Не упразднение смертной казни более всего спо-

230//231

спешествует снижению преступности, а счастливые политические, экономические и социальные условия. Это как раз и доказывает, что применение или неприменение смертной казни не влияет на преступность; эта последняя зависит от политических, экономических и социальных условий. К этому доводу в пользу отмены, неосознанно приведенному здесь, добавим только, что отмена смертной казни, как нам представляется, вносит свой вклад в создание счастливых условий.

Последние утверждения Буза мы оставим без комментариев.

...нет никакой уверенности в том, что пожизненное заключение — менее варварское наказание, чем смертная казнь, и что лучше причинять страдания, не причиняя смерти, нежели причинять смерть, не причиняя страданий (?). Истина заключается в том, что по большей части отторжение и отвращение, вызываемые смертной казнью, связаны со способом ее осуществления. Отсюда большой интерес к поиску сколь возможно более гуманного метода смертной казни.

Эта юридическая — и почти официальная — аргументация, как нетрудно увидеть, малоубедительна. Вскоре нам представится случай процитировать и другие мнения в поддержку сохранения смертной казни, иногда выраженные не столь умеренно.

Начертать исчерпывающую историю всех усилий, совершенных приверженцами аболиционизма после Французской революции, потребовало бы куда более объемного труда, чем данный. Ведь на самом деле эти усилия не прекращались. В зависимости от политической обстановки и формы правящего режима эти приверженцы или имели возможность как-то высказаться и заставить себя выслушать (что не одно и то же) или были ее лишены.

231//232

Так, у нас не будет возможности привести петиции, которые постоянно вносились на рассмотрение революционных собраний, даже после того, как Конституанта проголосовала за Уголовный кодекс 1791 года, то есть после того, как смертная казнь была формально допущена и вновь установлена. Однако эти петиции заставили Лепелетье де Сен-Фаржо, докладчика об Уголовном кодексе, представить доклад об упразднении смертной казни, которую ранее сам он восхвалял и оправдывал. Учредительное собрание одобрило принцип предложенной ей меры, но постановило декретом от 14 брюмера IV года, что упразднение может быть действенным лишь после того, как восстановится мир. Желанию учредительного собрания не было суждено исполниться: накануне Амьенского мира, который прекращал войну между Францией, Англией, Испанией и Голландией, закон от нивоза X года провозглашал сохранение смертной казни.

Впоследствии каждая революционная эпоха сопровождалась попыткой упразднить смертную казнь. Так, 17 августа 1830 года г. де Траси выдвинул соответствующее предложение, опираясь на народную петицию. Эта последняя зародилась в ходе сентябрьских демонстраций 1830 года в честь четырех сержантов Л а Рошели. Предложение Траси было отклонено после резкого противодействия представителей армии.

Аналогичная ситуация была воспроизведена во время революции 1848 года. Хотя — как раз под влиянием труда Гизо — временное правительство своим декретом упразднило смертную казнь за политические дела, однако в течение февраля прошли демонстрации в пользу полной ее отмены. Г. де Тра-

232//233

си снова предложил упразднить ее в ходе конституционной дискуссии, требуя исправления пятой статьи, которая воспроизводила декрет об отмене смертной казни за политические преступления. Г. де Траси предлагал устранить слова «за политические преступления», что означало бы безоговорочную отмену. Поправка, получив поддержку В. Гюго («Есть три вещи, принадлежащих Богу, а не человеку: необратимое, непоправимое и нерасторжимое»), тем не менее была отвергнута.

В 1849 году в Парламент были представлены три аболиционистских предложения. Первое — внесенное Савасье-Ларошем — обсуждалось на заседании 8 декабря 1849 года. Докладчик, г. Касабьянка, выразил свою мысль следующим образом:

Неужели, господа, у нас меньше отвращения к кровопролитию, чем у достопочтенного оппонента? Нет. Вот в чем заключается расхождение: он заботится только об участи приговоренного... (Протесты с левой стороны.)

— С правой стороны: Именно так, не иначе!

