IV мораль и психоанализ

Я сказал, что нам не удастся установить христианского общества до техпор, пока большинство из нас не станет христианами. Это, конечно, не значит,что мы можем отказаться от преобразований общества вплоть до какой-товоображаемой даты. Напротив, нам следует взяться за два дела одновременно:первое -- мы должны искать все возможные пути для применения Золотогоправила в современном обществе; и второе -- мы сами должны стремиться статьтакими людьми, которые действительно будут применять это правило, еслиувидят, как это делать. А сейчас я хочу начать разговор о том, что такое"хороший человек" в христианском понимании. Прежде чем я перейду к деталям, я хотел бы остановиться на двух пунктахболее общего характера. Во-первых, христианская мораль объявляет себя инструментом, которыйспособен наладить человеческую машину, и, я думаю, вам интересно узнать,есть ли что-нибудь общее у христианства с психоанализом, который как будтобы предназначен для той же цели. Тут нам придется установить четкоеразграничение между двумя вопросами: между существующими медицинскимитеориями и техникой психоанализа, с одной стороны, и общим философскимвзглядом на мир, который Фрейд и другие связывали с психоанализом, -- сдругой. Философия Фрейда прямо противоречит христианству и философии другоговеликого психолога -- Юнга. Когда Фрейд говорит о том, как лечить неврозы,он рассуждает как специалист в своей области. Но когда он переходит квопросам философии, то превращается в любителя. Поэтому есть все основанияприслушиваться к нему в первом случае, но не во втором. Именно так я ипоступаю, и с тем большей уверенностью, что убедился: когда Фрейд оставляетсвою тему и принимается за другую, которая мне знакома (я имею ввидуязыкознание), то проявляет крайнее невежество. Однако сам психоанализ,независимо от всех философских обоснований и выводов, которые делают из негоФрейд и его последователи, ни в какой мере не противоречит христианству. Егометодика перекликается с христианской моралью во многих пунктах. Поэтомунеплохо, если бы каждый проповедник познакомился -- более или менее -- спсихоанализом. Но надо при этом помнить, что психоанализ и христианскаямораль не идут рука об руку от начала и до конца, поскольку задачи передними поставлены разные. Когда человек делает выбор в области морали -- налицо два процесса.Первый -- сам акт выбора. Второй -- проявление различных чувств, импульсов итому подобного, зависящих от психологической установки человека и как быявляющихся тем сырьем, из которого "лепится" решение. Существуют два видатакого сырья. В основе первого лежат чувства, которые мы называемнормальными, поскольку они типичны для всех людей. Второй -определяетсянабором более или менее неестественных чувств, вызванных какими-тоотклонениями от нормы на уровне подсознания. Страх перед теми или иными вещами, которые действительно представляютопасность, будет примером первого вида: безрассудный страх перед котами илипауками -- примером второго вида. Стремление мужчины к женщине относится кпервому виду; извращенное стремление одного мужчины к другому -- ко второму.Что же делает психоанализ? Он старается избавить человека отпротивоестественных чувств, чтобы предоставить ему более доброкачественное"сырье" в момент морального выбора. Мораль же имеет дело с самими актамивыбора. Давайте рассмотрим это на примере. Представьте себе, что трое мужчинотправляются на войну. Один из них испытывает естественный страх передопасностью, свойственный каждому нормальному человеку; он подавляет этотстрах с помощью нравственных усилий и становится храбрецом. Теперьпредположим, что двое других из-за отклонений в подсознании страдаютпреувеличенным страхом, победить который не дано никаким нравственнымусилиям. Далее представим, что в военное подразделение, где они служат,приезжает психоаналитик, исцеляет их от противоестественного страха и теперьэти двое ничем не отличаются от первого, нормального мужчины. Это разрешениепсихологических проблем. Однако тут-то и возникает проблема нравственная.Почему? Да потому, что теперь, когда оба страдавших отклонениями от нормыизлечились, они могут избрать совершенно разные линии поведения. Первый изних может сказать: "Слава Богу, я избавился от этого идиотского страха.Теперь я могу делать то, к чему всегда стремился,-- исполнять свой долгперед родиной". Однако другой может рассудить иначе: "Ну что ж, я очень рад, что сейчася чувствую себя сравнительно спокойно под пулями. Но это, конечно, не меняетмоего намерения. Чем лезть в пекло самому, позволю кому-нибудь другому, еслитолько представится возможность, принять огонь на себя. Вот хорошо! Теперь ясмогу уберечь себя, не привлекая при этом внимания". Разница - чисто моральная, психоанализ в этом случае бессилен. Как бывы ни улучшали исходное "сырье", вам все-таки придется столкнуться сосвободным выбором, который, в конечном счете, продиктован тем, на какоеместо человек ставит свои интересы -- на первое или на последнее. Именнонашим свободным выбором -- и только им -- определяется мораль. Плохой психологический материал -- не грех, а болезнь. Тут требуется непокаяние, а лечение. Это, между прочим, очень важно понимать. Люди судятдруг о друге по внешним проявлениям. Бог судит нас на основе того моральноговыбора, который мы делаем. Когда психически больной человек, испытывающийпатологический страх к кошкам, движимый добрыми побуждениями, заставляетсебя подобрать котенка, вполне возможно, что в глазах Бога он проявляетбольше мужества, чем здоровый человек, награжденный медалью за храбрость всражении. Когда человек, крайне испорченный с детства, привыкший думать, чтожестокость -- это достоинство, проявляет хоть немножечко доброты иливоздерживается от жестокого поступка и, таким образом, рискует бытьосмеянным друзьями, он, быть может, в глазах Бога делает больше, чем сделалибы мы с вами, пожертвовав жизнью ради друга. К этой же самой идее можно подойти и с другой стороны. Многие из наспроизводят впечатление очень милых, славных людей. Но на деле, возможно, мыприносим лишь незначительную часть той пользы, которую могли бы принести,принимая во внимание нашу хорошую наследственность и отличное воспитание.