2015-08-21
299
Во второй половине IX века, после правления императора Лотаря I, территория империи окончательно раздробилась на ряд самостоятельных феодальных государств. В это время на папский престол при содействии императора Людовика II вступил папа Николай I (858 – 867).
Николай I, как водится, происходил из очень знатного римского аристократического рода. Честолюбивый и властный, настоящий государственник, он энергично принялся за укрепление авторитета папской власти, читай Рима.
С самого начала своего правления папа Николай I был ярким выразителем идеи централизованной папской теократии. Это он выдвинул тезис о том, что права папы божественного происхождения и поэтому никто не может лишать его этих прав: «Сам бог возложил на плечи папы заботу о церкви и сделал его неограниченным владыкою ее». Николай I утверждал: папа – живой закон, его слово – слово божье, его дело – божье дело. Церковь – единый организм, душа которого – папа; поэтому вмешательство извне в дела церкви недопустимо. До Христа, утверждал Николай I, существовало объединение духовной и светской власти в руках государей, но Иисусом разъединил обе власти, и впредь ни император не станет присваивать себе роли понтифика, ни папа – имени императора. Проведенное Иисусом разделение властей, по словам Николая I, было сделано в назидание для светской власти: христианские императоры нуждаются в папе ради вечной жизни, а папы пользуются императорами и королями только ради земных целей. Исходя из такого представления о папстве, Николай I требовал всеобщего признания своего авторитета. Соборы он превратил в безмолвных свидетелей папских решений, и последние, по его словам, обладали непререкаемой силой во всей церкви; папа хранит веру и толкует ее догматы, приписывая себе права высшего цензора и присваивая право наложения самых суровых наказаний на отступников от «истинной» веры.
Так Рим взял курс на осуществление «государства божьего», не останавливаясь даже перед тем, чтобы угрожать суровыми мерами королям. Такая смелость Николая I в значительной степени объяснялась слабостью бездарных Каролингов, усердно растаскивавших на части не успевшую ещё толком собраться обратно империю.
Но очень быстро выяснилось, что даже слабая королевская власть не по зубам понтифику, ежели того не прикрывает император. Десятину-то бери, а в политику нос не суй. Это и есть самое слабое место любого паразитического финансового фонда – против бойца он и сам не боец. Единственные методы – это подкуп, плащ с кинжалом, в крайнем случае яд в стакане, а так, чтобы прямо решать вопросы – кишка тонка; верный и сильный император нужен. При отсутствии же серьёзного силового прикрытия, способного «прийти и наказать», как бы не стучал посохом понтифик, любые провинциальные власти римского градоначальника, как правило, в грош не ставили.
Тем не менее, Николай I вступил в острую борьбу с недовольными его действиями церковными магнатами, и ему удалось несколько упорядочить дела хотя бы внутри самой корпорации.
Если смотреть с позиций псевдо-павловской интерпретации христианства, то Николай I однозначно заслужил прозвище «великий». Он не остановился ни перед тем, чтобы отлучить от церкви архиепископа равеннского, ни перед тем, чтобы отменить решение архиепископа реймсского и т. п. Однако, несмотря на демагогические заявления о разделении светской и духовной властей, сам Николай I с удовольствием вмешивался в светские дела, добиваясь признания господства духовной власти над светской. Он попытался принудить Лотаря II, брата императора, развестись со своей второй женой Вальдрадой, брак с которой был до этого признан законным не только двумя архиепископами – кельнским и трирским, но и Аахенским церковным собором, и обязал Лотаря вернуть к себе свою первую жену Теутбергу.
Николай рассмотрел это дело на своем собственном трибунале. Архиепископы Гюнтер Кёльнский и Тьетгод Трирский, одобрившие второй брак в нарушение церковных законов, были осуждены и смещены с должностей. Когда же папские легаты, будучи подкупленными императором, поддержали решение собора, Николай I отлучил от церкви и архиепископов, и Вальдраду, и самих легатов.
Теперь уже разъярённый император послал свои войска на Рим, и папа был вынужден возвратить опальным архиепископам их епархии. Это был чувствительный удар по престижу римского престола. Папе ясно указали на предел его полномочий.
Параллельно с этим неуёмный Николай I ввязался в конфликт с восточным патриархом. Хотя в ходе этой борьбы нередко все разногласия пытались свести к богословским спорам, в действительности же речь шла об интересах чисто политических и территориальных. Папа выступил против константинопольского патриарха Фотия, который противился папской экспансии на Востоке, добивался его низложения, стремился отобрать у византийской церкви Болгарию, где в эти годы стали успешно осуществлять миссионерскую и просветительную деятельность братья Константин (более известен под именем Кирилла, которое он получил при принятии монашества) и Мефодий. Борьба за Болгарию, начатая Николаем I и продолжавшаяся впоследствии, все более усиливала расхождения между западной и восточной церквами и приближала окончательный разрыв между ними. Тем более, что истинный облик западной церкви был уже хорошо знаком современникам Николая I, и ни одна из стран, где папских легатов не могли поддержать имперские мечи, католичества не приняла. И Болгария тоже.
Мы же настоящий облик римского престола можем определить по действиям преемников Николая. Сам то он хоть действительно был серьёзным и уважаемым политиком, а в самом Риме пользовался уважением за аскетизм и благочестие, и потому все его редкие неудачи можно рассматривать как лёгкие разочарования. Но вот его преемники столкнулись уже с настоящими проблемами.