— Докладчик. Да, господа, таково следствие учений, проповеданных на этой трибуне. Достопочтенный оппонент заботится прежде всего об участи приговоренного; с одной стороны это понятно, в присутствии человека, чья голова вот-вот должна пасть, при виде беззащитного существа, чье сердце перестанет биться, забываешь преступление и восстаешь против жестокости искупления; но магистраты, но законодатели не должны приносить в жертву опасной жалости великие интересы, хранителями коих они являются. Их мысль обращается ко всем тем мирным гражданам, которых могут растерзать даже в неприкосновенном убежище домашнего очага, и число сих несчастных было бы куда более, если бы перспектива эшафота подчас не останавливала руку, готовую нанести удар. Нет, господа, не сейчас, когда пагубные учения... (Слева раздаются оживленные протестующие голоса.)

— Некоторые крайне левые депутаты: К порядку! Оратора к порядку!

233//234

— Справа: Превосходно! Превосходно!

— Докладчик: Не сейчас, когда пагубные учения до предела возбуждают все страсти, когда все нравственные скрепы распадаются или слабеют, не сейчас наступил момент, когда у общества можно отнять наиболее мощную узду из тех, коими оно обладает.

Затем предложение было отклонено 400 голосами против 183. Предложение Шёльхера в том же духе, представленное 21 февраля 1851 года, не было принято к рассмотрению. Та же участь постигла предложение Распайля от 15 мая 1851 года.

Затем, в эпоху Второй Империи, установилось почти беспрерывное молчание, подобное тому, какое имело место во время всей Первой: бонапартизм не может функционировать без строгого применения наиболее суровых кар. Однако же во время составления Адреса Императору группа республиканцев в порядке поправки потребовала, чтобы в адресе была выражена просьба об отмене смертной казни. Это предложение — выдвинули его Жюль Фавр, Карно и Гарнье-Паже — было, конечно же, отвергнуто. Прибегая к традиционной аргументации сторонников смертной казни, маркиз д'Авренкур ответил Жюлю Фавру:

Эти закоренелые преступники знают Кодекс; они точно знают, до какой черты им можно дойти, чтобы остановиться у подножия эшафота и рисковать только каторгою, где их никогда не покидает надежда на побег. Страх смерти — единственное, что их останавливает; страх смерти необходим.

А вот слова Прево-Парадоля:

Убийца, наказанный смертью, похож на врага, который пал в битве, данной им всему обществу; это наказание, применяемое таким образом, не нарушает пропорцию с преступ-

234//235

лением, оно аналогично последнему и сообразно с внутренним чувством справедливости, заставляющим нас желать, чтобы злодей попал в собственную ловушку и погиб от собственного оружия. Будучи ограничено этими рамками, применение смертной казни законно. Она не противоречит справедливости и не задевает человеческую совесть.

На закате Второй Империи все же развернулись жаркие споры о смертной казни. Получилось так, что два проекта — один аболиционистский, а другой об отмене публичности смертной казни — стали рассматриваться практически одновременно. Предложение об упразднении смертной казни поступило от Жюля Симона и Стинэкерса. Будучи отвергнуто 22 марта 1870 года, оно было возобновлено в виде поправки к проекту отмены публичности смертной казни, представленному Эмилем Олливье. Оба были отвергнуты, причем сторонники аболиционизма голосовали против отмены публичности. В частности, Гамбетта по поводу этих дебатов выдвинул прогноз, что тайное осуществление смертной казни не вызовет уже возмущения общественного мнения и позиции сторонников смертной казни в результате этого только упрочатся. Опыт двадцати последних лет подтверждает справедливость его предвидения.

В эпоху Третьей Республики были представлены различные проекты — как об упразднении смертной казни, так и об отмене ее публичности. Сколько-нибудь значимых дебатов по этому поводу не было. Приведем только их беглый перечень, останавливаясь лишь на тех, которые вызвали особо оживленную реакцию в народе или в печати.

Предложения об отмене представили Шёльхер, Луи Блан, Ле Руайе, Фребо, Дежеант, Бароде, Брю-

235//236

не, Флессьер — в 1872, 1876, 1878, 1879, 1886, 1898, 1900 и 1902 годах соответственно.

