Таньки грязи не боятся

Герман Дурнев проснулся в полночь от странного беспокойства. Он лежал, смотрел в потолок и ворочался с боку на бок, не понимая, что с ним происходит. Тетя Нинель, огромная, как снежная гора, лежала под одеялом и сладко посапывала носом, однако дядя Герману не становилось от этого спокойнее.

Он встал и вышел из спальни. Дверь в его кабинет была приоткрыта. Из щели пробивался голубоватый мертвенный свет. Подкравшись поближе, дядя Герман осторожно заглянул в кабинет. Первое, на что наткнулся его взгляд, была сброшенная лягушачья кожа, валявшаяся посреди комнаты. Это она разливала потусторонний свет.

В глазах у Дурнева запрыгали веселые пудельки надежды.

– Беатриса! - негромко окликнул он, мечтая невесть о чем. - Беатриса!

Никто не отозвался. Лишь из соседней комнаты, где был шкаф, послышался нечеткий звук. Дядя Герман ринулся туда.

У приоткрытого шкафа стояла огромная расплывшаяся тетка, рядом с которой тетя Нинель имела все шансы сойти за Дюймовочку. Одной рукой она быстро выбрасывала из шкафа вещи, другой же алчно тянулась к короне графа Дракулы, которая лежала на средней полке рядом со шпагой и сапогами. Возле нее на полу валялся мешок, явно магический, судя по тому, что завязками мешка служили две живые кобры.

– А где Бе-беатриса? - машинально спросил дядя Герман.

Громадная тетка повернулась. Ее нос был похож на перезревший огурец, а громадное лицо, казавшееся в полумраке белым, бугрилось всевозможными шишками и наростами.

– Здесь я, мой птенчик! Прилетел-таки? Иди сюда! Тебя я лаской огневою… а, сладкий мой?… - явно глумясь, сказала она грудным голосом.

– Н-не надо! - испугался дядя Герман. Дама нехорошо осклабилась.

– Так ты отказываешься обжигаться и опаляться? Я, признаться, так и думала. Все вы такие, лопухоиды! Поматросили и бросили! - спокойно сказала дама, бесцеремонно пряча корону в мешок.

Почти сразу за короной последовали и сапоги. Поняв, что еще минута и он лишится всего, дядя Герман прыгнул вперед, пытаясь вцепиться в рукоять шпаги.

Беатриса Премудрая даже не попыталась ему помешать. За нее это сделала шпага. Она взвилась и ножнами бесцеремонно толкнула Дурнева под ложечку. Дядя Герман упал на ковер и судорожно закашлялся.

– Почему? Почему она меня не узнала?

– Не выйдет, милый мой! Видишь этот амулет на рукояти? Я хорошо подготовилась. Пока он здесь, шпага не узнает тебя. Дядюшка Сэм будет доволен. Его коллекция магических вещиц пополнится несколькими интересными экземплярами. Я же наконец получу магйорские погоны, - хмыкнула Беатриса, хладнокровно пряча шпагу в мешок.

– Так ты не Беатриса, ты шпионка дяди Сэма? - потирая грудь, спросил Дурнев.

– Зачем же так грубо? Я магфицер разведки, первый национальный отдел трансформаций. Мое настоящее имя Бриджит Магвузер… однако не думаю, что в Потустороннем Мире эта информация тебе пригодится. Я собираюсь убить тебя, яхонтовый мой. Напрасно ты проснулся сегодня ночью, ох напрасно!

Беатриса Прекрасная, она же Бриджит Магвузер, достала кольцо, состоящее из нескольких серебристых спиралей и завершавшееся небольшим выступом.

– Магический перстень с глушителем… Искры невидимы, не оставляют следов и ожогов. Симптомы смерти - инфаркт. Именно такой диагноз поставят при вскрытии. А теперь стой смирно. Ненавижу тратить много магтронов! - пояснила она, неторопливо накручивая кольцо на палец.

Надев кольцо, Бриджит подышала на него и протерла рукавом, пробурчав, что уже три месяца никого не убивала и что от этого запросто можно потерять квалификацию.

– Коронале мортале отбрыкус! - громко произнесла она, вытягивая руку, однако дядя Герман не собирался ждать, пока его прикончат.

Прежде чем искра оторвалась от кольца, самый добрый бывший депутат был уже в коридоре. Скользнув следом, искра наткнулась на вешалку, запуталась в песцовой шубе тети Нинели и погасла.

А Дурнев был уже у себя в кабинете. Здесь он поспешно щелкнул выключателем и нырнул под письменный стол. Спустя несколько секунд в комнате появилась Бриджит Магвузер и не спеша начала искать Дурнева. Самый добрый депутат видел ее подагрические толстые ноги.

– Не прячься, сладкий мой! Умри достойно. К чему все эти фокусы? Минутой раньше - минутой позже, тебя это все равно не спасет, - ворковала Бриджит Магвузер.

