Глава 10. «Рассерженные ириски с грецким орехом»

EPOV

Я тяжело вздохнул, оставляя Беллу и отправляясь на английский. Я нарушил все свои гребаные правила. И, на самом деле, не очень и жалел об этом. Из-за своего стола я видел все, что происходило. Моя храбрая девочка, с поднятым подбородком и выпрямленной спиной, не сводящая взгляда с монстра. Бедный, ничего не понимающий Эммет, в качестве ее морской свинки. Я гордился. Потом надеялся. Потом испугался. Потом ужаснулся.

Если честно, хотя я не признался бы в этом под страхом смерти, крошечная часть моего разума раздумывала, будет или нет отвращение Беллы настолько плохим, как могло бы быть. Я никогда еще не видел это сам. А Белла не только позволяла мне касаться ее, но еще и прижималась к моему телу сама. Кажется, я действительно чем-то отличался от других.

Но, когда я увидел все, что произошло, то почувствовал себя дерьмом за мои прежние мысли. Очевидно, все было настолько плохо, как и могло быть. И ощущение вины заставило меня выйти из кафетерия. К счастью, Джас не заметил Странного Эмоционального Срыва, потому что сидел к нему спиной. И я наскоро сказал ему что-то по поводу того, что хочу покурить, и побежал за своей девочкой.

Когда я обнаружил ее за школой, свернувшуюся в комок, блять, и трясущуюся, то это была полная противоположность той Белле, которую я видел в кафетерии, лицом к лицу с монстром. Она выглядела как потерянная маленькая девочка, плача и задыхаясь, и рядом не было никого, кто, блять, мог бы помочь ей. И я нарушил свои правила. Потому что ее монстр победил, и ничего, что я мог бы сделать, не стало бы хуже этого.

Но мне требовалось еще больше, чем раньше, придерживаться правил. Потому что если кто-то обнаружит, что Белла спит в моей кровати каждую ночь, то все поймут это неправильно. Они начнут думать самое плохое. Она станет жертвой, а я – сволочью-манипулятором. И Брендон, определенно, отправит меня в полицию за такое дерьмо. И я не буду винить ее за это.

***

На следующей неделе мы с Беллой начали разрабатывать новый распорядок. Она приходила раньше, в десять вместо полуночи, и приносила с собой обед, и я наслаждался каждым его кусочком. Она слушала музыку на своем месте на диване и смотрела, как я ем. Если мы не очень уставали, то она читала одну из книг, пока я рисовал на кровати, и мы трепались о всяком дерьме, произошедшим за день. Когда один из нас решал, что мы уже слишком устали, чтобы продолжать заниматься этим, второй прекращал свои дела, и мы ложились в постель. Это была очень зависимая ситуация. Всегда око за око.

Моя девочка начала чувствовать себя в моей спальне более удобно. Она сказала мне, что с той первой ночи она стала ее святилищем, и я с радостью предоставил ей неограниченный доступ в мою ванную, что она приветствовала. Она принесла для себя другую сумку, поменьше, и всегда проводила в ванной минимум десять минут, умываясь перед сном.

Когда мы оба были готовы для сна, то ложились на покрывало, полностью одетыми. Белла не снимала своей толстовки, и я никогда не менял свою школьную одежду. Я подумал, что с несколькими слоями ткани между нами мы будем чувствовать себя более комфортно. В первые несколько ночей, когда мы забирались в кровать, в атмосфере комнаты повисала неловкость. Но она никогда не длилась дольше того момента, как я выключал свет. Это было как инстинкт. Мы поворачивались друг к другу и без колебаний обнимались. От ощущения пальчиков Беллы, перебирающих мои волосы, я вздыхал. Мне было чертовски хорошо. Через несколько секунд она начинала напевать, и я прижимал ее к себе ближе, потому что, похоже, ей это нравилось. Думаю, что это стало для Беллы сигналом ко сну. Ей нравилось чувствовать себя защищенной. И, по какой-то чертовой причине, я вызывал у нее это чувство. И я никогда не колебался, прижимая ее ближе к себе. И я не мог справиться с собой, вдыхая запах ее шелковых волос. Цветы и печенья. Это само по себе служило колыбельной.

