Греки и римляне в Индии 4 страница

Указанные трудности ведения войны, несомненно, были налицо; тем не менее многое побуждало Цезаря к тому, чтобы начать ее, а именно: насильственное задержание римских всадников, возобновление войны после капитуляции, отпадение после выдачи заложников, тайный союз стольких общин, особенно же опасение, что и остальные племена сочтут для себя то же самое дозволенным, если он здесь не примет решительных мер. И вот, понимая, что почти все галлы падки на все новое и очень легко и быстро поддаются подстрекательству к войне (вообще люди от природы стремятся к свободе и ненавидят рабство), он решил разделить свое войско и распределить его по возможно более широкому району, прежде чем еще большее число племен вступит в тайный союз.

Поэтому он послал легата Т. Лабиэна с конницей в страну треверов, живущих у самого Рейна, с поручением побывать у ремов и остальных бельгов и держать их в повиновении, а также отразить германцев (которых, по слухам, пригласили к себе на помощь бельги), в случае, если они силой попытаются переправиться на кораблях через реку. Затем П. Крассу он отдал приказ отправиться с двенадцатью легионными когортами и многочисленной конницей в Аквитанию, чтобы воспрепятствовать посылке вспомогательных войск отсюда в Галлию и соединению этих обеих больших народностей. Легата Кв. Титурия Сабина он отправил с тремя легионами в страну венеллов, куриосолитов и лексовиев, чтобы по мере возможности разъединять их боевые силы. Наконец, молодой Д. Брут был назначен командиром флота и галльских кораблей, которые, по приказу Цезаря, должны были собраться туда из страны пиктонов, сантонов и из прочих замиренных местностей. При этом Бруту дан был приказ как можно скорее напасть на венетов. Сам Цезарь поспешил туда же со своей сухопутной армией».[2563]

Племя венетов, жившее во времена Цезаря в нынешней Бретани,[2564] оставило след на современной карте Италии: Венеция (Venetia).[2565] Племя с близким именем вендов вскоре появится на Балтике, в Поморье. В эстонском и финском Россия именуется Venaja, а русские — venalainen.[2566]

Венеты были искусными моряками еще до усыновления Цезарем Гая Фурина. Их корабли отличались от римских:[2567]

«Тамошние города обыкновенно были расположены на конце косы или на мысу, и к ним нельзя было подойти ни с суши, так как два раза в день, через каждые двенадцать часов, наступал морской прилив, ни с моря, так как при наступлении отлива корабли терпели большие повреждения на мели. Таким образом, то и другое затрудняло осаду городов. И если удавалось взять верх над жителями сооружением огромной насыпи и плотин, которые отбивали волны и достигали высоты городской стены, заставляя их отчаиваться в своем спасении, тогда они пригоняли множество судов, которые были у них в изобилии, увозили на них все свои пожитки и укрывались в ближайших городах. Там они снова оборонялись, пользуясь теми же выгодами местоположения. Все это тем легче удавалось им в течение значительной части лета, что наши корабли задерживались бурями и вообще плаванье по безбрежному и открытому морю с высокими волнами его приливов и при редкости и даже почти при полном отсутствии гаваней было чрезвычайно затруднительно.

Надо сказать, что их собственные корабли были следующим образом построены и снаряжены: их киль был несколько более плоским, чтобы легче было справляться с мелями и отливами; носы, а равно и кормы были целиком сделаны из дуба, чтобы выносить какие угодно удары волн и повреждения; ребра корабля были внизу связаны балками в фут толщиной и скреплены гвоздями в палец толщиной; якоря укреплялись не канатами, но железными цепями; вместо парусов на кораблях была грубая или же тонкая дубленая кожа, может быть, по недостатку льна и неумению употреблять его в дело, а еще вероятнее потому, что полотняные паруса представлялись недостаточными для того, чтобы выдерживать сильные бури и порывистые ветры Океана и управлять такими тяжелыми кораблями. И вот когда наш флот сталкивался с этими судами, то он брал верх единственно быстротой хода и работой гребцов, а во всем остальном галльские корабли удобнее приспособлены к местным условиям и к борьбе с бурями. И действительно, наши суда не могли им вредить своими носами (до такой степени они были прочными); вследствие их высоты нелегко было их обстреливать; по той же причине не очень удобно было захватывать их баграми. Сверх того, когда начинал свирепеть ветер и они все-таки пускались в море, им было легче переносить бурю и безопаснее держаться на мели, а когда их захватывал отлив, им нечего было бояться скал и рифов. Наоборот, все подобные неожиданности были очень опасны для наших судов.