Ослепленная светом, она не сразу увидела Дурнева и щурилась. Наконец она боком натолкнулась на стол и стала обходить его.

"Она меня убьет! Спасенья нет!" - понял дядя Герман и быстро пополз на животе под столешницей. Пущенная наугад искра попала в стул. Стул качнулся и, упав на ковер, быстро стал покрываться гнилью и мхом.

А Дурнев все полз и полз, ожидая роковой искры. Но Бриджит Магвузер пока медлила: должно быть, перстень с глушителем еще не остыл от предыдущего выстрела. Внезапно рука Германа наткнулась на что-то мокрое и холодное. Лягушачья кожица! Со смутной надеждой Дурнев схватил кожу и, комкая ее, на четвереньках кинулся на кухню.

Здесь он схватил зажигалку и поспешно поднес ее к лягушачьей кожице. Он сделал это как раз в тот миг, когда Бриджит Магвузер вбежала на кухню.

– НЕТ! Не делай этого, не смей! - крикнула она, но лягушачья кожа уже вспыхнула, точно пропитанная селитрой. Огонь охватил ее. Дурнев разжал пальцы, боясь обжечься. Секунду спустя кожа уже лежала на линолиуме горсткой пепла.

– А, проклятье! Этого я не предусмотрела! Срок магического самосглаза еще не истек! О нет, теперь я навеки останусь лягушкой! Прошу посмертно считать меня магйором! - корчась, крикнула Бриджит Магвузер.

Она попыталась напоследок выстрелить в дядю Германа убийственной искрой, но не успела произнести заклинания. Кольцо соскочило с ее пальца. Бриджит Магвузер уменьшалась на глазах. С нее спадала одежда. Несколько секунд спустя на полу замерла уже самая заурядная лягушка. Она не могла говорить и только маговразумительно квакала. Потом подпрыгнула и забилась под плиту. На том месте, где она сидела, на полу осталось витое колечко.

Дурнев поднял его и сунул в карман. Он понял, что победил. Вооружившись длинным ножом, он привязал его к раскладному спиннингу и издали срезал талисман на рукояти у бунтующей шпаги. В тот миг, когда отрезанный шнурок отпал, освобожденная шпага радостно распорола мешок и, отрубив головы у обеих шипящих кобр, прыгнула в ладонь к дяде Герману.

Дурнев надел корону, погрузил ноги в сапоги и, несмотря на пижаму, ощутил себя самым грозным воякой во всей Москве. Жаль только, его - никто не видел в этот момент, кроме одного дядюшки Сэма, от гнева разбившего зудильник в секретной лаборатории Магтагона.

***

Изматывающие тренировки были для Тани спасением. Она так уставала, что ни для чего другого у нее просто не оставалось сил. В том числе и для того, чтобы, страдая по Пупперу, делать глупости. Пару раз случалось, что посреди ночи она вскакивала с постели. Она испытывала дикое, пронзительное желание схватить контрабас и в одной ночной рубашке лететь по морозу к Пупперу, чтобы броситься к нему на шею. Но Таня никуда не летела, а, вспоминая, как мало времени осталось до утренней тренировки, падала лицом вниз на кровать и мгновенно проваливалась в сон. Вероятно, в эти самые мгновения Цирцея в Англии-ворожила над своим котлом, недоумевая, как русская девчонка способна противиться ее магии.

Новости из-за границы приходили самые противоречивые. Журнал "Сплетни и бредни" утверждал, что Пуппер уже ушел в магвостырь, "Голос из гроба" - что только собирается. "Безлунный магомолец" твердил, что он влюбился в симпатичную китаяночку и уже не только краснеет… "А вот это уже по-настоящему интересно", - добавляла Ритка Шито-Крыто, которая, собственно, одна и выписывала все эти журнальчики и магзетки. Всех, однако, превзошел "Лопухоид-таймс", запустивший утку, что в магвостырь ушла тетя Пуппера.

"А вот это уже навряд ли! Едва ли она доставит нам эту маленькую детскую радость!" - отреагировала Пипа, чемоданы которой захламляли уже не только комнату, но и большую часть этажа. Произошло это после того, как дядя Герман ухитрился обнаружить в магическом справочнике рекламное заклинание фирмы "Грифонсервис. Доставка багажа транспортными грифонами на любые расстояния".

Теперь Пипа требовала от папули, чтобы он как-нибудь исхитрился и провел в Тибидохс Интернет. Дурнев был не против, однако Поклеп с Сарданапалом сопротивлялись. Сарданапал утверждал, что ему пока вполне хватает зудильника. Поклеп же заявлял: "У нас уже есть Купидо-нет и никаких других сетей я не потерплю! Только через мой труп!"

"Так за чем дело стало? Через труп так через труп!" - бурчала Пипа, правда, только когда Поклепа рядом не было. При завуче у нее хватало ума помалкивать, иначе в стенах Тибидохса могло бы стать одним призраком больше.