…
Папский престол оставался самым доходным местом в империи, а потому вокруг него кипели нешуточные страсти. Как говорится, свято место пусто не бывает. В зависимости от того, какая патрицианская семья оказывалась сильнее та и сажала своего папу. При отсутствии надёжной политической опоры понтифик превращался в марионетку властителей тускулумских, сполетских, неаполитанских и беневентских, каждый из которых стремился к приращению своего домена и даже подвергал Папскую область хищническим набегам.
За 93 года с 872 по 965 год на папском престоле сменилось 24 понтифика. В среднем, каждый понтификат длился три-четыре года. Ведущие сенаторские фамилии Рима, представлявшие интересы ведущих же феодальных домов Италии, путём интриг и махинаций приводили в Латеран своих ставленников и устраняли их в случае необходимости. Скудость и обрывочность сведений о папах того времени даже способствовали возникновению самых невероятных легенд – например, о том, что одно время папой была женщина.
Интересна в этом смысле история, начавшаяся при папе Иоанне VIII (872 – 882). Не смотря на свои безусловные заслуги, кончил этот папа совсем не хорошо.
Начиная с 840 года на юге Апеннинского полуострова начали укрепляться мусульманские пираты, грабившие побережье. При этом внутренняя ситуация была столь плачевна, что только с помощью подкупа и подарков Иоанн сумел отговорить князей Южной Италии от союза с арабами. На свои средства он сам создал флот, и 876 году в морском сражении при мысе Кирке победил пиратов.
Не забывал Иоанн и о делах внутренних, развернув кампанию по борьбе с коррупцией. Ключевые посты в Римской церкви находились тогда в руках аристократической группировки, связанной круговой порукой. Среди коррумпированных чиновников были казнокрады примисцерий Григорий, секундицерий Стефан, а также его шурин, по совместительству мокрушник и неверный супруг, Георгий Авентинский. В эту же кампанию входил кардинал Порто, Формоз, главный конкурент Иоанна на последних выборах. Вся эта шайка пользовалась покровительством Людовика II, но после его смерти все они бежали из Рима от праведного папского гнева, прихватив, правда, с собой многочисленные церковные сокровища.
Как видите, папа Иоанн VIII какое-то время успешно отражал как внешние, так и внутренние угрозы. Но ни эти, ни другие заслуги не спасли его, когда вследствие ослабления императоров подняли голову герцоги из семьи Сполето, сильнейшей в то время в Италии. Действуя якобы в интересах Карломана, претендента на императорскую корону, Ламберто Сполето захватил Ломбардию и стал с аппетитом поглощать папские владения. В 878 году Ламберто захватил Рим и пленил самого Иоанна, который после освобождения был вынужден бежать во Францию. Там папа пытался созвать собор для наказания своих «угнетателей», однако, на собор в Труа явилось мало епископов, и тогда Иоанн обещал императорскую корону сначала графу Босону Прованскому. Но того не пустили в Рим и Иоанн стал искать другую опору, которую нашёл было в Карле Толстом, который и помог вернуться понтифику в Рим. Но сей император, не смотря на габариты, оказался настолько ничтожным в глазах римских князей, что как только он покинул Рим, папу Иоанна тут же напоили ядом. Яд, правда, оказался недостаточно действенным, и тогда дело довершили уже ударом молотка по черепу. Это был первый в длиннющей веренице случай убийства понтифика.
Новый папа Марин I был назначен тут же, в день убийства Иоанна. И первым делом он снял все обвинения с шайки Формоза, что даёт нам полное право составить себе мнение о том, что папа Иоанн стал несчастной жертвой собственной борьбы с коррупцией в Церкви.
Сам Марин правил меньше двух лет, а о причинах его смерти ничего не известно. Его преемник Адриан III папствовал ещё меньше и скончался в Модене, по дороге в Вормс, где он собирался обсудить с Карлом Толстым вопросы престолонаследия и борьбы с сарацинами. Некоторые считают, что папа был отравлен, что было бы вполне в духе тех лет. Кто-то очень не любил тех пап, что вели переговоры с Карлом Толстым.
Некоторое успокоение Рим получил в правление очередного патриция Стефана V (885 – 891). Шесть лет – это практически рекорд для этого периода. Но секрет успеха этого папы был прост – Стефан был связан с домом Сполето и в 891 году короновал своего приёмного сына герцога Гвидо Сполетского императорской короной. Но в его правление уже отчётливо сказывались последствия кризиса перепроизводства Каролингов, и папская казна была уже практически полностью пуста. До кучи ещё случилось нашествие саранчи, начался голод, и папе пришлось вместо раздела гешефтов влезать в бюджет собственной семьи, чтобы накормить буйный плебс, дабы сохранить собственную голову.
После смерти Стефана в 891 году папой был избран вернувшийся кардинал Формоз, который тут же короновал Ламберто, сына Гвидо Сполетского. Из чего мы можем заключить, что Карла Толстого не любили именно герцоги Сполетские, и вполне верятно, что папа Иоанн VIII стал именно их жертвой.