Поэтому в действительности мы хуже, чем те, кого сами считаем злодеями.Можем ли мы с уверенностью сказать, как бы мы себя повели, если бы былинаделены психологическими комплексами, да вдобавок плохо воспитаны и, сверхвсего, получили бы власть, ну, скажем, Гиммлера? Вот почему христианамсказано: не судите. Мы видим только плоды, которые получились из сырья вследствие выбора,сделанного человеком. Но Бог судит его не за качество сырья, а за то, как ониспользовал его. Большая часть психологических свойств зависит отфизиологических особенностей, но когда тело отмирает, остается лишьнетленный истинный человек, который выбирал и теперь несет ответственностьза лучшее или худшее использование того материала, что был в егораспоряжении. Всевозможные добродетельные поступки, которые мы считалипроявлением наших собственных достоинств, были, оказывается, результатомнашего хорошего пищеварения, и они не зачтутся нам; не зачтется и другиммногое плохое, что совершали они по причине различных комплексов или плохогоздоровья. И тогда, наконец, мы впервые увидим каждого таким, каков он есть.Нас ожидает немало сюрпризов. Все это ведет ко второму пункту. Люди часто думают о христианскойморали как о сделке. Бог говорит: "Если вы выполните столько-то правил, янагражу вас. А если вы не будете их соблюдать, то поступлю с вами иначе". Яне думаю, что это наилучшее понимание христианской морали. Скорее, делаявыбор, вы чуть-чуть преобразуете основную, истинную часть самого себя, тучасть, которая ответственна за выбор, во что-то новое, чем она прежде небыла. И если взять всю вашу жизнь в целом, со всеми бесчисленными выборами,то окажется, что на протяжении всей жизни вы медленно обращали эту главнуючасть либо в небесное, либо в адское существо; либо в такое, котороепребывает в гармонии с Богом, с другими, себе подобными созданиями и с самимсобой, либо в иное, пребывающее и с Богом, и с себе подобными, и с собою --в состоянии войны. Относиться к первой категории значит принадлежать небу,то есть вкушать радость и мир, обретать знание и силу. Быть же существомвторой категории означает терзаться безумием и страхом, страдать от гнева,бессилия и вечного одиночества. Каждый из нас в каждый данный момент своегосуществования движется либо в том, либо в другом направлении. В этом -- объяснение одной особенности, которая постоянно озадачиваламеня у христианских авторов: в иной момент они кажутся крайне строгими, а виной -- чересчур снисходительными и либеральными. Они говорят о грешныхмыслях как о чем-то невероятно серьезном; а затем, касаясь самых страшныхубийц и предателей, заявляют: стоит им только раскаяться, и они будутпрощены. Позднее я пришел к выводу, что они правы. Ведь их мысли прикованы ктой зарубке, которую оставляет каждый наш поступок на крошечной, но главнойчасти человеческого "я"; никто в этой жизни его не видит, но все мы будемтерзаться или -- наоборот -- наслаждаться им вечно. Один человек занимаеттакое положение, что его гнев приведет к кровопролитию и гибели тысяч людей.Положение другого таково, что, каким бы гневом он ни пылал, над ним будуттолько смеяться. Однако маленькая зарубка на внутреннем "я" каждого из нихможет быть одинаковой в обоих случаях. Каждый из них причинил себе вред, иесли каждый из них не покается, то в следующий раз ему будет еще труднеепротивиться искушению гнева, и с каждым новым разом гнев его будет всеяростнее. Однако если каждый из них всерьез, по-настоящему обратится к Богу,то сумеет выпрямить вывих, который исказил его внутреннее "я"; и каждый изних в конечном счете обречен, если не сделает этого. Масштабы поступка, какони видятся со стороны, роли не играют. И еще одно, последнее. Помните, я говорил, что правильное направлениеведет не только к миру, но и к знанию. По мере того как человек становитсялучше, он яснее видит то зло, которое еще остается в нем; становясь же хуже,меньше замечает его в себе. Умеренно плохой человек знает, что он не оченьхорош, тогда как человек, насквозь испорченный, полагает, что с ним все впорядке. О том, что это так, говорит нам здравый смысл. Вы понимаете, чтозначит спать, когда бодрствуете, а не когда спите. Вы заметитеарифметические ошибки, когда голова ваша работает четко и ясно; делаяошибки, вы их не замечаете. Вы можете понять природу опьянения толькотрезвым, а не когда пьяны. Хорошие люди знают и о добре, и о зле; плохие незнают ни о том, ни о другом. НРАВСТВЕННОСТЬ В ОБЛАСТИ ПОЛА А теперь мы должны рассмотреть, как относится христианская мораль(нравственность) к вопросу половых отношений и что христиане называютдобродетелью целомудрия. Христианское правило целомудрия не следует путать собщественными правилами скромности, приличия или благопристойности.Общественные правила приличия устанавливают, до какого предела допустимообнажать человеческое тело, каких тем прилично касаться в разговоре и какиевыражения употреблять в соответствии с обычаями данного социального круга.