2015-07-14
468
Последние шесть лет я не бывала в Москве и теперь, глядя в окно поезда Москва - Батуми на пробегающий мимо вагона пейзаж, я волновалась перед встречей с забытой столицей. Все мои планы на будущее были связаны теперь с Москвой, с мечтой поступить и учиться в московском ВУЗе, особенно на физтехе. Мечта эта казалась мне несбыточной. Слова институт, студентка, этот напев букв с в таких желанных словах звучал для меня волшебной музыкой, какой позднее будет слышаться мне не менее приятное слово - стипендия. Душа моя оцепенела в тревожном ожидании предстоящих испытаний, я полностью отключилась от окружающего мира, и мама не тревожила меня лишний раз, когда я молчала, глядя в одну точку и не реагируя на ее попытки пообщаться со мной.
В Москве нас с мамой встречали дядя Боря и дядя Резо1. И еще нас встречал Шурик2, приехавший в Москву раньше меня. Он обещался в Батуми встретить меня в Москве, но я не приняла это всерьез.
При виде Шурика моя мама прямо-таки остолбенела. Сложив руки на своем внушительно выступающем животе и оглядев его с головы до ног с высоты своего роста, мама круто повернулась ко мне и строго спросила:
- А это еще что такое?
Под "что" подразумевался, возможно, не живой человек, а факт встречи.
Не моргнув и глазом, я небрежно ответила:
- Это Шурик, - и не стала вдаваться ни в какие подробности, предоставив эту возможность Шуре.
Он что-то пролепетал в оправдание своего появления перед грозными очами моей матушки, потом стал говорить, что нам с нашими аттестатами из провинции следует попытать счастья где-то в маленьких городах России. Но мама, после первых же его слов на эту тему, поняла, что он скучен и безобиден, успокоилась, и мы, пренебрегая его советами, отправились прямо в Долгопрудный.
В электричке Резо очень красочно изображал, как мама допрашивала меня по поводу Шурика, наезжал выпяченным животом на маму и грозно спрашивал:
-Это что такое? Как бедный парень сквозь землю не провалился, - смеялся он.
Вдруг мама заволновалась (с некоторым опозданием):
-Зоя, может быть, он тебе нравится, а я так его отшила?
-Нравится он мне или нет, теперь это уже не может иметь никакого значения, - ответила я с ухмылкой.
Мы прошлись по зелененькому городку от платформы Долгопрудная до института, я увидела унылое казенное четырехэтажное здание аудиторного корпуса, так похожее на фотографию в книжке про физтех, которую присылал мне дядя Боря, и сердце мое радостно застучало, как будто я входила во дворец из розового мрамора.
Я сдала документы на факультет физической и квантовой электроники, (факультет я выбрала по заманчивому названию), и мне выдали бумажку для поселения в общежитии.
Общежитский городок состоял тогда из четырех старых четырехэтажных зданий и двух новых, кирпичных, пятиэтажных. Женское общежитие находилось в старом здании, так называемый корпус "Г", туда я отправилась, получив белье у кастелянши, а мама уехала к дяде Боре ночевать.
Нас было 4 человек в комнате, помню девочек из Волгограда, из Рязани. У меня были персики, еле-еле выдержавшие переезд, и я угощала всех персиками. Сок тек по рукам и капал на листки с решениями, но никто не мог прерваться даже на 10 минут, чтобы спокойно поесть, ели и решали одновременно. Разговоры непрерывно велись про экзамены, обсуждались задачи, которые давались на вступительных, тут же предлагалось их решение. Я запомнила задачку про абсолютно неупругий удар: пластилин вертикально падает на деревянный треугольный брус и прилипает. Трения нет. Будет ли двигаться брус?
Девчонки были из первого и второго потоков и вылетали одна за одной с двойками по письменным. От бесконечных разговоров на тему экзаменов, нерешенных задач и стрессов по поводу двоек у меня постепенно создавалось ощущение, что я зависла в каком-то пустом пространстве, и твердой почвы под ногами нет. Это чувство взвешенного, нереального состояния продолжалось у меня до конца вступительных экзаменов.
Я старалась ничего не смотреть и не решать, думая, что хватит с меня, - лучше всего свежая голова, и пыталась отвлечься чтением "Четвертого позвонка", а на самом деле тупо смотрела на страницы.
На письменной физике было 4 задачки, - я решила их за три часа, (на экзамен давалось 4 часа), ошиблась в вычислениях в первой и последней задачке. В подавленном настроении, считая, что у меня двойка, я пришла на устный экзамен, но оказалось, что у меня почти пять, так как ошибки такого свойства не очень учитываются, если задача решается верно.
Принимал у меня экзамен очень доброжелательный экзаменатор, но отвечала я из рук вон плохо. Не могла даже сразу вспомнить, чем обусловлена выталкивающая сила жидкости, потом вдруг вспомнила и прямо-таки закричала преподавателю в спину:
- Разностью давлений на нижнюю и верхнюю грань.
Потом он спросил про пластилин - и я уже знала ответ и сразу ответила, потом что-то из электричества, - и я вышла с двумя четверками.
Виолетта Шак, девушка из киевского физмат-интерната, которая сдавала со мной в одной абитуриентской группе, потом скажет:
- Ты вышла бледная, с горящими глазами, прижимая зачетку к груди, и прошептала - 8 баллов.
Экзамены шли через день.
Письменную по математике я писала только 2,5 часа. В последней задачке по планиметрии я рассмотрела только один вариант - внутреннее касание, а про внешнее, более сложное, не догадалась и получила четверку.
На устном преподаватель спросил условие разрешимости системы уравнений с двумя неизвестными - я без всяких затруднений тут же написала, а парень, которому было дано такое же задание передо мной, не смог этого сделать и получил двойку, имея 10 баллов по физике.
Все его попытки сопротивляться экзаменатор резко прервал и выставил с неудом.
Я была испугана жесткостью преподавателя, а главное, получить 10 баллов по физике и не знать простейшие вещи по математике казалось совершенно невозможным, и мне было очень жалко такого умного парня, но я, тем не менее, несмотря на испуг, решила еще какую-то задачку, которую дал экзаменатор, и застряла на стереометрии: в n-мерном многограннике известны площадь поверхности и радиус вписанного шара, определить объем. Я решить не смогла, он поставил минус, и я спросила:
- Ну, а как ее всё-таки решать?
- Разобьем на пирамиды из центра, - начал преподаватель
- Ну, всё, я поняла, - сказала я с большой досадой.
- Хорошо, тогда напишите решение, - вдруг предложил он.
Я удивилась и написала, рассчитав всё правильно.
Потом решила еще задачку.
Преподаватель посмотрел в окошко, потом на меня и сказал:
- Погода хорошая, я завышу вам отметку, - и поставил пять. По письменной получалось 4, и я вышла с 17 баллами, которые, вообще говоря, считались проходными.
На экзамене по русскому языку я выбрала свободную тему: "Я люблю тебя жизнь". Написала, не отрываясь и не задумываясь, 5 страниц своим крупным почерком сразу набело о прогулках над морем, любовании закатами, игре в теннис и творческих радостях после решения какой-нибудь трудной задачки. Часа через полтора сдала и получила отлично.
На физтехе не было проходного балла как такового, всё решало собеседование.
Если человек нравился, то его брали даже с 15 и 14 баллами, а если нет, то могли не взять и с 18 баллами. Правда, в последнем случае абитуриент мог постучаться в другой деканат, и там, случалось, его принимали. Имело значение и то, какую школу ты кончал, - если с математическим уклоном, то проходной балл был выше, если ты из деревни, то ниже.
Шансы поступающих были не равны, так как уровень требовательности преподавателей очень разнился, поэтому система собеседований себя оправдывала (Милка Хачатурова, девушка из Алма-Аты, которую зачислили с 15 баллами благодаря ее первому разряду по шахматам, окончила физтех вместе с нами, а я знала двух людей с 18 баллами, которые не смогли учиться). Собеседование решало всё, и я волновалась, ожидая своего часа.
На собеседовании меня спросили, откуда я приехала, как узнала в своем далеком Батуми про физтех, посмотрели мои олимпиадные дипломы и сказали, что у меня есть шанс поступить.
