Почерк

Античный автор Светоний, описывая жизнь «божествен­ного Августа», не обошел вниманием и его почерк: «...он не разделяет слов и не делает переносов, а не помес­тившиеся в строке буквы подписывает тут же снизу, об­ведя их чертой».

Внимание к почерку пережило века. Вот что писал поч­ти две тысячи лет спустя историк П. Щеголев о дневниках другого императора — Николая II: «Уже самый внешний

вид дневников, написанных почерком, удивительно ровным, четким, неизменным с первого дня до последнего, сви­детельствует об удивительной душевной невозмутимости писавшего. Однообразному фону записей соответствует однообразное отношение решительно ко всем событиям, записанным в дневнике. Равнинность дневника моментами становится даже страшной».

Многие писатели усматривали связь почерка своих героев с их внутренним миром. «В размашистом, но не­смелом почерке я узнал походку Саши, ее манеру высо­ко поднимать брови во время смеха, движения ее губ...» — это цитата из чеховского рассказа «Любовь». А вот и совсем недавний пример. Борис Ямпольский в романе «Московская улица» посвятил несколько строк творчест­ву тружеников неких канцелярий, относящихся уже к на­шему веку: «И молодой, совсем еще зеленый лейтенант... своим молодым и самоуверенным почерком... выписал ордер, очень красивый. И это чистое произведение кал­лиграфического искусства, подписанное начальником отдела, чья подпись похожа была на разогнавшийся курь­ерский поезд и утверждена высшим начальством, чья подпись была уже только с завитушками, и завизирован­ное таким высоким начальством, что даже фамилии своей не выводил, а ставил только закорючку, знак иерархии, иероглиф, означавший «согласен», занесли в книгу и спус­тили куда надо».

Несмотря на такой давний и устойчивый интерес к почерку, исследователи взялись за него сравнительно не­давно. Отцом графологии — учения о почерке — считается живший в прошлом веке аббат Мишон. Он написал не­сколько сочинений на эту тему, по его инициативе обра­зовались графологические общества, возникли специаль­ные журналы. Существовало и Русское научное графо­логическое общество, председателем научной комиссии которого в 20-е годы был Д. М. Зуев-Инсаров, автор популярной книги «Почерк и личность». Старые москви­чи, наверное, помнят, как он сидел на своем стульчике в саду «Эрмитаж» и определял по почерку характер тех, у кого была охота проверить на себе возможности этой необычной науки. Среди его клиентов встречались и люди известные. А. М. Горький, например, писал ему в 1927 го­ду из Сорренто: «О значении графологии как науки у меня нет мнения, ибо я не знаю ни законов, ни методов этой науки. Да есть ли у нее законы и метод?.. Но не могу сомневаться в наличии у некоторых субъектов удивитель-

ной способности определять по почерку «духовную струк­туру» людей, незнакомых им и никогда ими не видан­ных».

Первый нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Се­машко высказался решительнее: «Если вы распознали мой характер действительно только по почерку, то это дока­зывает, что графология на самом деле имеет право претендовать на науку и что вы — прекрасный графолог». Известны мнения специалистов и более искушенных в этой области. Основоположник научных методов кримина­листики Ганс Гросс, например, считал, что следователю, знающему толк в графологии, «достаточно взглянуть на подпись под протоколом, чтобы определить, что свиде­телю 45—50 лет, что он ремесленник, невысокого роста, честный, смелый, ограниченный и простодушный».

Однако в 1940 году профессор С. В. Познышев про­вел специальное исследование, в результате которого не усмотрел в графологии научных основ. На ней, не­смотря на доброжелательное отношение многих видных людей, был поставлен крест. Впрочем, в те годы такая же печальная судьба постигла и некоторые другие науки, в полезности которых сегодня никто не сомневается. Мо­жет, и графология пострадала незаслуженно? Вопрос не­простой, и разбираться в нем предоставим специалистам, а сами пока заглянем в 3-е издание Большой Советской Энциклопедии. Читаем: «Графология — учение о почерке, исследование его с точки зрения отражающихся в нем свойств и психических состояний пишущего....Данные Г. применяются для исследования индивидуальных осо­бенностей человека в психологии, а также в медицине и криминалистике в качестве средства психологической и физиологической диагностики наряду с другими мето­дами, например тестами».

