Часть 2 3 страница

BPOV

Было немного странно, что трое людей могли говорить каждый о своем, при этом понимая все, что пытался передать ему собеседник.
Это были Элис, Эммет и я. Эсме пришла домой в девять.
Она оперлась локтями на стойку, отодвигая остатки еды. Я готовила для Эммета и Элис, потому что она задерживалась, и в комнате воцарилась тишина. Это была не мрачная или неспокойная тишина, но больше похожа… на спокойствие после шторма. Может быть, Эсме интуитивно почувствовала этот тип тишины, потому что она глянула на меня со слабой улыбкой и спросила,
- Все окей?
Это опять слово «окей».
Я кивнула и попыталась изобразить улыбку, от которой ей стало еще более любопытно узнать о напряженной атмосфере в комнате. Она начала тайно выпытывать у Эммета и Элис детали их дня. Эммет послал Элис взгляд, четко показавший его нежелание врать, и Элис приняла мое паническое выражение с легкой улыбкой и начала пытаться отвлечь Эсме результатами ее теста по истории. Эммет с извинением посмотрел на меня, я благодарно улыбнулась, а Элис захватила внимание Эсме с безукоризненной точностью.
Эсме не могла понять, что происходит.
Звонок из школы о моем внезапном исчезновении был более или менее неизбежен, но было очевидно, что ей еще не звонили, потому что она была необычно живой. Да, живой. Учитывая, что с дня рождения Эдварда она была замкнутой и угрюмой, видеть ее живой было для меня и Элис уже большим делом.
Я могла рассказать более интересные вещи, но моя голова была где-то еще, главным образом в соседнем доме с Эдвардом, и я бросила на Эммета осторожный взгляд, потому что его не должно здесь быть. Эдвард был там один, кроме Карлайла, в котором я серьезно сомневалась, что он что-нибудь сделает, но неприятности Эдварда заставили меня покинуть его дом.
Всепоглощающая вина от моих действий опять нарастала внутри меня, когда я замешивала тесто для печенья, заблокировав все голоса рядом со мной. У меня не было сил сказать, что все «окей», и я определенно не вынесла бы упреков Эсме, когда она услышит, что я прогуляла уроки. Увидеть Эдварда. Избить Эдварда. Заняться сексом с Эдвардом.
Перед тем, как извиниться и выйти из кухни, она подошла ко мне и шепнула в мое ухо.
- Сейчас уже поздно, но завтра мы с тобой поговорим.
Мое тело похолодело, противень был заполнен только наполовину «Оскверненными Марципановыми Деликатесами», и я осознала, что мое первоначальное предположение было абсолютно неверным. Она знала. Она должна была все знать, и этот разговор должен быть таким неприятным, что это могло подождать до утра. Я слушала, как она выходит из кухни, не встретившись с ней взглядом. Она наверняка увидит панику в моих глазах, и я была уверена, что ее намерения рассчитаны надолго. Заставить меня ждать и тушиться в моем беспокойстве, пока она не решит, как наказать меня дальше.
Мог день быть еще хуже?
Напряженная атмосфера в комнате нарастала после ее ухода, и мы трое не разговаривали, ожидая, пока испекутся печенья. Элис расспрашивала меня о дневных событиях, пока не поняла, что это не то, что я готова была обсуждать.
Эммет все знал.
Это было очевидно с той самой секунды, как он зашел через дверь и внимательно осмотрел каждый дюйм моей видимой кожи. Он был спокоен и отказался уходить, так что я просто сделала для него обед и приветствовала отвлечение внимания.
Я гадала, сколько он может здесь оставаться?
Мы втроем сидели за стойкой темного гранита на соответствующих стульях, Эммет на самом дальнем углу от меня, а Элис на моей стороне, бесполезно теребя чистые пакеты и лопаточки, когда одновременно произошли три вещи. Во-первых, загудел таймер на духовке. Печенья были готовы. Во-вторых, зазвонил телефон Эсме, и она пошла встречать посетителя к парадной двери. Я с раздражением сузила глаза на ее черную сумочку, перед тем, как она, наконец, вошла в кухню ответить. Она легонько выдохнула, с улыбкой отвечая на звонок доктора Каллена, и, расслабившись, оперлась на стойку.
Я с любопытством наблюдала и вернулась на свое место, пока они говорили, вспоминая, что Эдвард тоже прогулял уроки, и с нарастающим ужасом представила, что у него еще большие проблемы. Пока доктор Каллен говорил, улыбка Эсме медленно опадала, и ее глаза невольно обратились на меня и расширились.
Дерьмо.
Я быстро перевела взгляд на свои колени, теребя край толстовки и желая провалиться в дыру и умереть. Шокированное и убитое горем выражение лица Эсме подтвердило, что они все знали.
До того, как я дошла до предельного уровня тревоги, в кухню вошли две фигуры. Я обернулась, и Джаспер и Роуз с улыбками встретили мой потрясенный взгляд и грациозно присели к своим партнерам.
Мои брови сошлись в замешательстве, и я пыталась обратить внимание на все, окружающее меня.
- Прямо сейчас? Это не может подождать? - прервалась Эсме, рассеянно прикусив внутреннюю сторону щеки, держа телефон около уха.