Формоз, помятуя о судьбах предшественников, замыслил собственную игру и тайно обратился за помощью к германскому королю Арнульфу Каринтийскому. Арнульф сам был не в восторге от проделок герцогов Сполето и начал против них военные действия. В феврале 896 года он оказался под стенами Рима, город был взят, где Формоз и короновал Арнульфа императором. Но во время похода императора неожиданно разбил паралич, и он был вынужден отступить. Вскоре после этой неудачи столь же «неожиданно» умер и папа Формоз. А на его место «избрали» Бонифация VI, который на тот момент не имел даже звания дьякона.
Но через 15 дней, было уже объявлено, что Бонифаций умер якобы от подагры, и, наконец, папский престол занял человек совсем-из-дома-Сполето, папа Стефан VI. Он восстановил власть своего родственника короля Ламберто Гвидоныча над Римом, а в январе 897 года по требованию остальной родни устроил суд над мертвым Формозом.
Само это действие впоследствии было названо историками «Трупным синодом», хотя, на мой взгляд, исследовать его должны были не они, а исключительно психиатры. Судебное заседание, подобного которому не сыскать ни в анналах «вечного города», ни мировой истории вообще, развернулось в Латеранской базилике. Папа-сполетанец велел посадить на трон полуразложившийся труп своего предшественника и подверг его посмертному допросу, в ходе которого за покойника отвечал, подражая его голосу (какой смысл???), спрятавшийся за троном дьякон. При этом Формозу вменялись обвинения, которые выдвигал против него ещё Иоанн VIII, т.е. когда Формоз сам был ставленником герцогов Сполетских и действовал по их указке, а именно: вероломство, переход с одной епископской кафедры (Порто) на другую (Рим) в обход установленного Никейским собором запрета, а также совершение им, мирянином, религиозных таинств. Кроме того, Формозу ставилось в вину венчание на царство «незаконнорожденного» Арнульфа при жизни законных императоров Гвидо и Ламберта. Полный капец.
По итогам синода избрание Формоза было объявлено недействительным, его указы отменены, а пальцы, которыми он совершал крестное знамение, были отрублены. Полуразложившееся тело Формоза, лишённое одежды, без каких-либо знаков папского достоинства, проволокли по улицам «вечного города» и закопали в братской могиле для чужеземцев. Но позднее оно было выкопано (вероятно, кладбищенскими ворами, ожидавшими богатой поживы) и с прикреплённым грузом сброшено в Тибр.
Но и на этом злоключения формозова трупа не закончились. Стефану вскоре самому помогли умереть, и новый папа Роман из партии Формоза признал «Трупный синод» ничтожным, велел вытащить из Тибра тело Формоза и снова предать его земле. Правда, через четыре месяца и этот папа был низложен сполетанцами.
А далее пошли и вовсе удивительные события. Вскоре за периодом «Трупного синода», начиная с папы Сергия III начался период с ещё более весёленьким названием – «порнократия». И вот тут я, если честно, опасаюсь вдаваться в подробности, а то вдруг это всё дети читать будут. Так что, нет уж, дудки. С этим разберитесь лучше сами.
В общем, в Риме возобновилась особо нормальная и цивилизованная жизнь, когда все борются за распил бюджета, но в итоге даже в земле не находят успокоения. Понятно, что ни о какой централизации в самом Риме не могло быть и речи, пока она не произойдёт в каком-нибудь другом месте.
И таким местом, оказалась Германия. Сколько верёвочке ни виться, а конец всегда будет. Насыщение – это не просто виртуальное понятие или физический принцип. Насыщение – это один из основополагающих законов мироздания.
Вот и в Европе тогда тоже настал момент истины. В определённый момент, результатов собственной дури и беспредела наелось подавляющее большинство участников игры в политического дурака. А итоговый расклад был неутешительным абсолютно для всех. Экономика была в полном разорении. С востока устраивали рейды венгры. Со всех остальных направлений лезли в конец обнаглевшие разбойники-норманы и прочие датчане с норвежцами.
И ведь всего-то от людей по жизни требуется чуть-чуть разума, да капелька здравого смысла. Но почему-то человеки начинают думать, только когда достигается некая совершенно чудовищная грань. И вот, видать, в самом начале X века эта грань была, наконец, достигнута. Иначе просто не объяснить того, что произошло перед самой смертью германского короля Конрада I.
Умирая в 918 году, Конрад наказал своему брату и преемнику во Франконии Эберхарду и другим германским вельможам избрать новым королём Германии своего противника, герцога Саксонии Генриха Птицелова. Один из хронистов того времени даже вкладывает в уста короля следующее изречение: «Нам счастье на роду не писано, нет у нас и надлежащей сноровки для управления – этим наделён Генрих Саксонский, и от него теперь зависит общее благосостояние». Конрад даже взял с Эберхарда слово, что тот сам передаст Генриху Саксонскому знаки королевского достоинства – меч и венец франкских королей, священное копьё и королевскую порфиру.
Сами понимаете, когда глубокое понимание того, что дальше так жить нельзя, настигает даже умирающего короля, которому должно быть ужё вроде бы всё равно, то такое прозрение не может не дать результатов. И Генрих действительно оправдал все надежды Конрада, оставив своему преемнику Оттону очень серьёзный задел. Новому королю, конечно, пришлось пообломать амбиции особо крутых пацанов, посчитавших, что зародившийся было экономический рост – это достаточный повод тут же раззявить хавальник. Но Оттон Генрихович поддержал репутацию саксонского герцогского дома, заработанную отцом, оказавшись достойнейшим королём, и в итоге оправдал своё последующее почитание великим.