Отношение к графологии сегодня, как видим, вполне серьезное. Дело в том, что есть у нее кое-какие полез­ные результаты, которые трудно отрицать. Не надо быть графологом, чтобы в большинстве случаев безошибочно отличить мужской почерк от женского, детский от взрос­лого. Известно и то, что почерк — это слепок личности человека. Для доказательства ученые использовали гип­ноз. Они внушали испытуемому, что он ребенок, под­росток, взрослый; внушали и несвойственные ему чер­ты характера. И что же? Почерк в каждом случае менялся.

Так, например, выглядит почерк 27-летней женщины.

А это тоже писала она, но уже под гипнозом, будучи уверенной, что ей 10 лет.

По наблюдениям Зуева-Инсарова, почерк зависит не только от возраста, но и от положения, занимаемого человеком в обществе. «Я знал одного почтового служа­жего, — пишет он, — достаточно нетребовательного в своих личных привычках, способного удовлетворяться очень небольшим. Его почерк отличался также простотой и естественностью. Но вот постепенно этот человек стал про­двигаться по службе, вплоть до заведующего одним из провинциальных почтовых отделений. С этих пор стало расти и его честолюбие: он стал следить за своей внеш­ностью, оборотами речи, стал часто устраивать попойки, в которых любил играть роль хозяина. Это стремление к подобному «широкому» образу жизни сказалось и на

почерке, который стал отличаться общей украшенностью, затейливостью рисунков отдельных букв и т. п.». Вот его автограф:

Но у человека, как известно, существует несколько почерков: одним он делает пометки в своей записной книжке, другим пишет заявление о приеме на работу, третьим — дружеское поздравление. Однако для графо­лога эти почерки одинаковые. Изменяется лишь наклон, размер букв, качество их отделки, а внутреннее построе­ние письма остается неизменным. Какая же зависимость между характером и, скажем, закорючкой подписи?

Исследователи разработали целую систему признаков почерка, каждый из которых отражает определенную внутреннюю черту личности. Одни зависимости очевидны (пропуск букв, слов — невнимательность), другие — не очень (округлый почерк — слабая воля). А третьи и вовсе не имеют ничего общего с нашим житейским опытом. Ну почему, скажите, увеличение размеров букв к концу слова свидетельствует о доверчивости, а если наоборот — то о хитрости и осмотрительности... Ответа на этот во­прос нет, и нам остается утешиться тем, что знаменитая формула Е=тс² тоже не имеет никакого отношения к бы­товым наблюдениям и относится к области чистой науки. А наука, к сожалению, окончательных выводов пока не сделала, и потому темных мест в почерковедении пока немало. Что, впрочем, не мешает энтузиастам использо­вать его в практических целях. Общие положения, на ко­торых они строят свои выводы, примерно таковы:

1. Геометрический рисунок письма (линии строк и по­лей, интервалы, нажим) определяет волю человека, его энергию.

2. Всякие преувеличения в отдельных элементах пись­ма (очень крупный или, наоборот, мелкий почерк, вычур­ные заглавные буквы и т. п.) указывают на стремление обратить на себя внимание.

3. Волнистые начертания характерны для людей, обла­дающих гибким, изобретательным умом.

4. Обилие угловых линий указывает на твердость и настойчивость, тогда как округлые свидетельствуют о мяг­кости и миролюбии.

Отсюда почерковеды выводят множество частных зависимостей. Крупный почерк, по их мнению, связан со склонностью к проявлению своей личности. Такие люди обычно плохо мирятся с обыденностью. Крупное письмо свидетельствует также о чувстве собственного до­стоинства, склонности к размаху, порой к непрактичности. Одновременно это показатель самонадеянности, непри­нужденности в общении, энергичности, честолюбия.