- Что я должна сделать? – шепнула она, и я внезапно заметила, что Джаспер и Роуз что-то тихо рассказывают на ухо Элис и Эммету.
Какого черта происходит?
Я перестала обращать внимание на Эсме, разделив внимание между моими четырьмя друзьями, и тревога выросла, когда лицо Элис побледнело, и она встретила мой взгляд. Эммет не выглядел таким пораженным тем, что Роуз рассказала ему, и она села на стул около него, тепло улыбаясь мне.
- Ой, печенья, - громко воскликнула она и понюхала воздух.
- Миндальные, правильно? – спросила она, переплетаясь рукой с Эмметом и с любопытством поднимая светлую бровь. Это было странно. Розали никогда не выдавала дерьмо насчет печений. Я только открыла рот в еще большей словесной панике, когда Эсме захлопнула телефон и повернулась ко мне.
Ее глаза коротко оглядели всех вокруг и я почувствовала, что у всех остальных есть какой-то общий секрет. Это разозлило меня.
- Белла, я думаю, что… - начала Эсме, затем прервалась и тряхнула своей головой, как будто начиная опять.
- Я думаю, что, может быть… - она опять запнулась, и все остальные люди в комнате смотрели куда угодно, но не на меня.
Со вздохом Эсме подошла ко мне и обняла за плечи, молча приглашая меня выйти из-за стола. Я подчинилась, и когда она развернула меня и подвела к кухонному окну, я невыносимо смутилась. Я не успела дойти до крайней степени раздражения и спросить ее, какого черта происходит, мои глаза приспособились к темноте двора и я различила фигуру на вышке.
- Иди, - сказала она, и я не стала ждать дальнейших разрешений, метнулась к двери и вылетела наружу. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и где-то в глубине своего разума я поняла это, пересекая двор. Эсме никогда не позволила бы мне выйти из дома так поздно – увидеть Эдварда, но я пыталась избегать ворчливого ощущения плохого предсказания, когда дошла до вышки.
Эдвард сидел на своей половине скамейки, и я, сомневаясь, заняла свою. Он был одет в свою куртку, и слабо улыбнулся мне, положив руку на стол и укладывая на нее свою щеку, лицом ко мне. Он устал, это очевидно. Я благодарила темноту за то, что не вижу его ран.
Я тревожно смотрела на него, пока он фиксировал свой взгляд на деревянном столе. Я умирала, желая сократить расстояние между нами, но я знала, что не могу, так что сымитировала его позу и положила свою мою щеку на руки. Главным образом, я чувствовала себя идиоткой, и журчание реки убаюкивало меня в такой расслабляющей обстановке, предлагаемой обстоятельствами.
- У Эммета есть реально отвратная одержимость регги, - внезапно шепнул он, встречая мой взгляд и кривовато улыбаясь.
Уклонение.
Это расстраивало, и у меня не было настроения играть в игры. Но если это то, что надо Эдварду – сейчас – тогда я поиграю с ним.
Я ответила на его сжатую улыбку.
- Регги – не такая плохая музыка, - спокойно защищалась я, пожав плечами и вспоминая черты его лица в темноте.
Он закатил глаза и начал постукивать по дереву пальцами.
- Эту музыку я могу пережить, но этот мудак носит эти идиотские радужные шапочки и все остальное, - прорычал он, и я рефлекторно вздрогнула от мысленного образа, навеянного его комментарием.
От всего этого уклонения моя грудь сжалась, но я продолжила.
- Первый мокрый сон Элис был о Фредди Крюгере, - предложила я. Он приподнялся и мягко рассмеялся. Он выглядел лучше, чем когда я оставила его на балконе, и я бесконечно расслабилась, опустила щеку на руки и купалась в его веселье. Это было не так плохо. Может быть, все еще можно спасти, и Эдвард не чувствует ко мне того, что я чувствовала к Филу.
По секрету, с тех пор, как я вышла из его дома, паника по этому поводу отравляла меня.
- Я не шокирован, - признался он, пожав плечами, после того, как его смех стих. Мы некоторое время провели, глядя в глаза друг друга. Он выглядел таким истощенным, и на секунду, я позволила себе представить, что сейчас опять ноябрь, и мы делимся нашими дружескими, самыми отвратительными трудностями, чтобы удержать друг друга от сна.
Хорошие времена.
- Джаспер проколол язык, и он так воспалился и распух, что ему почти пришлось идти к хирургу, - предложил он, подняв бровь. Это не сильно удивило меня.
- Элис говорила, что Розали писалась в постель до двенадцати лет, - отпарировала я, и он скривился, наконец садясь и засовывая руки в карманы.
- Все знают это, Белла, - он тряхнул головой, продолжая слабо ухмыляться, достал что-то из кармана и начал рассеянно крутить это в руках.
- Эта гребаная легенда о прозвище «Пи-Пи-Розали» не отлипала от нее после начальной школы, - отвлеченно размышлял он. Я не видела вещь, которую он перебрасывал из руки в руку, но заметила, как она блеснула в лунном свете.
Я со вздохом села. Хватит уклоняться.