Таким образом, нормы целомудрия одни и те же для всех христиан во всевремена, правила приличия меняются. Девушка с Тихоокеанских островов,которая едва-едва прикрыта одеждой, и викторианская леди, облаченная вдлинное платье, закрытое до самого подбородка, могут быть в равной степениприличными, скромными или благопристойными, согласно стандартам общества, вкотором они живут; и обе, независимо от одежды, которую носят, могут бытьодинаково целомудренными (или, наоборот, нескромными). Отдельные слова ивыражения, которыми целомудренные женщины пользовались во времена Шекспира,можно было бы услышать в девятнадцатом веке только от женщины, потерявшейсебя. Когда люди нарушают правила пристойности, принятые в их обществе,чтобы разжечь страсть в себе или в других, они совершают преступление противнравственности. Но если они нарушают эти правила по небрежности илиневежеству, то повинны лишь в плохих манерах. Если, как часто случается, онинарушают эти правила намеренно, чтобы шокировать или смутить других, это необязательно говорит об их нескромности, скорее -- об их недоброте. Только недобрый человек испытывает удовольствие, ставя других внеловкое положение. Я не думаю, чтобы чрезмерно высокие и строгие нормыприличия служили доказательством целомудрия или помогали ему; и потомузначительное упрощение и облегчение этих норм в наши дни рассматриваю какявление положительное. Однако тут есть и неудобство: люди различных возрастов и несхожих типовпризнают различные стандарты приличия. Создается большая неразбериха. Ядумаю, пока она остается в силе, старым людям или людям со старомоднымивзглядами следует очень осторожно судить о молодежи. Они не должны делатьвывод, что молодые или "эмансипированные" люди испорчены, если (согласностарым стандартам) они ведут себя неприлично. И наоборот, молодым людям неследует называть старших ханжами или пуританами из-за того, что, те не всостоянии с легкостью принять новые стандарты. Подлинное желание видеть вдругих все хорошее, что в них есть, и делать все возможное, чтобы эти"другие" чувствовали себя как можно легче и удобнее, привело бы к решениюбольшинства подобных проблем. Целомудрие -- одна из наименее популярных христианских добродетелей. Вэтом вопросе нет исключений; христианское правило гласит: "Либо женись ихрани абсолютную верность супруге (или супругу), либо соблюдай полноевоздержание". Это настолько трудное правило, и оно настолько противоречитнашим инстинктам, что напрашивается вывод: либо не право христианство, либос нашими половыми инстинктами в их теперешнем состоянии что-то не в порядке.Либо то, либо другое. И конечно, будучи христианином, я считаю, что неладнос нашими половыми инстинктами. Но так считать у меня есть и другие основания. Биологическая цельсексуальных отношений -- это дети, как биологическая цель питания --восстановление нашего организма. Если мы будем есть, когда нам хочется исколько нам хочется, то, скорее всего, мы будем есть слишком много, новсе-таки не катастрофически много. Один человек может есть за двоих, ноникак не за десятерых. Аппетит переходит границу биологической цели, но нечрезмерно. А вот если молодой человек даст волю своему половому аппетиту иесли в результате каждого акта будет рождаться ребенок, то в течение десятилет этот молодой человек сможет заселить своими потомками небольшой город.Этот вид аппетита несоразмерно выходит за границу своих биологическихфункций. Рассмотрим это с другой стороны. На представление стриптиза выможете легко собрать огромную толпу. Всегда найдется достаточно желающихпосмотреть, как раздевается на сцене женщина. Предположим, мы приехали вкакую-то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравшимися радидовольно странного спектакля: на сцене стоит блюдо, прикрытое салфеткой,затем салфетка начинает медленно подниматься, постепенно открывая взглядусодержимое блюда; и перед тем как погаснут театральные огни, каждый зрительможет увидеть, что на блюде лежит баранья отбивная или кусок ветчины. Когдавы увидите все это, не придет ли вам в голову, что у жителей этой странычто-то неладное с аппетитом? Ну а если кто-то, выросший в другом мире,увидел бы сцену стриптиза, не подумал ли бы он, что с нашим половыминстинктом что-то не в порядке? Один критик заметил, что, если бы он обнаружил страну, где пользуетсяпопулярностью этакий акт "стриптиза", он решил бы, что народ в этой странеголодает. Критик хотел сказать, что увлечение стриптизом похоже не наполовое извращение, но скорее на половое голодание. Я согласен с ним, чтоесли в какой-то неизвестной стране люди проявляют живой интерес купомянутому "стриптизу" отбивной, то одним из объяснений мог бы быть голод.Однако сделаем следующий шаг и проверим нашу гипотезу, выяснив, много илимало пищи потребляет житель предполагаемой страны. Если наблюдения покажут,что едят здесь немало, нам придется отказаться от первоначальной гипотезы ипоискать другое объяснение. Так и с зависимостью между половым голоданием иинтересом к стриптизу: мы должны выяснить, превосходит ли половоевоздержание нашего века половое воздержание других столетий, когда стриптизане было. Такого воздержания мы не находим. Противозачаточные средства резкоснизили риск, связанный с половыми излишествами, и ответственность за них ив пределах брака, и вне его; общественное мнение стало гораздо болееснисходительным к незаконным связям и даже к извращениям по сравнению совсеми остальными веками с послеязыческих времен. К тому же гипотеза о"половом голодании" не единственно возможное объяснение. Каждый знает, чтополовой аппетит, как и всякий другой, стимулируется излишествами. Вполневозможно, что голодающий много думает о еде. Но то же самое делает и обжора. И еще одно, третье соображение. Немногие желают есть то, что пищей неявляется, или делать с пищей что-либо другое, а не есть ее. Иными словами,извращенный аппетит к пище -- вещь крайне редкая. А вот извращениясексуальные -- многочисленны, пугающи и с