Конкурс у нас был 8 человек на место, и из 8 девочек, которые жили в моей комнате, осталась я одна, остальные получили двойки и разъехались поступать в другие институты Москвы. Еще во время экзаменов, я приметила в коридоре симпатичную черноглазую девочку Галю Сидоренко из Курска, мы познакомились, разговорилась, а потом, когда моя комната опустела, я перебралась к ней.
После собеседования я уехала к дяде Боре дожидаться списков. Утром, в день, когда объявляли зачисление, я и мама ехали в тревожном ожидании, стала я студенткой или нет?
Напротив нас в электричке сидела красивая девушка с очень нервным, напряженным лицом, всё время, пока мы ехали, облизывавшая сухие губы, и я сказала маме:
- Уверена, она тоже едет смотреть списки, - и не ошиблась, я увидела ее в институте перед стендом.
Мои короткие фамилия, имя и отчество были напечатаны через интервал, и я сразу себя увидела, через головы абитуриентов. Почувствовала я не облегчение и радость, а какую-то усталость и опустошенность.
Решив, что я отработаю положенные 10 дней перед началом учебы, в августе, мы с мамой, купив мне зимнее пальто и ботинки, вернулись в Батуми. Я договорилась с Галей поселиться вместе.
В Батуми было пусто, большинство моих одноклассников разъехались по стране штурмовать институты, зато Света и Мадлена3 встретили меня, когда я зашла на корты в моем новом статусе студентки, восторженно и кинулись обнимать и тискать, радуясь моему поступлению.
Я зашла к Игиняну4 и рассказала, что я поступила, куда собиралась.
- Я был уверен в этом, - ответил он.
И помолчав, добавил:
- Иди и учись хорошо, так, чтобы в большом мире, в Москве, тоже знали про девочку из маленького города Батуми.
Столкнувшись с Марией Георгиевной5 на бульваре, я радостно сообщила ей, что стала студенткой физтеха.
- Я рада за тебя, - сказала мне моя учительница русского языка, - но всё равно мне жаль, что ты выбрала техническую специальность. У тебя есть и гуманитарные данные - общая начитанность, образная речь.
И, глянув на мой зеленый, уже далеко не такой розово-жизнерадостный вид, добавила:
- У тебя такое одухотворенное лицо.
Слова учительницы не поколебали моей уверенности в правильности выбора. Профессия физика была в те времена окутана ореолом романтики - космические полеты, ядерные электростанции.
В Москву я приехала одна, на Курском меня встретил дядя Резо и проводил до Долгопрудного.
В общежитии было очень холодно, пришлось спать под матрасом, снятом с соседней кровати, так как под одним шерстяным одеялом, которое нам выдали, ночевать было невозможно, меня бил озноб от холода до зубовного стука. Гали еще не было, и первую ночь я провела в одиночестве.
Галя приехала на день позже меня и по моему совету тоже спала под матрасом. В соседней комнате мерзла рыженькая первокурсница Наташа Зуйкова, и мы и ее засунули под матрас. Матрасы были старые, пыльные и очень тяжелые - утром вылезали из-под них уставшие и разбитые.
-Тяжело, но пора привыкать, - изрекла я, сидя на кровати, вся измятая и расплющенная.
-Ты думаешь, уже пора? Ну-ну, - сказала Зуйкова, насмешливо подняв брови.
Ее иронический тон и реакция на мою шутку понравилась мне, понравилась мне и сама девочка. Она была с радиотехнического факультета.
Галя, когда разговор переходил на скользкие темы и шутки были не совсем приличны, обычно делала вид, что не слышит или не понимает, особенно в мужском обществе, хотя на самом деле слышала и понимала она всё.
Скоро потеплело. Август выдался жаркий, и работать на воздухе было приятно.
Мы работали на озеленении, пололи клумбы, высаживали цветы.
Всё ничего, только помыться было негде, а работа была грязной, и мы с Галей сходили в Долгопрудненскую баню.
Как-то я сидела на клумбе среди цветов возле лабораторного корпуса, прикрыв голову от солнца полосатой шерстяной жилеткой. Меня разморило. Работать не хотелось, и я просто сидела на земле и мечтательно перебирала травинки. Ко мне подошел симпатичный мальчик и сказал:
-Давайте познакомимся. Меня зовут Валера. Я с Украины, поступил на физтех в этом году. А Вы?
Я его слушала, улыбалась, но молчала. У нас на Кавказе так прямо знакомиться было не принято, вот я и ждала дальнейших действий и слов.
Но он вдруг встал и ушел, обиженный моим молчанием, а может быть, я ему не понравилась при более внимательном рассмотрении?
Кавказские ребята в таких случаях были более настойчивы, ведь я не повернулась спиной, не ответила грубо, дав таким образом понять, что мне приятно его внимание, и что же? Он не должен был так сразу сдаться и уйти. Мне было грустно, мальчик мне понравился.
Мы с Галей всё время волновались, как пойдет у нас учеба, справимся ли мы, будем ли хорошо учиться. Все разговоры велись только про это. Первых дней учебы ждали с нетерпением, хотелось скорей проверить свои возможности.
В нашем корпусе "Г" на четвертом этаже жили девочки, на третьем пол-этажа девочки, пол-этажа мальчики (физхим), на втором пол-этажа профилакторий и пол-этажа мальчики (физхим), а на первом - поликлиника.
Ближе к началу учебы на нашем этаже стали селиться ребята, часть со старших курсов.
Я спросила одного второкурсника, когда мы жарили картошку на общей кухне:
-Расскажи, как здесь учиться? Правда, так тяжело?
-Сами увидите, это не расскажешь, - тихо ответил маленький веснушчатый второкурсник, посмотрев на нас с Галей печальными светло-карими глазами.
Пока мы отрабатывали, к нам иногда на кухню или в комнату заглядывали старшекурсники и с удовольствием рассказывали нам, наивным первокурсницам всякие байки про физтех, например, какие задачки, якобы, давал Ландау при поступлении к нему в лабораторию:
Ряд чисел: 7, 9, 11, 13, 15, 20, 22, 28
Какое следующее?
Мы с Галкой героически минут пять думаем, нет, тут явно никакой функциональной зависимости нет, и это правда, следующее число 48 - это цены на московское мороженое.
Еще ряд букв: п, в, т, ч, п, ш, с, в, д, - какая буква следующая?
Да, д - десятый.
Самое интересное, что Ландау не брал тех людей, которым удавалось правильно ответить на эти вопросы.
-Такое может решить либо дурак, либо гений, - говорил Ландау. Дураки мне не нужны, а гений сам пробьет себе дорогу.
Наконец, настал долгожданный день - первое сентября, и к девяти часам я пришла на занятия.
В группе у меня оказалась одна девочка - москвичка Наталья Анохина и остальные 16 ребят. Привыкнув к преобладанию женщин в коллективе, я жалась к Наташке, державшейся спокойно и как-то расковано.
Меня же избыток мужского народонаселения угнетал.
Семинары по физике у нас вел Степанов, лабораторные - другой преподаватель, а математику - Кащенко, огромный мужчина устрашающего вида с всклокоченной черной шевелюрой. Курчавые волосы его торчали во все стороны, как штопоры. Занятия он вел прескверно, наша группа тосковала и ничего не понимала. По физике тоже было трудно, сразу пошли производные, а по математике еще шли пределы и исследования функций. Нам выдали книжки с заданиями, в них были номера задач к каждому заданию, а по математике были приведены дополнительные, придуманные преподавателями физтеха задачки, в основном параметрические графики. Заданий по анализу было три в семестре, и коллоквиум, по физике - два и контрольная, а по аналитической геометрии 2 задания. В первом задании по анализу было 120 задачек и графиков, в общем, программа была спрессована по времени, не продохнуть, но зато было свободное посещение лекций, чем мы, пока еще не обтертые первокурсники, не пользовались.
По английскому языку мы написали контрольную в первое же занятие, и по ее результатам нас распределили по группам: продвинутая - те, которые хорошо знают язык, средняя - те, которые языка не знают, но учили его в школе, и задвинутая группа - это те, которые не учили в школе английский язык.
Я попала первоначально в продвинутую группу, и первый год мне не было тяжело, я успевала. У нас была хорошая англичанка, немолодая, невероятно худая, в больших очках с сильными линзами, любящая язык, твердо верящая, что он нам нужен, и огорчавшаяся при отсутствии старания с нашей стороны.