Я всегда засыпал первым, но не сомневаюсь, что моя девочка следовала за мной. В течение ночи наши ноги сплетались вместе. Но мы крепко спали. На самом деле чертовски крепко. Даже худшая из гроз Форкса не могла разбудить нас. Мы никогда не видели снов, и я ничего не помнил утром, кроме песни Беллы.

По утрам в пять тридцать нас будил будильник, даже по выходным. Белла ненавидела эти гребаные часы. Она всегда обнимала меня крепче, желая, чтобы противный звук пропал, но я всегда откатывался от нее. Потому что я тоже ненавидел эту гребаную вещицу, и не мог ждать, пока он выключится сам.

Она проводила в ванной десять минут и утром. Черт знает, что там делают девчонки по утрам. Чистят зубы. Расчесываются, давят прыщи или еще что-то. Хрен его знает. В ванной, когда Белла выходила, не оставалось ни единого следа ее присутствия, и она всегда забирала свои вещи с собой, закидывая рюкзак на спину. По пути к балкону она улыбалась мне и ставила на тумбочку пакет с печеньем. И я всегда улыбался ей в ответ, потому что эти чертовы печенья делали мой день.

Когда она безопасно спускалась на землю с решетки – иногда, когда было особенно темно, я выглядывал из-за занавесок, чтобы убедиться в этом – я начинал свой собственный утренний распорядок – принимал душ, брился и вообще был самым обычным, блять, человеком.

Джас продолжал ждать меня на тротуаре у своего дома, но я стал приезжать к нему раньше, чем обычно. Теперь, когда я спал, начал чувствовать безопасную скорость, и обнаружил, что от этого тоже можно получать удовольствие. Школа не изменилась. Я продолжал избегать всех, включая Беллу. Я все еще встречался с ней во дворе, но не позволял себе смотреть на нее, потому что, если сделаю это, то, возможно, улыбнусь. И все начнут спрашивать, почему это Эдвард Каллен улыбается новой девочке. Хрен с ними. Она, похоже, не возражала. И на самом деле даже не понимала, что я ближе к ней, чем к кому-нибудь еще, включая Джаса.

Белла все еще напрягалась в школе. Она прилагала все возможные усилия, чтобы сохранять дистанцию со всеми. Всегда надевала свой капюшон и опускала голову. И никогда ни с кем не разговаривала, кроме Брендон. Но, слава Богу, больше срывов у нее не было.

Я всегда проводил ланч, поедая ее вкуснейшие печенья. Джас всегда с любопытством косился на пакет, смертельно желая спросить, откуда я их взял, но понимая, что не может. И возвращался к своей еде и, возможно, мечтам о трахе с Брендон. Плевать. Я позволял себе изредка бросать взгляд на стол моей девочки, где она сидела и читала. Она говорила мне, что Эммет не упоминал больше о случае с ее трясущейся рукой. Я был рад этому, потому что на самом деле не хотел драться с ним. Я был полностью уверен, что из этой драки победителем не выйду. Эммет был большим ублюдком. И Карлайл разозлится. Не говоря уже о том, что это была не его вина.

Мы проводили биологию, игнорируя друг друга. Изредка мы работали вместе над лабораторной, но говорили так мало, как позволяли обстоятельства. И Ньютон постоянно смотрел в сторону от нас.

После школы я отвозил Джаса и ехал домой. И ждал в своей комнате, когда вернется папочка К, и иногда стаскивал свою задницу по лестнице и разговаривал с ним. Ему нравилось это дерьмо. Он с удовольствием обсуждал современное искусство или новую книгу, которую недавно прочитал. Но я всегда избегал контактов с Эмметом. Он продолжал чертовски злить меня.