Любопытно теперь посмотреть до чего к этому моменту довела порнократия столицу империи в тот момент, когда у её восточной половины открылось второе дыхание.
Когда Оттон окончательно навёл порядок в Германии, на престоле в Риме оказался отмороженный на всю голову юнец Иоанн XII, в миру Октавиан граф Тускулумский. Сей папа был столь чудовищен, что когда честный католик Оттон прибыл для наведения порядка в Италию, то был настолько удивлён местными нравами, что даже попытался увещевать молодого понтифика раскаяться и встать на путь исправления.
А удивиться было чему: молодой папа превратил Латеранский дворец в самый настоящий публичный дом. Говорят, что он не гнушался даже насиловать паломниц прямо в соборе Св. Петра, и настолько загрязнил римский престол развратом и преступлениями, что современники из тех, что ещё считались благочестивыми, называли его не иначе как воплощением дьявола.
После душеспасительной беседы с императором Иоанн XII обещал Оттону исправиться и не иметь никаких дел с его врагами. Но как только император вернулся в Германию, из Рима тут же полетели письма с призывом подняться против Оттона. Причём Иоанн связался не только с местными итальянскими правителями, он даже отправил весточку и венграм, и в Византию. Непонятно на что рассчитывал в этот момент папа-жиголо, так как часть этих писем была официально перехвачена, но, скорее всего, просто передана людям императора, и вскоре Иоанну XII пришлось бежать. А на трон Рима Оттон, которому уже просто осточертели господа-порнократы из местных дворянских родов, посадил своего человека – Льва VIII.
Но власть императора в Италии была ещё неустойчивой, римские же олигархи видели во главе империи только себя, а не какого-то германского выскочку. Поэтому порнократов, в лице Иоанна XII, вскоре вернули назад в Рим. Правда, Иоанн не долго радовался своей победе. 26 февраля 964 года он был восстановлен в правах, но уже в конце мая понтифик посмертно сложил с себя полномочия.
Смерть Иоанна произошла в полном соответствии с его жизнью. По одним источникам папа умер от раны, полученной во время любовного похождения (по слухам, был убит ревнивым мужем дамы, которой он оказывал недвусмысленные знаки внимания). Но чаще исследователи склоняются к мысли, что он умер во время полового акта от апоплексического удара. Хотя если честно, есть все основания добавить к этой версии ещё и «табакеркой по голове». Ибо заслужил.
…
Главным следствием походов Оттона в Италию стало возникновение нового образования – Священной Римской Империи и начало союза алтаря и трона. Как и в любом союзе, главным в нём всегда являлся более сильный.
Правда, в самом Риме в первые десятилетия после Оттона не произошло никаких серьёзных изменений. Точно так же понтифики предавались разгулу и разврату, просто теперь они чаще назначались германским императором, а не местными патрициями. Единственно, что начало меняться – это материальное положение папства. Замирение империи быстро дало свои плоды, и начался этап экономического роста, а в Рим потекли финансовые ручейки.
Об экономическом подъёме говорит и тот факт, что серьёзно оживилась торговля. Это следует как раз из того, что в 1045 году папский трон был продан еврею Григорию VI. Иоанн Грациан, происходил из богатой еврейской семьи, которая, пользуясь симонией, выкупила для своего человека весьма доходную должность архиепископа прихода Святого Иоанна. Далее Грациан стал крестным отцом Теофилакта Тусколо, будущего папы Бенедикта IX. Когда же в 1045 году Бенедикт решил оставить Святой Престол, то ли собираясь жениться, то ли просто опасаясь за свою жизнь, он просто продал Иоанну папский титул за две тысячи серебряных динариев.
Разумеется, кое-кто захочет усмотреть тут самый настоящий жидовский заговор, но такие мысли возникают только от полного исторического невежества. Во всех бедах уже две тысячи лет винят исключительно евреев. Но мы-то уже с Вами разобрались, что даже само появление иудейской секты есть результат подковёрных манипуляций сильных мира сего. И пока никаких причин заподозрить еврейский проект в самостоятельности не возникало.
Начнём с того, что евреям в средневековой Европе было категорически запрещено владеть землёй, занимать административные должности и даже носить оружие. Поначалу евреев вообще гоняли при любом удобном случае: в VI и VII веках всех «богоизбранных» с лёгкостью выставили вон из Бургаса, Клермонта, Марселя и других городов, а для евреев, лишённых возможности кормиться на земле это было смерти подобно.
Церковь пыталась их насильно крестить. Проводился ряд церковных соборов, где принимались антиеврейские решения, которые затем переходили в светское законодательство. Например, были запрещены браки между евреями и христианами и совместный прием пищи. В 581 году были введены дополнительные положения, запрещающие евреям вход в монастыри, евреев обязали стоять в присутствии священника, им запретили решать споры христиан и многое другое.
Всё это накладывало на весь еврейский род в Европе существенные ограничения. Во-первых, евреи могли жить только в городах, а во-вторых, единственным способом прокормиться было освоение исключительно городских профессий: ремесла и торговли.
И вот как раз торговать у евреев получалось действительно не дурно. Особенно если речь шла о международной торговле. Еврейские общины, ещё со времён Товита, представляли из себя транснациональную сеть – этакий еврейский интернет. А сектантская модель организации делала эту сеть очень прочной, хотя и приводила к переодическим обрывам.