На первом занятии по физике Степанов спросил:
-Кто-нибудь знает производные?
Группа тупо молчала, и вдруг один парень, невысокий черненький, с быстрым взглядом серых глаз ответил так:
-Ну, наверное, те, кто из техникумов, знают, там это преподавали.
Я поняла, что он учился в техникуме, и в душе улыбнулась такому общему ответу.
Почему он не промолчал или просто не сказал, что знает? Видимо из осторожности, что знает плохо, - подумала я.
Звали его Ефим Хазанов. Я часто встречала на себе его взгляд. Только поднимешь глаза и тут же сталкиваешься с ним глазами, как будто он подкарауливал этот момент.
Ефим действительно учился в техникуме, а потом служил три года в армии, и было ему 21 год. Еще Коля Ескин был из армии. Москвичей в группе было шесть человек, включая и Ефима, остальные ребята были из русской провинции.
На первом комсомольском собрании пришел кто-то из комитета комсомола и предложил меня в комсорги, так как у меня был стаж комсомольской работы в школе, и ребята меня выбрали, и весь первый курс я была комсоргом.
Быть комсоргом в мужском коллективе мне страшно не понравилось.
Например, нужно очистить от снега тротуары возле общежития корпуса А.
Я должна пойти в мужское общежитие и попросить ребят это сделать. Сама я честно беру лопату, что вызывает веселый смех.
-Зоя, ты встань на сугроб и принимай позы для нашего вдохновения. Это и будет твой вклад в общее дело, - шутит Ескин. Его поддерживает Ефим, и я ухожу, шокированная.
В конце сентября нас отправили в колхоз на картошку.
Студенческая жизнь в те годы начиналась с картошки.
"На картошке группы спаиваются", была такая расхожая шутка.
Быт русской деревни поразил меня убожеством. Кругом была непролазная грязь, полное бездорожье, потемневшие от времени покосившиеся приземистые избы, обвалившиеся серые заборы, в избах отсутствие удобств, бедность и нищета при полной уверенности окружающих, что всё так и должно быть.
Нас, пятерых девчонок с Электроники (Люся Никитина, Виолетта Шак, Ирка Иванова, Наташка и я) поселили в одном доме. Люся с Виолеттой жили рядом, и мы дружили еще до поездки в колхоз, встречаясь регулярно на лекциях. А сейчас мы все пятеро жили в тесной избе, я и Люська спали в одной кровати. Помыться было негде и, промучившись два дня, я попросила хозяйку давать нам теплой воды, какой-никакой таз или ведро и кувшин или банку для гигиенических процедур.
Мальчишки работали в поле, а нас послали на кухню помогать поварихе и ее подручной, всего нас было на кухне 7 женщин, и готовили мы на 90 студентов плюс человек двадцать рабочих
Особенно тяжело приходилось в обед - ели в три смены, не хватало мест и, что особенно плохо, посуды. В страшной запарке в дымном чаду кухни мыли мы тарелки в жирной липучей воде; добавляли горчицу, чтобы съедала жир, но всё бесполезно, промыть в двух водах тарелки было невозможно. Блестящие от непромытого жира алюминиевые миски и фаянсовые тарелки кое-как вытирали, намазывая грязь на полотенца, раскидывали на столы с едой, снова собирали и полоскали, и вытирали, и так три раза. Руки к концу обеда покрывались отдающей тухлятиной скользкой пленкой, и мы долго и старательно мыли и скребли кожу в холодной воде, стараясь соскоблить этот вонючий жир. Накормив народ, мы жарили себе мягонькие кусочки мяса на сковородке и ели. Это было лучше, чем приготавливаемая для всех еда с противной мучной подливой, делающей мясо невкусным. Вечерами привозили молоко прямо с фермы, мы пили его большими кружками. Бидоны не взбалтывали и сверху были сливки, а на дне довольно жидкое молоко, ну, тут уж кому как повезет, мы взбалтывали чуть-чуть черпаком, разливали по кружкам и разносили. После обеда наступала тишина, отдых. До ужина было далеко, и мы чистили картошку на следующий день, не спеша, болтая и смеясь. С нами от комитета комсомола ездил Славка Абросимов, парень курса с четвертого, лет 25, отслуживший, и всё клеился к Виолетте, хотя был женат.
Колхоз дал Славке лошадь, смирную клячу, на которой он объезжал поля, наблюдая за порядком. На этой лошади он предложил прокатиться нам, девчонкам. Делалось это ради Виолетты. Наша Ветка была полная, темноглазая, темнобровая хохлушка, хорошенькая и необычайно авантюрная. Веснушки, усыпающие ее лицо, как это часто бывает у красивых девушек, совсем ее не портили, но девичьей стройности ей не хватало. После объятий с Виолеттой при ее посадке и высадке из седла, Славка потерял интерес к процессу катания остальных девиц и просто оставил нам лошадь на полчаса. Люся взгромоздилась довольно шустро и проехала два круга, потом залезла на лошадь я, и села, мешок мешком, вспоминая при этом повести Майн-Рида о лихих наездницах, скакавших на лошадях по прериям с развивающимися по ветру волосами. Животному, видимо, мы надоели, а может быть, оно проголодалось, только, когда я села, лошадка, вместо того, чтобы смирно ходить, почувствовала мою мечту о прериях и быстрой езде и вдруг шустро куда-то поскакала.
Я глянула вниз, далеко под ее ногами быстро бежали грязные кочки глины и кустики травы.
-Куда ее несет? - тихо вскрикнула я, еще стесняясь показать свой страх. Я вспомнила, что на скаку можно удариться о низкую притолоку в конюшне и убиться насмерть (а куда, думала я, скачет лошадь, как не в конюшню), и стала сильно натягивать поводья, отчего коняга встала на дыбы.
Вцепившись в гриву, я стала вопить и звать на помощь Люсю. Она подошла, опасливо взяла лошадь под уздцы и подвела к забору, на который я и соскочила, вернее, неуклюже сползла с крупа лошади. Наездницы из меня не получилось: очень жутко было - высоко, сжимаешь живые бока, страшно и жалко нажать сильнее.
Тут примчался чем-то расстроенный Абросимов, вспрыгнул в седло и уехал, важный и недовольный.
Неожиданно колхозное начальство решило, что пять человек в помощь на кухне много, и двоих из нас направили в поле. Остались я, Виолетта и Наташка Анохина.
Втроем мы так умотались, что к вечеру еле держались на ногах, а Люське и Ирке, которые были в поле, там понравилось - хочешь, работай, хочешь, гуляй.
Но ребята из нашей группы, то ли Ефим, то ли Коля Ескин возмутились, сказали, что 90 парней как-нибудь обойдутся без помощи двух девушек, и к нашей радости, наши подруги вернулись к нам на подмогу.
Через день повариха заставляла нас мыть огромную столовую, а мели ее каждый день. Однажды вечером, уставшие, мы сидели на деревянных скамьях, грустные и никак не решались начать работу. Вдруг к нам подошел Ефим и поинтересовался, отчего мы такие скучные:
-Не хочется мыть полы, - ответила Люся.
-Да ерунда. Это же быстро, - сказал Ефим.
-Тебе не мыть. Вот и ерунда, - обиделась Ветка.
-Ну ладно, давайте я за вас помою, - вдруг предложил он.
Мы страшно обрадовались. Но даже не поблагодарили.
Просто я спросила:
-Так что, нам идти домой?
-Идите, - ответил Ефим, бодро берясь за ведро и тряпку.
Пару раз после работы в выходные дни ребята жгли костры и пели песни, я запомнила:
"У девушки с острова Пасхи
Украли любовника тигры"
Ее пели и сидя на лавочках возле изб.
В один из дней к нам зашла девушка, продавщица из магазина, она дружила с помощницей поварихи, с которой мы работали.
Вытащила из сумки бутылку бренди, показала нам и подмигнула:
-Сегодня у меня день рождения. Выпьем вечером.
На ее хорошеньком личике сияла такая уверенность в том, что мы страшно рады возможности выпить на халяву да еще по такому законному поводу, что ни одна из нас, даже малообщительная Ирка не решились отказаться.