- Что происходит, Эдвард? - со страхом шепнула я, и веселье, бывшее в его глазах, полностью пропало. Он начал жевать свои губы и стучать под столом коленями, не встречаясь со мной взглядом, и я осторожно заметила, что он встревожился.
Я дала ему столько времени, сколько могла перенести. Он внимательно долго изучал свои руки, играя с сияющим предметом, а журчание реки делало все таким мирным на вид. Это было ложью. Уклонение было ложью, и я хотела знать, какого черта тут происходит.
До того, как я полностью потеряла терпение и начала на него орать, он длинно и мучительно вздохнул, стукаясь лбом о деревянный стол, капитулируя.
- Я так гребано устал, Белла, - тихо признался он, не поднимая головы. В его голосе было столько боли и поражения, что я решила, что правила середины вышки больше не действуют.
Я попыталась осторожно сдвинуться на его сторону, но в конце концов перелетела расстояние между нами и схватила его за плечи так сильно, как только могла. Он моментально застыл, но потом расслабился и поднял руку, обхватив ею мою талию.
Я не заслужила никакой его близости. Правда сказать, я причиняла ему боль опять и опять, но даже если не заслуживала его вежливой сексуальной близости, позволила ему ласкать себя. Но он тесно прижал меня к себе, наконец поднимая голову и нежно целуя меня в висок, перед тем, как зарыться носом в мои волосы. От этого я почувствовала себя еще хуже.
Я открыла было рот опять извиниться. Я могла повторить это миллион раз, и это все еще не исправило бы всего, но извиниться – это все, что у меня было. Фил никогда не извинялся. Может, от этого я буду меньшим чудовищем. Если он хочет простить меня, то, может, в конце концов, я смогу простить себя.
К несчастью, у меня не было возможности.
- Я уезжаю, - пробормотал он в мои волосы, нежно перебирая их на моей спине.
Я в замешательстве тупо уставилась на реку и попыталась понять его слова.
Уезжает.
- Ты решил двинуть отсюда? – нахмурилась я. Это вызывало чувства. Если его поймали на пропуске уроков, то, похоже, он и Карлайл поссорились в очередной раз.
Я не могла ждать, что он останется в такой неспокойной обстановке только ради моего спокойствия. Это расстраивало, но я рассудила, что это на самом деле многого не изменит.
Я собиралась убедить его, что в моей угрозе уйти на терапию нет ничего хорошего, но ощутила, что он тряхнул головой.
- Не совсем, - признался он, наконец поднимая лицо из моих волос найти мой взгляд.
Моя нахмуренность увеличилась, и я повернула к нему тело. Его темные глаза испуганно сверлили мои и он теснее прижал меня к себе.
- Я уезжаю в Чикаго, - полным раскаяния голосом выдохнул он.
Это было так далеко – была первая реакция, которую воспроизвел мой мозг. Я просто не могла измерить такое расстояние между Эдвардом и мною и мое задушенное «Почему» - было единственным ответом, который я могла связно выдавить из моей внезапно сжавшейся груди.
Он неожиданно прижал мою голову к плечу, прижимая меня к себе крепче и начиная говорить в мои волосы. Он начал рассказывать мне о разговоре с Эмметом. Что-то о том, как Эммет собирался найти его родных родителей в прошлом году. Я пыталась уложить это в голове, но он так быстро говорил.
Его слова были явным и отчаянным оправданием. Даже я могла сказать это, хотя не могла понять, почему, ничто из того, что он говорил, не затрагивало меня.
Только одни слова смогли полностью проникнуть через мою тревогу и панику.
- Я собираюсь найти свою мать.

-------

Я вернулась на свою сторону скамейки, правила середины вышки вернулись в полном объеме. Я долго молчала, и мой мозг пытался поймать тяжесть отъезда Эдварда.
- Ты думаешь, эт…то…надолго? – глупо заикнулась я. Мои слова не согласовывались с моими мыслями.
К счастью, Эдвард знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я стараюсь спросить.
- Я не знаю, - неопределенно ответил он.
Начал моросить мелкий дождик. Этот ответ был таким абсурдно недопустимым, что моя голова внезапно развернулась встретить его взгляд.
- Ты не знаешь? – я пыталась добавить в мой голос злости и ярости, но он прозвучал как жалостное всхлипывание. Его глаза опять опустились к его рукам, рассматривая вещицу, и его волосы намокли от сырости туманного воздуха.
- Может… до окончания школьных занятий? – предложил он, нахмурив лоб и что-то вычисляя на руках. Он не понимал, что желает.
- Я пойду с тобой, - отчаянно умоляла я, и его голова закачалась еще до того, как я закончила говорить.
- Я могу поговорить с Эсме, и она…
- Хрен, Белла, - вздохнул он, наконец встречаясь со мной взглядом, и я знала, что он не позволит мне.
- Мы оба знаем, что ты не сможешь поехать, - добавил он рациональным голосом, но если он начинал говорить таким голосом, это означало, что все плохо.
Я признала, что он прав, но ухватилась за другую соломинку.
- А если тебе станет еще хуже, Эдвард? Что, если она… опять сделает это? – неохотно сомневалась я, и короткая вспышка боли в его глазах уверила меня, что он понял, что я имела в виду.