Благодаря подобной организации евреи всегда хорошо ориентировались в вопросах спроса и предложения, а потому неудивительно, что по мере нарастания экономического роста и увеличения масштабов торговли еврейские финансовые советники становились неотъемлемой частью любых экономических структур. В общем, еврейский торговый капитал всегда оказывался чрезвычайно эффективным, в том числе и благодаря пресловутому ограничению на деятельность. Евреев две тысячи лет учили крутиться и выкручиваться, ну так и не надо удивляться, что они таки научились на нашу голову.
Практически любой род деятельности кроме некоторых ремесел, торговли и врачевания для евреев был недоступен. Ну, вот они и торговали. А так как торговали они очень успешно, то в эпохи экономического процветания у них частенько заводились деньги. И даже большие деньги. Что тут же оказывалось крайне востребованным любыми властями. Они первые извлекали пользу из еврейской торговли и финансовых операций, рассчитывая на оживление рынков, но в первую очередь на дополнительное пополнение собственной казны.
Когда это было выгодно, еврейских торговцев даже поощряли, они получали привилегии и гарантии свободной торговли, а также освобождение от уплаты таможенных пошлин. Евреи были неотъемлемой составной частью каждого большего городского поселения в Средневековье. В пределах городских стен или резиденции епископа еврейские коммерсанты находились под защитой властей. Защитный долг властителя по отношению к еврейской общине был связан с интересами сеньора, который эти свои интересы никому в обиду, конечно, не давал. Возникал этакий симбиоз властей и торгового еврейского капитала, который существенно пополнял любую казну. Но и сами евреи получали возможность процветать, несмотря на существенные ограничения. Т.е. всё ровно так, как описано в сказке об Иосифе.
Вот именно из этих соображений можно сделать вывод, что факт продажи папских полномочий еврею-симонисту Григорию VI говорит о том, что экономика Европы к середине XI века была на подъёме уже длительное время, за что, безусловно, надо было благодарить двух саксонских королей: Генриха и Оттона.
Постепенно, опустошённые за время междуусобных войн и грабительских набегов викингов, земли снова были вспаханы, а в монастырях и городах возникла потребность в товарном производстве. Но это имело и обратную сторону. К середине XI века в той же Германии уже снова не оставалось свободных земель для экспансии, а население росло дальше.
В общем, повысился уровень демографического давления. Т.е. наверху общественной пирамиды усилились земельные претензии отдельных феодалов-землевладельцев друг к другу, коим надо было как-то расселять своих расплодившихся крепостных, а внизу начался массовый исход обезземеленных крестьян в окрепшие города и процветавшие монастыри, где они и начинали потихоньку бузить. И вот это начавшееся брожение так просто уже никогда не затихает. Люди, однажды сорвавшиеся с места, легко делают это снова и снова.
В первую очередь эта вынужденная пассионарная активность проявилась в том, что почти одновременно и в городах, и в монастырях, т.е. в тогдашних промышленных центрах, куда устремлялись обездоленные крестьяне в поисках работы или хотя бы подаяния, снова был поднят вопрос о симонии. Вообще, продажа церковных должностей не давала покоя многим уже давно, а брожение умов по этому поводу длилось уже не один век. Но только теперь, оказалось возможным начать борьбу с этим безусловным злом.
Дело в том, что основными борцами с симонией оказались монахи. И это не удивительно. Симония в монастыре – это полный абсурд. Представьте, что вы монах. С утра до вечера переписываете книги, рисуете иконы, готовите краски, делаете ткани или какие другие нужные товары, при этом сами живёте по тяжелейшему расписанию, стоя либо у верстака, либо на коленях в молельне. А тут, хоп, некто купил должность вашего аббата и, падла, девок крепостных водит на сеновал каждую ночь. Так ведь мало того, что, тварь, спать мешает, так он ещё и жрёт в три горла. И весь этот праздник плоти, между прочим, он оплачивает с распродажи ваших трудов праведных.
А надо сказать, что монашеские праведные труды приносили огромные доходы. Отдельные земельные магнаты, города, сельские общины, короли и императоры основывали монастыри, видя в них наилучший источник пополнения казны. Место настоятеля выгодно расположенного монастыря, наделенного большими торговыми привилегиями, продавалось по высокой цене, которую иногда уплачивала даже группа лиц, становившихся таким образом коллективным настоятелем монастыря.
Купивший эту должность часто вовсе не был монахом и совершенно не был связан с монастырской жизнью: он в монастыре видел лишь доходную статью и становился своеобразным арендатором, эксплуатировавшим «святую братию». Внизу были рядовые монахи, зачастую голодные и принужденные жить аскетической жизнью; наверху находились настоятель и его ближайшие помощники, наезжавшие в монастырь за получением «святой дани» и для выколачивания той ренты, которую должны были приносить вложенные в настоятельскую службу средства.
Так вот когда по итогам экономического роста существенно увеличилось благосостояние монастырей, как основных производственных центров, то многочисленная монашеская братия задала вполне законный вопрос: «Доколе?». Первыми всеобщее недовольство выразили монахи Гумберт и Петр Дамиани, а вскоре внутри самой церкви сформировалась настоящая партия реформ.