трудом поддаются лечению. Мне нехотелось бы вдаваться во все эти детали, но придется. Делать это приходитсяпотому, что в последние двадцать лет нас день за днем кормили отборной ложьюо сексе. Нам повторяли до тошноты, что половое желание в такой же степениправомерно, как и любое другое естественное желание; нас убеждали, что, еслитолько мы откажемся от глупой викторианской идеи подавлять это желание, всев нашем человеческом саду станет прекрасно. Это -- неправда. Как только вы,отвернувшись от пропаганды, переведете взгляд на факты, вы увидите, что этоложь. Вам говорят, что половые отношения пришли в беспорядок из-за того, чтоих подавляли. Но в последние 20 лет их не подавляют. О них судачат повсюду,весь день напролет, а они все еще не пришли в норму. Если вся беда вподавлении секса, в замалчивании, то с наступлением свободы проблема должнабы разрешиться. Однако этого не случилось. Я считаю, что все было как разнаоборот: когда-то, в самом начале, люди начали обходить этот вопрос именноиз-за того, что он выходил из-под контроля, превращался в чудовищнуюнеразбериху. Современные люди говорят: "В половых отношениях нет ничего постыдного".Под этим они могут подразумевать две вещи. Они могут иметь в виду, что нетничего постыдного как в том, что человечество воспроизводит себяопределенным способом, так и в том, что способ этот сопряжен судовольствием. Если так, то они правы. Христианство полностью с этимсогласно. Беда не в самом способе и не в удовольствии. В старинухристианские учителя говорили: "Если бы человек не пал, то получал быгораздо больше удовольствия от половых отношений,, чем получает теперь". Язнаю, что некоторые туповатые христиане создали впечатление, будто с точкизрения христианства половые отношения, тело, физические удовольствия -- злосами по себе. Эти люди совершенно не правы. Христианство -- почтиединственная из великих религий, которая одобрительно относится к телу,которая считает, что материя -- это добро, что Сам Бог однажды облекся вчеловеческое тело, что нам будет дано какое-то новое тело даже на небесах иэто новое тело станет существенной составной частью нашего счастья, нашейкрасоты, нашей силы. Христианство возвеличило брак больше, чем любая другаярелигия, и почти все величайшие поэмы о любви написаны христианами. Есликто-нибудь говорит, что половые отношения -- зло, христианство тут жевозражает. Однако когда сегодня люди говорят: "В половых отношениях нет ничегопостыдного", они могут подразумевать, что нет ничего предосудительного в томположении, в котором пребывают эти отношения сегодня. Если они это имеют ввиду, то, я думаю, они не правы. Я считаю, что сегодняшнее положение ссексом -- весьма и весьма постыдное. Нет ничего постыдного в наслажденииедой; но было бы крайне позорно для человечества, если бы половина населенияземного шара сделала пишу главным интересом в своей жизни и проводила время,глядя на картинки, изображающие съедобное, облизываясь и пуская слюну. Я нехочу сказать, что мы с вами лично ответственны за сложившуюся ситуацию. Мыстрадаем от искаженной наследственности, которую передали нам наши предки.Кроме того, мы выросли под гром пропаганды невоздержания. Существуют люди,которые ради прибыли желают, чтобы наши половые инстинкты были постоянновозбуждены, потому что человек, одержимый навязчивой идеей или страстью,едва ли способен удержаться от расходов на ее удовлетворение. Бог знает онашем положении и, когда Он будет нас судить, примет во внимание всетрудности, которые нам приходилось преодолевать. Важно только, чтобы мыискренне и настойчиво желали преодолеть эти трудности. Мы не можем исцелиться прежде, чем захотим. Те, которые действительноищут помощи, получают ее. Но многим современным людям даже пожелать этоготрудно. Легко думать, будто мы хотим чего-то, когда на самом деле вовсеэтого не хотим. Давно еще один известный христианин сказал, что когда он былмолодым, то постоянно молился, чтобы Бог наделил его целомудрием. И лишьмного лет спустя он осознал, что, пока его губы шептали: "О Господи, сделайменя целомудренным", сердце втайне добавляло: "Только, пожалуйста, несейчас". То же самое может случиться и с молитвами о других добродетелях. Существуют три причины, почему в настоящее время нам особенно трудножелать целомудрия; я уже не говорю о том, чтобы достичь его. Во-первых, наша искаженная природа, бесы, искушающие нас, и всясовременная пропаганда похоти, объединившись, внушают нам, что желания,которым мы противимся, так естественны и разумны и направлены на укреплениенашего здоровья, что сопротивление им -- своего рода ненормальность, почтиизвращение. Афиша за афишей, фильм за фильмом, роман за романом связываютсклонность к половым излишествам с физическим здоровьем, естественностью,молодостью, открытым и веселым характером. Подобная параллель -- лжива. Каквсякая сильно действующая ложь, она замешана на правде, о которой мыговорили выше: половое влечение само по себе (за исключением излишеств иизвращений) -- нормальный и здоровый инстинкт. Ложь -- в предположении, чтолюбой половой акт, которого вы желаете в данный момент, здоров и нормален.Даже если оставить христианство в стороне, с точки зрения элементарнойлогики это лишено смысла. Ведь очевидно, что уступка всем нашим желаниямведет к импотенции, болезням, ревности, лжи и всему тому, что никак несогласуется со здоровьем, веселым нравом и открытостью. Чтобы достичьсчастья даже в этом мире, необходимо быть как можно более воздержанным.