- Может быть, она так и поступит, - уныло ответил он, пожав плечами – как будто это не беспокоило его настолько сильно, как могло, и мы оба знали это.
Затем я действительно захотела найти ее и плюнуть ей в лицо. Отлично.
Он все еще не собирался уступать мне.
Эта его мысль была или абсолютно превосходной, или совершенно безумной, и никто не знал, что правильно.
Но Эдвард определенно хотел найти ее. Я поняла это, и я рассматривала его сжатые челюсти и решила, что… это одна из тех вещей, которую он должен сделать сам. К лучшему или худшему. Я ничем не могла ему помочь, и это бесконечно причиняло мне боль. Я задумалась… так он чувствовал себя, когда я уезжала в Финикс?
Я молилась, чтобы страх, который я чувствую, не отразился в моих глазах, когда я взглянула на него.
- До начала лета, - повторила я командирским тоном, который с новыми силами встряхнул мое отчаяние. Он кивнул, и от этого движения локон его волос упал на его глаза.
- Обещай мне, - умоляюще шепнула я.
Его кулаки так крепко сжали стол, что костяшки пальцев практически побелели.
- Я буду дома до наступления лета, обещаю, - уверил он меня, и хотя в его голосе чувствовались глубокое убеждение и честность, мои страхи не уменьшились.
Я кивнула, и он медленно приподнялся со скамейки. Я застыла на месте. Он не должен был делать этого прямо сейчас. Он так устал, шел дождь и было слишком поздно для безопасной езды. Я не могла понять, почему он не хочет подождать, но боялась, что если озвучу свое беспокойство, то буду выглядеть эгоисткой, не поддерживающей его, так что я не стала уговаривать его остаться, и низ моего живота дергался и переворачивался.
Дождь усилился, стуча по крыше вышки, когда он подошел ко мне и прижал меня к себе. Его сильные руки обхватили мои плечи, когда его лицо нашло мою шею и нежно поцеловало ее. Я отказывалась прощаться, и он, должно быть, разделял мои чувства, потому что прижал меня к груди, и, целуя шею вокруг цепочки, которую я носила, шепча мне в ухо, что любит меня.
Я с трудом улыбнулась и пыталась не плакать, когда сказала ему,
- Я тоже люблю тебя.
Это и так должно было быть достаточно тяжело, чтобы не добавлять ему мои собственные эмоции.
Когда его руки освободили меня, он снял свою куртку и обернул ею мои плечи.
- Прикрывай себя от дождя, пока меня не будет, - приказал он, точно представляя, что я собираюсь делать, когда он уедет.
Я оцепенело кивнула, не встречаясь с ним взглядом. Я хотела, чтобы он не винил себя за боль и страх в моих глазах.
Мои глаза были сфокусированы на реке, и я чувствовала, как он ушел с вышки, не смотря через плечо. Я ощущала, что от моего тела отрезали кусок, и внезапно я замерзла. Мои зубы начали стучать, и когда я поняла, что он ушел окончательно, это не было грандиозным моментом.
Если честно, я сидела там еще долго, все еще ожидая, что поверну голову и увижу его рядом со мной. Но я не чувствовала его электричества, я чувствовала только холод, и влагу, и ужас.
Один месяц.
После такого долгого сидения на вышке луна полностью скрылась за облаками, и темнота начала душить. Я подняла мое застывшее и дрожащее тело со скамейки и тупо обернула куртку Эдварда вокруг моего тела.
Я хотела пойти домой, но мой единственный дом уехал в своей машине – искать того единственного человека, который причинил ему боль и мучил даже хуже, чем могла я.
Я выбрала лучший вариант. Дождь барабанил по моим волосам, когда я в темноте пересекала двор, и вода на земле хлюпала с каждым шагом, промочив мои джинсы. Когда я дошла до дома, от моего внимания не ускользнуло, что вольво Эдварда не было на подъездной дорожке Калленов.
Я тихо постучала в дверь, подождала пять секунд, и постучала опять еще громче. Мои зубы сильно стучали, когда дверь наконец открылась. Я смахнула капли дождя с ресниц, туже оборачивая кожаную куртку, игнорируя голоса, вдруг позвавшие меня через двор, и встретила усталый и страдальческий взгляд доктора Каллена.
Он безмолвно отошел в сторону, когда я вошла, и с тихим щелчком закрыл за мной дверь, оставляя шум дождя снаружи. Мы коротко обменялись взглядами, и хотя он не открыл рот, это облегчило длиннейшую беседу между нами.
Стоя, промокшая и дрожащая, в его светлом фойе, я, наконец, осознала, что доктор Каллен, возможно, любил Эдварда так же сильно, как я, и это говорило о многом. Думаю, что он понял то же самое, потому что в его взгляде мелькнуло понимание, когда он осмотрел мое оцепенелое и дрожащее тело.
Наша общая любовь и забота об Эдварде заставили нас ощутить родство, которое никто в мире не мог бы понять. Возможно, именно поэтому он не возражал, наблюдая, как я поднимаюсь по ступенькам на третий этаж в спальню – так близко к дому, как я могла подобраться. Я инстинктивно знала, что Карлайл не прогонит меня, и не имеет значения, что скажут об этом Эсме или кто-то другой. Я не знала, что буду делать, пока Эдварда не будет дома.