И у этого реформистского движения обнаружился вполне оформившийся лидер – аббатство Клюни. Хотя это было молодое аббатство, но оно уже успело прославиться благодаря энергии своих настоятелей, стремившихся реформировать монашескую жизнь, возродить моральные устои общества и добиться независимости духовенства от светских владык. Этот монастырь являлся действительным примером благочестия и монашеского аскетизма благодаря мудрой политике своих настоятелей.
Авторитет этого аббатства был так велик, что папа Лев VII в своё время использовал авторитет Одо, аббата Клюни, чтобы способствовать заключению мира между враждовавшими аристократическим домами. Аббату удалось добиться заключения мира, что говорит о том, что слово аббата имело влияние даже на крупнейших светских государей. В благодарность за услугу, Лев VII даровал аббатству Клюни многочисленные привилегии.
И вот спустя сто лет после этих событий, выходцы из Клюни начали реформу всей римской церкви. Последним в безумной череде пап-порнократов можно назвать Бенедикта IX (1032 – 1044). Как Иоанн XII и некоторые другие его предшественники, этот папа тоже происходил из семейства графов Тускулумских, поэтому неудивительно, что и понтификат Бенедикта IX был не менее позорным.
Бенедикту IX, по разным источникам, было от 12 до 20 лет, когда отец посадил его на престол Святого Петра. Сей папа оказался настолько беспутным, что превзошёл даже Иоанна XII и всех остальных вместе взятых. Его обвиняли в разбое, гомосексуализме и скотоложстве. А святой Петр Дамиани называл его не иначе как «демон ада в одежде священника».
В общем, этот понтифик был настолько омерзителен, что в 1044 году римляне, возмущенные редкостной безнравственностью папы, сами изгнали его из города и избрали вместо него Сильвестра III. Бенедикт бежал к своим родственникам в Тусколо, вскоре вернулся с армией и объявил избрание Сильвестра недействительным.
Но ярость римлян, раз найдя выход, уже успокаиваться не собиралась. Вот тут-то Бенедикт, опасавшийся, что ему голову всё-таки оторвут, снял с неё папскую тиару и продал за две тысячи динариев серебром еврею Иоанну Грациану. Видимо, решив, что без тиары его голова – менее ценная добыча.
Однако, это оказалось последней каплей. Теперь в дело открыто вмешались монахи-клюнийцы, набиравшие всё большую поддержку. По настоянию Одилона, аббата Клюни, Григорий VI (это имя взял себе Грациан) был низложен. Очевидно, что монахи из аббатства Клюни становились весьма авторитетными персонажами, раз уже были способны на такое.
Собственно, они призывали-то ко вполне разумным вещам – к обособлению власти церковной от государственной, и, соответственно, ратовали за введение запрета на продажу духовных должностей. Война с симонией была и вовсе духом того времени, а призывы к реформе церкви, заключавшейся в обособлении от светской власти, были по душе и большинству епископов, тяготившихся своей вассальной присягой королям и императору. И когда народное недовольство церковными служителями стало повсеместно выливаться в серьёзные протестные формы вплоть до погромов, то усиление влияния клюнийцев в Латеране стало просто неизбежным.
Поэтому практически сразу после смещения Бенедикта IX, папский трон заняли реформаторы-клюнийцы. В декабре 1048 года император Генрих III принял в Вормсе епископа Туля Бруно, графа Эгисхейм-Дагсбургского, и в присутствии римских легатов назначил его папой. Эта процедура в полной мере отражала ту зависимость, в которой находилось папство от немецких императоров после победы Оттона.
Однако, Бруно пожелал быть избранным на святой престол согласно древним обычаям, а потому в окружении нескольких сот рыцарей и монахов он направился в Рим, взяв с собой двух будущих соратников: Гуго, аббата Клюни, и уже весьма известного к тому времени монаха Гильдебранда в качестве секретаря. Войдя в Рим, Бруно снял сандалии и босым направился к могиле св. Петра. Там он объявил римлянам, что прислан к ним императором, но не намерен оставаться, если не люб им. Однако, римляне согласились принять его, и тогда архидьякон римской церкви произнес традиционную фразу: «Святой Петр избрал Бруно».
Как только формальности были соблюдены папа Лев IX (такое имя взял себе Бруно) занялся реформированием папской администрации. Верными сподвижниками папы стали Гумберт Бургундский, Фридрих Лотарингский (будущий папа Стефан IX) и Гуго, занимавшиеся вопросами управления церковью. Сурового аскета Гильдебранда снабдили титулом кардинал-субдьякона и поставили заведовать имущественными вопросами.
Так начался, возможно, единственный этап в истории римской церкви, за который ей не приходится постоянно краснеть.
Начиная с папы Льва IX (1049 – 1054) на римском троне оказываются в основном папы клюнийской школы. Сам Лев IX, Стефан IX (1057 – 1058), Николай II (1059 – 1061), Александр II (1061 – 1073), всё это были последовательные и очень жёсткие сторонники реформы церкви.
Уже при папе Николае на Латеранском соборе в 1059 году был проведен декрет о том, что отныне единственными избирателями папы являются кардиналы-епископы, а значит, светские олигархи оказывались за бортом. Это, разумеется, привело к самой настоящей войне, начавшейся уже в правление Александра. Но даже несмотря на всю шаткость своего положения, он последовательно продолжал реформы, начатые Львом IX. Александр строго наказывал продажных епископов и развратных священников. Даже могущественный германский архиепископ Анно дважды (в 1068 и 1070 гг.) вызывался в Рим по обвинению в симонии и, босой, вымаливал у папы прощение.