Поэтому нет оснований считать, что любое сильное желание естественно иразумно. Каждому здравомыслящему и цивилизованному человеку должны бытьприсущи какие-то принципы, руководствуясь которыми он одни свои желанияосуществляет, другие отвергает. Один человек руководствуется христианскимипринципами, другой -- гигиеническими, третий -- социальными. Настоящийконфликт происходит не между христианством и "природой", а междухристианскими принципами и принципами контроля над "природой". Ведь"природу" (то есть естественные желания) так или иначе приходитсяконтролировать, если мы не желаем разрушить свою жизнь. Следует признать,что христианские принципы строже других. Но христианство само помогаетверующему в соблюдении их, тогда как при соблюдении других принципов выникакой внешней помощи не получаете. Во-вторых, многих людей отпугивает самая мысль о том, чтобы всерьезследовать христианским принципам целомудрия, ибо они считают (прежде, чемпопробовали), что это невозможно. Но, испытывая что бы то ни было, нельзядумать о том, возможно это или нет. Ведь над экзаменационной задачей человекне раздумывает, но старается сделать все, на что способен. Даже самыйнесовершенный ответ будет как-то оценен; но если он вообще не ответит навопрос, то и оценки не получит. Не только на экзаменах, но и на войне, либозанимаясь альпинизмом, или когда учатся кататься на коньках, плавать илиездить на велосипеде, даже застегивая тугой воротник замерзшими пальцами,люди часто совершают то, что казалось невозможным прежде, чем онипопробовали. Поразительно, на что мы способны, когда заставляетнеобходимость. Мы можем быть уверены в том, что совершенного целомудрия, как исовершенного милосердия, не достигнуть одними человеческими усилиями. Выдолжны попросить Божьей помощи. Но даже после того, как вы ее попросили,долгое время вам может казаться, что вы этой помощи не получаете илиполучаете ее недостаточно. Не падайте духом. Всякий раз, когда оступаетесь,просите прощения, собирайтесь с духом и делайте новую попытку. Очень частопоначалу Бог дает не самую добродетель, а силы на все новые и новые попытки.Какой бы важной добродетелью ни было целомудрие (или храбрость, илиправдивость, или любое другое достоинство), самый процесс развивает в настакие душевные навыки, которые еще важнее. Этот процесс освобождает нас отиллюзий об эффективности собственных усилий и учит во всем полагаться наБога. Мы учимся, с одной стороны, тому, что не можем полагаться на самихсебя даже в наши лучшие моменты, а с другой -- тому, что и в случае самыхужасных неудач нам не следует отчаиваться, потому что неудачи наши --прощены. Единственной роковой ошибкой для нас было бы успокоиться на том,что мы есть, не стремясь к совершенству; В-третьих, люди часто превратно понимают то, что в психологииназывается "подавлением". Психология учит, что "подавляемые половыеинстинкты" представляют из себя серьезную опасность. Но слово "подавляемые"-- технический термин. Оно не значит "пренебрегаемые" или "отвергаемые".Подавленное желание или мысль отбрасывается в наше подсознание (обычно вочень раннем возрасте) и может возникнуть в сознании только в видоизмененнойдо неузнаваемости форме. Подавленные половые инстинкты могут проявляться какнечто, не имеющее к сексу никакого отношения. Когда подросток или взрослыйчеловек сопротивляется какому-то осознанному желанию, он ни в коей мере несоздает для себя опасности "подавления". Напротив, те, кто серьезно пытаютсяхранить целомудрие, лучше осознают половую сторону своей природы и знают оней гораздо больше, чем другие люди. Они познают свои желания, какВеллингтон знал Наполеона или как Шерлок Холме знал Мориарти; ониразбираются в них, как крысолов в крысах, а слесарь-водопроводчик -- впротекающих трубах. Добродетель -- пусть даже не достигнутая, но желаемая --приносит свет, излишества лишь затуманивают сознание. И наконец, несмотря на то что мне пришлось так долго говорить о сексе,я хочу, чтобы вы ясно поняли: центр христианской морали -- не здесь. Есликто-нибудь полагает, что отсутствие целомудрия христиане считают наивысшимзлом, то он заблуждается. Грехи плоти -- очень скверная штука, но онинаименее серьезные из всех грехов. Самые ужасные, вредоносные удовольствиячисто духовны: это удовольствие соблазнять других на зло; желание навязыватьдругим свою волю, клеветать, ненавидеть, стремиться к власти. Ибо во мнеживут два начала, соперничающие с тем "внутренним человеком", которым ядолжен стремиться стать. Это -- животное начало и дьявольское. Последнее --наихудшее из них. Вот почему холодный самодовольный педант, регулярнопосещающий церковь, может быть гораздо ближе к аду, чем проститутка. Ноконечно, лучше всего не быть ни тем, ни другой. ХРИСТИАНСКИЙ БРАК Последняя глава преимущественно в отрицательном свете трактовалапроявление сексуальных импульсов; я почти не коснулся положительныхаспектов, а именно христианского брака. Обсуждать вопросы супружеских отношений я не хотел бы по двум, вчастности, причинам. Первая -- в том, что христианская доктрина о бракекрайне непопулярна. А вторая -- в том, что сам я никогда не был женат и,следовательно, могу говорить только с чужих слов. Но, несмотря на это, яполагаю, что, рассуждая о вопросах христианской морали, едва ли можно обойтиее стороной. Христианская идея брака основывается на словах Христа, что мужа и женуследует рассматривать как единый организм. Ибо именно это означают Его слова"одна плоть". И христиане полагают, что, когда Иисус произносил их. Онконстатировал факт, так же как констатацией факта были бы слова, что замок иключ составляют единый механизм или что скрипка и смычок -- один музыкальныйинструмент. Он, Изобретатель человеческой машины, сказал нам, что две ееполовины -- мужская и женская -- созданы для того, чтобы соединиться в пары,причем не только ради половых отношений; союз этот должен быть всесторонним.