Мелкое письмо говорит о сдержанности, расчетливо­сти его обладателя. Сжатый почерк указывает на береж­ливость и осмотрительность. При этом поля обычно от­сутствуют, промежутки между словами невелики.

В беглом и размашистом почерке проявляются пред­приимчивость, активность, способность легко ориентиро­ваться в незнакомой обстановке.

Неровное письмо — по величине букв, наклону, на­правлению строк — свидетельствует о неровности поведе­ния, повышенной возбудимости.

Если же почерк разборчивый и ясный — аккуратный, но без излишней старательности, отсутствуют сильные нажимы, длинные штрихи, интервалы ровные, буквы оди­наковые по высоте, — то это указывает на уравновешен­ность, постоянство взглядов и привязанностей, уважение к окружающим.

Четкие, законченные буквы, тщательно расставленные знаки препинания, мелкое или угловатое письмо — все это, по мнению графологов, означает деловитость. Если буквы в словах расположены отдельно друг от друга — слабая воля; слитно—хорошая стрессоустойчивость.

Сильный нажим — критичность, склонность к прояв­лению силы.

Маленькие расстояния между соседними словами— интерес к окружающим, недостаточное чувство дистан­ции.

Пробелы на концах строк из-за нежелания перено­сить слова — осторожность, доходящая до трусости.

Строчки направлены вверх — инициатива, энергия, надежда на свои силы; вниз —- угнетенное состояние; в разные стороны — впечатлительность...

Дальше специалист рассуждает так. Предположим,

в почерке обнаружены следующие признаки: буквы пря­мые — сдержанность; открытые гласные — откровенность; удлиненные конечные штрихи — недоверчивость. Он делает вывод: свойственное этому человеку стремление поделиться своими переживаниями часто наталкивается на боязнь обмануться в своем доверии, отчего в характе­ре появляется замкнутость.

Профессия, по мнению специалистов, тоже наклады­вает определенный отпечаток на почерк. Равно как и бо­лезнь, и потому опытный профессионал, анализируя по­черк психически больного, может поставить диагноз не менее точно, чем врач.

Зуев-Инсаров проанализировал автограф лейтенанта Шмидта.

Вот какие выводы он сделал. «Нервная, впечатлитель­ная натура. Увлекающийся, порывистый и неуравнове­шенный в своих настроениях, но устойчивый в привязан­ностях и во взглядах человек... Мягкость, простота в об­ращении, подвижность, общительность и вместе с тем постоянное чувство какой-то обособленности, психиче­ское одиночество... Есть некоторая сентиментальность, мечтательность в натуре.

Чувствует себя сильным нравственно, по натуре смел. Придя к определенному решению, способен проявить исключительное хладнокровие, самообладание... Выведен­ный из терпения, может действовать сгоряча. Остро, бо­лезненно воспринимает неудачи — моментами падает ду­хом, теряется.

Обладает художественным чутьем. Ясны проблески очень даровитой натуры. Владеет словом. Бессознательно внушает к себе доверие. Способен увлечь и вести за собою; увлекая, зажигается сам....Не выносит неспра­ведливости; не боится открыто высказывать своих мне­ний. Правдив, отзывчив к чужому несчастью. Откровен­ность в проявлении своих симпатий. Способность несколь-

ко идеализировать объект своего увлечения... Способен весь отдаться идее, зажечься ею».

Мы привели эту длинную цитату лишь для того, «чтобы показать широту психологического диапазона, в котором работает опытный почерковед. Конечно, после таких ха­рактеристик наверняка закрадывается сомнение: ведь описать задним числом известную личность можно и безо всякой графологии. Развеять эти сомнения могут, как мы уже говорили, веские выводы ученых. Поэтому пока не стоит слишком серьезно относиться к этой экзотической науке. Тем более что графологом вы пока не стали, и излишняя самоуверенность в вопросах почерковедения мо­жет поставить вас в смешное положение.