Глава 45. «Толстые чипсы – ахой»

Ночь отъезда Эдварда, наверно, была самой длинной в моей жизни. Я пережила много ночей в прошлом, но они не шли ни в какой сравнение с этой. После преодоления ступенек на третий этаж я вступила внутрь руин моего святилища и знала, что собираюсь сделать.
Я начала собирать кусочки и убирать бардак, который мы устроили.
В целом задача казалась устрашающей и, признаться, непреодолимой. Так что вместо того, чтобы сфокусироваться на всем бардаке перед собой, я мысленно разделила его на секторы, и начала собирать только то, что попадало в поле моего зрения и непосредственного доступа. Я просто начала очищать золотистый ковер, когда услышала тихий стук в дверь спальни. Я уже приготовилась к тому, что Эсме воспротивится моему импровизированному плану, так что, когда дверь внезапно распахнулась, отступила назад, но поняла, что это не она стоит по ту сторону порога.
Вместо Эсме в спальню один за другим вошли мои четыре друга, каждый глазел на последствия моей и Эдварда ссоры со странным выражением беспокойства и ужаса. Я стояла в середине комнаты, все еще промокшая и замерзшая до костей с руками, полными мусора, когда Джаспер немедленно наклонился и начал помогать мне в уборке.
Бумага в моих руках шуршала под весом моих тесно сжатых кулаков, а мой взгляд был почти смертельным. У меня в этот момент появилось странное, навязанное извне чувство, что разрушение было моей личной и персональной добычей, и я не хотела, чтобы кто-то еще дотрагивался до него. Мое лицо горело от унижения и злости, что моя и Эдварда частная жизнь была кем-то нарушена.
Но когда Джаспер встретил мой взгляд, его светлые волосы прикрыли пеленой присутствие остальных, и его молчаливая просьба была глубоко вытравлена в глубоких складках на его лбу и низко сведенных бровях. Он был беспомощен и мучился тревогой за его друга и… возможно, за меня? Я точно не была уверена, о ком он беспокоился, но определенно знала – беспомощным он обычно не был. Это часто проявлялось в непреодолимом желании быть созидательным, и у меня не было настроения мешать кому-то в этом осуществлении – как минимум Джасперу.
Так что я с капитулирующим вздохом беспрепятственно позволила ему продолжать собирать бумагу и мусор с ковра. Со своей стороны, Эммет поскреб затылок и издал глубокий вздох, задумчиво оглядывая лежащий книжный шкаф. Ничего не говоря, он осторожно прошел к нему и в гордом одиночестве начал поднимать его на место около стены. Элис подошла к книгам на полу и начала собирать их, грустно улыбаясь мне, стоящей на коленях и собирающей одежду и бумагу.
Через некоторое время я осознала, что звуки деятельности прервались.
Я повернулась к людям в комнате, и увидела, что они с ожиданием смотрят на Розали. Она прислонилась к дверному проему, надув губы, когда встретилась со мной взглядом.
- Я хочу помочь, Белла. Но весь этот… ручной труд… не самая моя сильная сторона, - она пожала плечами, просто тряхнув головой, запнувшись на термине «ручной труд». Я освободила ее с лучшей улыбкой, какую смогла состроить, а остальные закатили глаза и продолжили уборку.
Мы убирали пол, казалось, часами, собирая мусор, и книги, и одежду, и не разговаривали, если это не касалось нашего дела. Джаспер и Эммет начали обсуждать, как закрыть дырку на стене. Я не обращала на это внимания, но когда Элис приступила к кровати, я вскочила с коленей, тревожно напрягаясь.
- Кровать моя, - сухо проинформировала я ее, словно предъявляла претензии к общему кексу, а не к части разрушения. Ее глаза расширились от шока, но она с кивком отстранилась, вместо этого направившись к гардеробной в поисках чистых простыней и покрывала, что я могла перенести.
Ночь проходила, мы работали, и, кусок за куском, золотистый ковер начал полностью очищаться от мусора. Мебель встала на правильные места вдоль стен. Кровать была заправлена новыми простынями и покрывалом, которые не были мне знакомы, но и не были испорчены каждой нашей ошибкой. Я оставила его кожаную куртку лежащей на диване, и мои глаза периодически смотрели на нее.
Без любых опасений и с небольшими инструкциями от Эммета я сделала пять загрузок стирки. Если Карлайл не был готов к тому, что пять тинейджеров тщательно осмотрят всю его кладовую и подсобные помещения, он не дал об этом знать. Я сваливала каждую новую порцию чистой одежды на заново застеленную кровать и начала разбирать ее и развешивать ее по местам. Стирать вещи Эдварда оказалось странно успокаивающей работой, и я позволила себе поверить в то, что, может быть – если что-нибудь такое еще возможно – в далеком будущем, когда все закончится, это будет моей обычной обязанностью. Я позволила этой фантазии успокоить меня. Это было так… пока я не встала перед его гардеробной, с руками, полными его футболок и джинсов, с тревожным взглядом и непостоянным сердцебиением.