Апогеем же реформ церкви стало правление Гильдебранда, уже при папе Николае II фактически управлявшего делами корпорации. Сам Гильдебранд сменил Александра II на троне под именем папы Григория VII. Новый папа уже полностью олицетворял идею кесаря-понтифика и примат власти церковной над светской, и начал открытую борьбу за верховенство папской власти над императорской.
Программа понтификата Григория VII была изложена в документе под названием «Диктат папы» (Dictatus рарае). Григорий VII с возмущением отвергал, как опасную ересь, мысль, что земная власть может не быть подчинена власти «заместителя» Бога на земле, и утверждал, что кому дана власть закрывать и открывать небеса, тот тем паче может по своему усмотрению решать все земные дела. «Не настолько золото ценнее свинца, – говорил Григорий VII, – насколько власть священническая выше царской». Или вот другое его высказывание: «Придите, святейшие и блаженные Петр и Павел, дабы весь мир мог понять и узнать, что если вы можете вязать и решать на небе, то вы также можете делать это и на земле, сообразно с заслугами каждого человека; давать и отнимать империи, королевства, княжества, маркизаты, герцогства, графства и все, чем могут владеть люди».
По замыслу Григория VII, все короли должны находиться в зависимости от святого престола, и только одному папе одному принадлежит право назначения, смещения и перевода епископов, разрешения важных юридических споров, созыва соборов, суда и наложения на императора и князей церковных наказаний, освобождения подданных от присяги верности «неправедному» императору или князю, возложения на императора его знаков отличия и т. д. При этом, что интересно, никто не имеет права судить самого папу, и князья должны целовать у папы ногу в знак всеобщего повиновения тому, кто является наместником Христа и продолжателем дела апостола Петра, бывшего первым римским епископом.
С одной стороны, запрет симонии, и борьба за нравственность в рядах церкви нашла множество сторонников даже вне церкви. Это ведь именно волей германского короля Генриха III, сторонника церковных реформ, папой стал первый клюниец Лев IX.
Но вот отобрать право на инвеституру, а именно право монарха назначать епископов самому, оказалось весьма не просто. А по большому счёту, это было в прицнипе не реально сделать. Хотя бы уже потому, что право назначать епископов в Германии стоило не просто много, а очень много.
Императоры в течение целого столетия передавали под управление церкви огромные земельные фонды и одаривали её разнообразными привилегиями, создавая противовес крупным феодалам. Так, еще Генрих I в 927 году предоставил взимание городских поступлений епископу Туля, а Оттон I сделал это в отношении архиепископов Магдебурга, Майнца и Кельна; фрейзингенскому же епископу он отдал доходы целого графства Кадоре.
Кадорский дар положил начало дарениям церкви целых графств, иногда нескольких одному епископу. На первых порах дарственные записи говорили лишь о доходах; но постепенно епископ вытеснял графа, и епископская «доходная» территория превращалась в судебный округ, в иммунитетную землю. Оттон III применил к ней уже новый термин – regimen, то есть государственное управление. Вскоре этот термин был заменен термином «княжество». Так возникли духовные княжества – не только епископские, но и аббатские (монастырские). По сути, епископы и аббаты были теми же вассальными князьями, обязанными служить лично и своим имуществом императорской власти. Например, гамбургский епископ Адальдаг не мог посещать свою епископию в течение пяти лет, так как император нуждался в нем на поле брани или во дворце. Майнцский и кельнский архиепископы должны были посылать на войну по 100 рыцарей. Аббаты Вердена, Льежа, Фульды и Лорха обязывались выставлять на войну по 60 тяжеловооруженных рыцарей.
Даже обставлялось назначение императором епископов соответствующим церемониалом: при вступлении в должность император лично вручал кандидату на должность посох как символ власти в духовном княжестве. Эта церемония и называлась инвеститурой. Кроме посоха император вручал епископу также кольцо и принимал от него присягу верности.
В общем и целом, утрата инвеституры для императора была смертельна, а потому и дрались они за неё не на шутку. Что бы ни говорили будущие императоры перед выборами по поводу инвеституры, оказавшись коронованными, они тут же превращались в её ярых защитников. И в этом нет ничего удивительного – положение обязывает. Когда человек становится во главе любого фонда, не важно, национально-государственного или финансово-мафиозного, он в значительной мере становится марионеткой интересов возглавляемой им организации. В данном случае императорская казна целиком и полностью зависела от инвеституры, а потому ни один император право назначать епископов Риму бы не отдал, даже если бы лично сам тому сочувствовал.
Но, конечно, слабые места были и у императоров. Та же, например, выборность власти в Германии, на которой папство играло всегда. К тому же папа мог теперь рассчитывать и на сочувствие значительного числа германских епископов и архиепископов, готовых изменить императору. Те уже чувствовали себя достаточно большими и сильными, чтобы прибрать к рукам чуть поболе суверенитета. В ослаблении светской власти эти деятели видели лучшую гарантию упрочения собственного положения, тогда как усиление папской власти не могло их беспокоить: папа жил за Альпами, и предполагалось, что его вмешательство в германские церковные дела не может быть особенно активным. «Дальний покровитель» был менее опасным, чем близкий.