В десять на балкон забиралась моя девочка, и мы заново начинали наш распорядок. И, в общем-то, он был безупречен. Через неделю я не представлял, как жил раньше без него. И это только заставляло меня жестче придерживаться своих правил. Белла выглядела счастливее, чем раньше. И это дерьмо тоже радовало меня. Она выглядела и здоровее. Через семь дней круги под ее глазами полностью исчезли, и, надо полагать, мои тоже. Я впервые был похож на человека.

Где-то на задворках разума я понимал, что мы оба становимся зависимы от распорядка. Это не могло продолжаться вечность. Так что я решил получать от этого удовольствие столько, сколько могу.

BPOV

Целая неделя. Семь ночей блаженства с Эдвардом. Такого я раньше не испытывала. И я весь день нетерпеливо ждала, пока наступит десять вечера. Я начала приходить раньше. Я говорила, что это потому, что мне хочется побольше поспать, но на самом деле я просто очень хотела увидеть его. Коснуться его. Я обнаружила, что автоматически готовлю любимые блюда Элис, Эсме и Эдварда, а потом паковала остатки в свою сумку. Я всегда начинала печь печенье в девять вечера, и, вместо трех пакетов, готовила четыре.

И я физически боролась с собой, чтобы не выйти из дома раньше десяти. И я никогда не видела, чтобы на микроволновке показывались цифры 22:00. И, если я раньше и думала, что была профессионалом по залезанию на решетку, то теперь, возможно, могла бы написать полную инструкцию (всегда начинать с пятого звена, избегать двенадцатого – он скрипит, потом, добравшись до балкона, уцепиться за шестое звено, начиная сверху, избегая второго справа – оно треснуло, и, если надавить на него, то оно сломается).

Эдвард всегда ждал меня, когда я стучала в стекло, и всегда сдергивал с меня капюшон, как только я входила. По какой-то причине он ему не нравился. Он ел в середине кровати, как и прежде, и я следила, как он ест, впитывая каждый стон и мычание. Я изображала, что слушаю музыку, но на самом деле не вставляла один наушник, чтобы лучше слышать Эдварда.

Через несколько дней мы уже были не настолько усталыми, чтобы сразу отправляться в кровать. Ну… он недостаточно уставал, а я всегда нетерпеливо ждала, чтобы лечь рядом с ним, не имело значения, устала я или нет. Но, несмотря на мое нетерпение, мне все еще нравилась его компания, и мне нравилось говорить с ним. И я брала одну из его книг и пыталась читать, пока он рисовал. Но никогда не успевала углубиться в книгу, потому что мы начинали болтать.

Я пыталась ждать, пока Эдвард устанет достаточно, чтобы пойти спать, но пару раз я больше не могла ждать и закрывала книгу, показывая, что готова. Он, похоже, не возражал прекратить рисование. Он позволил мне пользоваться его ванной, чтобы умыться, почистить зубы и причесаться. Я бы пришла в ужас, если бы мне пришлось лежать в кровати рядом с Эдвардом с несвежим дыханием. Он никогда не принимал душ, пока я была у него, так что я подумала, что Эдвард делает это утром, как и я. Но он проводил в ванной гораздо меньше времени, чем я. И я ждала его, уже лежа в постели.

Мы никогда не переодевались. Спать в джинсах и толстовке было не очень удобно, но мне было слишком неловко поднимать этот вопрос. И, так как мы не раздевались, и было не холодно, то и спали не под простынями. Все это было интимно, но как-то странно похоже на деловые отношения. Но я старалась не задумываться над этим. Я брала то, что могла получить. И этого было достаточно.

Когда выключался свет, Эдвард, не колеблясь, поворачивался ко мне и обнимал. Мне нравилось это. Я жила ради этого. Моя голова автоматически находила место на его груди. Каждую ночь он крепко обнимал меня, и безопасность его объятий всегда расслабляла меня. Ему нравилось, когда я глажу его волосы. Он всегда вздыхал, когда я это делала. И, как только я начинала напевать ему песню, он быстро отключался. Я еще немного бодрствовала, наслаждаясь моментом и вдыхая его запах. Прижимаясь так близко, что наши ноги сплетались.