Чтобы вы зримо представили себе современный уро­вень графологии — или, как ее теперь называют, графо­метрии, — приведем некоторые примеры из одной мето­дики, которой активно пользуются криминалисты для анализа подписей.

Сильный наклон вправо — быстрота мышления.

Сильный наклон влево — воля, самообладание.

Смешанный наклон — несдержанность, ненадежность.

Прямое расположение — сдержанность.

Подпись направлена вверх — стремление к деятельности,

самоутверждению.

Подпись направлена вниз — перестраховка,

стремление

к самозащите

Подпись беглая, размашистая —

быстрая восприимчивость, активность,

склонность к самовыражению.

Крупная — экстремальность,

стремление к высоким целям,

большим задачам.

Ясная, разборчивая — уравновешенность,

умение владеть собой,

открытость.

Украшения — воображение, фантазия.

Крупная прописная — творческий потенциал,

независимость мышления,

самолюбие.

Каждая буква отдельно — фантазия, интуиция,

слабая воля.

Крайне неодинаковые буквы — неуравновешенность.

В конце подписи буквы вытянуты в линию —

проницательность, скрытность.

Росчерк падающий — гибкость мышления.

Росчерк волнистый — дипломатичность.

Прямой, уходящий влево — бескомпромиссность.

Окружающий подпись —

стремление к безопасности,

сохранению достигнутого.

Без росчерка — простота вкуса.

7 Заказ 732

Резкие, прямые штрихи —

неуступчивость, жесткость установок.

Большие, одинаковые буквы —

твердая последовательность

в достижении целей.

Подчеркнутая подпись —

развитое чувство собственного достоинства,

самонадеянность.

Горизонтальный штрих в конце подписи —

скептицизм.

Высоко поставленный, удлиненный штрих —

самолюбие, настойчивость.

Можно ли по желанию изменять свой почерк? Конечно, можно. Но все равно он будет для вас чужим. Точно так же, как актер, играя разные роли, по сути остается все тем же. Однако почерк меняется и помимо нашей воли, и потому нам порой не удается точно воспроизвести свою собствен­ную подпись — ту самую, которая красуется в паспорте. Меняется возраст, меняется настроение и естественно, что не остается прежним и почерк. А мастерство графолога заключается в умении выделить характерные, глубинные особенности письма. Если же сознательно изменить какой-то элемент — скажем, букву «т» писать не так, как учат в школе, а на печатный манер, или изменить размеры букв, наклон и т. п., то почерк потеряет гармоничность, беглость Короче говоря, получится то же самое, как если бы вы по­пробовали набор придуманных непонятных слов выдать за «иностранный» язык. В нем не будет главного — естествен­ности и внутренней логики.

Нам возразят: ведь есть немало людей, прекрасно вла­деющих каллиграфическим почерком — рафинированным и безликим. Такой почерк хорош для надписей на подар­ках, юбилейных адресов, школьных прописей, но где же в нем личность? Однако никакого противоречия тут нет.

Нас же не удивляет, что кроме родного языка человек мо­жет выучить и иностранный — который, впрочем, так и ос­танется для него неродным. Вот и о каллиграфах знатоки говорят, что кроме профессионального почерка у них есть и другой, более свободный, который они предпочитают в нерабочее время.

А вот какие выводы сделал Зуев-Инсаров, изучая под­пись Льва Толстого.

«Четкая, разборчивая подпись, связанные буквы. Та же простота начертаний, что и в почерке, та же гармонич­ность. Решительно и смело начертанная, как бы накры­вающая подпись черта...

Смелость и самоконтроль — беспощадный, временами мучительный. Непрестанное стремление к совершенство­ванию. Правдивость и замкнутость. Врожденная и посто­янно подавляемая им азартность. Не боится порвать со всем в случае идейного разногласия. Когда речь идет о выполнении того, что он считает своей обязанностью, дол­гом, то ни соблазны личного характера, ни просьбы близ­ких не в состоянии бывают сбить его с того пути, который ему представляется единственно правильным. Внутрен­няя честность и принципиальность. Не славолюбив. От людей не ищет для себя ничего...»