Со своей стороны Сенат в 1898 году проголосовал за отмену публичности смертной казни; эта мера никогда не была ратифицирована Палатой.

Тем не менее в 1906 году Гюйо-Дезень, хранитель печати в правительстве Клемансо, выдвинул проект об отмене смертной казни. Пресса тогда организовала референдум; из 1412 347 полученных ответов 1 038 655 было в пользу сохранения высшей меры наказания.

В следующем году аболиционистский проект был выдвинут группой депутатов; инициативу взял на себя Жозеф Рейнах. Среди подписавших предложение были Дежеант, Круппи, Кайо, Жорес, Ферди-нан Бюиссон, Миллеран, Поль Брусе, Стиг, Франсуа Араго, Франсис де Прессенсе, Камилл Пельтан, Аллеман, Вивиани, Дешанель, Александр Зеваес, а также аббат Лемир, единственный парламентарий, который был серьезно ранен во время покушения Вайана. Жозеф Рейнах поддержал аболиционистский тезис в Обществе пенитенциарного права, вопреки мнению юриста г. Жоли, который «без разговоров» заявил себя ее приверженцем. В ходе дискуссии знаменитый адвокат Анри Робер высказался в пользу аболиционизма. Опровергая традиционный аргумент, выдвинутый Жоли, — что пожизненное наказание более сурово, чем смертная казнь, — он заявил:

Г. Жоли — приверженец смертной казни в интересах осужденного; он едва ли не сожалеет, что приговор не смягчается по закону Беранже, поскольку он враг пожизненных наказаний. Вот что я для себя отмечу, — если когда-то Вам случится быть присяжным, я потребую отвода, потому что Вы приговорите к смерти из милосердия.

236//237

Анри Робер добавил:

Смертная казнь не играет роли примера, и откровенные признания, полученные мной от большинства лиц, подвергнутых этой мере наказания, утвердили меня в таком мнении. Юные убийцы не боятся ее... При г. Карно, не отличавшемся мягкостью, казнили некоего Жантрона, которому было семнадцать лет; он самый юный из казненных... Все эти юные проходимцы присутствовали при смертных казнях, и это зрелище... скорее подбодрило их (Revue penitentiaire, 1907, p. 298 и сл., 425 и сл.).

После Первой мировой войны аболиционистские предложения, всегда безуспешные, стали и не столь частыми. Отметим предложение Реноделя, Ришара и Дюрафура от 1927 года. Равным образом отметим, что в 1919 году некий депутат потребовал применения смертной казни к спекулянтам; тогда эту меру не приняли, в то время как проект Фаржа, согласно которому смертная казнь могла применяться к преступлениям в сфере снабжения продовольствием, в 1946 году был принят. Еще отметим, что г. Теттинже 28 марта 1935 года предложил «сделать смертную казнь более суровой».

Единственная мера касательно применения смертной казни, которую довелось принять в этот период, стала следствием скандала. В 1939 году скандал, вызванный казнью Вейдманна, заставил правительство принять решение, согласно которому смертные казни более не могли осуществляться публично (законодательный декрет от 24 июня 1939 года). Теперь они проходят только в пределах тюремных дворов. Но сила традиции такова, что «утяжеления» смертной казни, предпринимаемые для того, чтобы поразить воображение публики, сохраняются, хотя публика состоит из нескольких караульных, представителей пенитенциарных властей, прокуратуры

237//238

и защиты: отцеубийцу до сих пор ведут по тюремным коридорам к гильотине с головой, облаченной в черное покрывало.

Что касается смертной казни через расстрел, она также стала осуществляться с большей скрытностью. Известны рассказы советника Бушардона, судебного следователя при военном трибунале во время войны 1914—1918 годов, великого любителя смертной казни. До 1939 года расстрел осуществлялся перед строем войск, которые затем проходили маршем мимо трупа под звуки марша жирондистов: Погибнуть за Отчизну... Последняя казнь с такого рода процедурой и церемониалом имела место в Тулоне незадолго до войны. Молодой лейтенант флота Обер сознался, что он предоставил военные документы иностранной державе ради любви к прекрасной шпионке. Он был казнен в присутствии всех частей гарнизона. Законодательный декрет 1939 года постановил, что казни могут иметь место «без присутствия публики».