Вечером мы пили 60 градусный, обжигающий горло бренди и запивали его сливками, так гласила теория - крепкое надо с жирным, тогда не обожжет желудок. Мы, не привычные к такой крепкой выпивке, сильно захмелели, хотя была одна пол-литровая бутылка на 7 девчонок, и в приподнятом настроении пошли в клуб, где показывали какой-то фильм. Абросимов засек, что мы выпили, и комментировал это так:
-За что люблю физтешек, так за это самое - чуть стали студентками и уже, пожалуйста, всюду на высоте.
"Физтешки" считалось пренебрежительно-презрительным прозвищем, хотя я совершенно не понимала почему, однако тут же придумала достойный, как мне казалось, ответ - когда меня называли физтешкой, я отвечала:
-Я не физтешка, я студентка МФТИ.
В самом начале учебы нам выдали значки физтеха с надписью МФТИ, и мы, радуясь своей принадлежности к такому высокому сообществу, все нацепили их. Какой-то парень из первой рабочей смены, когда я подавала ему обед, спросил:
-Что значит МФТИ?
Ну, расшифровку знали все - Мужская федерация трудолюбивых идиотов, но для этого парня такая расшифровка не подходила, и мне пришлось на ходу изобретать:
-Московский физкультурный техникум для иногородних.
Ветка, услышав, так грохнула поднос об стол, содрогаясь от смеха, что разбила бы посуду, не будь она из алюминия.
Ей очень понравилось, что она имеет отношение к физкультуре.
Пролетели две колхозные недели, и вот мы снова на учебе.
Мы спали по 8 часов в сутки с 12 ночи до 8 утра, просыпались и шли в столовую завтракать. По утрам в столовой было мало народу - не все завтракали в столовой. Москвичей не было, и было пусто и тихо.
После завтрака мы продолжали путь на занятия. Всю дорогу, пока шли в толпе ребят, слышны были разговоры только про физику и математику, про лимиты, "о" малые, ускорения, лабораторные и прочее, прочее. Редко прозвучит смех, все очень серьезны, все проникнуты важностью - еще бы, мы студенты МФТИ.
Я давно не жила в средней полосе и забыла все ужасы поздней осени - грусть увядающей природы, длинные темные вечера, грязь, холод, слякоть, к тому же непрерывное напряжение учебы - всё это очень угнетало меня. Прогуливаясь вечерами по улицам городка, обычно с Галкой Сидоренко, мы заглядывали в освещенные окна - там текла другая, обычная жизнь, там можно было делать, хочешь то, а хочешь это, имелась забытая нами за 2 месяца учебы роскошь - свободное время, горел свет под абажуром, было чисто и уютно, было всё то, чего мы лишились, уехав из семьи и попав в казарменную обстановку общежития, и я уезжала в выходные к дяде Боре - побыть в семье.
Кроме климата, привыкать к которому мне, последние шесть лет прожившей на благодатном юге, было трудно, и я часто болела. Меня очень неприятно поразила грубость здешних нравов. Московская толпа показалась мне совершенно бессмысленно агрессивной: тебя на улице могли толкнуть, ударить локтем, ни с того, ни с сего проявить враждебность, совершенно необъяснимую, и от этого еще более обидную.
Как-то в метро "Новослободская" я входила в дверь с надписью "Выход", было пусто и я, не смотря на надписи, просто пошла в свободную дверь. Навстречу мне шел один единственный мужчина, который вдруг резко меня толкнул и заорал:
-Куда прешь, дура?!
Он двинул меня и ушел, а я заплакала от обиды и боли. Стояла в переходе в темном уголке и плакала, и хотелось мне домой, обратно в Батуми, как пелось в физтеховской песне:
"Не хочу я каши манной,
Мама, я хочу домой..."
Становилось всё холоднее и холоднее, в ноябре ударили морозы.
В морозы приехала мама. Она решилась выйти замуж за своего одноклассника Яшу Мизрахи, с которым встретилась на 20-летии окончания школы.
- Он давно звал меня, ты уехала, мне стало очень одиноко, вот я и решилась. Бабушка пока осталась в Батуми, а мама собралась поменять сказочный южный Батуми на место ссылки - Караганду, где работал Мизрахи. Я поддержала маму в решении изменить свою жизнь. Но мне стало как-то грустно. Мама была занята собой, своими чувствами, переменой в жизни и мало интересовалась моими делами.
Она считала, что я как бы уже устроена - поступила, значит, окончишь, в институте учиться легче, чем в школе. Так считала мама, которая оканчивала медицинский.
А у меня всё время возникало чувство, что вступительные экзамены были чересчур легкими, что преподаватели ошиблись, и я занимаю тут, на физтехе, чье-то чужое место, что учеба здесь не по моим силам. Единственным утешением служило то, что такое состояние было почти у всех, и мы все вечера сидели и старательно решали задачки, успокаивая себя мыслью, что не всех же отчислят, кто-то и останется.
Особенно тяжко приходилось на физике. На лекциях и семинарских занятиях по физике использовались математические понятия и формулы, которые мы по математике еще не изучили, и тем, кто в школе был знаком с элементами высшей математики, с первой и второй производной, с матрицами, тем было легче, а остальные мучились непониманием. Правда, к зимней сессии положение исправится, и к экзаменам нам на лекциях по анализу уже прочитают то, что используется в физике, но это только к экзамену, а сейчас у нас чувство, что мы, как слепые котята, тычемся в разные стороны и совершенно беспомощны.
Первое время своей жизни в общежитии я часто ездила в гости к дяде Боре, где меня неизменно приветливо встречали, хотя и жили стесненно - на четверых у них была небольшая 2-х комнатная квартира с проходными комнатами. Мне, выросшей в тесноте крохотных комнаток, со всеми удобствами во дворе, а сейчас живущей в общежитии среди казенных вещей, казалось очень уютной их квартира. Мы с Лешей и дядей Борей играли в шахматы с переменным успехом, вернее с переменным я играла с Лешей, а у дяди Бори я выиграла только один раз. Он играл много сильнее нас.
Общежитские девочки, провинциалки, мы мечтали пользоваться преимуществами жизни в большом городе, вести светскую жизнь и ездить по театрам, и я, как-то раз, осенью, возвращаясь от дяди Бори, зашла в билетную кассу Большого театра и купила билеты на ближайшую оперу -"Севильский цирюльник".
Билеты я приобрела, ни мало, ни много, в ложу бенуара, по 3 рубля, других не было.
Так что первый наш культурный поход с Люсей был необычайно удачен - нам нравилось всё - само здание театра, много раз виденное на открытках и при походах по магазинам в натуре, красные бархатные перила, бархатные кресла, красавица люстра, сверкающая хрусталем и позолотой, прекрасная слышимость, оркестр, музыка. Розину пела Галина Олейниченко, кто исполнял остальные партии, я не запомнила, хотя арию про клевету, мне казалось, я готова была слушать с утра до вечера.
Неоднократно потом я бывала в Большом на операх, в наше время, в середине шестидесятых билеты на оперу, в отличие от балета, достать было достаточно легко, но никогда больше мне не нравилось так, как в первый раз.
Было ли это результатом новизны впечатления, а может быть, Россини мне нравился больше, чем Верди (вероятно и то, и другое), но позднее, я всё-таки сильно уставала от музыки и пения и уходила иногда с головной болью.
Повезло нам тогда и с буфетом, и хотя Люся, более восприимчивая к музыке, чем я, считала кощунством бежать и лопать в антракте, тем не менее, мы купили в буфете бутерброды с лососиной и с удовольствием съели их.
Так прошел этот замечательный вечер, наш отдых, а на завтра мы опять сидели за столом в комнате общежития и пыхтели, решая задачки, и так изо дня в день, неделя за неделей. Решишь задачку и вычеркнешь номер из задания, еще решишь, еще вычеркнешь. Я и Люська вычеркивали жирными линиями крест-накрест, а Галка Сидоренко аккуратно тоненько перечеркивала решенный номер. В результате у нас сразу было видно, с какой задачей не справилась, а у Галки надо было приглядеться, чтобы увидеть, ага, и у нее среди решенных тоже есть пропуски. Особенно трудоемкими и противными были задачки на исследование и построение параметрических графиков. Можно было просидеть целый вечер и не справиться ни с одним графиком.
Люся поставила на нашу электроплиту в общей кухне переваривать забродившее варенье, а сама села делать задание по анализу. Увлеклась и, конечно, про варенье забыла. А тут я вернулась с занятий и вижу - полон коридор дыма. Я скорей к нам,
-Люся. Это не у нас горит?