Как-то вечером, когда Таня, едва живая от усталости, вернулась с тренировки и протирала отсыревший контрабас сухой тряпкой, в стекло забарабанил один из представителей сети Купидо-нет - толстощекий, измазанный шоколадом карапуз.

– Я не буду открывать! Это от Пуппера! - воскликнула Таня. Отпрянув от окна, она прижалась спиной к стене. Сердце у нее билось, точно хотело выскочить и в одиночестве улететь в Магфорд.

– Не-а, не от Пуппера, - сказала Пипа. - Английские купидоны в валенках не летают и сигареты не стреляют. Английские купидоны хорошие мальчики, эдакие маленькие лорды. "Да, мэм. Нет, сэр. Не будете ли столь любезны презентовать мне конфетку? Сэнк ю за подкрепление ослабленных сил!" И потом, разве Гурик прислал бы письмо без цветов? Да он бы скорее удавился!

Открыв окно, Таня убедилась, что Пипа права. Пуппер действительно не имел к купидону никакого отношения, поскольку купидон был от Гробыни.

"Привет, Гроттерша! - писала Гробыня. Как ты там, не сглазил тебя кто-нибудь? Смотри береги себя. Ты еще пригодишься Тибидохсу, чтоб он почаще в истории влипал. У меня все нормально, во всяком случае, насколько это возможно в моем положении.

Живу у родителей, они с меня пылинки сдувают. Папашка сильно продвинулся: распределяет участки на кладбище. Оградки, скамеечки, обелиски, венки - все тоже идет через нашу контору. Хочешь работать - плати. Не хочешь - твои оградки нарушают эстетику кладбища, а венки создают пожарную опасность - так что вали отсюда.

Папашка и мамашка страшно радуются, что я завязала с магией. Я им наврала, что сама ушла из Тибидохса. Он меня, мол, забодал, знания скудные, вы все придурки и все такое. В общем, они устроили меня в лопухо-йдную школу. Даже не в школу, а в колледж экономики и права. Раньше там на швей учили, а теперь он малость перепрофилировался. Когда закончу, смогу быть кем-то там, я еще не врубилась кем. Ну и учеба у лопухоидов! Писанины навалом, искр ни зеленых, ни красных, а дым только, когда эти клуши (в смысле, швеи-правоведки) начинают курить в форточку.

А да… вчера звонил Шейх Спиря Элъ Алям. Этот жук как-то разнюхал мой лопухоидный номер телефона. Шейх Спиря ЭльАлям - это у него имя такое полное! Я с ним совсем замучилась! Он только позвонит, сразу права начинает качать.

Эта вонючка не понимает моих извращений оригинальности! Ему, видите ли, не нравятся мои письма! Они очень короткие! И вообще будто бы не я их пишу, а перо-самописка! Теперь я удовлетворю одну из его главных потребностей, я напишу ему письмо на простыне фломастером. И нарочно напишу мелко-мелко!

Да, Гроттерша, тренировки-то продолжаются? Кого в команду вместо меня взяли? Хорошо он (она, оно) играет или не очень?… По правде, я ведь была жуткая трусиха, все время боялась, что меня дракон сожрет или нос мне сломают, так что толку от меня было мало. И с какой радости только Соловей меня держал в команде, никак не пойму? Мне Ритка как-то брякнула, что, может, он потому меня терпит, что на мои юбочки судьи отвлекаются и Бессмертник Кощеев меньше придирается, когда я на поле…

Эти старикашки, между нами, жутко на этих делах сдвинутые. Вспомни хоть Набока, которого нимфетки боятся… Меня тут недавно пригласил урод один в ресторан. Машина "мере". Для лопухоида круто, но после летающего пылесоса просто убожество… Сидишь на кожаном диване, а на тебя теплый воздух из кондиционера дует… Потом выходишь из машины, принимаешься чихать и сопли на кулак наматывать. Вот и все свинячьи радости…

Ну пошла я с ним в ресторан, сожрала там все, что смогла, а он как начнет мне в бокал подливать и всякие слова говорить: то-се, девушка, я научу вас чувствам, сядьте ближе, тыры-пыры! Я ему: "Спасибо! Мне пора!", а он в колено вцепился, как твой Пуппер. Красный весь, жирный, сопит. "Ты дурочка, что ли? Зачем тогда вообще в ресторан пошла? Я в тебя даром витамины всовывал? Теперь ты у меня в долгу и все такое!"

Влипла, думаю, блин, магии-то у меня нету больше! Кольцо не сработает! Пришлось орать на весь ресторан: "Мой дедушка сошел сума!", "Поганые старикашки пристают! Мне еще нет четырнадцати!" и "Извращенцы из тюрьмы сбежали!" Он вскочил, стал меня за руки хватать, а я еще громче: "Есть тут настоящие мужчины? Дайте этому мухомору в лоб! Он машины чужие угоняет!" И что ты думаешь, отстал как миленький, когда на него все уставились! Выскочил из ресторана пробкой. Правда, мне потом через кухню пришлось выходить, чтоб он меня не выследил.