Роуз, как-то с дивана почувствовав мою проблему, подошла и вытащила вешалки из моих рук.
- Не надо этого, - улыбнулась она. Я наблюдала, как она открывает дверь, отступив в сторону и нервно сжав руки. Она выждала время, пока гардеробная вдруг не осветилась. Это была единственная часть комнаты Эдварда, которую я раньше не видела, и меня переполнило внезапное любопытство. Я вытянула шею, чтобы лучше разглядеть с моего отдаленного места, как она отводит вешалки в сторону освободить место. Когда она развесила их, я полностью осторожно осмотрела особенности его гардероба: неожиданную аккуратность, огромный размер, большое количество одежды и обуви, стоящей на полу. Вся концепция гардероба смотрелась совершенно невинно, чрезвычайно очаровательно и абсолютно ужасно.
Золотые волосы Розали рассыпались по ее темной блузке, когда она повернулась и осмотрела стопки одежды. Она разобралась в системе, которую он завел, тщательно разобрала одежду в соответствии с его структурой. В моей груди появилась тяжесть, когда я наблюдала, как другая женщина раскладывает одежду Эдварда. Я мрачно наблюдала со своего места за ее психическими возможностями, которых у меня не было способа получить, но которых я страстно хотела. Я сознавала, что это зрелище могло вызвать горечь и зависть, но вместо горечи, я просто чувствовала грустную неспособность, небольшую неадекватность и ироническую… стесненность движений.
Все практически умирали, когда взошло солнце, и Элис тепло обняла меня перед уходом.
- Ты не придешь домой, ведь так? – спросила она, отпустив меня. Я не двинулась вслед за ней. С грустной улыбкой, покачав головой, я наклонилась к кровати, пробежав руками вдоль складок, разглаживая его. Оно было коричневым.
Элис нахмурилась, осмотрев комнату, которую мы с таким трудом привели в порядок.
- Эсме расстроится, - тихо шепнула она перед тем, как искоса бросила на меня взгляд.
- Но, может, это и к лучшему. Вам двоим надо разойтись, - сказала она, и я почувствовала двойной смысл в ее словах, когда она растворилась за порогом.
Я закрыла за ней дверь, более истощенная, чем я чувствовала себя по утрам, и прислонилась к ней спиной. Мягкий оранжевый солнечный свет проникал через балконные двери, подчеркивая золотистый оттенок ковра, и мои глаза осмотрели все передо мной. Комната была безукоризненно чистой, за исключением дыры в белой стене.
Я сняла мою толстовку и сбросила кроссовки, подойдя к комоду. Открыв ящик, я начала искать его ночную одежду. Его белая футболка и темные фланелевые пижамные штаны были велики мне, но оказались комфортными и мягкими.
Я воспользовалась его ванной и своей синей зубной щеткой, которая все еще была там, и почистила зубы. Отвернув незнакомое покрывало, я залезла в тепло, которое оно должно было обеспечивать мне. Свернувшись в комочек под холодными простынями, я зарылась в его подушку.
Когда я наконец освободилась от задачи, занимающей мои руки и мозг, я позволила страданию от его отсутствия проглотить меня целиком.

--------

Сон. Я упивалась им.
Я не ходила в школу остаток недели. Я дремала на кровати Эдварда и намеренно погружалась в кошмар за кошмаром. Я просыпалась, встряхиваясь, вся в поту, дрожа от ужаса и отчаяния, но каким-то образом у меня было постоянное желание силой загонять себя в бессознательное состояние.
От этого время шло намного быстрее. Было время, когда я просыпалась, и солнце косыми лучами освещало безупречную комнату, подсвечивая и подчеркивая дырку на стене, и фокусируя мои глаза только на видимом изъяне. За исключением возможного шума дождя, все было жутко тихим и спокойным. Беспокойство заставляло меня тосковать по хаосу и беспорядку, и я подсовывала покрывало под спину и глубоко зарывалась в его безопасность. В эти моменты комната была странно незнакомой мне, что выглядело иррациональным, потому что я уже спала в этой комнате много ночей, но никогда не спала одна.
Я никогда не смотрела на часы на тумбочке и отмечала ход времени по солнцу и темноте. Я была в полной изоляции, но не просыпалась настолько, чтобы почувствовать вес этого. Я не ела, но не чувствовала голода. Я пила из стаканчика в ванной в те редкие случаи, когда вылезала из постели воспользоваться удобствами, но не чувствовала жажды. Я просто чувствовала усталость. На третий день я начала немного удивляться отсутствием посетителей. Я чувствовала такое спокойствие, что все забыли и оставили меня одну, пока я отдыхала. Мой мозг исцелялся сам, настолько хорошо, как мог, упиваясь сном.
Конечно, этим не кончилось.

---------

- Твои волосы похожи… похожи… - нос Розали презрительно раздувался, когда она глядела на мою голову, лежащую на подушке.
- Я даже не буду тратить свой словарный запас, чтобы оскорбить их должным образом.
Она вздохнула и грациозно присела на край кровати.