С технической точки зрения процедура осуществляется тем же самым способом. Все двенадцать солдат взвода выбираются из добровольцев. Им дается двенадцать ружей, одно из коих заряжено холостым патроном, и каждый таким образом может полагать, что он не несет никакой ответственности за человека, в которого он стрелял. «Выстрел милосердия» делает из револьвера в висок командующий взводом офицер или унтер-офицер.

После войны 1939—1945 гг. в Национальное собрание было внесено два законопроекта об упразднении смертной казни. Первый представил в 1947 году аббат Го (НРД), вторично в 1949 г.; другой — г. Жюль Мок и социалистическая группа в 1953 г.

238//239

Ни один из них не стал поводом для публичных дебатов.

Тем не менее — в два этапа — пресса стала интересоваться этим вопросом. Исследования о смертной казни были опубликованы в газетах Франс-Суар и Ле Фигаро. Последний провел референдум среди своих читателей. Из 2 108 ответов 1 769 были в пользу сохранения смертной казни.

Со своей стороны газета Аврора провела мощную кампанию — прежде всего после голосования в Палате общин, неблагоприятному для смертной казни, — в пользу сохранения гильотины во Франции. 29 июня 1955 года г. Анри Беназе опубликовал в этой газете статью под заглавием «Необходимость смертной казни», где можно было прочесть:

Никакого смягчения кар — только ужесточение! Нужно радикальным образом лишить опасных людей возможности вредить, не принимая во внимание ни пол, ни возраст.

Довольно неуместной чувствительности! Довольно бестолковых помилований! Давайте возьмем пример правосудия у той иностранной державы, которая только что отправила ad patres 4 закоренелого шестнадцатилетнего бандита.

Известно, что как раз казнь «закоренелого шестнадцатилетнего бандита» дала в Англии старт тому движению в общественном мнении, которое привело к голосованию в Палате общин с требованием отменить смертную казнь.

Но 25 января 1956 года г. Анри Беназе написал новую статью — «Оправдание эшафота», а 29 февраля — еще одну, «Спасительный нож», где он утверждал:

Увы! достаточно, чтобы какой-нибудь эстрадный ритор или софист от прессы снова вовлек в свои отвлеченные умствования ужасы гильотины, чтобы снова сбить публику с толку.

239//240

Что ж, пусть они остерегутся от такой чувствительности...

Отражают ли такие выходки, возвращающие нас к речи Сервана от 1776 года, общественное мнение? Даже если учесть, что эти строки написаны в такой газете, как Аврора, полностью сориентированной на мнения наиболее консервативных слоев страны, даже если понять, что перед нами самая худшая демагогия, следует признать, что это так. И последняя анкета, распространенная в 1956 году Французским институтом общественного мнения, к сожалению, лишь подтверждает это. Вот эта анкета, в том виде, как она была опубликована в печати:

Первый вопрос:

Англичане желают упразднить смертную казнь. Французское законодательство предусматривает смертную казнь для определенного количества случаев. Вы сами поддерживаете смертную казнь во всех предусмотренных случаях, либо только в некоторых, либо против смертной казни во всех случаях?

За смертную казнь во всех предусмотренных случаях — 23%.

За смертную казнь в некоторых случаях — 55%.

Против смертной казни во всех случаях — 19%.

Не ответили — 3%.

Второй вопрос (заданный 55 процентам сторонников смертной казни в некоторых случаях):

В случае государственной измены вы за смертную казнь или против нее?

За смертную казнь — 18%.

Против смертной казни — 18%.

Не высказали своего мнения — 19%.

Третий вопрос:

Полагаете ли вы, что, если во Франции отменить смерт-

240//241

ную казнь, число совершенных преступлений возрастет, уменьшится или останется неизменным?

Возрастет — 47%.

Уменьшится — 2%.

Останется неизменным — 39%.

Не высказали своего мнения — 12%.

