Тибидохс

Тане казалось, что Пипа в этот вечер никогда не ляжет. Она ходила по комнате и задумчиво пинала игрушки, изредка бросая недовольные взгляды на лоджию. На голове у Пипы была дурацкая розовая с цветочками шапочка из полиэтилена, которую она с известных пор носила не снимая. Когда Таня окончательно потеряла терпение и подумывала уже, не запустить ли в Пипу усыпляющим заклинанием или просто чем-нибудь тяжелым, та улеглась сама и вскоре, повернувшись к стене, засопела в обе дырочки.

На город мало-помалу наползала ночь. Погасали окна, как свечки в тире, по которым палил меткий стрелок, исчезали в подъездах поздние собачники. И вот, когда все уже затихло и город был под черным покрывалом мрака, Таня услышала снаружи какой-то шорох. Распахнув раму, она увидела, как на газоне под лоджией вдруг загорелись два красных уголька, а еще через несколько секунд сразу шесть. Угольки вспыхивали один за другим. Слышалось неясное бормотание, сопение, хрип. Что-то шуршало, что-то едва различимое быстро перемещалось по клумбе. Когда Танины глаза привыкли к темноте, она поняла, что внизу толпится множество существ самого разного размера. Некоторые были совсем маленькие, другие, крупные, достигали величины собаки. Темные пятна появлялись отовсюду, лезли из всех щелей, из всех люков. Красные злобные угольки загорались в самых непредсказуемых местах. Их перемещения были пока хаотичными, но с каждой минутой становились все более осмысленными. Они определенно подтягивались к лоджии. Вскоре уже весь газон превратился в темный копошащийся ковер.

Тане стало не по себе. Она была почти уверена, что эти неведомые существа явились сюда со вполне определенной целью, как-то связанной с ней самой. И, судя по их виду, ничего хорошего от них ждать явно не приходилось.

«Если они начнут карабкаться – я успею еще вскочить на контрабас», – успокоила она себя.

Внезапно дверь скрипнула. В комнату вошла тетя Нинель, поправила на Пипе одеяло, а затем, выглянув на лоджию, подозрительно спросила:

– Кого ты там высматриваешь?

Растерявшись, Таня что-то пробормотала. Но, видимо, тетя Нинель задала вопрос без всякого желания получить ответ. Выглядывать в окно она явно не собиралась. Вместо этого она внимательно уставилась на свитера, которые Таня успела уже надеть, готовясь к ночному перелету.

– Холодно тебе, что ли? – словно решившись на что-то, спросила она. – Ладно, давай бери одеяло и марш в гостиную!

Таню точно обухом по затылку ударило. И угораздило тетю Нинель проявлять великодушие именно теперь, когда она почти уже улетела в Тибидохс! Еще бы одну ночь на лоджии! Но тетю Нинель было не переубедить – она напирала, как бульдозер. Схватив Таню за руку, тетя Нинель отволокла ее в гостиную, где у огромного телевизора, занимавшего треть стены, стоял крошечный диванчик, под которым обычно спала такса.

– И не вздумай возвращаться на лоджию! Теперь ты будешь спать здесь до дет... Пока мы с дядей Германом не решим, что с тобой делать дальше, – поправилась тетя, вспомнив, вероятно, про детский дом для детей с уголовными наклонностями.

Тетя Нинель вышла. В двери Пипиной комнаты щелкнул ключ. Видимо, Пипа, разбуженная басом своей мамули, решила подстраховаться и теперь ни за что не откроет. Таня поняла, что ей суждено провести ночь в гостиной. Летающий контрабас и книга заклинаний остались на лоджии. Туда же вскоре прилетит и Баб-Ягун. Таня вскочила с дивана, чтобы подбежать к окну и, когда он появится, привлечь его внимание, но такса Полтора Километра глухо зарычала из-под дивана.