Ну все, Гроттерша, одну страницу я тебе накатала, хватит с тебя счастья… Теперь буду катать простыню Шейху Спире. Напишу ему, что подожгу все его нефтяные вышки, если он не отвянет. Хочет русскую жену - отлично. Пусть тогда где угодно раздобудет для меня магию или катится в Андорру собирать помидоры…

Пипенции привет! Спроси, как у нее с Жикиным, он ее не достал? Если будет хамить или делать свою рожу морды чемоданчиком, пускай назначит ему пару свиданий и не придет. Жорик тогда сразу шелковый сделается.

Твоя Гробулъка".

Хотя письмо и было написано в привычном склеповском духе, Тане оно понравилось. В качестве соседки по комнате Гробыня была невыносима, но Таня успела по-своему привязаться к ее шуточкам. Во всяком случае, с Гробыней Таня Гроттер все время оставалась в форме. К тому же - и этого у нее не отнять - Гробыня придерживалась своего собственного стиля. Надутая Пипа, превратившая комнату в гардероб, нравилась Тане куда меньше.

И еще одно не могло не броситься Тане в глаза. Обладая острым внутренним зрением, она способна была видеть суть каждого человека, не слова даже, а то, что стоит за ними. Теперь она ощущала, что Гробыня скучает по Тибидохсу и что эта тоска постепенно делает ее глубже.

– Ну чего там? Для меня ничего нет? - спросила Пипа.

– Гробулька советует тебе бортануть Жикина. Хотя бы на пару свиданий. Это его шелковым сделает, - сказала Таня.

– М-м-м… Она так думает? Не, навряд ли… - протянула Пипа. - Для долгого динамо у него Лоткова. Представляешь, каким самовлюбленным индюком надо быть, чтобы этого не просечь?

Хотя можно с Катькой договориться, она Жорику в полночь где-нибудь на крыше назначит, а я в час в подвале. Обе опоздаем, и будем его по зудильнику дергать - с крыши в подвал и обратно. Пускай побегает. Устроим ему гормональную физкультуру. Как думаешь, сработает? - Должно сработать, - сказала Таня. Она невольно подумала о Пуппере. Может, она своим упрямством делала то же самое? Устраивала Гурику гормональную физкультуру, ставя англичанина в положение, когда он не мог получить то, чего хотел? Да, скорее всего, так оно и было. Ответь она Пупперу взаимностью, он разлюбил бы ее за три месяца и ушел бы к какой-нибудь англичанке из своего фэн-клуба. Еще через три месяца - от англичанки к француженке, от француженки - к китаянке, и так бы и бродил до полного истощения драконбольного таланта. А потом попал бы под крылышко к своей тете, и она, подправив его ослабленное здоровье магической микстуркой, подыскала бы Гурию подходящую спутницу жизни из тех, что играют на рояле, вышивают крестиком, готовят вполне съедобный суп из поганок и не забывают благодарить тетю за доставленное счастье.

***

После уроков, когда выдалась свободная минутка, Таня зашла к Ваньке. Валялкин лежал поверх одеяла в синей байковой пижаме, из-под которой выглядывала до боли знакомая майка, почти обесцветившаяся от множества стиральных заклинаний.

Ягге, находившаяся во вполне приличном для ее лет настроении, шептала на отвар девясила. Ягун вертелся поблизости и развлекал Ваньку.

– Поднимите ноги через сторону вниз! Разведите голову шире плеч! Глубоко дышите жабрами! - восклицал он, передразнивая лопухоидную утреннюю зарядку.

Хохоча вместе с Ягуном, Ванька пытался следовать его нелепым командам, поднимая ноги и вертя головой. Увидев Таню, оба - и Ягун, и Ванька - перестали смеяться и мигом стали серьезными.

"Ну вот, только настроение им испортила! Неужели у меня такой тухлый вид? И вообще, если Ванька меня любит и страдает, то с какой радости он сейчас ржал как скакун Буденного?" - раздраженно подумала Таня.

– Как тебе мое здоровое обаяние шизофрении? Впечатляет? - поинтересовался Ягун.

– Впечатляет. Ты на тренировку-то идешь? - спросила Таня, бережно опуская на пустую кровать футляр с контрабасом.

Она специально захватила его, чтобы не подниматься потом на Жилой Этаж, где Пипа устраивала для всех желающих дефиле. По ее замыслу, демонстрация одежды должна была плавно перейти в попойку. Спиртное вызвался достать Гуня через купидончиков. Теперь главная стратегическая задача была отвлечь Поклепа, у которого был потрясающий врожденный нюх на алкоголь.

Хотя ничего еще не началось, Таня уже заранее знала, чем все закончится. Дусе Пупсиковой станет плохо (и обязательно почему-то возле Таниной кровати), Гуня с кем-нибудь подерется, а Пипа нарядится в длинное белое платье и будет бегать по коридорам, таская за собой на поводке Жору Жикина. Это называлось у нее играть в даму с собачкой.