Кошмаров никогда не было, и я просыпалась от идиотского будильника. Я прижималась к Эдварду теснее, желая, чтобы он не отворачивался от меня, но он всегда делал это. Хотя все было в порядке. Я всегда говорила себе, что через семнадцать часов мы повторим это. Не то чтобы я считала часы…

Я бежала в ванную так быстро, как могла. Мои волосы всегда были спутаны. Думаю, что Эдварду на самом деле нравилось зарываться в них лицом. Что, конечно, совершенно не волновало меня. Убедившись, что я забрала все свои вещи, я оставляла на тумбочке пакет с печеньем. И всегда бросала один-два смертельных взгляда на будильник, когда делала это.

Я всегда приходила домой и принимала душ до того, как Эсме проснется, и обычно завтракала с ней и Элис, когда они приходили на кухню. Исключая отношение к будильнику, мне нравилось утро, и я, очевидно, была жаворонком. Кто бы мог подумать?

Школа обычно бесконечно портила мое настроение. Меня тревожило, что все присутствующие, похоже, хотят нарушить мое спокойствие. Мне приходилось много делать, чтобы сохранять свое оцепенелое состояние. Мне казалось, что это работает, потому что больше срывов не было.

Эдвард продолжал игнорировать меня, но я и не ожидала ничего другого. Он успокоил меня после моего срыва и нарушил свои правила. Это означало для меня все. Но я не ожидала, что после этого что-нибудь изменится. Ко времени нашей встречи во дворе до ночи оставалось еще двенадцать часов. И опять же, не то чтобы я считала… на его лице всегда было скучающее выражение, и он бросал сердитые взгляды на того, что проходил слишком близко к нему.

И ланч всегда был напряженным. Бедный Эммет никогда не пытался заговаривать со мной после того, как я извинилась в пятницу, день после случая с трясущейся рукой. И, как всегда, я обращала внимание на мою книгу и печенья. Хотя изредка позволяла себе взглянуть на Эдварда через комнату, туда, где он всегда ел печенье, которое я оставила ему утром. И я всегда улыбалась. И не обращала внимания, когда он игнорировал меня на биологии. Со своего места я вдыхала его запах, и это всегда успокаивало мои нервы.

Мы с Элис ехали домой после школы и проводили время вместе. Она всегда умоляла позволить ей одеть меня, и я всегда решительно отказывалась. Когда она надувала губы, все, что от меня требовалось – это сделать комментарий на тему того, как был одет сегодня Джаспер. И следующие несколько часов я проводила, слушая о Джаспере, лежа на ее кровати. И чувствовала себя нормальной девочкой. И единственное, что мне продолжало не нравиться – это ее язвительные комментарии по поводу Эдварда.

Я не игнорировала свои чувства к Эдварду. Я понимала, что он нравится мне больше, чем друг, и что мне хочется, чтобы и он так же смотрел на меня. Но очевидно, что для него это было не так. Но я не была готова изменить наш распорядок, дав ему понять о своих чувствах. Одна моя часть надеялась, что, в конце концов, он сам поймет, что я ему больше, чем просто друг, и это к чему-нибудь приведет. И другая, большая моя часть, эгоистично не хотела больше ждать, потому что я уже была готова получать больше, чем было сейчас.

***

Опять была пятница, и я шла в спортзал, радуясь тому факту, что это последний урок на неделе. Нам требовалось переодеваться в уродливую форму, но тренер разрешал мне оставаться в толстовке. Мы играли в баскетбол, и, к счастью, команды мальчиков и девочек разделялись, так что риска коснуться кого-то не возникало. К несчастью, мое хорошее настроение не продлилось долго, потому что в моей команде была Джессика Стенли.

Она сидела за два ряда от меня на трибуне, и ее отвратительные кудрявые волосы рассыпались по плечам, и она наклонилась к Саманте, сидевшей рядом с ней, и обе тошнотворно чавкали жвачкой.