По завоевании нескольких городов Цезарь убедился, что все это напрасный труд, что даже захват городов не останавливает бегства неприятелей и вообще им нельзя причинить вред. Поэтому он решил дожидаться своего флота. Как только он пришел и показался врагам на глаза, около двухсот двадцати вполне готовых к бою и во всех отношениях отлично снаряженных кораблей вышли из гавани и стали против наших. Ни командир всего флота Брут, ни командовавшие отдельными кораблями военные трибуны и центурионы не могли решить, что им делать и какой тактики держаться в бою. Они знали по опыту, что корабельными носами повредить неприятелю нельзя, а если они и устанавливали на своих судах башни, то они не достигали высоты неприятельских корм, и таким образом, обстрел их с более низкого пункта был не вполне действителен, тогда как галльские снаряды били с большей силой. Одно только наше приспособление оказалось очень полезным — острые серпы, вставленные в шесты и прикрепленные к ним, приблизительно вроде стенных серпов. Когда ими захватывали и притягивали к себе канаты, которыми реи прикреплялись к мачтам, то начинали грести и таким образом разрывали их. Тогда реи неизбежно должны были падать и лишенные их галльские корабли, в которых все было рассчитано на паруса и снасти, сразу становились негодными в дело. Дальнейшая борьба зависела исключительно от личной храбрости, в которой наши солдаты имели тем больший перевес, что сражение шло на глазах Цезаря и всего войска и, следовательно, ни одно сколько-нибудь значительное проявление геройства не могло остаться незамеченным, ибо все ближайшие холмы и высоты, с которых открывался вид на море, были заняты нашим войском.

Когда реи, как мы указали, бывали сбиты, то по два и по три наших корабля окружали один неприятельский, и солдаты, напрягая все силы, старались перейти на неприятельские корабли. Когда, таким образом, было взято с бою несколько кораблей и варвары заметили, что против этого все средства были бессильны, они поспешили спастись бегством. Но когда они уже повернули свои корабли в направлении ветра, вдруг наступило на море такое безветрие и такая тишина, что они не могли двинуться с места. Эта случайность особенно содействовала окончанию всего предприятия: гоняясь за неприятельскими кораблями, наши захватывали их один за другим, так что изо всей их массы только очень немногие достигли при наступлении ночи берега после сражения, продолжавшегося приблизительно с четвертого часа дня до захода солнца.

Это сражение положило конец войне с венетами и со всем побережьем. Ибо туда сошлись все способные носить оружие, даже пожилые люди, обладавшие хоть некоторым умом и влиянием; в этом же пункте были отовсюду собраны все корабли, которые только были в их распоряжении. Все это погибло, и уцелевшим некуда было укрыться и неизвестно, как защищать города. Поэтому они со всем своим достоянием сдались Цезарю. Он решил строго покарать их, чтобы на будущее время варвары относились с большим уважением к праву послов, и приказал весь их сенат казнить, а всех остальных продать с аукциона».[2568]

Этот морской бой напоминает бой 27 июля (7 августа) 1714 года у мыса Гангут (полуостров Ханко, Финляндия) в Балтийском море между русским и шведским флотами: как считается, первую в истории России морскую победу.[2569]

Затем пехота Публия Красса захватила Аквитанию:

«Почти в то же самое время П. Красс прибыл в Аквитанию, которая, как сказано было раньше, по своему протяжению и населению составляет приблизительно треть всей Галлии. Принимая во внимание, что ему придется вести войну в таких местах, где немного лет тому назад был разбит и убит легат Л. Валерий Преконин и откуда спасся бегством после потери всего обоза проконсул Л. Маллий, он понимал, что ему необходимо было действовать с величайшей осторожностью, и вот он обеспечил себя провиантом, набрал конницу и вспомогательные войска и, кроме того, вызвал поименно много храбрых ветеранов из Толосы, Каркассона и Нарбона, городов Провинции Галлии, лежащих по соседству с этими местами, а затем вступил с своими войсками в страну сотиатов. При известии о его приближении сотиаты собрали большое войско и конницу, составлявшую их главную силу, напали на наш отряд во время его движения и завязали прежде всего конное сражение, а когда наши отбросили конницу и стали ее преследовать, они внезапно появились со своими пешими силами из лощины, где они были в засаде. Напав на наши разрозненные части, они возобновили сражение.