А в финале, извергая из ушей серный дым, придет статуя командора - Поклеп, которого расхрабрившаяся Пипа при всех назовет Клёпой. Он будет топать ногами и насылать сглазы…

Посидев немного вместе с Таней и Ванькой, которые даже не разговаривали, а просто изучающе смотрели друг на друга, Ягун ощутил напряжение и умчался.

– Не-а, когда начинается вся это любовь-морковь с разборками, настоящему чистожанровому другу уже делать нечего. Ощущаешь себя телегой с дисковыми тормозами! - сказал он на прощанье.

– Знаешь, по-моему, он обиделся, - сказала Таня.

– Ягун не может обидеться. Во всяком случае, обидеть его трудно, - возразил Ванька.

– Почему это трудно?

– Как тебе сказать. Я это чувствую, а вот чтобы объяснить… Ягун каждую секунду видит всех и самого себя с десяти разных точек зрения. Он и сам себе смешон, и мы ему смешны - в общем, обидеться он не может, точно, - сказал Ванька.

Таня присела на край его кровати. Она уже не раз ловила себя на мысли, что даже после этой мерзкой магии ей приятно находиться рядом с Ванькой, и он продолжает ей нравиться. Если бы только не это проклятое чувство вины, отравлявшее ее существование! Да что она, в конце концов, больная, что ли? Гробыня крутила чуть ли не с половиной школы, Жикин, по-моему, не ходил на свидания только с циклопами, даже Пипа, красивая как Кинг-Конг в юности, и та ухитрялась сразу встречаться с двумя-тремя - и все не испытывали даже малейшего чувства вины, что делают что-то не то. Скорее даже гордились собой. Почему же у нее, Тани, все иначе?

"Нет, я точно рыжая! И по жизни и вообще во всех смыслах", - подумала Таня.

– Эй, ты чего? Ты меня слышишь? - долетел до ее слуха вопрос Ваньки, который он явно повторял в третий или в четвертый раз.

А потом Таня поняла, что уже долго и болезненно пристально вглядывается в покрытое ледяным узором окно. За окном, неподвижно повиснув в воздухе, застыла такая родная, такая знакомая фигура. Сердце у Тани растаяло и потекло, точно Снегурочка в электрогриле. Она мигом представила, как долго Гурий провел в полете, на какие жертвы пошел, чтобы вырваться из цепких лапок своих теть! Он прилетел за ней, прилетел, чтобы навсегда забрать ее из Тибидохса и увезти в свой далекий, готически прекрасный Магфорд!

И конечно, она полетит! Она не может здесь больше оставаться!

– Милый, дорогой! Наконец-то! - пробормотала Таня, прижимая к груди руки.

Гурий Пуппер прижался носом к стеклу, потом бесцеремонно, не утруждаясь даже распахнуть раму, протиснулся в магпункт. Таня бросилась к нему, ожидая, что ее сейчас подхватят сильные руки и посадят на метлу.

– Ты чего? Перегрелась? Какой я тебе дорогой? Я сроду был мерзкий и противный, чем и горжусь! - неожиданно гнусаво сказал Пуппер. Голос у него звучал кошмарно, точно с перепою.

Таня вздрогнула и очнулась. Перед ней с вечной ухмылочкой, прилипшей к губам как окурок, стоял поручик Ржевский. Это он висел за рамой, пока живое Танино воображение превращало его в Пуппера.

Лязгая кинжалами, Ржевский подошел к Тане и похлопал ее по щечке. Прикосновение его призрачной руки было чем-то сродни анестезирующему уколу. У Тани Гроттер немедленно онемела щека.

– Я, собственно, чего прилетел… В следующую пятницу, 13-го числа, мы с Дамой ждем вас в полночь в Башне Привидений на маленький концертик. Безглазый Ужас будет петь, а я греметь кинжалами! Будет страшно весело!… Кстати, никто не видел моего турецкого ножа? Я его где-то посеял! - заявил Ржевский и, захохотав своим коронным смехом, принялся летать по магпункту.

Ягге, продолжавшая ворожить над девясилом, не оглядываясь, запустила в него дрыгусом-брыгусом. Поручика втянуло в стену, и он исчез. Через некоторое время исчез и его задержавшийся хохот.

– Чумиха меня побери! "Я убью тебя, лодочник!…" В смысле, Цирцейку, - пробормотала Таня Гроттер. - Я влюблю ее саму в Пуппера и создам такой любовный треугольник, который ей, хочешь не хочешь, придется превращать в любовную прямую.

Таня торопливо подошла к соседней кровати и, открыв футляр, стала проверять натяжение струн. В принципе этого можно было и не делать, но ей нужен был какой-то повод, чтобы не оборачиваться, зная, что Ванька теперь озадаченно смотрит на нее.

"Хорошо, что я не назвала Пуппера по имени! Ванька вполне может подумать, что я просто шутила со Ржевским", - торопливо думала Таня. Она сообразила уже, что едва себя не выдала.