Джессика и Саманта, пока девичьи команды ждали окончания игры парней, обсуждали свои завоевания. Я очень старалась не слушать их и то, о чем они говорили. Я пыталась сфокусироваться на чем-то еще: на баскетбольном мяче, который я держала, на том, как кошмарно смотрится моя толстовка со спортивными шортами, на скрипе сияющего деревянного пола, по которому бегали парни. Я даже хотела прикрыть руками уши и очень хотела собственный айпод, и отвлеклась, думая, как бы намекнуть Элис, чтобы она купила мне такой. Но, как только они произнесли его имя, мой мозг автоматически, против моего желания, отреагировал, и все вокруг растворилось. Все, кроме ее раздражающего, визгливого голоса.

- Эдвард Каллен, - кивнула Джессика. Я не имела понятия, о чем она говорит, и не имела шанса блокировать ее. – Определенно лучше всех. Опускаю руки. Никакого сравнения.

Перед глазами появилось красное пятно, кровь вскипела. Надо полагать, речь шла о сексе, но я в первый раз услышала о том, что она спала с Эдвардом. Ее кошмарные волосы были всего в нескольких дюймах от моей ноги. Я представила, как приподнимаю ногу и пинаю Джессику.

Саманта разразилась хохотом.

- Да, я так и знала, что ты скажешь о Каллене. Даже если это было только на заднем сиденье машины. – Она разочарованно покачала головой, а Джессика просто пожала плечами.

Во мне боролись две конфликтующие эмоции. Я успокоилась, узнав, что это было не в его постели. В той самой постели, где вместе спали мы. Иначе мое святилище полностью разрушилось бы. Но теперь я знала больше деталей, чем хотела бы. И в моей голове начали возникать картинки, и я не хотела их видеть.

Они обе откинулись на трибуну и поставили ноги на скамейки ниже их.

- И, Джесс… - начала скандальным голосом Саманта, - расскажи мне все секреты Каллена, - ухмыльнулась она.

Я задержала дыхание и боролась с собой, чтобы не слушать ее раздражающий голос. Уродливые зеленые шорты. Смешные талисманы. Чертов сияющий пол…

- Он фантастически целуется… - Джессика хихикнула и накрутила на палец локон волос.

Я тряхнула головой и попыталась больше сконцентрироваться на экранировании, стискивая руками баскетбольный мяч. Устаревшее оснащение спортзала… недостатки работы системы образования штата Вашингтон… Цыпленок гриль в хлебе, пита с овощами…

- И, сладкий гребаный Боже, его руки… - мечтательно выдохнула она.

Я стиснула зубы и гневно уставилась на мяч, усиленно пытаясь отвлечься. Теорема Пифагора. Теория относительности. Сила действия равна силе противодействия…

- И, не для упоминания, он вообще тихий тип, но любит грязно разговаривать. – Она хихикнула, надувая пузырь из жвачки.

Я крепко закрыла глаза и отчаянно затрясла головой, вжимая пальцы в мяч с такой силой, что они заболели, и желая не слышать ее голос. «Кровавые Ньютоны»… Золотистый ковер… зеленые глаза…

Джессика облизала губы.

- И звуки, которые он издавал, когда я сосала его…

Я запустила мяч прямо в кудрявую голову Джессики, заставляя ее дернуться вперед и обрывая на середине предложения.

Она схватилась за затылок и обернулась ко мне.

- Эй! Какого хрена, ты, дура? – завизжала она.

Спортзал немедленно наполнился ее невероятно громким и визгливым криком, и все повернулись ко мне. Моя челюсть все еще была сжата так крепко, что болели зубы. Я обвела взглядом спортзал, встречая смущенные лица. Но люди смотрели на меня, как на ненормальную, и я никогда в жизни не извинилась бы перед Джессикой.

И, как только я подумала над тем, чтобы встать и уйти отсюда, тренер засвистел в свисток, давая сигнал расходиться по раздевалкам. Все побросали свои мячи и начали выходить из зала, бросая взгляды в нашем направлении. Джессика все еще сидела и яростно смотрела на меня. Я не извинялась. Просто встала и вышла из спортзала, капюшон вверх, голова вниз.

