Присутствие

Святой Дух ~ это сила напряженных мускулов; это капли пота и стисну­тые зубы; это влажные ладони сложенных рук. Он здесь. Его присутствие незаметно, а сила неодо­лима.

Джон Тэилор

В

то время я был начинающим врачом в лондонской больнице. В одно из моих ночных дежурств ме­ня вызвали к пациентке — 81-летней миссис Твигг. Эта бойкая отважная женщина изо всех сил старалась по­бороть рак горла. Голос ее стал хри­плым и скрипучим, но она не уныва­ла и оставалась жизнерадостной. Она попросила врачей сделать все возможное. Один из профессоров провел операцию: удалил целиком гортань и всю злокачественную опу­холь вокруг.

Казалось бы, миссис Твигг по­шла на поправку. Но в два часа ночи меня срочно вызвали к ней в палату. Она сидела, согнувшись, на постели: у нее изо рта шла кровь. В глазах за­стыл страх. Мгновенно я сообразил: произошла эрозия артерии, рас­положенной глубоко в горле. Я не придумал ничего лучшего, чем су­нуть палец ей в рот и заткнуть им то место, откуда била кровь. Одной ру­кой я оттянул нижнюю челюсть и за­сунул указательный палец глубоко в горло. Мой палец долго скользил по стенкам в поисках пульсирующей артерии. Наконец, я нащупал нужное место и надавил на него.

Медсестры вытерли кровь с лица миссис Твигг. Ее дыха­ние восстанавливалось, она уже справилась с начавшейся па­никой. Страх постепенно исчезал — она доверилась мне. Про­шло десять минут — она снова дышала нормально, приняла удобное положение. Можно было бы убрать палец и установить вместо него инструмент. Но место, откуда шла кровь, было рас­положено очень глубоко — его не было видно. Добраться туда инструментом было трудно. Несколько раз я пытался отпустить палец — но кровь снова начинала бить струей, а миссис Твигт опять охватывала паника. С трясущимся подбородком и выпу­ченными глазами она хваталась за мою руку и не давала мне по­шевелиться. В конце концов, мне удалось успокоить ее — я ска­зал, что больше не уберу свою руку. Мой палец останется при­жатым к артерии и мы будем ждать прихода хирурга и анестези­олога. Их уже вызвали из дома.

Мы устроились поудобнее. Правой рукой я обхватывал ее шею и поддерживал голову. А левая рука почти вся была засуну­та в ее разинутый рот — только так я мог нажимать указатель­ным пальцем на место кровотечения. Я не раз бывал у зубного врача и представляю, каково было миниатюрной миссис Твигг держать рот так широко открытым, чтобы в нем уместилась моя рука. Это очень утомительно и болезненно. Но ее голубые глаза были полны решимости: если потребуется, она будет сидеть в таком положении дни и ночи напролет. Ее лицо было в не­скольких сантиметрах от моего — страх смерти не покидал его. В ее дыхании чувствовался запах крови. В глазах застыла без­молвная мольба: «Не двигайтесь — не отпускайте палец!» Она знала: если я пошевельнусь, если мы немного расслабимся - хлынет кровь, и она умрет.

Мы находились в таком положении уже около двух часов. Она не спускала с меня умоляющих глаз. Еще в течение первого часа, когда мою руку сводило до невыносимой боли, я два раза пробовал вытащить палец и проверить — не прекратилось ли кровотечение. Оно не прекращалось. Как только липкий теплый поток заполнял ее горло, миссис Твигг нервно стискивала мое плечо.

Не представляю, как я выдержал второй час. Мои мышцы страшно онемели, палец опух. Мне представились альпинисты, которым приходилось удерживать на веревке сорвавшегося то­варища в течение нескольких часов. В нашем случае мой деся­тисантиметровый палец, распухший настолько, что я его уже не чувствовал, являлся спасительной соломинкой между жизнью и смертью.

Я, молодой врач двадцати с небольшим лет, и 81-летняя женщина вцепились друг в друга мертвой хваткой — у нас не было другого выхода: это требовалось для ее спасения.

Прибыл хирург. Ассистенты открыли операционную, ста­ли раскладывать инструменты, анестезиолог подготавливал ле­карства. Нас с миссис Твигг, все еще слившихся в странных объятиях, отвезли в операционную. Отблеск инструмента все­лил уверенность, все немного успокоились — я потихоньку от­пустил палец. Кровотечения не последовало. Может, мой палец уже ничего не чувствовал? Или за два часа кровь успела свер­нуться?