Некоторое время спустя, окончательно расстроив контрабас, она под каким-то предлогом сбежала из магпункта. Алконост увязался было следом, собираясь запеть, но передумал и отправился в подвалы клевать слизняков и зомбировать своим пением нежить.

До тренировки, которой Таня прикрылась, чтобы не отвечать на Ванькины вопросы, оставалось еще четверть часа. Таня Гроттер прикинула, что ей не хочется тащиться с контрабасом через подъемный мост, а потом по снежному полю мимо пруда. Она решила подняться на стену - туда, где не действовали уже полетные блокировки, - и долететь на контрабасе.

Поднимаясь на стену, Таня остановилась передохнуть на площадке, к которой примыкал небольшой круглый зал, который иногда называли "комнатой ссор и примирений". Говорили, ее когда-то построил Древнир, решивший, что, раз выяснения отношений все равно неизбежны, лучше сразу создать для них отдельное помещение. Во-первых, здесь, в Башне; ссорящиеся никому не мешают, а во-вторых, в "комнате ссор" всегда, даже летом, такие сквозняки, что долго скандалить ни у кого не возникает желания.

Дверь в комнату ссор была плотно закрыта, однако сквозь узкую бойницу все равно доносились голоса.

– Женщины - есть зло! Они слабы и изнежены! Не умея сохранять и приумножать, они живут на несчастьях всех смертных!… Из-за женщины по имени Елена пала великая Троя, из-за женщины же мне сломали ребро, когда я был еще юн и глуп! - бубнил кто-то.

Таня узнала Поклепа. Его слова заглушил русалочий хохот.

– Клепа, не грузи! Клепа, мне холодно! Я хочу бусы!… А твою Елену Медузия знала лично. Она говорит, у нее был слишком длинный нос.

– Не перебивай! При чем тут нос? Я тебя спрашиваю, при чем тут нос? - продолжал Поклеп. - Первая женщина лишила человека бессмертия! О, ваши хитрые речи и искусство лгать… Как ты вчера смотрела на водяного, на это ничтожество, на этот бурдюк с тиной!… О вероломная! Я сглажу его, потом тебя, потом себя! Гыгли-мыгли-кара-дыгли!

Милюля сложила губки бантиком.

– Кле-епа, ты у меня такой умный папашка! Такой солидный! Бу-у-усы хочу! - капризно сказала она.

– Да куплю я тебе бусы, только не перебивай! Ты меня не слушаешь! - взвизгнул Поклеп.

Русалка снова захохотала своим неповторимым грудным смехом. Она уже выклянчила то, что хотела. Поклеп еще некоторое время скрипел, проклиная водяного, а затем внезапно прервался на середине длинного проклятия, и Таня услышала звук поцелуя.

"А вот и примирение! Я бы у этих купидончиков луки поотбирала, кисти в руки и заборы красить, чтоб за ум взялись! И Цирцейку туда же!" - с раздражением подумала Таня.

Она уже поднялась на добрый десяток ступеней, когда вновь услышала голос Поклепа, донесшийся из верхней отдушины "комнаты ссор".

– Умоляю, будь осторожна вечерами! Закрывайся на все заклинания, хотя, боюсь, это не поможет.

– Почему, Клепа?

– Экгхм… Вообще-то об этом никто не должен знать… Сегодня ночью кто-то похитил из библиотеки джинна Абдуллы книгу тайных имен… Абдулла в бешенстве. Все его тайные проклятия, которыми он защищает библиотеку, не сработали. Точнее, сработать-то они сработали, но без толку.

– Фи, как скучно! Кому могла понадобиться эта старая занюханная книга? - спросила русалка.

– МИЛЮЛЯ! - укоризненно сказал Поклеп. - Это единственная книга, где записаны все тайные имена без исключения! Единственная! А понадобиться она могла тому, кто не хочет, чтобы его тайное имя было прочитано!… Или тому, кто хочет обрести неограниченную власть.

***

Вечером, когда Таня, измотанная после тренировки, на которой Соловей выжимал из них не только все силы, но, казалось, и душу, учила историю Потусторонних Миров, а Пипа читала новый модный роман графа Манова "Поцелуй де Мента", в стекло вновь забарабанил купидончик.

И вновь он был не от Пуппера, а от Гробыни:

"Гроттерша, привет еще разок! Я тебе не совсем еще надоела? Почему ответ никак не напишешь?

У меня ничего хорошего. За себя опять до соплей обидно. Ничего у меня не выходит, и еще я зараза. Прилетай, сделаем что-нибудь хорошее для родины. Прошвырнемся куда-нибудь.

Как там Паж? Не развалился еще от тоски? Ты смотри его береги, обними разок-другой, что-нибудь приятное скажи, а то он совсем захиреет. И скажи этому скрипуну, что я по нему скучаю. Он для меня почти как Гуня. В смысле, ему мало что светит, но я его все равно люблю.