***

Десять вечера наступили недостаточно скоро. У меня было самое плохое настроение, которое только было после физкультуры, и был только один человек, который мог исправить его. Каждый раз, как я закрывала глаза, то видела его с Джессикой, и не хотела это видеть. Мне хотелось вымыть мозг хлоркой, чтобы прекратить эти видения. Я хотела как-то стереть эти воспоминания от всего, что она сказала. Но не имело значения, что я хотела – все это уже было, сидело внутри меня и сводило меня с ума.

На самом деле иррационально было ревновать Джессику. Конечно, она имела Эдварда так, как я никогда не могла получить. Но то, как имела Эдварда я – она определенно не могла получить. И это обеспечивало мне небольшой комфорт.

Так что, когда пришло время, я запаковала «Рассерженные ириски с грецким орехом», добавив к ним заполненный контейнер с едой для Эдварда, и вылетела из дверей.

Я быстро постучала в его стеклянную французскую дверь, нетерпеливо притопывая. Наконец, он вышел и встал передо мной, в своих черных джинсах и футболке, волосами, упавшими на зеленые глаза, и невозмутимым выражением лица. Он отодвинулся так, чтобы я могла войти, и, как только дверь закрылась, дотянулся, как всегда, и снял мой капюшон. Теми самыми руками. Я чуть съежилась и отошла выкладывать ему еду.

Он радостно ел. Очень радостно. Все его стоны и мычания сделали мои видения ярче. И звуки, которые он издавал… в моем разуме возник голос Джессики. Я опять съежилась.

Я, сидя на его диване, напряглась, раскачивая ногой вперед-назад, и стуча по колену пальцами. Мне хотелось стереть это. Мне надо что-то сделать с картинками в моей голове.

- Что с тобой? – спросил бархатный голос Эдварда. Он перестал есть.

Я просто покачала головой и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла натянутой и абсолютно недостоверной.

- Ничего, - тихо ответила я.

- Дерьмо, - просто ответил Эдвард, вопросительно изгибая бровь.

Я глубоко вздохнула. Он всегда видел, когда происходило что-то неправильное. Мне следовало это знать. Наклонившись, я расшнуровала кроссовки и прижала колени к груди. Он все еще пристально смотрел на меня, ожидая ответа, пока я устраиваюсь. А я не могла сказать Эдварду, что на самом деле волновало меня. Тогда будет слишком очевидно. И вместо этого я решила сделать то, что всегда делал он.

- У меня просто был дерьмовый день. – И это не было ложью. Он, похоже, ждал, что я продолжу, но я не могла.

- Ладно, - медленно сказал он, с любопытством изучая меня, и заботливо добавил: – Ты хочешь об этом поговорить?

Я отрицательно покачала головой и закрыла глаза, молясь, чтобы он не давил на меня. В комнате на какое-то время воцарилась тишина, и я продолжала держать глаза закрытыми.

- Эй, - тихо шепнул Эдвард. Я открыла глаза, упрашивая его взглядом просто оставить меня в покое.

Он несколько минут молча смотрел на меня. А потом раскрыл руки, словно предлагая мне себя. И я не колебалась. Я слезла с дивана и так медленно, как могла, подошла к его кровати. И это было слишком быстро. Я залезла на кровать и прыгнула ему в руки, почти свалив Эдварда. И зарылась головой в его шею, вдыхая его запах и позволяя его крепким объятиям расслабить меня.

Он ничего не сказал. Просто потянулся, выключил свет и уложил нас в обычную позу. И, после того, как он долго-долго гладил мои волосы и растирал мне спину, я почувствовала усталость. И начала гладить волосы ему, напевая колыбельную и усыпляя его. Он быстро уснул.

Я чувствовала его руки на своей спине, то, как он зарывался в мои волосы, и позволила себе стереть видение его рук на Джессике. И вообще, я единственная спала в его постели.