– Ты что там делаешь? А ну живо ложись! Учти, я сегодня всю ночь не буду спать! Буду ставить компрессы на лоб дяде Герману! У него завтра важное телеинтервью, и нужно, чтобы он выкинул из головы весь бред! – строго крикнула из-за двери тетя Нинель. Ее спальня была совсем рядом, и она могла слышать всякий шорох.

Таня села на диван. Сердце у нее колотилось. Как она сумеет встать, когда под диваном у нее чуткая такса, а за стеной злая тетка? Что может быть хуже ее теперешнего положения, когда свобода рядом, но недосягаема?

Еще дважды Таня пыталась прокрасться к окну, но всякий раз такса начинала злобно рычать и тетя Нинель строго окликала ее из-за стены. Похоже, она в самом деле не спала: время от времени слышался звук отжимаемой для компресса марли. Шуршание становилось все различимее. Теперь источник звуков был не только за окном, но и повсюду. Что-то скреблось за стеной, царапалось за шкафом. Даже трубы в ванной гудели как-то необычно, будто по ним кто-то пробирался наверх. Тане чудилось, что тысячи едва слышных голосов на разные лады повторяют одну и ту же фразу: «Дочь Гроттера! Дочь Гроттера! Смерть ей!»

Странно, что тетя Нинель со своим чутким слухом ничего не слышала.

– Что ты там возишься? А ну лежи смирно! Дядя Герман не может заснуть! – рявкнула она из-за стены. В голосе у нее было определенное злорадство. Неужели она знала? Хотя нет, она не могла знать. Таня оказалась в ловушке. Все ополчились против нее.

Неожиданно где-то за окном, со стороны лоджии, послышалось знакомое покашливание. Таня вздрогнула. Кто-то несильно, но различимо стукнул в раму. Неужели Баб-Ягун? А что, если, не найдя ее на лоджии, он решит, что Таня передумала или, напротив, уже улетела? Девочка хотела кинуться к окну, но спохватилась, что такса выдаст ее прежде, чем она вскочит, а тетя Нинель тотчас явится из соседней комнаты.

Трубы загудели и вдруг перестали. Почти сразу дверь в коридоре со стороны ванной легонько затряслась, будто кто-то толкал и царапал ее снизу. Такса зарычала. Она тоже слышала. Значит, ей не мерещится, и это все правда.

– Опять ворочаешься? Да что это такое? Дрянь неблагодарная... Тебе что, на лестничной клетке постелить? – окрысилась из спальни тетя Нинель.

Таня ощутила – еще секунда, и она зажмет уши руками и завопит: «А-а-а-а!» Нервы у нее были уже на пределе. Внезапно у нее с пальца соскользнуло что-то прохладное. Перстень! Она же все это время была в магическом кольце! Таня стала торопливо ощупывать складки одеяла, отыскивая его. Дверь мелко тряслась, кто-то за ней хрипел. Такса злобно клокотала из-под кровати. Но вот пальцы нашарили что-то... Кольцо... Таня поспешно надела его и стала припоминать усыпляющее заклинание, которое использовал Баб-Ягун. И почему она не повторила его? «Храпус? Сопелус? Трундус храпелус?Подушкис дрыхус?» Не то! Опять не то!

– Позор! Я буквально краснею! Никогда прежде мной не владела такая бестолочь! – громко сказало кольцо. – Неужели нельзя запомнить два простейших слова? «Пундус храпундус!»

– Эй! Я выхожу! Слышишь ты? Кто тебе разрешил включить телевизор! – заорала из спальни тетя Нинель. Ее каменные пятки яростно забухали по ковру, направляясь к двери.

Не задумываясь, Таня торопливо взмахнула рукой и, направив палец с кольцом в сторону, откуда приближались шаги, шепнула: «Пундус храпундус!» Зеленая искра скользнула к замочной скважине. За дверью послышался глухой звук падающего тела.