Уродство половых связей вне брака в том, что те, кто вступают в них,пытаются изолировать один аспект этого союза (половой) от всех остальных.Между тем именно в неразделимости их -- залог полного и совершенного союза.Христианство не считает, что удовольствие, получаемое от половых отношений,более греховно, чем, скажем, удовольствие от еды. Но оно считает, что нельзяприбегать к ним лишь как к источнику удовольствия: это так жепротивоестественно, как, например, наслаждаться вкусом пищи, избегаяглотания и пищеварения, то есть жуя пищу и выплевывая. И, как следствие этого, христианство учит, что брак -- союз двух людейна всю жизнь. Верно, что разные церкви придерживаются на этот счет не совсемсхожих мнений. Некоторые не разрешают развода совсем. Другие разрешают егоочень неохотно, только в особых случаях. Очень печально, что междухристианами нет согласия в таком важном вопросе. Но справедливость требуетотметить, что между собой различные церкви согласны по вопросу брака все жегораздо больше, чем с окружающим миром. Я имею в виду, что любая церковьрассматривает развод как ампутацию части живого тела, как своего родахирургическую операцию. Одни церкви считают эту операцию настольконеестественной, что вовсе не допускают ее. Другие допускают развод, но каккрайнюю меру в исключительно тяжелых случаях. Все они согласны с тем, что эта процедура скорее похожа на ампутациюобеих ног, чем на расторжение делового товарищества. Никто из них непринимает современной точки зрения на развод, утверждающей, что онсовершается партнерами как своего рода реорганизация, необходимая, еслимежду ними больше нет любви или если один из них полюбил кого-то другого.Прежде чем мы перейдем к этой современной точке зрения на развод, в ее связис целомудрием, нам следовало бы проследить ее связь с другой добродетелью, аименно справедливостью. Последняя включает в себя, помимо всего прочего, верность обещаниям.Каждый, кто венчался в церкви, давал торжественное публичное обещаниехранить верность своему партнеру до смерти. Долг сдержать его не находится вспецифической зависимости от характера половых отношений. Обещание, данноепри заключении брачного союза, схоже с любым другим. Если, как утверждаютнаши современники, половое влечение ничем не отличается от других нашихимпульсов, то и относиться к нему следует, как к любому из них. Как всякуютягу к излишествам, его надо контролировать. Если же, как я думаю, половойинстинкт отличается от других тем, что болезненно воспален, то мы должныреагировать на него особенно осторожно, чтобы он не толкнул нас набесчестный поступок. На это кто-нибудь возразит, что считает обещание, данное в церкви,простой формальностью, которую не имел намерения соблюдать. Кого же тогда онстарался обмануть, давая это обещание? Бога? Это было бы неумно. Себясамого? Тоже не умнее. Невесту, ее родственников? Это было быпредательством. Чаще всего, я думаю, брачная пара (или один из них) надеетсяобмануть публику. Они желают респектабельности, связанной с браком, но нежелают платить за это. Такие люди -- обманщики и самозванцы. Если они к томуже испытывают удовлетворение от обмана, то мне нечего им сказать, ибо ктостанет навязывать высокий и трудный долг целомудрия людям, у которых еще непробудилось желание быть честными? А если они уже образумились и возымелитакое желание, то обещание, данное ими, послужит им сдерживающей силой, иони станут вести себя, откликаясь на зов справедливости, а не целомудрия.Если люди не верят в постоянный брак, им, пожалуй, лучше жить вместе, невступая в него. Это честнее, чем давать клятвы, которых не намеренисполнять. Верно, что совместная жизнь вне брака делает их виновными (с точкизрения христианства) в грехе прелюбодеяния. Но нельзя избавиться от одногопорока, добавив к нему другой: распущенность нельзя исправить, добавив к нейклятвопреступление. Очень популярная в наши дни идея, что единственное оправдание брака --любовь между супругами, не оставляет места для брачного контракта илибрачных обетов. Если все держится на влюбленности, обещание теряет смысл идавать его не следует. Любопытно, что сами влюбленные, пока еще влюблены,знают это лучше, чем те, которые рассуждают о любви. По замечаниюЧестертона, влюбленным присуща естественная склонность связывать друг другаобещаниями. Любовные песни во всем мире полны клятв в вечной верности.Христианский закон не навязывает влюбленным чего-то такого, что чуждоприроде любви, а лишь требует, чтобы они с полной серьезностью относились ктому, на что вдохновляет их страсть. И конечно, обещание, данное, когда я был влюблен и потому, что я былвлюблен, обещание хранить верность на всю жизнь, обязывает меня быть вернымдаже в том случае, если любовь прошла. Ведь обещание может относиться толькок действиям и поступкам, то есть то, что я могу контролировать. Никто неможет обещать, что будет постоянно испытывать одно и то же чувство. С такимже успехом можно обещать никогда не страдать головной болью или всегда бытьголодным. Возникает вопрос: какой смысл держать двух людей вместе, если онибольше не любят друг друга? На это есть несколько серьезных причинсоциального характера: не лишать детей семьи; защитить женщину (которая,возможно, пожертвовала своей карьерой, выходя замуж) от перспективы бытьброшенной, как только она наскучит мужу. Но существует еще одна причина, вкоторой я убежден, хотя мне не совсем легко объяснить ее. И вот почему: слишком многие люди просто не в состоянии понять, чтоесли Б лучше, чем В, то А может быть еще лучше, чем Б. Они предпочитаютпонятия "хороший" и "плохой", а не "хороший", "лучший" и "самый лучший" или"плохой", "худший" и "самый худший". Они хотят знать, считаете ли выпатриотизм хорошим качеством. Вы отвечаете, что, конечно, патриотизм --хорошее качество, гораздо лучшее, чем эгоизм, присущий индивидуалисту, ночто всеобщая братская любовь -- выше патриотизма, и если они вступают вконфликт между собой, то предпочтение следует отдать братской любви.