Она вошла в комнату без моего разрешения, и я проклинала Эммета, давшего ей ключ. Было скорее странно, что из всех людей, которые могли приблизиться ко мне, первой оказалась Розали.
Я зевнула и отвернулась к ней спиной.
- Я не пойду домой, даже не пытайся. – Мой голос ослабел от неиспользования, и в этот момент я чувствовала себя жалкой, прижавшись коленями к груди и глубоко зарывшись под покрывало. Мое настроение скисло от курса упивания сном и постоянного истощения от будящих меня ночных кошмаров.
У меня была причина. Если вы не можете почувствовать себя жалкой после того, как ваш бойфренд трахнул вас и после этого слинял из штата, тогда что вы можете? Я едва сдержала импульс высказать это вслух, потому что в моем сердце я знала, что Эдвард не заслужил этого.
- Да, да, не собираюсь домой. Бунтующий тинейджер. Отвергнутая любовником. Все, что угодно, - невежливо ответила она, вставая и обходя кровать так, чтобы я ее видела. Я боролась с желанием отвернуться опять. Это было бы немного по-детски. Ухмыляясь, она опустилась на корточки рядом с кроватью, и, скорее внезапно, на ее лице появилось самое очаровательное и ласковое выражение.
- Белла, - проворковала она, наклоняясь ближе, так, что ее подбородок лег на матрас в дюймах от моего лица. Она все еще нежно улыбалась и продолжала тихо шептать, обдавая мое лицо запахом мятной жевательной резинки.
- Ты сейчас самая вонючая сука во всем Форксе, и если ты не поднимешь свою задницу и не пойдешь в душ, я собираюсь заставить тебя силой и нанести при этом физический вред.
На мой суженный сердитый взгляд она откинула голову назад и рассмеялась. У Розали был самый надоедливый смех, какой я слышала. Он не был гнусавым. Он просто не сочетался с его телом. Он был сильным и гортанным, и исходил из глубины ее живота. Я предположила, что это больше походило на грубый гогот, и это разозлило меня, так что я сбросила покрывало с тела и потащилась в ванную смыть с тела и волос пот, накопившийся за три ночи.
Душ Эдварда был точно таким же, как в тот единственный раз, когда я пользовалась им. Его шампунь стоял на прежнем месте, и я без колебания взяла его. Аромат утешительно окутал меня, когда я массировала им кожу головы. Я взяла его мыло вымыть мое тело и намылила себя его запахом. Я воспользовалась его пеной для бритья и бритвой побрить ноги. Все чувствовалось и пахло, как Эдвард, и горячая вода расслабила мои мышцы. Когда в конце концов вода остыла, я вышла из его душа и взяла его полотенце вытереться. Это было лучшим, что я ощущала за все эти дни.
Когда я появилась, кровать была разобрана, и новая стопка простыней лежала на матрасе. Розали протянула руку с превосходным маникюром к незаправленной кровати, и, к моему удивлению, начала расстилать простыню. Это выглядело так по-домашнему и так не похоже на нее. Эта идея только усилила глубокую складку концентрации между ее бровями, когда она боролась с надеванием эластичной простыни. С большим изумлением я начала помогать ей, обнаруживая, что молчать с ней весьма прекрасно.
Тоже прекрасно.
- Не пытайся еще раз поступить так. И кстати, ты знаешь, что Элис и Эсме закатили здесь истерику, достойную младенца? – спросила она, поднимая бровь, пока мы вдвоем заправляли простыню под матрас, после чего хрипло хихикнула.
- И Эммет действительно провел три часа в городе прошлой ночью, разыскивая пакет Толстых Чипсов-Все Наверх, съел только один и выбросил остальное.
- Тогда почему они не пришли проверить меня? - равнодушно спросила я, ловко избегая темы печенья, которую я не хотела обсуждать. Если честно, меня действительно не волновало это, но это выглядело, как прямой вопрос. Я хотела избежать ответа.
Розали легко пожала плечами, не встречаясь со мной взглядом.
- Это, возможно, моя ошибка. Я пригрозила тяжелыми телесными повреждениями, если они побеспокоят тебя в угрюмое-ленивое-время-сучки. – Один уголок ее губ изогнулся с маленькой ухмылке, пока мы расстилали на матрасе верхнюю простыню.
- А с чего у тебя появилась склонность защищать мое угрюмое-ленивое-время-сучки, - сухо сказала я, хотя была более чем немного озадачена. Роуз и я никогда не были достаточно близки, чтобы это служило оправданием.
- Эдвард попросил меня, - без колебания ответила она, и, заметив мою напряженную осанку и пустой взгляд, добавила,
- Хотя он не использовал точный термин защищать «угрюмое-ленивое-время-сучки». Конечно, нет. Это недостаточно вульгарное выражение, - вздохнула она, бросая мне один угол покрывала. Мои брови в замешательстве сошлись, и она продолжила, удерживая внимание на постельных принадлежностях.
- Ну, когда Эммет уехал искать своих родителей, это расстроило меня, - она пожала плечами, и хихикнула, находя мой взгляд.