На самом деле, после кратковременной эмоциональной волны, вызванной фильмом Андре Кайят-та Мы все — убийцы, публику вовсе перестает интересовать этот вопрос. Казни, после эксцесса чисток, становятся все более и более редкими, их тайну бдительно хранят. За исключением нескольких лиц, которые, подобно г. Анри Беназе, выказывают, что являются в данном деле скорее «любителями», — в том смысле, в каком употреблял это слово палач Дамьена, — нежели «приверженцами», большая часть французов изначально полагают, что это маловажный вопрос, и совсем мало тех, кто находит еще возможность высказать на сей счет суждение, основанное скорее на принципах, нежели на чувствительности.

Пока общественное мнение молчит, Парламент бездействует. Не только становятся все более и более редкими аболиционистские проекты, но и реформы Уголовного и Уголовно-процессуального кодекса, рассматриваемые ныне, не затрагивают вопроса.

241//242

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

В эпоху Освобождения некоторые коллаборационисты были приговорены к смерти и казнены. Мориак призывал к милосердию; Камю в передовицах Комба возражал ему, что прежде всего он требует правосудия, а потом милосердия 1. Несколько лет спустя, в 1948 году, во время лекции в доминиканском монастыре Латур-Мобура, Камю скажет: «[...] уже три года тому назад у меня возник спор с одним из вас, и с далеко не самым худшим. Сделать это меня побудили горячка этих лет, тягостные воспоминания о нескольких убитых друзьях... Тем не менее я могу засвидетельствовать, что, несмотря на некоторые крайности в полемике Мориака, я не переставал размышлять над тем, что он говорил. В результате этого размышления — а я излагаю вам свое мнение о пользе диалога между верующим и неверующим — я пришел к тому, что признал и наедине с собой, и признаю здесь, публично, что в основе своей по главному пункту наших разногласий прав был г. Франсуа Мориак, а не я» 2.

Но если в 1944 году Камю жаждет правосудия, то он очень быстро отдает себе отчет в трудностях, с которыми сталкивается его установление, и приходит к тому, что возражает против исполнения вынесенных приговоров. Когда 25 января 1945 года Марсель Эме просит его выступить в защиту Робера Бразийяка 3 «во имя литературного братства» и «просто братства», Камю ответил:

Париж, 27 января 1945 года

Глубокоуважаемый г. Марсель Эме,

Вы заставили меня провести дурную ночь. Чтобы покончить с этим, я сегодня послал ту самую подпись, которой Вы у меня просили. Тем не менее Ваше письмо нисколько не тронуло и не убедило меня.

Я подписываю это прошение о помиловании на основании соображений, не имеющих ничего общего с приведенными Вами. Ваше письмо, поставив меня лицом к лицу перед проблемой, всего лишь позволило мне вернуться к ним.

Я всегда испытывал ужас перед смертной казнью и полагал,

242//243

что — по крайней мере, как личность — я не могу принимать в этом участие, хотя бы и воздержанием.

Вот и все, и это — подробность, которая — я предполагаю — не вызовет у друзей Бразийяка ничего, кроме смеха.

Но что касается его, если он получит помилование, и амнистия предоставит ему свободу — как полагается — в течение одного или двух лет, то мне хочется, чтобы Вы нашли возможность сказать ему следующее по поводу моего письма.

Я присоединяю свою подпись к вашим не ради него. Не ради писателя (что в моих глазах ничего не значит), не ради личности, которую я презираю всеми силами своей души. Если бы я даже попытался проявить к ней интерес, воспоминание о двух или трех друзьях, замученных и уничтоженных сподвижниками Бразийяка, в то время как его газета подбадривала их, помешало бы мне это сделать.

Вы говорите, что в политические мнения вкрадывается элемент случайности, я ничего об этом не знаю. Но я знаю, что нет никакого элемента случайности в выборе собственного бесчестья.

И нет никакой случайности в том, что моя подпись окажется среди ваших, в то время как подпись Бразийяка не послужила в пользу Полицера или Жака Декура 4.

Я хотел бы, чтобы Вы сказали это Бразийяку, а также и то, что мне чужда ненависть и что я чувствую себя склонным скорее к уединению, нежели к занятиям политикой.

Может быть, тогда он поймет некоторые нюансы, которые ускользнули от его внимания и благодаря которым я никогда не смогу пожать ему руку.