Одновременно шуршание в коридоре будто притихло. Послышался топот множества убегающих маленьких ног. «Кажется, они боятся магии. Поняли, что у меня кольцо», – подумала Таня.

Смело распахнув дверь в спальню, она увидела, что тетя Нинель, по-детски причмокивая губами, будто в поисках соски, оглушительно храпит прямо на полу, а на кровати с компрессом на лбу выводит высокие рулады дядя Герман. Громкий лай таксы уже не мог их разбудить. Поймав таксу, Таня решительно сунула совершенно обезумевшую собаку в шкаф к тете Нинель и, взяв с туалетного столика помаду, крупно написала на зеркале:

«Счастливо оставаться! Мои старые колготки и джинсы можете подарить кому угодно! Привет кролику Сюсюкалке! Р.S. Такса в шкафу».

Бросив помаду, Таня подбежала к окну и распахнула раму. Точно, в воздухе у лоджии ее кто-то ждал, но вот только Баб-Ягун ли? Исчез гипс, исчезли бинты, исчезла неуклюжая кровать. На весело фырчащем оранжевом пылесосе, сжимая в руках блестящую трубу с широкой щеткой, которая используется обычно для чистки ковров, сидел толстый мальчишка лет двенадцати, одетый в кожаный комбинезон. Его короткие светлые волосы торчали непослушным ежиком, щеки сияли румянцем, а нос самых картофельных очертаний был настолько вздернутым, что казалось, его дырочки смотрят в ту же сторону, что и глаза. Выплывшая из-за соседней крыши луна просвечивала сквозь его оттопыренные уши, рубиновые, как стеклышки в витраже.

Откуда взялся мальчишка и почему он прилетел вместо Баб-Ягуна? Или... или это он и есть? Таня вдруг сообразила, что, пока лицо было скрыто под бинтами, она не имела ни малейшего представления об истинном возрасте Баб-Ягуна. Но тогда почему Сарданапал прислал за ней мальчишку, почти ее ровесника?

Заметив Таню, мальчишка, явно рисуясь, ловко перебросил трубу из одной руки в другую и направил ее вниз. Тотчас пылесос сорвался с места так стремительно, что за ним едва можно было уследить. Мгновение – и вот он уже завис в воздухе прямо напротив окна. В ту же секунду над подоконником с пронзительным писком пролетело что-то маленькое и злобное. Мелькнуло кожистое крыло. Что-то подсказывало Тане, что это не летучая мышь. Баб-Ягун метнул вслед молнию из кольца, но существо ловко увернулось и ответило короткой струей светящейся сиреневой жидкости. Несколько капель ее попало на подоконник, и он задымился.

– Ох, мамочка моя бабуся! Я думал, они тебя уже сожрали! – с облегчением воскликнул Баб-Ягун, кивая на газон, где все еще копошились темные тени и силуэты. Теперь их было так много, что казалось, будто под лоджией громоздится огромный муравейник. Фигуры переползали, хрипели, толкались, наступали друг другу на головы. Вспыхивали красные угли зрачков.

– Кто они? – с ужасом спросила Таня.

– Да нежить, – небрежно бросил Баб-Ягун. – Кто-то наложил на люки здесь в округе заклинание привлечения. Я это сразу понял, когда увидел, сколько ее здесь пасется. И теперь нежить стекается сюда со всего города! Сейчас она просто толпится, но, когда ее станет еще больше, можно будет ожидать чего угодно... Я уже вызвал Поклеп Поклепыча с его ребятами. Скоро они тут все расчистят.

– Как расчистят?

– Да запросто. Снимут заклинания да захватят с собой Пожирало или Синего Дядю. Для поддержки. Нежить, едва видит их, сразу разбегается. Кстати, нам с тобой тоже лучше улететь. Не уверен, что ты обрадуешься, если Пожирало или Синий Дядя попадутся тебе на глаза. Я сам месяца три к ним привыкал. Да и то порой встретишь их где-нибудь, особенно ночью... Брр!