- Окей, я жестоко разозлилась, - призналась она, обращая внимание на подушки и предлагая мне наволочки, прежде чем продолжить,
- У него был кризис личности, и когда он уехал искать их, я почувствовала, - она прервалась, надев наволочку на половину подушки, и посмотрела вперед, где не было ничего особенного,
- Я почувствовала, что то, что я предлагаю ему здесь, в этой жизни, недостаточно хорошо, - шепотом закончила она, искоса поглядывая на меня. Ей было немного неудобно от ее смущения, и она деликатно прокашлялась и возобновила свою деятельность.
- В любом случае, я думаю, что Эдвард просто думал, что ты воспримешь сочувствие или что-то такое. Он просил меня присмотреть за тобой, - она обыденно пожала плечами, и моя грудь вдруг наполнилась тяжелым удушающим грузом.
Я бросила подушку и обхватила грудь, лицо искривилось от боли. Я даже не понимала, что чувствую это, пока не услышала слова, вылетевшие из ее рта. Я чувствовала, что то, что я предлагала ему здесь, в этой жизни, было недостаточно хорошо. Задыхающееся рыдание вырвалось из моей груди, и Розали встретила мой взгляд с тревогой и недоверчивостью.
- Ты плачешь? – тихо спросила она, а по моим щекам потекли слезы, и я бросила на нее раздраженный взгляд. Она неодобрительно нахмурилась.
- Держи себя в руках. Я уверена, что не все так плохо, как выглядит. – Она скрестила руки на груди и неопределенно смотрела на меня, как будто не была уверена, как обойтись с моими видимыми эмоциями.
Я вдруг почувствовала огромное желание просто… поговорить обо всем. Эдвард был единственным человеком, с которым я на самом деле разговаривала, но даже с ним я не могла говорить обо всем. Мне пришло на ум, что я никогда действительно не была полностью открыта и откровенна ни с кем. Похоже, что гигантские ворота вздрогнули и заскрипели под нагрузкой всего этого, просто ожидая шанса взорваться и рухнуть от ближайшего прохожего. Это было не настолько сильно, что я чувствовала, что Розали была лучшим кандидатом услышать все это или выразить сочувствие. Если честно, она просто была здесь и попалась под руку.
Я начала с самой давящей на меня вещи.
- Я ужасно вела себя с ним, - призналась я, и это было правдой. Моя собственная боль, и отторжение, и что-то еще, что я чувствовала, затмили мой страх от того, что он был где-то там, используя свое сердце и надежду для амнистии, пока я бесполезно теряла время в его постели.
Розали ничего не сказала, вместо этого прилегла на кровать и похлопала по месту рядом с собой, как будто почувствовала мое всеобъемлющее желание выложить все. Я приняла предложение, плюхнувшись рядом с ней, разметав мои волосы темным кругом по подушкам, и начала мою исповедь.
Я, наверно, говорила часы, и она, к счастью, беспрепятственно предоставила мне свои уши.
Ее голубые глаза внимательно изучали мое лицо, пока я признавалась во всем, что нарывало внутри моего разума последние недели. Я рассказала ей о дне разрушения, покрывшись глубоким, красным румянцем, который я не пыталась скрыть. Я рассказала ей о том, как ощутила силу и потерю контроля. Я призналась, как сильно я избила Эдварда днем. Я даже рассказала ей о сексе и том, как больно это было для нас обоих. Я описала следы крови на его шее, и какой яркой и сочной выглядела трава, когда меня рвало на нее.
Чем больше я говорила, тем больше я начинала осознавать неуловимую правду, которая никогда в действительности не приходила мне на ум. Может, я так устала от всего процесса, или, возможно, обида была свежим подходом к рациональному взгляду на прошедшее, но я вдруг осознала, что те два человека, разговаривавшие здесь несколько часов назад, не были Эдвардом и Беллой во всем. Я чувствовала это в глубине моей души, описывая наши действия, враждебность и необдуманную страстность. Эти два человека были олицетворением каждой злобной вещи, происходившей с ними, и осознание внезапно заставило меня замолчать – мое объяснение падения книжного шкафа остановилось на половине и повисло в воздухе между Розали и мной.
Я была Филом Эдварда. Он был моей Элизабет. Я мучила его, и он бросил меня. Я гадала, а вдруг он поймет это, где бы ни был? Во мне сидела двойная боль. Одна хотела быть с ним и рассказать ему, что я наконец поняла все про тот день и могу правильно извиниться. Вторая хотела быть с ним, и схватить то, что у нас было, и мы крепко разрушили, так, чтобы он никогда не смог бросить меня.
Роуз осторожно смотрела на меня со своей стороны.
- Так ты уронила книжный шкаф? – впервые за много часов спросила она, но я не открывала рот. Этот разговор выполнил свою цель, и сейчас я лучше понимала суть. Даже хотя я сейчас не могла связаться с Эдвардом и, наконец, объяснить свое поведение, то чувствовала минимальное спокойствие от факта, что у меня будет это знание, когда он вернется.
Это все, что я могла сделать до его возвращения.
Я улыбнулась Роуз и встала с кровати.
- Я уронила книжный шкаф, но посмотри на это сейчас, - кивнула я в его направлении, где он стоял, гордый и неизмененный. Он не был надолго покорен, и я закончила колоться и оправдываться.