им воздвигаются, и изображения начертываются». [40]

Таким образом, спор об иконах открывается нам в совершенно другой плоскости, чем просто «борьба с излишним суеверием в церквях». Встает проблема Боговоплощения, которая до этого столетия волновала лучшие умы христианского мира, и которая, как казалось бы, окончательна была решена на IV и VI вселенских соборах. Философское осмысление проблемы соединения в одной личности двух различных природ — божественной и человеческой являлось нелегкой задачей, и, несмотря на то, что Церковь пришла к согласию в этом вопросе, во время иконоборческой смуты недоведенные до конца споры по этой проблематики вновь всплыли наружу.

Подтвердить предположение того, что в византийском иконоборчестве была христологическая база, поможет надпись, сделанная императором Львом Исавром, на воротах Халки, взамен убранного барельефного распятия Спасителя.

«В безгласном виде и лишенным дыхания

Не выносит владыка

Чтобы Христос изображался

Земной материей, попранной Писанием.

Лев с сыном, юным Константином,

Креста начертывает образ триславный –

Похвалы верных – вознеся его на ворота».

Исследователь Лурье считает, что в этой надписи уже видны проблески иконоборческой философии. Христос не должен изображаться при помощи материальных средств. Он пишет: «Главное христологическое убеждение иконоборцев — то что мертвое тело Христа непричастно Божества».[41] Заметим также, что в надписи также присутствует и главная философская мысль иконоборцев — невозможность изображения Божественной реальности при помощи «материи, попранной писанием».

Что касается христологического аспекта иконоборчества, то и иконокласты и иконопочитатели не отвергали обожествления плоти Христовой. Но имелось существенное различие: иконоборцы утверждали, что обожествление тела происходит через душу, а если тело мертвое (в гробу, или изображенное на иконе), то и обоженным данное тело не является. Икона не имеет посредника между богом и материей, которым является душа, поэтому иконоборцы часто пренебрежительно называли иконы бездушными. А, следовательно, любое почитание изображений Христа суть идолопоклонство.

Иоанн Дамаскин же парировал - «Божество остается с телом Христовым даже тогда, когда это тело мертвое... Бог воплотился не только в душу человека, но и в материю, из которой состоит тело». [42]

Как отмечает уже упомянутый нами В. А. Баранов «принцип возможности существования обоженной материи послужил онтологическим обоснованием почитания икон и мощей святых. На онтологическом уровне иконопочитатели стремились преодолеть пропасть между нематериальным божеством и материей, и создали онтологию, в которой божество могло соединяться с материей без какого-либо посредничающиего принципа» [43]

Главный тезис иконопочитания VIII века сводится к следующему: иконы (и вообще все церковные символы) почитаются не сами по себе, но постольку, поскольку в них своими энергиями пребывает Бог. Поэтому им воздается не абсолютное (служебное) поклонение (греч. - latria), подобающее исключительно Богу, а поклонение относительное (греч. - proskynesis), подобающее тому, в чем присутствует Бог. Богу - «служат», иконе - «поклоняются». [44]

Мы рассмотрели основные убеждения византийских отрицателей икон и увидели, что основной удар иконоборцы направляли не против самой практики почитания икон, ибо с таким же пиететом они почитали крест, который был вполне себе рукотворным изделием. Главный упор иконоборцы делали на том, что недостойно изображать Божество при помощи низменной материи. Также мы выяснили, что у иконоборцев были и свои христологические убеждения, при помощи которых они пытались оправдать свое отрицание культовых изображений. К сожалению, вся история этой ереси оставляет после себя привкус какой-то незавершенности, нецельности, ибо четкого и ясного иконоборческого богословия Византии до нас так и не дошло, и сегодняшним исследователями ученым приходится реконструировать эти философские системы по очень отрывочным данным.