– А что, они такие?.. – начала было Таня.

– Точно. Они такие. Да только моя бабуся говорит, что на самом деле Пожирало и Синий Дядя еще ничего, а вот с Безглазым Ужасом действительно лучше не связываться. Да только Ужас, он на стороне «темных» магов, так что его с собой обычно не берут, – решительно оборвал ее Баб-Ягун и, подхватив Таню, перенес ее на лоджию. – Ну как делишки? Выучила заклинания? – снисходительно спросил он, наблюдая, как Таня достает контрабас и громоздит на него футляр. – И на чем полетишь? Конечно же, на Пилотус камикадзис! Ну, оно и правильно. Девчонки редко решаются на что-нибудь более быстрое, особенно начинающие. Женщина в воздухе как корова на льду. Лети у меня в хвосте и, главное, не смотри вниз. Если будет совсем страшно, я могу тебя и на буксир взять. У меня ого-го пылесосище какой! Зверь!

Баб-Ягун любовно похлопал ладонью по трубе. Кажется, он был без ума от своего нового летающего механизма.

Таня чуть прищурилась. Значит, лететь в хвосте да еще и на Пилотус камикадзис? Это она-то корова на льду? Не отвечая, девочка проверила, хорошо ли закреплен футляр, в который она еще прежде положила «Справочник Белого Мага».

– И не забудь подстраховаться... – надуваясь от ответственности, вещал Баб-Ягун.

– Торопыгус угорелус, – шепнула Таня, перехватывая смычок и легким движением прокручивая его между пальцев.

Перстень выстрелил зеленой искрой. Контрабас, точно стремительная комета, сорвался с места. Завыл, засвистел в ушах ветер. В мгновение ока застоявшийся инструмент набрал высоту. Контуры домов смазывались, лишь освещенное шоссе петляло внизу золотистой, змеей.

Когда Таня наконец оглянулась, дом дяди Германа и тети Нинели был уже едва виден. С этой точки обзора он чем-то смахивал на низенькую, придавленную к земле тумбочку. Таким она навсегда и запомнила его.

На бешено ревущем пылесосе Таню догнал раскрасневшийся Баб-Ягун.

– Ты... ты соображаешь? – крикнул он, наблюдая, как Таня уходит в крутой вираж с переворотом. – Ты... ты или спятила, или... Ты какое заклинание сказала? Тебе русским языком было сказано: держись в хвосте. Или тебе уши надрать?

– Ты? Мне? Сперва догони! – предложила Таня.

Баб-Ягун уставился на нее с видом боксера, к которому с вопросом: «Дядь, в нос хочешь?» – подошла трехлетняя девочка.

– Ты не знаешь, с кем связалась, – высокомерно процедил он. – Неужели ты думаешь обогнать меня на этом древнем одре? На этой раздувшейся скрипке-переростке?

– По мне, так лучше скрипка-переросток, чем летающий веник, – парировала Таня.

Побагровев от обиды за свой пылесос, Баб-Ягун прошипел: «Летающий веник? Вот как?» – и, крепко зажав шланг ногами, выпустил из кольца зеленую искру. Вырвавшийся из трубы буран отшвырнул контрабас вместе с Таней далеко в сторону, сам же Баб-Ягун почти сразу стал крошечным, почти неразличимым пятнышком.

– Ну давай! Докажи, что ты не скрипка-переросток! – сказала Таня контрабасу и, нацелив смычок вслед Баб-Ягуну, бросилась догонять. Встречный ветер норовил сорвать ее с инструмента. Струны низко гудели, но она, пригнувшись к контрабасу, упорно мчалась следом. Некоторое время ей казалось, что она потеряла Баб-Ягуна, но потом расстояние стало постепенно сокращаться. Не прошло и пяти минут сумасшедшей гонки, как она уже поравнялась с ним.