Казалось бы, вы даете полный ответ, но ваши оппоненты видят в нем лишьжелание увильнуть от ответа. Они спрашивают, что вы думаете о дуэли. Выотвечаете, что простить человеку оскорбление гораздо лучше, чем сражаться сним на дуэли. Однако даже дуэль может быть лучше, чем ненависть на всюжизнь, которая проявляется в тайных попытках унизить человека, всяческиповредить ему. Если вы дадите им такой ответ, они отойдут от вас, жалуясь,что вы не хотите ответить прямо. Я очень надеюсь, что никто из читателей несделает подобной ошибки в отношении того, о чем я собираюсь сейчас говорить. Влюбленность -- восхитительное состояние, во многих отношениях онополезно для нас. Любовь помогает нам быть великодушными и мужественными,раскрывает перед нами не только красоту любимого существа, но и красоту,разлитую во всем, и, наконец, контролирует (особенно вначале) наши животныеполовые инстинкты. В этом смысле любовь -- великая победа над похотью. Никтов здравом уме не станет отрицать, что влюбленность лучше обычнойчувственности или холодной самовлюбленности. Но, как я сказал прежде,опаснее всего следовать какому-то из импульсов нашей природы любой ценой, ниперед чем не останавливаясь. Быть влюбленным -- вещь хорошая, но не лучшая. Есть много вещей, которые меркнут перед влюбленностью; но есть и такие,которые выше ее. Вы не можете класть это чувство в основание всей своейжизни. Да, оно благородно, но оно всего лишь чувство, и нельзя рассчитывать,что оно с одинаковой интенсивностью будет длиться всю жизнь. Знание,принципы, привычки могут быть долговечны; чувство приходит и уходит. И всамом деле, что бы люди ни говорили, состояние влюбленности преходяще. Да ито сказать: если бы люди пятьдесят лет испытывали друг к другу точно то же,что в день перед свадьбой, их положение было бы не слишком завидным. Ктосмог бы вынести постоянное возбуждение и пять лет? Что сталось бы с нашейработой, аппетитом, сном, с нашими дружескими связями? Но конецвлюбленности, конечно -- не конец любви. А любовь -- именно любовь, вотличие от влюбленности, -- не просто чувство. Это глубокий союз,поддерживаемый волевыми усилиями, укрепляемый привычкой. Любовь укрепляется(в христианском браке) и благодатью, о которой просят и которую получают отБога оба партнера. Поэтому они могут любить друг друга даже тогда, когдадруг другом недовольны. (Ведь любите же вы себя, когда недовольны собой.)Они в состоянии сохранить эту любовь и тогда, когда каждый из них мог бывлюбиться в кого-нибудь еще, если бы позволил себе. Влюбленность в самомначале побудила их дать обещание верности друг другу. Вторая, болееспокойная любовь дает им силы хранить это обещание. Именно на такой любвиработает мотор брака. Влюбленность была только вспышкой для запуска. Если высо мной не согласны, то, конечно, скажете: "Он ничего об этом не знает,потому что сам не женат". Очень возможно, что вы правы. Но прежде чем вы этоскажете, убедитесь, пожалуйста, в том, что судите на основании личного опытаили на основании наблюдений за жизнью своих друзей. Не судите на основанииидей, почерпнутых из романов и фильмов. И требуется много терпения и умения,чтобы выделить те уроки, которые нам действительно преподаны жизнью. Из книг люди нередко получают представление, будто влюбленность можетдлиться всю жизнь, если вы не ошиблись при выборе. Отсюда вывод: если этогонет, значит, допущена ошибка. Остается лишь сменить партнера. Думающие такне осознают, что и восторг новой любви постепенно угаснет точно так же. Ведьи в этой форме жизни, как и в любой другой, возбуждение приходит вначале, ноне остается навсегда. То возбуждение, которое испытывает мальчишка припервой мысли о полете, уляжется, когда он придет в авиацию и приступит кучебным полетам. И восторг, который теснит вам душу, когда вы впервыепопадаете в какое-то прекрасное место, постепенно гаснет, если вы тампоселитесь. Значит ли это, что лучше вообще не учиться летать и непереселяться в красивейшие места? Отнюдь нет. В обоих случаях, пройдя черезпервую фазу, вы почувствуете, как первоначальное возбуждение сменяется болееспокойным и постоянным интересом. Более того (я едва могу найти слова, чтобывыразить, какое большое значение придаю этому), только те люди, которыеготовы примириться с потерей трепета и довольствоваться трезвым интересом,способны обрести новые восторги. Человек, который научился летать и сталхорошим пилотом, внезапно слышит музыку сфер. Человек, который поселился впрекрасном месте, открывает для себя радость еще больше украшать его,насаждая в нем сад. В какой-то мере, я думаю, Христос имел в виду и это, когда сказал, чтоничто не может жить, пока не умрет. Не пытайтесь удерживать удовольствие,питаемое возбуждением. Это было бы самой опасной ошибкой. Дайте возбуждениюпройти, дайте ему умереть, переживите это умирание и перейдите в следующийза ним период спокойной заинтересованности и счастья. Сделайте это, и выувидите, что вы все время живете в мире новых восторгов и нового трепета. Ноесли вы попытаетесь искусственно включить восторженное состояние в своеповседневное "меню", то обнаружите, как оно постепенно слабеет и все режевас посещает, и вот уже вы доживаете свою жизнь преждевременносостарившимся, утратившим иллюзии человеком, которому все наскучило. Именноиз-за того, что очень немногие люди это понимают, вы встречаете вокруг такмного людей среднего возраста, ворчащих, что юность прошла попусту. Нередкоони сетуют на прошедшую юность в таком возрасте, когда перед