Оно длилось долго и было упорным, так как сотиаты, полагаясь на свои прежние победы, понимали, что исключительно от их храбрости зависит спасение всей Аквитании, а наши солдаты очень желали показать, на что они способны в отсутствие главнокомандующего без поддержки остальных легионов и под предводительством очень молодого командира. Наконец, враги, изнемогая от ран, обратились в бегство. Перебив большое число их, Красс тут же с похода начал осаду их города. Вследствие их храброго сопротивления он двинул на них подвижные галереи и башни. Они отчасти пытались делать вылазки, либо подводили подкопы под наш вал и галереи: в этом деле они имеют очень большую опытность, так как у них в разных местах много медных рудников и каменоломен. Но заметив, что все эти меры ни к чему не приводят ввиду нашей бдительности, они отправили к Крассу послов с просьбой принять их на капитуляцию. Эта просьба была уважена под условием выдачи оружия, что они и сделали.

В то время как внимание римлян было направлено исключительно на эту капитуляцию, из другой части города главный вождь сотиатов Адиатунн попытался сделать вылазку во главе отряда из шестисот «преданных», которых галлы называют «солдуриями». Их положение таково: они обыкновенно пользуются всеми благами жизни сообща с теми, чьей дружбе они себя посвятили; но если этих последних постигнет насильственная смерть, то солдурии разделяют их участь или же сами лишают себя жизни; и до сих пор на памяти истории не оказалось ни одного такого солдурия, который отказался бы умереть в случае умерщвления того, кому он обрек себя в друзья. Вот с ними-то и попытался прорваться Адиатунн. Но на этой стороне наших укреплений подняли крик, солдаты сбежались к оружию, и после ожесточенного сражения Адиатунн был отброшен в город. Впрочем, он добился от Красса тех же условий сдачи, как и другие.

По выдаче оружия и заложников, Красс двинулся в сторону вокатов и тарусатов. Только тогда на варваров произвела глубокое впечатление весть о том, что город, укрепленный и природой и человеческим искусством, был взят римлянами через несколько дней после их прихода. Они стали рассылать повсюду посольства, заключать тайные союзы, обмениваться заложниками и набирать войско. Даже к пограничным с Аквитанией общинам Ближней Испании были отправлены послы: отсюда они пригласили к себе не только вспомогательные войска, но и вождей. С их прибытием они начали снова вести войну с большой решительностью и при наличности крупных боевых сил. В вожди были выбраны люди, все время служившие под знаменами Кв. Сертория и считавшиеся большими знатоками военного дела. По примеру римлян они стали выбирать удобные позиции, укреплять лагерь, отрезывать наших от подвоза. Красс понял, что его собственный отряд ввиду его малочисленности неудобно дробить, что враги рыскают всюду, занимают дороги и все-таки оставляют достаточное прикрытие для своего лагеря, а потому подвоз хлеба и прочего провианта становится для него все более и более затруднительным, тогда как численность врагов увеличивается со дня на день. Поэтому он решил безотлагательно дать генеральное сражение. Доложив об этом военному совету и увидев, что все того же мнения, он назначил сражение на следующий день.

На рассвете он вывел все свое войско, выстроил его в две линии, поместив вспомогательные отряды в центре, и стал ждать, что предпримут враги. Последние ввиду своего численного превосходства и старой военной славы, а также вследствие нашей малочисленности были уверены в том, что решительный бой не будет для них опасен; но еще более безопасным представлялось им занять дороги, отрезать подвоз и таким образом одержать бескровную победу: именно в случае, если бы римляне за недостатком съестных припасов начали отступать, они рассчитывали напасть на них (с еще большей уверенностью в своих силах) во время похода, когда они помимо других затруднений будут обременены поклажей. Этот план был одобрен вождями; поэтому, хотя римляне и вывели свое войско, галлы держались спокойно в своем лагере. Но их колебания и кажущийся страх только повысили бодрость и боевой пыл у наших солдат, и отовсюду стали слышаться голоса, что нечего больше ждать, но пора идти на лагерь. Понявший намерения врагов, Красс ободрил своих и к их общему удовольствию быстро двинулся на лагерь врагов.