Тот повернул голову и, увидев, что Таня рядом, от изумления пропустил резкий боковой порыв ветра. Контрабас, которому тоже перепало, занесло и два раза прокрутило на месте, но Таня сумела удержать его с помощью смычка. Зато у Баб-Ягуна, который не был к этому готов, сорвало с трубы последнее колено со щеткой, где, видимо, и была сосредоточена основная магия. Пылесос, утративший управление, с ревом подбитого бомбардировщика устремился вниз.

Баб-Ягун, кувыркаясь, падал вместе с ним, пытаясь на лету пробормотать заклинание безопасности, которое поленился или просто не счел нужным произнести прежде. Да только в падении кольцо у него почему-то не срабатывало, как нужно, и из кольца вместо зеленых сыпались красные искры. От этих красных «черномагических» искр заклинание искажалось и приводило к самым непредсказуемым результатам. То на пылесосе взрывались лампочки, а вместо них в темноте начинали мерцать уши самого Баб-Ягуна, то откуда-то градом сыпались лягушачьи лапки с зажатыми в них сигарами и вставные челюсти.

Таня, устремившись к Баб-Ягуну, хотела, чтобы он ухватился за ее контрабас, но толстый мальчишка, отбрыкиваясь, что-то заорал.

– Мой «семисотый» пылесос!.. Три года копил! Лови трубу! – разобрала Таня и, направив смычок вниз, погналась за падающим коленом трубы. Ветер бил ее в лицо, слепил, глаза слезились, темнота мешала правильно оценить расстояние до земли, а контрабас разогнался так, что вообще мог уже не выйти из пике.

Нагнав колено, Таня со второй попытки схватила его – точнее, колено, вращаясь, сперва огрело ее по лбу, а затем само прыгнуло к ней в руку – и, с трудом выровняв инструмент, свечкой послала его вверх. Схватив Баб-Ягуна за шиворот, Таня замедляла его падение, пока наконец в какой-то дюжине метров от земли он не сумел починить трубу. Загудев, пылесос взмыл в небо.

Оба они долго не могли отдышаться. Наконец Баб-Ягун взглянул на нее уже без всякого пренебрежения и восхищенно прокричал:

– Я был уверен: ни одна девчонка не способна на такое! Эй, признавайся, ведь ты умела это раньше?

Таня застенчиво пожала плечами. Она и сама этого толком не знала. Хотя она и села на контрабас впервые пять дней назад, порой ей казалось, что она давно, очень давно летает. Откуда-то же ей было известно, что нужно делать.

– Если Соловей не возьмет тебя в команду, значит, он точно подыгрывает «темным», как кое-кто его обвиняет. Ты просто рождена для драконбола... Если, конечно, при виде дракона у тебя не затрясутся поджилки. С некоторыми такое случается, особенно когда их пару раз проглотят, – рассуждал Баб-Ягун. Потом он еще раз задумчиво покосился на Таню и, борясь с ветром, крикнул:

– И вот еще что... Отныне я твой друг навсегда, если ты, конечно, захочешь. Если кто-нибудь там в Тибидохсе посмеет назвать твой контрабас «скрипкой-переростком» или вообще тебя обидит, я заставлю его сжевать весь заправочный мусор из его пылесоса!

И Баб-Ягун протянул ей руку.

«Нет, это не Генка Бульонов! И не таинственный Пипин Гэ Пэ!» – подумала Таня и протянула ему свою – ту, которой держалась за гриф. При этом порыв ветра едва не сшиб ее с контрабаса, но Таня не обратила на это особого внимания. Настоящая дружба, как и настоящая любовь, всегда требует жертв.

Вскоре контрабас и реактивный пылесос поднялись высоко в небо и, встроившись в плотные скоростные потоки воздуха, понеслись на юго-запад. Тут уже было не до разговоров – мерный несмолкаемый гул плотно закупоривал уши. Лететь приходилось почти на животе, обхватив руками контрабас, потому что ветер был таким, что, казалось, достаточно неосторожно приподнять голову, и, сорванная ветром, она унесется, грустно хлопая ушами.