Она вскочила и бегом, но было уже поздно, варенье превратилось в черный блестящий монолит, оторвать который от кастрюли не представлялось возможным.
Я много шутила по этому поводу. А Люся мрачно молчала. Рассказывала я этот эпизод так:
-Люся поставила на плиту варенье и отправилась строить графики.
Слушатели уже представляли, что за этим последует, и начинали тихо смеяться.
-Параметрические, - добавляла я после паузы, и смех переходил в гогот. Продолжения не требовалось.
Но это произошло позже, после ноябрьских праздников, когда я уже жила с Люсей и Ветой в одной комнате.
Когда я увидела Люсю в первый раз, мне она понравилось необыкновенно.
Небольшая, рыжеватая, курносенькая, Люся посмотрела на меня очень настороженно из-под нахмуренных бровок и вдруг улыбнулась, - улыбка у нее была необыкновенная: ясная, доверчивая детская улыбка, освещавшая всё ее лицо. Сразу было ясно, что ее настороженность и нахмуренность - защитная маска, и что она в некоторой растерянности среди этой непонятной жизни вне семьи.
В колхозе она очень прилепилась ко мне, и мы подружились, хотя поначалу наши взаимоотношения трудно было назвать дружбой - Люся просто продала себя мне в рабство, попала в какую-то психологическую зависимость от меня и раздражала этим. Вначале она меня обожала, а потом, разочаровавшись, стала как бы мстить за то, что я оказалась не такой замечательной, как ей представилось, когда она со мной познакомились. К тому же она недолюбливала Галю, с которой я много общалась. Галка, как мне казалось, уставала от ее ревности.
Правда, это были подспудные, психологические проблемы, на которые некогда было обращать внимание, и внешне мы, еще до колхоза, тесно дружили двумя комнатами.
Внизу, прямо под нами жил Галкин одноклассник Вовка Тульских. Вовка имел у меня очень высокий статус - он был первым парнем на физтехе, с которым я познакомилась, - было это в конце августа.
Он зашел к Галке, а я в те дни простыла, болела и куталась во всё, что нашла.
Вовка потом любил ехидно рассказывать, какое неизгладимое впечатление я на него произвела.
Я вошла в комнату в лиловом байковом халате до щиколоток, серых шерстяных носках, надетых на голые ноги. Голова у меня была замотана застиранным желтым Галиным платком.
Я зашла такая тихонькая, подошла, села и сказала ему:
- Здравствуйте.
Но это было в августе, а сейчас почти каждый вечер Вовка заседает у нас во главе стола, а за столом две комнаты девочек, от 7 до 8 человек, и на всех один Вовка кавалер - это на физтехе-то!
Как только мы собираемся пить чай, Галя несколько раз топает ногами - это знак для Вовки, это означает - мы его приглашаем и ждем и, если он дома, то неизменно является.
Как-то раз Вова принес нам литровую банку с медом. Мы попили чай и предложили ему забрать ее обратно, но Вова мужественно отказался и ушел. Банку мы поставили на подоконник прямо напротив входа, и я всё шутила:
-Тульских каждый раз, как зайдет, так смотрит на эту банку. Видит, уровень падает, и ему грустно, такая тоска в глазах.
Через неделю раздался стук в дверь:
-Войдите, - мягко, нараспев произнесла Галя. Мы с ней и Любочкой Волковской сидели по кроватям и что-то читали или обсуждали,
Вошел рыжий парень, который жил с Володей в одной комнате.
Не произнеся ни единого слова, даже не поздоровавшись, он большими шагами прошел через всю комнату к окошку, схватил банку, прижал ее к груди и стремительно удалился.
Мы все трое застыли с разинутыми ртами.
-Ну, дела...- протянула Люба.
От ее слов я вышла из столбняка и в корчах повалилась на кровать, дрыгая ногами в воздухе от смеха.
-Не решился прийти сам и прислал этого Рыжего, сладкого им захотелось, - выговорила я сквозь смех.
-Ну, ничего, Вовочка, я тебе этого не прощу сто лет, - сказала, смеясь, Галка и сильно топнула ногой, чтобы Вовка знал, что мы поняли его происки.
Почти каждый вечер, когда мы сидели в комнате и усиленно боролись с заданиями, в дверь стучали. Входил какой-нибудь парень, совершенно незнакомый, и просил:
-Девочки, дайте хоть маленький кусочек хлебца. Очень сильно кушать хочется, а у девочек всегда что-нибудь да есть пожевать.
Мы тогда еще только завтракали и обедали в столовой, а ужинали дома, нам еще хватало сил и времени готовить, и хлеб у нас действительно оставался, и мы выручали ребят.
Сначала мы делали это бескорыстно, но однажды, когда мы пытались с Галей вдвоем передвинуть шкаф, пыхтя и мучаясь, меня вдруг озарила мысль:
-А давай подождем до вечера, придут эти голодные Гаврики и подвинут нам шкаф.
Мы жили вчетвером в комнате метров шестнадцать. Стояли 4 кровати или тахты, как кому нравится или повезет, кровати были с панцирными сетками, 2 платяных шкафа, стол, 4 тумбочки, 4 стула и 1 книжный шкаф. Расставить это компактно было довольно трудно, но мы всё время переставляли мебель, старясь сделать хоть что-то, чтобы комната не выглядела такой казенной и унылой.
В этот вечер по закону подлости никто к нам не пришел, но на другой вечер, пришел парень, передвинул шкаф из одного угла в другой, получил свой кусок хлеба и удалился.
Как-то раз, когда я дремала на тахте в дневное время, к нам в комнату ворвалась женщина, схватила утюг со стола и умчалась, я села, протерла глаза, выскочила в коридор, но где там, ее и след простыл.
Вечером я пожаловалась Гале.
- Может быть, еще вернут, - успокоила меня Галка.
Прождав два вечера, мы с ней пошли искать утюг.
В одной комнате, когда мы зашли, я увидела утюг на столе.
-Это наш утюг, - сказала я девице, которая была в комнате, тощая, с накрашенными ярко-красной помадой губами, вся какая-то дерганая и загнанная, девица созналась:
-Да, это ваш утюг, мне срочно нужно было погладить, и я взяла. Вы не удивляйтесь, такие нравы у нас в общежитии. Привыкайте, - выкрутилась старшекурсница из неловкого положения.
-Нам это не нравится, - твердо ответила Галя.
-Да и за три дня можно было вспомнить и вернуть, - добавила я, забирая утюг.
Девица не понравилась мне с первого взгляда и не зря - это была Альбина - предмет воздыханий в студенческие годы Лешки Криминского, моего будущего мужа...
На ноябрьские праздники я поехала к Зое6 в Ленинград. Такая свобода действий тоже была в новинку - решила, купила билеты и в путь. Я очень соскучилась по Зойке и помимо этого давно мечтала побывать в Ленинграде - городе маминой молодости, где она пережила ужасы блокады 1941-42 годов.
Зойка встретила меня на вокзале - с отросшими распущенными волосами, отливающими на солнце красноватым рома-колором, на высоченных каблуках, в юбке впритык, с темными тенями усталости под зелеными глазами.
Подруга показалась мне повзрослевшей и необыкновенно красивой. Мы обнялись, вглядываясь друг в друга, радостно засмеялись и помчались к троллейбусу. Был солнечный осенний день, троллейбус шел по Невскому, и я смотрела в окно совершенно зачарованная красотой города. Зойка всё рассказывала мне про Ленинград, а потом вдруг, после паузы, сказала:
-А у меня парень, Виктором зовут.
-Влюбилась? Уже?!- воскликнула я с завистью и ревностью.
-Да, и он в меня тоже сильно влюблен.
-А почему одна пришла встречать?
-Придумал дела, боится, наверное, что тебе не понравится.
-Ну, вот еще, раз ты его выбрала, значит, понравится, - испугалась я роли третейского судьи.
-Он замечательный, - сказала Зоя и стала мне его описывать так, как только умела она - тысячи всяких подробностей, отчетливо представляешь внешность, ну, а характер так обрисует - просто ничего общего с реальностью.
Я стала ждать встречи с Виктором - таким рослым, стройным, необыкновенно сильным и влюбленным в мою подругу.