В состоянии гипноза вместе с личностью меняется и почерк. Внушите человеку, что он Наполеон, — и в его подписи тут же появятся уверенность, смелость, размах... Правда, с подлинным наполеоновским росчерком все это все равно не будет иметь ничего общего. Тем более, что у императора их насчитывают по крайней мере семь. Подпись честолюбивого артиллерийского капитана (1) и подпись императора Франции, подчеркнутая эффектным росчер­ком (2). Самоуверенно поползла вверх подпись после победы при Аустерлице (3). В ней видны настойчивость,

прежнее честолюбие и склонность... к наполеоновским планам.

После победного вступления в Москву подпись словно вобрала в себя непомерные властность, тщеславие и са­монадеянность (4). Когда Москву пришлось покинуть, им­ператору стало не до внешних эффектов. Росчерк исчез, скомканная, бесформенная подпись говорит о растерян­ности, напряженности ее автора (5). После Лейпцигского поражения ощущение трагичности чувствуется еще яснее. Вспышки неровного нажима, ломаные линии (6). Нако­нец, остров Святой Елены. Все позади. Нажима нет, рос­черк пошел вниз, нет прежнего размаха. Это подпись старика (7).

В заключение — небольшой тест. Во многих западных странах почерк кандидата на более или менее ответст­венный пост не преминут показать графологу. Если вам интересно, что сказали бы в подобном случае о вас, то возьмите лист нелинованной бумаги и напишите несколь­ко строк любимого стихотворения. А теперь охаракте­ризуйте свой почерк.

1. Размеры букв: очень маленькие (не более 2—3 мм) — 3 балла, маленькие — 7, средние — 17, крупные (свыше 7 мм) — 20.

2. Наклон букв: влево — 2 балла, легкий наклон вле­во — 5, прямое написание — 10, легкий наклон вправо — 6, вправо — 14.

3. Форма букв: округлая — 9 баллов, бесформенная — 10, угловатая — 19.

4. Направление строк: ползут вверх — 16 баллов, пря­мые — 12, ползут вниз — 1.

5. Сила нажима: легкая — 8 баллов, средняя — 15, сильная — 21.

6. Характер соединения букв: склонность к слитному написанию — 11 баллов, к раздельному — 18.

7. Общая оценка: почерк старательный — 13 баллов; неровный, одни слова читаются легко, другие — с трудом — 9; неразборчивый, буквы узнаются с трудом — 4.

Сложите полученные баллы.

35—51: такой почерк отличает людей со слабым здо­ровьем и расшатанными нервами.

52—63: здесь явно видна рука флегматичного чело­века. В большинстве жизненных ситуаций он несмел и пассивен. По складу ума — романтик и философ.

64—75: обладатель этого почерка решителен, хоть и часто пасует перед опасностью. Несмотря на легкий характер, не лишен чувства собственного достоинства.

76—87: почерк свидетельсвует о добродушии и откро­венности, излишней впечатлительности. Такой человек, как правило, — хороший собеседник, может отстоять свою точку зрения. Бойцовский характер порой толкает его на самопожертвование ради высоких идеалов.

88—98: самая распространенная группа. Характерные признаки — честность и добропорядочность, устойчивая психика, отвественность и инициатива, обилие новых идей (которые нередко так и остаются неосуществленными). Смекалка, ярко выраженное чувство юмора.

99—109: индивидуалист с острым умом. С ним нелегко,

потому что он вспыльчив, обидчив и несколько сварлив. Независим в суждениях и поступках. Среди таких людей часто встречаются одаренные личности, склонные к твор­честву, изобретательству.

110—121: это скорее всего личность грубая и занос­чивая. Чувство ответственности отсутствует практически полностью.

Повторим: не считайте сделанные выводы окончатель­ными. Для этого у вас пока нет серьезных оснований. Но если, глядя на чужой почерк, вы проявите некоторую наблюдательность и постараетесь увидеть за ним живого человека, то ради этого стоило потревожить полузабы­тую науку.