ними еще должныоткрываться новые горизонты со всех сторон. Гораздо интереснеепо-настоящему научиться плавать, чем бесконечно (и безнадежно) старатьсявернуть то чувство, которое вы испытали, когда впервые ребенком надели ластыи поплыли. Очень часто в романах и пьесах вы находите мысль, будто влюбленность --такое чувство, которому невозможно противиться. Будто это что-то такое, чтопросто поражает вас, как, к примеру, корь. Некоторые люди в это верят, и,будучи женаты, срывают предохранитель со своих чувств при встрече спривлекательной знакомой. Однако я склонен думать, что в жизни такиенепреодолимые страсти посещают нас гораздо реже, чем в книгах (во всякомслучае, взрослых людей). Когда мы встречаем человека красивого, умного,привлекательного, мы, в каком-то смысле, должны полюбить эти его прекрасныекачества, должны восхищаться ими. Но не от нас ли в основном зависит,перерастет ли это восхищение в то, что мы зовем влюбленностью? Нет сомнений,что если мы напичканы романтическими сюжетами и любовными песнями, да к томуже пребываем под действием алкоголя, то способны превратить любое восхищениев любовь такого рода. Точно так же, если вдоль тропинки вырыта канава, всядождевая вода будет собираться в нее; или, если мы носим синие очки, всевокруг кажется нам синим. Но это -- наша собственная вина. Прежде чем мы оставим вопрос о разводе, я бы хотел разграничить двевещи, которые часто смешивают. Христианский принцип брака -- это одинвопрос. Совсем другой вопрос: как далеко могут идти христиане, если ониизбиратели или члены парламента, в старании привить свой взгляд на бракостальным членам общества? Очень многие люди считают, что если выхристианин, то должны затруднить развод для всех остальных. Я с этим несогласен. Я, например, знаю, что возмутился бы, если бы мусульманепостарались запретить всем нам, остальным, вино. Я придерживаюсь следующегомнения: церковь должна откровенно признать, что граждане Великобритании вбольшинстве своем не христиане и, следовательно, от них нельзя ожидать,чтобы они вели христианский образ жизни. Необходимо иметь два рода браков:один -- регулируемый государством на основании законов, обязательных длявсех граждан; другой -- регулируемый церковью на основании тех законов,которые обязательны для всех ее членов. Различие должно быть очень четким,чтобы людям было ясно, какая пара вступает в брак по-христиански, а какая --нет. Я думаю, я сказал достаточно о постоянстве и неразрывностихристианского брака. Нам остается разобраться в одном, еще болеенепопулярном вопросе. Христианские жены дают обещание повиноваться своиммужьям. В христианском браке глава семьи -- мужчина. В связи с этимвозникают два вопроса: 1. Почему в семье обязательно должен быть глава,почему нельзя допустить равенства? 2. Почему главой должен быть мужчина? 1. Необходимость иметь главу в семье вытекает из идеи, что брак -- союзпостоянный. Конечно, когда муж и жена живут в согласии, вопрос о главенствене возникает. И мы должны надеяться, что именно это является нормой вхристианском браке. Но если возникает разногласие, что тогда? Тогда супругамне избежать серьезного разговора. Допустим, они уже пытались говорить и темне менее к согласию не пришли. Что им делать дальше? Они не могут решитьвопроса с помощью голосования, потому что при наличии лишь двух сторонголосование невозможно. В таком случае остаются две вещи: либо им придетсяразойтись в разные стороны, либо один из них должен получить право решающегоголоса. При постоянном браке одна из сторон должна в предвидении крайнегослучая иметь власть и решать вопросы семейного союза. Ибо никакой постоянныйсоюз невозможен без конституции. 2. Если в семье должен быть глава, то почему именно мужчина? Ну что ж,во-первых, есть ли у кого серьезное желание, чтобы главную роль в семьеиграла женщина? Как я уже сказал, я сам не женат. Однако я вижу, что даже теженщины, которые хотят быть главою в своем доме, обычно не приходят ввосторг, наблюдая такую же ситуацию у соседей. Скорее всего, они скажут:"Бедный мистер Икс! (имея в виду соседа). Почему он позволяет этой ужаснойженщине верховодить? Я просто не могу его понять!" Я даже не думаю, что этаженщина будет польщена, если кто-нибудь заметит, что она сама "верховодит" всвоей семье. Должно быть, есть что-то противоестественное в женскомруководстве мужьями, потому что сами жены несколько смущены этим и презираюттаких мужей. Но есть еще одна причина; и здесь, скажу откровенно, я говорю какхолостяк, потому что причину эту лучше видно со стороны, чем с позицииженатого человека. Отношения семьи с внешним миром -- так сказать, внешняяполитика семьи -- должны находиться, в конечном счете, под контролем мужа.Почему? Потому что он всегда должен быть (и, как правило, бывает) болеесправедлив к посторонним. Женщина сражается в первую очередь за своих детейи своего мужа, против всего остального мира. Для нее, вполне естественно, ихтребования, их интересы перевешивают все соображения. Она -- их чрезвычайныйповеренный. Задача мужа -- следить за тем, чтобы это естественноепредпочтение не ставилось постоянно во главу угла в отношениях семьи сокружающими. За ним должно оставаться последнее слово, чтобы он мог, вслучае необходимости, защитить других от семейного патриотизма своей жены.Если кто-нибудь из вас сомневается в этом, позвольте мне задать вам вопрос.Если ваша собака укусила соседского ребенка или ваш ребенок ударил соседскуюсобаку, с кем вы предпочли бы иметь дело -- с хозяином или с хозяйкой? Илиесли вы замужняя женщина, позвольте мне спросить вас: как бы вы ни обожалимужа, не признаетесь ли вы, что его главный недостаток -- неспособностьпостоять за свои и ваши права при столкновении с соседями?