Витя мне понравился, хотя держался он напряженно, как бы стараясь подчеркнуть, что ничего особенного для него нет в том, что такая красивая, умная городская девушка (сам он был деревенский) дружит с ним, а мне казалось, что он сам себе не верит, что ему так подфартило, отсюда и каждоминутное самоутверждение.
Он оказался крепким рослым парнем с чистым симпатичным лицом, голубыми глазами, кудрявым и носатым. Был он на год моложе Зойки, мой ровесник, день рождения у него было в апреле.
Жила Зойка в общежитии на Красноармейской. У них была не коридорная система, как у нас, что очень казенно и уныло, а типа небольших двух и трехкомнатных квартирок, комнаты были проходными, но жили в них по двое, а не по 3-4 человека, как у нас, что сильно облегчало жизнь. Зоя познакомила меня со своими подружками, на праздники часть студенток разъехалась по домам, поэтому были свободные постели, было, где мне спать.
Мы гуляли втроем по городу. Витя уже тогда много знал про Ленинград и служил нам гидом.
Но много мы ходили и вдвоем. Сходили в Эрмитаж. Я посмотрела на знаменитого Давыдова, а третий этаж, где были импрессионисты, был закрыт.
Полюбовавшись на дворец, на паркет и позолоту дверей и стен, мы пошли в Исаакиевский собор, купили по дороге мороженую клубнику, и в соборе она у нас начала таять.
С высоты собора оглядели мы панораму города, спустились вниз, сели в нише рядом с маятником, я достала из сумки и открыла коробочку с тающей ягодой, вздохнула и стала есть руками, протягивая коробочку Зойке.
-Черти, что ты делаешь, - осудила меня Арутюнян и тут же сама принялась быстренько глотать ягоды, воровато оглядываясь по сторонам.
За этим занятием нас засек какой-то молодой мужчина:
-Ай-яй-яй, девушки, это в божьем-то храме, - смеясь, укорил он нас.
Мы стали глотать еще быстрее, стараясь не облить одежду соком, полиэтиленовых пакетов тогда не было.
Клубника мне показалась необыкновенно вкусной.
Вечером 7-го был салют. Мы ходили смотреть его на Неву, стреляли с кораблей, в толпе было плохо видно, но Витя поднял Зойку на руки, и она смотрела поверх голов, а потом и меня поднял, и я тоже увидела, как разноцветные огоньки салюта отражаются и гаснут в Неве.
В Ленинграде было холодно, промозгло, холоднее, чем в Москве.
В Ленинград к Зойке я ездила много раз, пока не вышла замуж, и мне трудно сейчас отличить первые впечатления от последующих.
Вечером сидели за столом, что-то ели, что-то пили. Они пели мне песни:
"Ледорубом бабка, ледорубом Любка...",
и "а я не пью. Врешь, пьешь...".
Сомлевшая от впечатлений и ходьбы по городу, я клевала носом и рано пошла спать, а Зоя, Витя и еще ребята и девчонки оставались за столом.
Ночью я проснулась, Зойкина кровать была пустой. Я вышла из дверей и увидела Зойку на коленях у Вити. Они сидели на кровати в проходной комнате, обнимались и целовались. И тут же я, как бесшумная тень, мгновенно исчезла, но оказалось, что Витя заметил меня боковым зрением и сказал об этом Зое.
Утром Зоя спросила меня:
-Ты видела нас?
-Случайно, - не стала отпираться я.
-Ты не думай, между нами ничего такого нет. Просто только то, что ты видела.
Он думал, что можно всё, но я сказала - нет.
-Ну и долго вы так протянете? - спросила я, как будто я была умудренная опытом и что-то понимала.
-А что делать? Пока учимся, как жить, на что и где?
Жениться на первом курсе в наше время считалось делом безнадежным, девушка в таком случае оставляла учебу чаще всего навсегда.
Весь день я была задумчива и рассеяна. А Зоя, как мне показалось, была довольна тем, что между нами не осталось недомолвок.
Нужно было ехать в Москву, на носу был коллоквиум по анализу, и я, расцеловавшись с Зоей и Витей на перроне Московского вокзала, села в купе и всю дорогу размышляла на тему, влюбилась ли бы Зойка так, без оглядки, если бы мы были вместе.
-Я бы точно нет, - думала я, глядя в темное окно поезда.
Утром я была в Москве и пошла на занятия на вторую пару.
После ноябрьских праздников из нашего корпуса мальчишек отселили в новый, построенный, и мы зажили попросторнее, по трое в комнате, а весь второй этаж отдали под профилакторий.
В момент великого переселения и создания женского монастыря в корпусе "Г" на базе Московского физико-технического к нам в комнату зашел мальчик с третьего курса, Саша, красивый мальчик с ясным лицом и темными бровями и попросил у нас радио:
- А то комендантша меня не выпускает, а я ей отдам и съеду, а потом куплю и верну вам.
Загипнотизированные его честной внешностью и, зная боевой нрав нашей комендантши, мы с Галей по обоюдному согласию дали ему это пятирублевое радио, хотя Любочка Волковская, третья девушка в нашей комнате, вечером, когда узнала об этом, нас не одобрила.
И она оказалась права, прошел месяц, второй, а о радио не было и помину. Мы встречались с Сашкой в столовой, напоминали ему об этом, он обещал купить, - и всё зря. Один раз мы даже сходили к нему в общежитие, он клялся, что купит, просто сейчас денег нет.
-Одолжите мне деньги, я куплю и принесу вам.
-А потом мы за деньгами будем три месяца ходить? - насмешливо заметила я, - какой нам в этом смысл?
Сашка вздохнул и сказал:
-Нет, деньги я здорово быстро возвращаю.
Но однажды нам с Галкой повезло:
Дело было уже весной, и мы шли из столовой и увидели Сашку, сидящего на лавочке возле корпуса с девочкой. Мы поколебались, но решили всё-таки не упускать такой случай, подошли и Галка сказала нараспев:
-Ну, Саша, когда же, наконец, ты вернешь нам радио.
Наш должник смутился, густо покраснел, и мы быстро отошли, решив, что переборщили, так оконфузив его перед подружкой. Зато подействовало, через день он принес нам репродуктор. Но история на этом не закончилась. На четвертом курсе, ближе к весне, я прогуливала занятия и тихо спала в нашей комнате, когда кто-то постучал:
Я вскочила и, как была в одной ночной рубашке, приоткрыла дверь, и увидела в коридоре Сашку.
-Привет, - сказал он, как будто мы вчера виделись, - а Ленка (наша шестикурсница) дома?
-Ты что, она будет не раньше 9 вечера.
Саша страшно огорчился.
-Очень тебя прошу, - сказал он, - одолжи мне сорок рублей.
-Ну, - возмутилась я, - я сумасшедшая, по твоему, помнишь ту историю с радио? А теперь, спустя три года, ты, как ни в чем не бывало, заявляешься и просишь у меня денег, да еще такую большую сумму.
-Помню, помню. Но я сейчас, если достану денег, то куплю себе пишущую машинку и напечатаю на ней диплом, мне очень нужно. Хочешь, я оставлю тебе свой паспорт?
-Ну, и на черта мне твой паспорт, паспорт стоит 10 рублей, а ты просишь сорок.
Я вздохнула, посмотрела на его огорченное лицо:
-Подожди в аппендиксе, я хоть оденусь.
И вынесла ему 40 рублей сроком на два дня, как он просил.
Через два дня, когда я пришла вечером, девочки мне сказали:
-Приходил какой-то парень и просил тебе передать, что деньги не смог принести и принесет только завтра.
А еще через день меня ждали 40 рублей и большая шоколадка.
Но вернемся на первый курс.
В результате моей дружбы с Люсей, которая, возможно, утомляла Галку, мы решили, что я буду жить в одной комнате с Люсей и Ветой.
Поселяясь со мной и Люськой в одной комнате, Виолетта Шак построила схему нашей жизни так: я буду, как фанатик, учиться, показывая им пример, Люська будет по хозяйству, а она с нами не пропадет.
На самом деле с Галей Сидоренко и Любочкой Волковской мне жилось спокойнее, чем с Никитиной и Шак. К Вете продолжал захаживать удручающе назойливый Абросимов.