Таня не поняла, в какой момент внизу показался океан. Его свинцовая поверхность, мелькавшая в разрывах между сизо-фиолетовыми тучами, походила на вырезанные ножницами фрагменты географической карты, А они все летели и летели, и, казалось, конца этому не будет. Уже рассветало, когда Баб-Ягун вдруг выстрелил из кольца зеленой искрой и направил пылесос вниз, выходя из потока.

– Тибидохс там внизу, но без заклинания перехода туда не попасть. Ты его не забыла? – крикнул Баб-Ягун, когда они снизились настолько, что можно было легко различить отдельные валы, вскипавшие на беспокойном теле океана.

Таня вспомнила строчки «Справочника»: «Заклинание перехода при всей своей простоте является заклинанием Высшей Магии. При произнесении заклинания необходимо быть абсолютно уверенным в том, что переход осуществляется по полному праву. В противном случае сознание и тело могут разделиться: тело будет перенесено, сознание же останется в прежнем мире. На языке лопухоидов это состояние обычно называют смертью».

«Ну уж мне точно будет конец!» – подумала Таня. От страха у нее кожа покрылась пупырышками. Если она и продолжала снижаться, то лишь потому, что ни за какие коврижки не желала возвращаться к дяде Герману.

– Готова? Пора! – вдруг выкрикнул Баб-Ягун, и, не давая себе испугаться еще сильнее, Таня быстро подняла руку с кольцом и воскликнула: «Грааль Гардарика!»

Ее тряхануло, завертело, укололо миллионом маленьких искр. Раздробило и вновь собрало. На миг Тане почудилось, что она проскакивает через бесконечно узкую середину песочных часов.

А потом внизу в лучах восходящего солнца из окрашенной розовыми стрелами океанской пены выступил большой остров. Четверть острова занимало болото, еще треть – лес. Вдоль узкой песчаной косы громоздились потрескавшиеся бурые скалы, о которые, похоже, разбилась не одна тысяча штормовых валов.

«Надо же, я жива! Это, конечно, по ошибке. Но дяди Германа тут нет, это точно», – решила Таня.

Посреди острова, необычайно приземистая и плоская, похожая чем-то на перевернутую сероватую миску с приклеенными к ней в самых неожиданных местах башнями, галереями и переходами, окруженная рвом с кипящей лавой, раскинулась самая большая крепость из всех, которые Тане когда-либо приходилось видеть даже в кино. Московский Кремль и тот был явно меньше. Здесь же перед ними простерся целый город под одной крышей.

Вдоль стены с мрачным видом разгуливал трехметровый циклоп, грудь и даже спина которого заросли рыжей шерстью. Посреди лба у циклопа ворочался в орбите огромный золотистый глаз, а нос украшала бородавка размером с суповую тарелку. Он сумрачно зевал и изредка, чтобы не заснуть, постукивал по земле древком зазубренной секиры.

Над главными воротами крепости ярко горела огненная надпись:

«ТИБИДОХС – ШКОЛА МАГИИ ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ».

Тане пришлось перечитать эту надпись трижды, прежде чем смысл дошел до нее. Ну и дела!

«О, Пипа была бы рада! Я попала именно туда, куда она и хотела. С небольшой только разницей», – сказала она себе. Но пути назад все равно уже не было, и она решила не спешить с выводами.

Баб-Ягун коснулся ее руки и жестом показал, что следует облететь Тибидохс с другой стороны, не попадаясь на глаза (точнее, на глаз) циклопу. Они бесшумно скользнули по воздуху вдоль бойниц и нырнули за поворот стены.