Да, еще что-то забыла в тот раз написать… Я тут недавно с парнем одним познакомилась. Генка Бульонов. Ты мне когда-то о нем рассказывала. Этому лбу уже четырнадцать или пятнадцать лет! Только он тогда маленький был, а теперь вымахал целый шкаф. Такого на баскетбольное поле не выпустят, потому что он об кольца лбом стукаться будет. Я его называю Бульон, а иногда даже Борщ. Он за мной ухлестывает (только Гуне не говори). И еще у Бульона есть мамаша, мелкая такая, но страшно въедливая. Такая даже Шурасика достанет. Бульон ее боится, как Чумиху. Без ее разрешения даже чихнуть не смеет. Разумеется, меня эта мамаша терпеть не может! А я ведь ей ничего такого не сделала. Один только раз заметила, что у них в квартире бардак и что я, если бы у них жила, все бы на помойку выкинула, начиная с ее кровати.

И снова прикол про Бульона. Он, ясное дело, не маг, но на магии сильно подвинутый. В позе лотоса сидит, книжки всякие оккультные покупает, про астрологию, йогу, космические энергии. Он мне их показывал! Я ржала, чуть не сдохла. Я бы этих лопухоидов, что про магию пишут, немедленно в гарпий бы превратила. Полная шиза! Псих для психа кропает, а всякие Бульоны покупают. И еще кое-что: про тебя Бульон вообще ничего не помнит. И про наш Тибидохс тоже. Как зомбировали его тогда, так до сих пор магия держится, хотя порой он словно в транс впадает и что-то начинает припоминать. У меня когда зудилъник сработал - так он прямо передернулся.

А ты, Гроттерша, большая сволочь! Я там забыла свои белые тапочки в комнате, испортишь - получишь по мозгам. Хи-хи! Это вроде как шутка юмора такая!

Кстати, как там мой Пупперчик? Не ушел еще в магвостырь? Небось снова купидонов присылает целыми тучами. Ты его, подруга, совсем не отшивай. Пущай в резерве будет, вдруг ты когда-нибудь Ваньку разлюбишь? А Пуппер ничего, его терпеть можно. Только и причуд, что все время жалеть его надо и про теток разную лабуду выслушивать. Парни, они больше девчонок жаловаться любят, я давно просекла.

Но все равно Пуппер это тебе не Шейх Спиря, который своей ревностью даже такое сокровище, как я, вконец доконает. Кстати, про Спирю. Я ему сегодня телеграмму послала, что умерла. Интересно, что он завтра выкинет?

Ну покедова! Твоя Гробулъка".

***

Концерт привидений удался на славу. Безглазый Ужас выл как корабельная сирена и гремел цепями. Поручик Ржевский, в угоду Недолеченной Даме надевший адмиральский мундир, назло ей так утыкал его кинжалами, что походил на ежа. Сама Недолеченная Дама сидела в Инвалидной Коляске - той самой, которую так дико боялись все младшекурсники - и томно нюхала давно увядший цветок.

Другие призраки тоже отрывались на полную катушку, каждый в меру своих способностей и возможностей, пользуясь тем, что пятница тринадцатое выпадает, в общем, не так часто. Примерно через час Семь-Пень-Дыр поднялся и, зевнув, ушел. За ним потянулись Шурасик, Лиза Зализина и, наконец, все преподаватели.

Когда ушел Сарданапал, постаравшийся сделать это как можно незаметнее, Безглазый Ужас расстроился, дико взбесился, стал орать, что его талант не ценят, и забросал всех своими внутренностями.

– Фи! Ненавижу эти наркоманские истерики! - морщаясь, сказала Недолеченная Дама и растаяла вместе с Инвалидной Коляской.

Воспользовавшись отсутствием жены, поручик Ржевский сразу повеселел и, вспомнив старый как мир анекдот, принялся развешивать где придется на просушку свои носки. И это был уже действительно финиш вечеринки.

Когда все уже почти разбежались, Ужас опомнился и принялся загораживать дорогу Тане и Баб-Ягуну, умоляя хотя бы их остаться и послушать его последнюю песню. Учитывая, что им еще предстояло сдавать экзамены по истории Потусторонних Миров, они переглянулись и остались.

Ужас вновь завыл, да так, что задрожали висюльки люстры из богемского хрусталя. Примерно на середине песни он вдруг замолчал и обиженно уставился на Таню и Ягуна.

– Кто-то меня перебил! - сказал он капризно. - Кто-то завопил громче меня! Не потерплю конкуренции: в Тибидохсе самый психованный я! И самый душераздирающий тоже я!

– Такого просто быть не может! - заверил его Ягун.

– Нет, кто-то заорал! Я говорю вам, что слышал! Крик был вон оттуда! Пошли со мной! Накроем моего конкурента с поличным! - воскликнул Безглазый Ужас и быстро полетел над полом. За ним спешили Таня и Ягун. Замыкал процессию улюлюкавший поручик Ржевский.

Там, где широкий коридор выходил на площадку и извергался вниз лестницей атлантов, Безглазый Ужас внезапно остановился и навис над полом.