Я вытащил руку изо рта миссис Твигг — дыхание ее оста­валось ровным. Ее рука продолжала сжимать мое плечо, а глаза не отрывались от моего лица. Вдруг почти совсем незаметно ее окровавленные искаженные губы чуть дрогнули — она улыбну­лась. Комок подступил к горлу. Она не могла говорить — у нее отсутствовала гортань — но слов не требовалось, чтобы выра­зить ее благодарность. Она знала, как разламывается от боли моя рука; а я знал, как сильно страх сковал ее тело. За эти два часа в тихой спящей больнице мы стали практически одним су­ществом.

Т

еперь, когда я вспоминаю ту ночь и миссис Твигг, все это представляется мне своеобразной притчей. Она повествует о противоречиях между пределом человеческой беспомощно­сти и божественной мощью, заложенной в нас. Тогда от моего медицинского образования толку было мало. А что действительно имело значение, так это мое присутствие и огромное же­лание откликнуться на беду другого человека, помочь ему.

Как и многие знакомые врачи, я часто оказывался несо­стоятельным перед лицом страдания. Боль наносит удар подоб­но землетрясению, поражая неожиданностью и разрушитель­ной мощью. Женщина обнаружила небольшое уплотнение в груди — ее личная жизнь на грани распада. Ребенок родился мертвым — мать бьется в истерике: «Девять месяцев я ждала этого? За что? Многие женщины делают аборты, а я за ребенка готова жизнь отдать». Молодой человек попал в автокатастро­фу. Удар лицом о лобовое стекло. Лицо навсегда останется обе­зображенным шрамами. В сознании то и дело проносится: те­перь постоянно надо ходить по врачам, всего остерегаться — былые надежды рухнули.

При виде страданий люди, оказавшиеся рядом, испыты­вают потрясение. Комок подступает к горлу. Мы спешим в больницу проведать больного, бормочем что-то ободряющее. Нам хочется найти особенные слова для человека, охваченного горем.

Но когда я спрашиваю своих пациентов и их родственни­ков: «Кто помог вам в трудную минуту?» — ответ всегда стран­ный, расплывчатый. Однозначных ответов я не слышу. Да и са­ми отвечающие не похожи на людей, старающихся произвести впечатление. Они не бросаются словами — это тихие люди. Они все понимают. Они больше слушают, чем говорят. Никогда никого не осуждают и не учат жить. Их ответы такие: «Созна­ние чьего-то присутствия», «Кто-то оказался рядом, когда я в нем нуждался». Протянутая рука, понимание, сочувственное объятие, подступивший к горлу комок.

Нам хотелось бы иметь свод психологических правил. Таких же четких и конкретных, как хирургические приемы, описанные в учебнике. Но человеческая душа слишком сложна — она не укладывается в свод правил. Самое лучшее, что можно предложить, — это присутствовать, видеть и прикасаться.

Красной нитью через всю книгу проходит мысль: нужно преданно и скромно служить головой в Теле Христовом, быть Его прочным скелетом, Его мягкой и податливой кожей. Исцелять Телом Христовым. А все это вместе и обеспечивает чувство присутствия в этом мире — присутствия Бога.

Порой мне кажется, что я, как часть Тела Христова, снова оказываюсь в палате миссис Твигг. Все, из чего я состою — ко­сти, мускулы, кровь, мозг, — все объединилось в едином пре­красном порыве: предотвратить надвигающуюся смерть моей пациентки. Я обязан гнать прочь чувство собственной бес­помощности. Все, что я мог сделать, — это на какое-то время создать преграду на пути текущей крови, чтобы отодвинуть по­бедное наступление рака. Вместо этого я надеялся на чудо.

О

существим ли Божий план овладеть землей при помощи Тела, состоящего из хрупких человеческих существ? Ведь стоящая перед ним задача столь велика! Это серьезный вопрос, и рассматривать его следует в отдельной книге, куда более объ­емной и мудрой, чем эта. Тем не менее, при внимательном взгляде становится виден стиль, в котором Бог общается с на­шей планетой. Тут помогает обширнейшее откровение, которое Бог дал нам о Себе.