Там одни стали засыпать рвы, другие градом снарядов старались выбивать с вала и из укреплений их защитников, а солдаты вспомогательных отрядов, которым Красс не придавал большого боевого значения, подавали камни и снаряды, носили дерн для вала и этим с виду могли быть приняты за бойцов; но и враги сражались стойко и бесстрашно, и их снаряды, пускаемые сверху, попадали в цель. Но римские всадники, успевшие объехать неприятельский лагерь, донесли Крассу, что у задних ворот он укреплен не с такой же тщательностью, как в других местах, и легко может быть атакован.

Красс посоветовал командирам конницы подбодрить своих людей большими наградами и обещаниями и дал им необходимые указания. Те, как и было приказано, вывели когорты, оставленные для прикрытия лагеря и до сих пор не бывшие в деле, повели их дальним и кружным путем так, чтобы их не было видно из неприятельского лагеря, и, пользуясь тем, что все внимание врага было устремлено на сражение, быстро достигли указанных укреплений. Они прорвали их и утвердились в неприятельском лагере, прежде чем враги могли даже заметить их и понять, в чем дело. Теперь, когда наши услышали крик с той стороны, они с обновленными силами, как это обыкновенно бывает в ожидании победы, еще смелее ударили на врага. Обойденные со всех сторон, неприятели в полном отчаянии стали бросаться из своих укреплений и поспешно спасаться бегством. Их преследовала на совершенно открытой местности конница, вернувшаяся в лагерь только поздно ночью. Из пятидесяти тысяч человек, которые, по точным сведениям, собрались сюда из Аквитании и от кантабров, уцелела едва одна четверть.

При известии об этом сражении большая часть Аквитании сдалась Крассу и сама послала ему заложников. В числе сдавшихся были тарбеллы, бигеррионы, птиании, вокаты, тарусаты, элусаты, гаты, ауски, гарумны, сибузаты, кокосаты. Лишь несколько отдаленных народностей пренебрегли этим, полагаясь на время года, так как уже приближалась зима».[2570]

Римляне считали венетов старыми знакомыми, отождествляя их с союзниками энетами (enetes) преданий о Троянской войне[2571] и упоминаемых греком Геродотом.[2572] Один из вождей-царей энэтов сражался против ахейцев-данайцев вместе с Энеем, Янусом, прародителем римлян:[2573] Пилемен-Πυλαιμένης, царь Пафлагонии,[2574] потерял в этой войне сына Гарпалиона и был убит Менелаем.[2575]

С Пафлагонией, местом, где Малая Азия сильнее всего выступает в Чёрное море, связан случай, описанный Николаем Дамасским:[2576]

«Юлия, дочь Цезаря и жена Агриппы, направляясь в Илион, едва не погибла вместе с сопровождавшими ее рабами при ночной переправе через сильно разлившийся из-за дождей Скамандр. Жители же города ничего об этом не знали. Агриппа разгневался на них за то, что они не пришли ей на помощь, и потребовал в виде наказания уплаты ста тысяч [драхм]. Илионцы, не ожидавшие ни наступления ненастья, ни того, что молодая жена Агриппы выехала, оказались в тяжелом положении, но решительно ничего не посмели сказать Агриппе. Прибывшего же к ним Николая они умоляли просить для них помощи и зашиты у Ирода. Помня о былой славе Илиона, Николай очень охотно взял на себя это поручение и попросил царя [Ирода] и объяснил ему все, сказав, что несправедливо гневается на илионцев Агриппа, без предупреждения пославший к ним свою жену, тем более, что они вообще не ожидали, чтобы она ехала ночью. Взяв на себя защиту илионцев, Ирод добился, наконец, освобождения их от наказания, но, так как они, потеряв надежду на прощение долга, уже уехали, он отдал письмо об этом Николаю, направлявшемуся на Хиос и Родос, где у него находились сыновья. Сам же Ирод отправился с Агриппой в Пафлагонию».[2577]

Полибий пишет, что венеты лишь внешне были похожи на кельтов, их язык был другой.[2578]

На языке венетов сохранилось свыше 300 надписей:[2579] «Язык венетов считается самостоятельной ветвью индоевропейских языков, имеющей ряд общих черт с германскими и италийскими языками. Венетами (чаще венедами) обозначалась у древних авторов западная ветвь славянских племён».[2580]