А тут еще и подошли к концу сто успешных лет с момента вступления в должность короля Генриха, в течение которых были заново заселены и вспаханы заброшенные во время усобиц земли. Такой процесс принято называть демографическим кризисом. Население достигло определённой точки насыщения, началось массовое разорение крестьян в силу уменьшения их наделов. И не найдя дела в деревне они начали наводнять города. Главным следствием такого исчерпания потенциала свободных земель, безусловно, стало обострение отношений между феодалами, как крупными, так и мелкими, что тоже было на руку понтифику.
Основное столкновение алтаря и трона произошло в правление Генриха IV в Германии, и Григория VII в Риме. Некоторые демографы утверждают, что население Европы к этому моменту уже перестало бурно расти и оставалось приблизительно неизменным. Это значит, что земельный фонд был полностью исчерпан, и крупные феодалы-землевладельцы вполне уже могли начать некоторое пощипывание друг друга.
Собственно это в Германии и происходило, когда Гильдебранд, будучи ещё кардиналом-иеродиаконом, доставил в Латеранский собор мертвое тело Александра II, и присутствовавший в соборе народ начал стихийно восклицать: «Гильдебранда в папы». И пока в Риме всем миром возводили на папский престол главного идеолога реформы западной церкви, королю Генриху в Германии приходилось вести войну с саксонскими князьями за передел земли в районе горного массива Гарца.
Вообще противники: что император, что понтифик – оказались достойны друг друга. Идейными были, так сказать. Оба боролись за централизацию, но с противоположных концов. Ну, и довоевались. Григорий закончил жизнь в изгнании, а Генриха IV отстранил от штурвала собственный сын.
На самом деле такой результат более чем закономерен. Требование примата власти церкви – это повторение той же ошибки, которая рассматривается ещё в начале диалога Иисуса с Искусителем. Нет, братцы, не будет работать ни одна такая однобокая конструкция, даже если понтифики будут хоть тысячу раз аскетами. Собственно, добейся Григорий VII своего, империя всё равно бы развалилась, ибо сам понтифик тут же оказался бы полностью незащищённым от притязаний местных патрициев, которые запустили бы новый виток порнократии в Риме.
Безусловно, клюнийцы имели массу положительных качеств, но они были фанатичны. А фанатизм – это сон разума. Хотя, как видно, уже к XI веку от рационализма учения Иисуса не осталось вообще ничего, а потому единственное, что могли придумать реформаторы – это всё тот же аскетизм ради аскетизма, безоговорочный примат церкви и точка. А кто не с нами, тот против нас. И если вернуться здесь к логике диалога духа и плоти, то после клюнийской реформы Западная империя была просто обязана вернуться к логике материалистской логике плоти. Реформаторы из клюнийского аббатства совершили фундаментальную ошибку: они отрицали интересы мирской империи, от которой напрямую зависели сами.
Наверное, Вам покажется странной аналогия, но есть нечто общее между судьбами папы Григория VII и Льва Троцкого. Лев Давидович тоже не захотел понять, что он где-то очень круто ошибается. А понять это он должен был уже после катастрофы на Висле и последовавших событий, когда тот самый пролетариат, на который он так рассчитывал, выступил против него самого. Ну, в крайнем случае, его должна была убедить абсолютно бестолковая и бессмысленная деятельность Коминтерна. Но нет, он упирался до конца. А потому, видимо, и закончил дни с ледорубом в голове. Папе Григорию, конечно, повезло чуть больше, но он тоже умер в изгнании.
После смерти Григория VII борьба между короной и алтарём продолжилась, но в итоге был достигнут совершенно неизбежный по своему смыслу компромисс – Вормсский конкордат, который ввёл как бы двойную инвеституру: вновь избранный епископ или аббат инвестировался как бы духовно и материально.
До инвеституры происходили выборы кандидата в епископы. В Германии выборы епископов производились в присутствии императора или его представителя, который в спорных случаях определял, совещаясь с клиром, какому из претендентов на епископский сан следует отдать предпочтение. Кроме того, в Германии мирская инвеститура предшествовала духовной, и посвящение делалось после того, как избранный епископ был императором уже введен во владение мирскими благами.
Посвящение избранного кандидата в сан епископа и наделение его духовными благами совершалось архиепископом или митрополитом, который вручал новому епископу кольцо и посох, символизировавшие духовную инвеституру. Предоставление же мирских благ и материальных привилегий, которыми пользовались высшие представители церкви, совершалось императором, символизировавшим это наделение вручением скипетра и требовавшим от нового епископа присяги в ленной верности и службе.
Конструкция в целом получилась двухглавая, как оно и должно было получиться в соответствии с исходным дуализмом самого христианского учения. Но поскольку обе стороны совершеннно не усвоили данного им самой жизнью урока, через какое-то время их противостояние, столь обременительное для них же самих, возобновилось.
Ведущим звеном поочерёдно оказывались то папа, то император, в зависимости от того, кто был сильнее на текущий момент. Но совершенно очевидно, что мечты клюнийцев о единоличном вселенском владычестве понтифика оказались принципиально несбыточными. При этом столь же очевидно, что усиление прямой власти императора в Риме вело лишь к деградации идеологического основания общества, а, следовательно, к распространению коррупции, вплоть до полного развала всей системы.