– Уф, проскочили! – выдохнул Баб-Ягун. – Мы зовем его Пельменник. Хорошо, что он нас не увидел... Это тот самый, которого Одиссей ослепил.

– Но он же видит!

– Угу! Сарданапал приставил ему глаз от одной ведьмы, у которой их было полно, она даже не знала, что с ними делать, и поставил его тут сторожить. Только глаз-то оказался дурной. Если он вот эдак моргнет, поменяет цвет да вокруг себя обернется, то все – порча наложена, да такая, что сразу надевай белые тапочки. Даже моя бабуся и та не снимет. Еще у Пельменника Гробовое Покрывало есть, для него вроде носового платка, а для нас прямо целая простыня... Как ускользнет, принимается по крепости летать. Тоже скверная штука на него наткнуться. На голову набросится и придушит.

– А как же мы попадем внутрь, если не через ворота? Может, через бойницу? – предложила Таня.

– На бойницы наложены двойные черномагические заклятия. Они работают лучше белых. Сам Поклеп Поклепыч накладывал. На чердаки тоже. Так что соваться бесполезно – муха и та не проскочит. Можно было бы, конечно, через ворота, Пельменника наверняка предупредили, да уж больно я его не люблю. И меня он терпеть не может после одной истории – еще зыркнет и сглазит, – с опаской сказал Баб-Ягун.

– И что же делать? – спросила Таня, задумываясь, что же это была за история.

Баб-Ягун засопел с самым таинственным видом. Его оттопыренные уши победоносно засияли.

– Да так... Есть одна древняя лазейка... Мне ее бабуся по секрету показала, когда Пельменник на меня взъелся. Только сразу договоримся – Поклепу не слова! И Сарданапалу, и вообще никому, а то ее прикроют, Клянешься?

– Клянусь, – сказала Таня.

– Ну смотри... Ты поклялась, а с магическими клятвами не шутят! А то ого-го что может быть! – таинственно произнес Баб-Ягун.

Огромная стена, вдоль которой они летели, была сложена из раскрошившихся, колоссальных размеров валунов, на них даже смотреть и то было жутко. На Таню это все производило гнетущее впечатление. Баб-Ягун подлетел к тому месту в стене, где она смыкалась с массивной черной башней, и, найдя небольшую, мало чем приметную трещину, шепнул в нее:

– Взломус!

Громадный валун подернулся легкой дымкой. Он стал синим, затем коричневым и, наконец, бледно-желтым. И в этот момент Баб-Ягун решительно пролетел на пылесосе прямо сквозь камень, оказавшись с той стороны. Таня сунулась было следом, но валун уже вновь потемнел, и она лишь больно стукнулась об него лбом. Выждав некоторое время и убедившись, что камень не собирается пропускать ее, она вспомнила про магическое слово и шепнула: «Взломус!» Камень вновь стал синеть, и вот он уже бледно-желтый. Торопясь, пока он не померк, Таня, закрыв глаза, вновь направила на него контрабас. Она ожидала удара, но ее, как и тогда при переходе, лишь укололо вихрем крошечных искр – и вот она уже стоит в темном переходе рядом с Баб-Ягуном.

– Чего так долго? – поинтересовался Баб-Ягун, забирая у нее контрабас. – В Тибидохсе уже не полетаешь. Здесь все полетные заклинания блокируются, да и кое-какие другие тоже. Я пока спрячу эту штуку, а ты поднимайся наверх и ищи кабинет Сарданапала. Он ждет тебя. Я бы пошел с тобой, но кто-нибудь увидит у нас инструменты и задумается, как мы сюда попали. Вот их и надо поскорее убрать с глаз долой.

– А я найду кабинет? – растерялась Таня.

– Найдешь... И вот еще что – не бойся привидений. Их здесь полно – ведь ты в их башне, – таинственно сказал Баб-Ягун и шмыгнул вниз по лестнице, пригибаясь под тяжестью пылесоса и футляра с контрабасом.

Глава 8