Венеды, венеты, венды (Venedi, Veneti), древнейшее наименование славянских племён. Название встречается с I в. н.э. Жили по Висле и побережью Балтийского моря, а согласно Пейтингеровой карте, — к Северу от Карпат и на Нижнем Дунае. Плиний Старший, Тацит с некоторыми колебаниями причисляли их к сарматам, готский историк Иордан (VI в.) отнёс их к славянам.[2581] Археологические памятники, оставленные венетами, точно не определены. Возможно, имя народа сохранилось в наименовании вятичей (произносилось вентичи). Названия Wenden, Winden употреблялись в средние века немцами для обозначения славян, а финны и в настоящее время именуют русских venaja.[2582]

В латинском языке слово venetus (venetum) весьма значимое, особенно для моряков. Оно обозначало синеву (моря), цвет морской воды, лазурь.[2583] У одной из партий болельщиков (фанатов) цирко-гладиаторских игр (factio Veneta) этот голубой цвет был знаком отличия.[2584] «Средний сине-голубой цвет (venetus) является наиболее распространенным для формы nautae и classiarii (моряков и морской пехоты. — Д. Н.)».[2585]

Имя Балтика выводится от лат. balteus (перевязь меча, портупея), лит. baltas или от латышского baltos, белое.[2586] Балтийское море (ст.-слав. Варяжское, швед. Östersjön, фин. Itämeri, польск. Morze Bałtyckie, нем. Ostsee, эст. Läänemeri, латыш. Baltijas jūra, лит. Baltijos jūra), внутриматериковое окраинное море Евразии, глубоко вдающееся в материк. Балтийское море расположено в северной Европе, принадлежит бассейну Атлантического океана.[2587]

В Восточной Прибалтике существовало два антропологических типа (человеческих вида): долихокранный (длинноголовый) европеоидный и мезокранный (круглоголовый) метисный. «Первый антропологический тип генетический связан с мезолитическим и ранненеолитическим европеоидным населением, а позже с балтоязычными племенами. Второй следует рассматривать как основной антропологический тип прибалтийских финнов».[2588]

«Летописец называет балтийских славян варягами: "Ляхове же Пруси и Чюдь, приседят к морю Варяжскому; по сему же морю седят Варязи семо к востоку". По последним названо Балтийское море — Варяжским, как оно или его восточная часть несколько столетий до русского летописца называлась Венедским, хотя по его берегам не сидели одни только Венеды, а также Литва и Чудь… Данность, отмеченную еще Гербенштейном (а после него и другими), что имя Варягов сохранилось в названии Вагров, племени бодричского, занимавшего северо-восточный угол нынешней Гольштинии, хорошо объяснил уже Гильфердинг: санскр. вагара, нем. wacker, слав. ваг (в отвага, угар, угар — отчаянный парень, буян), что соответствует восхваляемой летописцем Гельмольдом храбрости этого племени».[2589] Латинское vagus значит бродяга.

Балтославяне очень почитали пиво.[2590]

Название Литва[2591] ныне выводят из названия славянского племени лютичей. Лютичи жили между Одером, Балтийским морем и Эльбой. Сами они себя называли велетами, у франков и саксов назывались вильцами; лютичи — более позднее название. Лютичский (велетский) союз состоял из хижан, черезпенян, ратарей и долинчан — племен объединенных общим культом волка (лютого зверя), главные города союза: Радигощ и Ретра. Именно эти четыре племени называли себя вильцами (т.е. волками), или, по-другому, лютичами. К ним примыкали, также, более мелкие племена речан, гаволян и спревян. На юге союз граничил с территориями лужичан (лужицких сербов), на западе — с княжеством бодричей (ободритов), на востоке — с поморянами и польским королевством, на севере выходил к Балтийскому морю. Жители острова Руян (Рюген), расположенного у северо-восточного побережья Лютичского союза — руяне (русы) — находились в тесном военном и политическом союзе с лютичами. Их столица — Аркона (Arx. — Д. Н.) — имела огромное значение для всех полабских славян, т. к. являлась главным религиозным центром поклонения богу Яровиту (Святовиту). Княжество бодричей (ободритов) включало в себя территории: бодричей, вагров, варнов, глинян, смольнян, бытенцев, морачан. Бодричи на западе и юге граничили с саксами, на северо-западе — с датчанами, на севере княжество омывалось водами Балтийского моря.[2592]

Исчезновение венетов из Бретани объясняется их уходом морем в спокойную от римлян Балтику. В 12 г. до н.э. Октавиан Август учредил Совет трёх Галлий (concilium trium Galliarum). Представители Белгики, Аквитании и Лугдунской Галлии ежегодно собирались в Лугдуне для выражения почтения императору. Венетов среди них уже нет.