Конечно же, о Боге можно говорить только символиче­ским языком. «Может ли чайная чашка вместить океан?» — спрашивал Джой Дэвидмэн. Слова, даже мысли не могут вме­стить всей сущности Бога. В Ветхом Завете символические опи­сания говорили прежде всего о Его непохожести на все земное. Он являлся как полный света и славы Дух. Любой, приблизив­шийся к Нему, падал замертво или обретал нечеловеческое сия­ние. Моисей видел Бога только со спины; Иов слышал Его из бури; израильтяне следовали за Богом — огненным столпом.

Неудивительно, что евреи, привыкшие к такой таин­ственности, боявшиеся сказать вслух или написать имя Бога, считали святотатством слова Иисуса Христа: «Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца?» (Ин. 14:9). Эти слова, словно острый нож, вонзились в сердца евреев. Не Он ли провел девять положенных месяцев в утробе женщины, не Он ли вырос в скромном селении? Честертон сказал так: «Бог, Который представлялся окружностью, оказался ее цен­тром. И центром удивительно малым»¹. Став наконец-то види­мым, Бог оказался похожим на всех остальных людей. Их худ­шие ожидания оправдались, когда Его сразила смерть. Как мог­ли плоть и кровь вместить Бога? Как мог Бог умереть? Многие до сих пор недоумевают, хотя после Его воскресения прошло уже очень много времени, хотя воскресение вселило веру и эн­тузиазм в Его учеников.

Иисус вознесся с земли, не оставив после Себя тела, в ко­тором неверующему миру был бы представлен Святой Дух. Осталась только кучка неловких, колеблющихся учеников, большинство из которых покинуло Его на Голгофе. Иисус оста­вил на земле НАС. Он не оставил ни книги, ни символа веры, ни философской системы. Он оставил общину людей, которая призвана служить Его воплощением, быть Его представителем в миру. Сравнение церкви с Телом Христовым, которое про­мелькнуло в речи Христа и которое развил Павел, могло стать понятным лишь после того, как Иисус Христос покинул землю.

Великие, решительные слова апостола Павла о Теле Христовом были обращены к верующим Коринфа и Малой Азии, которых он упрекал в чисто человеческой слабости. Обратите внимание на то, что Павел — мастер сравнений и ме­тафор — не говорил, что народ Божий «подобен телу Христову». Во всех своих посланиях он говорил, что мы и есть Тело Христово. Дух спустился на землю и пребывает среди нас. Мир знает невидимого Бога прежде всего по тому, как мы его здесь представляем и «воплощаем».

«Церковь — это всего лишь часть человечества, в которой воплотился Иисус Христос» — сказал Бонхофер². Очень часто нам не нравится ни первая, ни вторая часть его утверждения. С отвращением мы виним себя в том, что из нас так и прет чело­веческое. Ослабев сердцем, мы делами своими, а порой и в ве­рованиях своих отрицаем, что Христос обрел плоть в нас.

Три образа Бога — Бог как огненный столп, Бог как обре­ченный на смерть Человек, Бог как входящий в Свое новое Тело Дух — помогают нам понять суть пути к Богу. Мы проходим путь от страха к совместному внешнему естеству, а затем и к совместному внутреннему естеству. Бог присутствует в нас, ге­нетически связывая нас с Собой и друг с другом.

Где в миру можно найти Бога? Как Он выглядит? Мы уже не можем кивнуть на Святое святых или на назаретского плот­ника. МЫ являем собой миру Божье присутствие, ибо в НАС пребывает Его Дух. Это нелегкое бремя.

П

осле Второй мировой войны немецкие студенты вызва­лись помочь в восстановлении разбомбленного собора в Англии — одного из многих, разрушенных налетами «Люфт­ваффе». Работа шла, и вот возник спор: как восстановить огромную скульптуру Христа с распростертыми руками? На скульптуре была надпись: «Придите ко мне». Можно было ре­ставрировать скульптуру — нельзя было только восстановить руки Христа, они были полностью уничтожены осколками сна­ряда. Нужно ли браться за столь ответственную работу — вос­создавать руки Христа?

Наконец реставраторы нашли решение, плоды которого мы видим по сей день. У скульптуры Иисуса нет рук, но над­пись под ней гласит: «Мы — руки Христовы».

И вот какова тайна: «Итак вы уже не чужие и не пришель­цы, но сограждане святым и свои Богу, бывши утверждены на основании Апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь строй­но, возрастает в святой храм в Господе, на котором и вы устрояетесь в жилище Божие Духом» (Еф. 2:19-22).