Виолетта не была в него влюблена нисколько, просто ей нравилась роль покорительницы сердец. Она была из тех девчонок, которые при виде любого парня сразу начинают шуры-муры, а тут ей перепала честь заарканить взрослого, женатого, начальника.
Абросимов торчал у нас до 12 часов, а то и до часу ночи, надоедая до чертиков.
Можно было зевать, намекать, всё бесполезно, он не уходил.
Один раз, когда шел второй час ночи, я сказала ему:
-Если ты сейчас же не уберешься, я стану раздеваться при тебе, как если бы ты был мебель, стул, потому что нельзя считать за человека такого, которого гонишь, а он не уходит.
Виолетта молчала, и он ушел, намекнув на прощание, что хотел бы остаться даже в виде мебели, а я резко сказала Ветке:
-На черта тебе это дерьмо женатое, что ты его поважаешь?
-Я его не зову, он сам ходит - ответила Ветка, нисколько не пытаясь его обелить.
-Он всё же начальство, вдруг пригодится.
Через неделю был коллоквиум, я сдала его Беклемишеву, причем сама его выбрала в качестве экзаменатора. Увидела голубоглазого немолодого мужчину, который как-то скучал без дела, и попросила:
-Вы не примете у меня коллоквиум?
Он удивился и согласился.
После сдачи коллоквиума все надо мной смеялись:
-Как ты решилась пойти к нему, он ведь славится зверствами и ставит либо отлично, либо двойку, пояснил мне всезнающий Боря Гланц, парень из нашей группы.
-А вот мне он сказал, всё же отлично я не могу вам поставить, - смеясь, объяснила я свою четверку.
Контрольную по физике я написала на двойку.
Условие первой задачи меня убило наповал.
"В гололед машина пошла юзом".
Я слово гололед и слово юз услышала первый раз в жизни.
Ну, гололед я еще догадалась, что это такое, а вот с юзом было сложнее, - в общем, двойка.
Но я не очень расстроилась, в группе было 2 тройки, а остальные двойки, Степанов нас просто встряхнул, а может быть, мы были слабая группа, только Юрка Савченко был у нас из киевского интерната с хорошей подготовкой и Миша Коломеев. Остальные из простых школ. Юрка и получил тройку, а еще Володька Карепов, который был на редкость толковый парень и физик от бога.
Секущий мужик - так тогда это у нас называлось.
На семинарах по анализу (проходивших в плохо освещенных комнатах аудиторного корпуса во второй половине дня) я по-прежнему ничего не понимала. Страшный лохматый Кащенко что-то там говорил у доски, я напрягалась, силясь его понять, но скоро отключалась и потихоньку клевала носом.
Наташка сидела рядом и посмеивалась, глядя, как я придремываю.
На уроках истории Голубев - старый похабник рассказывал непристойные анекдоты, парни ржали, Наташка невозмутимо поднимала густые брови - мол, и не такое приходилось слышать, дураков на свете много, а я однажды, не выдержав этого потока казарменной пошлости, возмутилась и сказала ему:
-Может быть, мы уйдем, и вы продолжите рассказы без нас. Мне кажется, что наше присутствие здесь необязательно.
Самый пристойный анекдот, который я помню, был:
"Приехал к любовнице, забыл, зачем приехал. "
-Она плохо себя ведет, - сказал он однажды про меня, - сошлем ее в Сибирь.
-Что Вы, - сказали ему ребята, - она и здесь мерзнет.
-Зато гибриды будут морозоустойчивыми, - сострил Голубев на радость парней.
Я действительно жутко мерзла. Мое темно-синее пальтишко на ватине с черным воротником из стриженого кролика - как я потом узнаю, это выделка кролика под котика, а в шутку называли котик под кролик, - купленное летом, было очень легкое, а дорогие югославские ботинки на натуральном меху со шнурками - короткими, рейтуз у меня не было, и я носила двое чулок, а чтобы ноги вверху не мерзли, жуткие байковые панталоны с резинкой внизу.
Такие панталоны, естественно, я ненавидела и надевала только в крайних случаях, а так просто мерзла и бегала бегом из общежития до столовой и дальше на занятия, прижимая для тепла коленки друг к дружке. Девчонки и через тридцать лет вспоминали эту мою зимнюю походку.
-Так теплее, - утверждала я.
Как-то раз мы стояли с Любой возле нашего общежитского корпуса, мороз был градусов 15.
Я стояла, вся съежившись, и говорила ей:
-Ну вот, какая разница, пятнадцать или тридцать - всё равно мне кажется, я так замерзла, что дальше просто некуда.
-Нет, - ответила Люба, сейчас ты если пробежишь два круга вокруг корпуса, то согреешься, а в тридцать так холодно, что дыхание перехватывает и бег не поможет.
Но в ту зиму тридцать я не помню. В ноябре было около 25 ночью, но один день, и всё. Тем не менее, я не только мерзла, но и непрерывно простужалась, насморки и горло донимали меня, но устойчивого длительного кашля не было, поэтому я дня через два уже начинала ходить на занятия и недели через 2 поднималась совсем, но утомляло меня это сильно.
Еще меня мучили тошноты - мой желудок плохо переносил столовскую пищу, и меня часто вечерами подташнивало, я боялась, что начнет рвать, и сидела в умывальнике - сяду на стул, ноги положу на спинку другого стула и так учусь - в такой позе меня меньше тошнило, и бежать до унитаза было близко. Тем не менее, тяжелых приступов, как когда-то в школе в 10 классе у меня на первом курсе еще не было.
На завтрак я брала творог со сметаной, который терпеть не могла, зато полезно, на обед суп или щи и котлету с гарниром или мясо тушеное.
Еда была плохая, с ядовитой подливкой, невкусная, но студенты постарше говорили, что после забастовки кормят всё-таки значительно лучше.
До нас года за четыре была забастовка - измученные плохой едой студенты не ходили три дня в столовую, питались в рабочей неподалеку или готовили в общежитии. У здания столовой были выставлены пикеты и голодных штрейкбрехеров отправляли обратно. Администрация понесла убытки. Было собрание, много шума, и питание улучшилось.
Мы с Наташкой были две на 18 человек парней, и места возле нас считались почетными, в группе всегда отмечали, кто из ребят сидит рядом с нами, часто шутливо препирались из-за этого, особенно Ефим Хазанов с Колей Ескиным за место возле меня. А симпатичный кареглазый Миша Коломеев предпочитал Наташку.
В декабре исполнилось 20 лет физтеху. Мне дали два билета, я должна была их распространить в группе. Я предложила кому-то из ребят, они отказались, сама я решила не ходить - мне было скучно идти на мероприятие, где я никого не знала.
Я оставила билеты девочкам, а сама поехала к дяде Боре.
-Ты зря не поехала на 20-летие своего института, - не одобрил меня дядя Боря.
-Да учиться надо, скоро сессия, - объяснила я свой поступок.
-Учеба всегда, а 20 лет институту один раз, - настаивал дядя.
Я с ним согласилась, но уже было поздно.
На этот вечер от нашей группы ходил Хазанов. Он, по словам Виолетты, буквально вломился к нам в комнату с требованием отдать ему билеты и долго возмущался, что я не предложила их ему.
До этого он пару раз уже был у меня в комнате, заходил за тетрадками и всё нашептывал интимно:
-Женщина в халате - это так пикантно, - когда я извинялась за свой непарадный вид, но, я вполне равнодушно пропускала это мимо ушей.
При встрече на занятиях я просто сказала ему, что не представляла, почему бы это для него было так важно, попасть на этот вечер.
-Мне необходимо было восстановить кое-какие связи и установить контакты, - объяснил он.
Его пыл по части установления контактов был неприятен, и я промолчала, подумав о себе, что я иду на встречи только тогда, когда хочу пообщаться, и никогда не имею определенных целей или далеко идущих планов.
Фима, вообще-то, поступил на физтех со второго раза, первый раз он провалился и поэтому и отслужил в армии. Вета говорила, что вступительные экзамены он сдавал в армейской форме, бегал таким симпатичным солдатиком, но я его тогда не видела.
В сентябре я играла в теннис с мальчиком с нашего курса Валерой. Он был прекрасный партнер, и мы играли каждый день. Но после возвращения из колхоза на открытых кортах играть было уже невозможно, развезло, а закрытого корта тогда не было.