– Ого, да тут свеженький труп! Как забавно! Давненько в Тибидохсе не происходило действительно жуткого и кровавого убийства! - сказал он оживленно.

Кто-то, одетый в темный свитер и брюки, лежал на плитах пола лицом вниз. Таня и Ягун с усилием перевернули его. Это был Гуня Гломов. Он дышал, но лицо его было бледным как мел, а веки закрыты.

– О, да он жив! - разочарованно сказал Ужас. - Тогда я полетел! Мне тут делать нечего! И передайте своему приятелю, если он еще раз прервет мою песню, я повешусь прямо над его кроватью и буду болтаться там все ночи напролет, синий и раздувшийся. Поверьте, что это не блеф!

Безглазый Ужас повернулся и улетел. Баб-Ягун принялся трясти Гуню. Тяжелая голова Гломова бессильно моталась, откидываясь то вперед, то назад.

– Может, он пьяный? - подмигивая, предположил поручик Ржевский.

– Ты с ума сошел? Он же десять минут назад был с нами на концерте!… Да и потом, ты что, Гломова не знаешь? Его и бочка спиртного не свалит! - возмутилась Таня.

– Ну тогда я не знаю… Я просто предположил! - сказал поручик.

Гуня Гломов тяжело разомкнул веки.

– Тебе плохо? Ты можешь встать? - с беспокойством спросил Ягун. Губы у Гуни дрогнули.

– Нет.

Его голос звучал совсем тихо. Требовалось напрягать слух, чтобы хоть что-то разобрать.

– А руку поднять?

– И руку поднять… Ничего…

– Как же тебя угораздило?

– Я возвращался и вдруг из темноты ко мне кто-то шагнул. Я обернулся, но поздно… - в глазах у Гуни стояли слезы. Как-то непривычно было видеть его таким тихим и бессильным. Непривычно и страшно.

Таня и Ягун переглянулись. Они как-то разом заметили, что тело Гломова ссохлось и стало совсем слабым. Одежда висела на нем свободно, как на вешалке. Руки были тонкие, словно паучьи. Прежняя сила Гломова, заставлявшая трепетать весь Тибидохс, исчезла, как будто ее никогда и не было.

– Вторая жертва… Помнишь, что говорила Ваньке Зализина? - шепнул Ягун и спросил у Гуни:

– Ты знаешь, кто это был?

– Золотые усы… Серебряная голова… Я закричал… Больше ничего не видел, - белыми губами сказал Гуня и вновь закрыл глаза. По его щекам текли слезы.

Поручик Ржевский дико посмотрел на Гуню и, точно штопор ввинтившись в пол, помчался звать Сарданапала. Что-что, а панику Ржевский умел сеять лучше, чем кто-либо. Вскоре на верхней площадке лестницы атлантов собралась почти вся школа.

– Только что я связывался с Зуби. Она полетела с циклопами к Грааль Гардарике. Там появились новые пробоины. Две вверху на одном уровне, две ниже тоже на одном уровне и одна завершающая снизу, - негромко говорил Сарданапалу Поклеп.

– Буква U. Предпоследняя в слове DEUS… - кивнул академик. Непохоже было, что эта новость застигла его врасплох. Поклеп Поклепыч остро и изучающе взглянул на него.

Ягге долго сидела перед Гуней на корточках и держала его за запястье. Наконец она подала знак, и джинны погрузили его на носилки.

– У него отняли силу. Не магическую, но просто силу. В Тибидохсе Гуню можно оставить, да только теперь его сможет обидеть даже малютка Клоппик. Не уверена, что в ближайшее время он будет хотя бы ходить… - негромко сказала Ягге Сарданапалу.

Лицо академика окаменело.

– Кто это был? Он что-то говорил вам? - спросил он у Тани.

– Похоже, Перун. Золотые усы… серебряная голова… - сказала Таня.

Сарданапал молча повернулся и быстро пошел к себе в кабинет. Медузия и Поклеп Поклепыч едва успевали за ним.

– Да, сомнений нет, это Перун. Перун и его молот. Он отбирает у каждого главное, что у того есть. Не убивает, а дает негативный поворот судьбе. У Гробыни самым ценным была магия, у Гуни - жизнелюбие и физическая мощь. Совершая эти поступки, проламывая купол, Перун вынуждает меня произнести заклинание уничтожения… - быстро говорил академик.

– Перун вынуждает вас напасть на него, изгнать его из всех существующих миров. Но зачем, зачем? Прежде Перун был одним из самых уважаемых богов. Не пойму, что могло заставить его измениться, - страдая, спросила Медузия Горгонова.

Сарданапал остановился так резко, что Медузия и Поклеп едва не налетели на него сзади.

– Сейчас не время думать об этом, Меди. Дети под угрозой… Клянусь собой, тобой, Древниром, магией - чем угодно… Если он еще раз на кого-то нападет, я произнесу заклинание! - отрывисто произнес академик.

Глава 11