Эмиграция (выселение), как показывает вся известная история человечества, явление растянутое во времени. С венетами уходили на Балтику римские легионеры-ветераны, имевшие жен и родню из этого племени. В Испании находилось 7 легионов старых войск Помпея под начальством его легатов: Люция Афрания, Марка Петрея и Марка Теренция Варрона (известного ученого). Люди Помпея частью были распущены, частью перешли к Цезарю (июль — август 49 г. до н.э.).[2593] Среди них было много молодых, после договорной сдачи легионов Помпея в Испании их чувства чести и долга были поколеблены, а значит возобладали родовые.

Эти переселенцы станут теми, кого мы ныне знаем как западных славян. Во времена Нерона в Риме имели смутное представление о Балтике. Р. Хенниг: «Еще и по сей день жив тот римский всадник, который был послан туда (на Земландский полуостров) Юлианом для выяснения положения дел, когда тот должен был приготовить все для игр гладиаторов императора Нерона. При этом он объехал тамошние фактории (commercia) и берега и привез с собой столько янтаря, что им были усыпаны сетки и ограждения подиума от диких зверей; носилки для мертвых и все праздничные украшения были также усеяны янтарем. Самый большой из привезенных им кусков весил 13 фунтов... Германцы доставляют янтарь главным образом в Паннонию. Оттуда его сначала привозили венеты,[2594] которых греки называют энетами, ибо они живут в ближайшем соседстве с Паннонией, и затем распространяли на побережье Адриатического моря...

Залив Кодан вплоть до Кимврского мыса [Скаген] изобилует островами, среди которых самый известный Скатинавия; размеры ее еще неведомы. Ту часть острова, которая уже известна, населяет племя гилливионов; оно называет остров другим миром. Нисколько не меньшим по своим размерам является Эпития. По некоторым сообщениям, эта страна тянется вплоть до Вистулы [Вислы] и населена сарматами, венедами,[2595] скярами и гиррами. Морской залив называется Килипенусом. У его устья расположен остров Латряс. Затем к нему примыкает другая бухта, которая носит название Лагнус и простирается до конца Кимберна. Узкая полоса земли кимвров выдается далеко в море и образует полуостров, который называется Тастрисом.[2596]

Но они [эсты][2597] обшаривают и море и одни из всех собирают в мелководных местах и на самом берегу янтарь, называемый ими самими glaesum.[2598]

В заливе, который, как мы сказали выше, называется Кодан, самый большой и самый плодородный остров — Скандинавия. Остров этот все еще принадлежит тевтонам.[2599]

Бежать я хочу отсюда через савроматские страны и Ледовитый океан.

(Ultra Sauromatas fugere hinc libet et glacialem Oceanum). [2600]

Северный океан с той стороны, где страна скифов омывается рекой Пропамизус, Гекатей называет амалхийским.[2601]

Еще Мюлленгоф решительно утверждал, что "только при римлянах географический кругозор древних расширился до Балтийского моря, о существовании которого греки даже не знали"[2602]».[2603]

Римская картографическая и хорографическая традиция (землеведение, описание земли) берет свое начало с карты мира ровесника и полководца, друга и зятя Октавиана-Августа — Марка Випсания Агриппы.[2604] Агриппа был человеком дела. Считается, что Октавиан не обладал военными способностями. Войска, руководимые Агриппой, одержали ряд крупных побед в Перузинской войне (41), при Милах и Навлохе, в сражениях против Секста Помпея (36), Антония и Клеопатры у мыса Акций (31), в покорении испанских племён (20, 19). Агриппа сыграл видную роль в укреплении военно-политич. могущества Рима, развитии военного и военно-морского искусства.[2605]