На занятиях физкультурой преподавательница просто душу из нас вынимала, заставляя по 50 раз качать пресс, и при этом вопила, что мы жутко неприспособленные, жалкие какие-то.
Неожиданно меня вызвал завкафедрой физкультуры и сказал, что узнал недавно о моем первом разряде по теннису, и, что в таком случае я являюсь членом теннисной команды физтеха и зачет буду получать у него, и ходить на занятия физкультурой необязательно, я буду ездить играть в теннис на закрытых кортах в Динамо.
Я слегка передохнула.
В середине ноября, еще до начала морозов, выпал первый снег, я радовалась ему, как в Батуми, снег был влажный, липкий, и, выйдя на прогулку, я долго лепила снежные статуэтки из снега, лепила одна, девчонкам надоело и они ушли, а я увлеклась и не могла остановиться.
Людочка Толстопятова, та самая, с которой я познакомилась на олимпиадах в Тбилиси, гуляла с каким-то парнем. Они подошли ко мне и посмотрели мою работу.
-Вот где таланты пропадают, - сказал ее приятель.
-Почему пропадают? По моему, не пропадают, - разумно не согласилась с ним Люда.
Рукавички мои намокли, но я занималась давно забытым делом - лепила, и мне было легко и радостно. На другой день я с огорчением увидела, что весь мой труд разбит, вздохнула и пошла на занятия.
Любочка имела спортивный разряд по лыжам и как-то раз, в воскресенье, в ноябре же (зима в тот год установилась рано) вытащила меня и Люсю, которая тоже хорошо ходила на лыжах, на прогулку в лес. Люба умчалась от нас, подымая вихри снежной пыли, а мы с Люсей медленно ходили по заснеженному лесу, любовались на засыпанные снегом елки, вдыхая запах намокших еловых лап. Люська съезжала с крутой горки, а я стояла внизу и беспокоилась за нее. Сама я даже и не мечтала съехать.
Место было тесное, кругом горки кусты и деревья, а горка небольшая, но очень крутая, и катание закончилось тем, что Люся врезалась в дерево, набила шишку, и мы поплелись домой.
Возле спортивного корпуса небольшое пространство залили водой, оградили, включили иллюминацию и получился замечательный каток, неизменное место тусовки молодежи в 50-60 годах. Играла музыка, скользили по поверхности льда темные фигурки людей, со стороны было всё легко и красиво, и я решилась и вышла с Люсей на лед. Я не стояла на коньках, впрочем, как и на лыжах, с 12 лет и еле-еле передвигалась, но всё же двигалась по катку самостоятельно, смешно оттопырив пятую точку, без всякой легкости и красоты, которая так привлекла меня со стороны.
На катке ко мне подъезжали ребята и спрашивали:
-Девушка, Вы, наверное, с юга?
Так что качество моего катания было очевидно.
Тем не менее, я была полна забытых впечатлений зимы. Вернувшись с прогулки на лыжах или с катка, мы с Люсей блаженно лежали на кроватях, раскинув руки и ноги и не двигаясь, радостно ощущая приятную мышечную усталость.
Как-то раз, после нашего возвращения из колхоза, Ефим пригласил меня в кино, но я обещала что-то Люсе на этот вечер и не пошла с ним.
Он ушел ссутулясь, напевая что-то независимое себе под нос.
-Ну, позвал девушку, ну занята она, ну и ладно. - А я смотрела ему вслед, и мне было грустно и хотелось поменять свое решение, и пойти с ним.
В год нашего поступления, да и потом, правда, меньше чувствовалось какое-то странное, с моей точки зрения, ненатуральное, противопоставление физтехов и физтешек, какое-то пренебрежение своими девушками.
Невольно вспоминаешь анекдот про Читу:
-Я самая красивая девушка в МФТИ.
На самом же деле красивых девочек на физтехе было полно. Как ни старались преподаватели быть объективными, но всем было известно, что красивой легче учиться, ну может не пятерки и четверки, но двойки ставили реже.
В пику парням, пренебрегающим своими и бегающим в пед- и мед-институты, девушки с пятого и шестого курса решили устроить вечеринку в женском общежитии и пригласили летчиков. Где они нашли летчиков, не знаю. Нам всем троим, Люсе, Вете и мне хотелось пойти, но меня и Люську, шестикурсницы, критически оглядев, решительно отвергли, мол, очень молодо выглядите, а летчики выдвинули условие - очень молоденьких не приглашать. Виолетту, которая казалась чуть постарше (только казалась, но не была ею), тем не менее, взяли, и она пошла на вечеринку, подцепила там какого-то летчика, и он очень по ней убивался и приезжал пару раз, искал.
Ветка крутила хвостом будь здоров как, сначала заманивала парней, а потом не знала, как избавиться, так как ей уже нравился новый.
Продолжала она дружеские отношения и с Сашкой Бугаевым, ее товарищем по Киевскому интернату, который учился на Электронике, приятелю Ефима.
Как-то раз Виолетта пришла задумчивая.
Оказывается, Сашка, который часто заглядывал к нам, несмотря на всех Веткиных поклонников, вдруг сделал ей предложение.
-Хочешь, я женюсь на тебе прямо сейчас?
-Надо же, как его разобрало, - вздохнула Ветка, расстилая постель и укладываясь спать.
Я не очень вникала в похождения Шак, так как она никогда не договаривала до конца, по любому поводу напускала туману, и правду знала только одна Люська, которая значительно лучше понимала Ветку и ее искания и шатания.
Сашка Бугаев как-то принес нам магнитофон с записями, Виолетта стала слушать, а потом вдруг вспыхнула и быстро перекрутила пленку. Саша засмеялся, я тоже, и сказала:
- Ну, ладно, вот ты уйдешь, и мы послушаем.
Услышав меня, Ветка обернулась и бросила на нас гневный взгляд
Но не успел Бугаев переступить за порог, как она тут же включила пропущенную песенку:
"Однажды бравый Шванке
Но-но-но-но
Когда он плелся с пьянки и т. д. "
Еще там была песенка про Федота, очень мне полюбившаяся:
"Дважды два, дважды два,
дважды два четыре,
Уходя гасите свет,
Сила вся в кефире..."
В декабре я стала заниматься в корпусе "Б" на первом этаже. Днем там проходили занятия по английскому языку, а вечером помещения пустовали, и можно было тихо сидеть в одной и учиться, что я и делала, так поступали многие, в том числе и Вовка Тульских, и Ефим.
Во время этих вечерних занятий Ефим иногда приходил ко мне. Заглядывал по старой памяти наших совместных чаепитий и Вовочка. После того, как мальчишек отселили из нашего корпуса, и его нельзя было вызвать топаньем ног, мы стали реже видеться.
Как-то раз я печально просматривала рисунки параметрических графиков в задачнике, не представляя себе как это можно успеть построить на письменном экзамене, когда времени всего 4 часа. Некоторые картинки были до того извилисты и неподражаемы, что их вид вызывал у меня смех. Пришел Вовка, и мы с ним продолжили разглядывать графики и гоготали, листая страницу за страницей.
Один график добил меня совершенно - асимметричный, с двумя асимптотами, и в верхнем правом углу маленькая пимпочка, и ветви графика уходят в бесконечность.
При виде его, я покатилась со смеху, и Тульских вместе со мной.
В разгар веселья пришел Хазанов, который был значительно слабее Вовчика по математике, и, посмотрев на рисунок, выдал:
-Ну, и что вы ржете? Сразу можно догадаться, что график выглядит так.
Это было так некстати и так противоречило нашему настроению, что мы с Вовкой не только не угомонились, но закатились еще больше, и Фима, который плохо выносил наше совместное с Вовкой общество и то, что мне хорошо и без него, ушел обиженный.
Но в другие вечера он, случалось, оставался, и мы учились вдвоем, тщетно пытаясь разобраться в том, что рассказал нам на семинаре наш заклинатель змей Кащенко.
После первой неудачной попытки пригласить меня в кино прошло больше месяца, и в декабре Хазанов довольно неожиданно попросил меня позвонить ему и дал свой номер телефона.
В субботу утром, я первый раз набрала номер телефона Хазанова, который помнила потом много лет. Ефим пригласил меня с собой на чтение Сент-Экзюпери "Маленький принц".
Я рассказала об этом девчонкам, и оказалось