Август женил Агриппу на своей племяннице и сделал своим наследником (однажды, во время приступа болезни, Август даже передал Агриппе свой перстень с печатью). По окончании консульства Агриппа преобразует провинциальную систему управления и налогообложения, а также строит дороги и акведуки в Галлии. Считается, что из-за интриг второй жены Августа Ливии между друзьями начался разлад:

«Август назвал преемником своего племянника Марцелла, а Агриппу сослал в ссылку — губернатором в Сирию. Агриппа уехал из Рима на остров Лесбос, откуда правил провинцией через легата. В 21 г. до н.э. Марцелл умирает и Август вызывает Агриппу сначала в Сицилию, а потом в Рим. Считается, что по совету Мецената, Октавиан Август решил усыновить Агриппу, а также заставил его развестись с Клавдией и жениться на дочери Августа, вдове Марцелла — Юлии, известной своей красотой, способностями и распутством. В 19 г. до н.э. Агриппа подавляет восстание в Испании (Кантабрийская война) и опять наводит порядок в Галлии. В 18 г. до н.э. Август назначает его трибуном, а также своим коллегой и соправителем, в следующем году они вместе организовывают праздник возрождения Рима. В 17 г. до н.э. Агриппа опять в Сирии. За два года его правление снискало популярность среди еврейского населения. Также Агриппа сумел восстановить римский контроль над Херсонесом Таврическим (Крым). В 14 г. до н.э. Агриппа возвратился в Рим, получил продление власти трибуна еще на пять лет, а также получил из рук Августа верховную власть во всех провинциях государства. В 13 г. до н.э. Агриппа отправился завоевывать земли в районе Дуная (будущая провинция Паннония), однако там тяжело заболел, вернулся в Италию, и умер в Кампании в начале марта 12 г. до н.э. в возрасте 51 год. Октавиан Август назначил пышные похороны в его честь, и сам целый месяц носил траур. После смерти Агриппы, Август Октавиан заботился о его детях и сам следил за их воспитанием».[2606]

В 27 г. до н.э. Агриппа получает третий консульский срок. В том же году сенат присвоил Октавиану титул Август. Агриппа отправляется на восток. Судя по самой свежей Кембриджской истории древнего мира, роль Агриппы как collega imperii (соправитель) на Востоке была невоенной: «он разбирал дела с далеким Королевством Крым (kingdom of the Crimea) и утверждал права евреев диаспоры к их родовым законам и обычаям».[2607] Иначе говоря, что он там дела известно нам мало.

Юлий Цезарь сам ездил на разведку в страны, куда собирался вести легионы. Полководческое дарование Агриппы трудно сравнивать с таким у Цезаря, но необоснованно считать, что он сам никуда не ездил и ничего не измерял. За два года до смерти он, устраивая дела с Королевством Крым (Боспорским царством), опять был на Черном море. Его поездки совпали с отмеченным археологом распространением в Крыму и Причерноморье нового вида посуды и горшков: краснолощеной керамики.[2608] Распространение ее археологи связывают с сарматами, отмечая распространение такой посуды в Хорезме в кангюйский и кушанский периоды.[2609]

На Боспоре уже вторую сотню лет как обосновались египтяне, которые не только строили там свои храмы, но и устраивали жизнь по своему обыкновению (ritus).[2610]

Ныне утвердилось представление, будто в последние десятилетия I в. до н.э. два главных города Боспора Пантикапей и Фанагория получили новые наименования (Кесария и Агриппия соответственно). С переименованиями ставят в связь встречающиеся на Боспоре медные монеты с надписями ΑΓΡΙΠΠΕΩΝ или ΚΑΙΣΑΡΕΩΝ.[2611]

Движение Агриппы через Фракию и Паннонию неслучайно. Через Фракию и Паннонию по северному побережью Черного моря один из путей на Восток.[2612] За Агриппой туда через два десятка лет отправится Овидий. Оттуда лежит сухопутный путь и на Балтику.

«При Августе и его преемниках из династии Юлиев-Клавдиев Боспорское и Фракийское царства стали крупнейшими вассальными государствами Римской державы в Причерноморье. Первые сведения о контактах Боспорского царства с фракийской правящей династией в I в. до н.э. датируются нумизматами концом 40-х гг. до н.э., когда во Фракии правил Котис IV (VII) сын Рескупорида I, а на Боспоре укрепился под титулом царя Асандр, боспорский наместник Фарнака II, о победе над которым Гай Цезарь доложил в Рим: veni, vidi, vici.