Часть 2 9 страница

Гтон

Глава 48 «Грандиозные миндальные печенья»

ЕPOV

Тридцать три часа я, не прерываясь, ехал к городской черте Форкса. Я не спал и не ел, и останавливался только на заправках, когда это становилось необходимостью. Вероятно, я нарушал во время езды все ограничения скорости, но не мог беспокоиться о такой банальности.
Ехать сейчас не было похоже на отъезд в Чикаго четыре месяца назад. Тогда, не важно, как сильно я пытался убедить себя в обратном, я убегал от многого – от Беллы и того, что мы сделали друг с другом, от Карлайла, от Элис и Эсме, когда они обнаружат это – от каждого моего последнего охерения. Но на этот раз я бежал к чему-то, оставляя что-то еще позади. С каждой милей, оставленной между мной и моей матерью, я ощущал, как часть моей души, преданная ей, протестующее кричит. С другой стороны, часть моей души, которую требовалось починить – часть, преданная Белле, Карлайлу, и всем остальным – эта часть моей души зудела, нетерпеливо желая добраться до Форкса скорее.
Два конфликтующих чувства не совмещались с любой из моих эмоций, и я обнаружил, что не могу ни страстно желать, ни тосковать более чем минуту в любое время. Это было очень похоже на то, что что-то толкает меня на запад, а что-то - на восток. Если я не смогу примирить это в моем мозге, то смогу вернуться назад.
Когда я, наконец, доехал до Форкса, то, блять, потерял мужество. Мой мозг был таким односторонним во время поездки, что я даже не мог остановиться и прикинуть время дня, когда я доеду. Было восемь утра, что означало, что все на работе или в школе.
Как только я свернул на знакомую дорогу, ведущую к белому особняку – моему дому, я начал пристально разглядывать каждый папоротник и растения у соседних домов в поисках изменений. В действительности я не заметил ничего, за исключением листвы и хвои на деревьях. Когда я уезжал, все деревья были голые и с едва набухшими почками. Теперь на них была сочная листва, и хотя наступившая осень уже начала сбрасывать ее, деревья казались живыми и зелеными.
Я становился сентиментальным даже от гребаной листвы.
Полуулыбка искривила мои губы, когда я обогнул последний угол и увидел дом. Но мои глаза не имели возможности полностью осмотреть его, потому что когда я засек газон перед домом Брендон, моя нога ударила по тормозам, и вольво с визгом остановился посередине гравийной дорожки.
Я с ужасом понял, что опоздал и… дерьмо. Это только начало ударять по мне, когда я стиснул руль и уставился на большую табличку «Продается» на газоне Беллы… это было вполне гребано возможно, что у меня не будет возможности получить ее назад. Впервые я разрешил себе реально обдумать, что я сделал с ней.
С точки зрения Беллы я… сбежал? Могла она подумать так? Могла она ошибиться? Воспоминание о нашем последнем дне и том, что я сделал, ударило по мне сокрушающей волной ужаса. У меня не было времени в Чикаго подумать об этом полностью, потому что я был занят моей матерью, но теперь… теперь это казалось огромным знаком. Я не только уехал, и она не только поняла и поддержала меня, но я нарушил обещание вернуться и даже никогда не пытался связаться. Я даже не мог подвести себя к постижению возможностей, что она чувствует ко мне сейчас – и что она верит в мои чувства ко мне.
Боже, я действительно проебал все.
Как только я начал не отказывать себе в переплавке действительно гребаного ужаса в отвращение к себе и сожаление, движение в соседнем доме привлекло мое внимание. Я перевел свой взгляд и увидел светловолосую голову, появившуюся из двери. Карлайл наклонился поднять газету. Я сообразил, что Карлайл может, вероятно, рассказать мне, куда делись Эсме и девочки. Это еще был не конец. Я в поисках своей матери пересек страну. Я с легкостью сделаю то же самое для Беллы. Для начала я соберу свое дерьмо вместе и повидаю его, так что поехал к дому и осторожно припарковался на подъездной дорожке.
Затем я опять начал нервничать. Я закатил глаза, действительно рассмотрев мою прическу в зеркало заднего вида. Мои волосы действительно должны были стать моей последней заботой, потому что мои глаза потемнели от недостатка сна и были красными и опухшими от остатков моих прощальных слез и последующих за ними страданий. Я некоторое время приглаживал волосы и разглаживал одежду, перед тем как решил, что это не та причина и вышел из машины. Воздух пах… влажностью и зеленью, и холодом, и просто… домом.
Я становился сентиментальным даже от гребаного воздуха.
Я раздраженно фыркнул на себя и начал приближаться к дому. Это было не то раздражение, которое я чувствовал, когда нашел мою мать. Это было нетерпение, а не ужас. Я подошел к ступенькам, содержащихся в абсолютном порядке, с подавленной улыбкой, достиг двери и внезапно неопределенно остановился.
Я постучал.
Я постучал, потому что хотя это был мой дом, я не имел понятия, буду ли я долгожданным или желанным. С каждой проходившей секундой мое сердце билось быстрее от возможности, что меня не ждут, и мое нетерпение превращалось в полный ужас. Я гадал: если ни Белла, ни Карлайл не хотят меня, могу ли я вернуться в Чикаго? Я покачал головой, протестуя против быстрой мысли. Я вытерплю все и буду продолжать попытки, потому что они оценят это. Но во мне росло нетерпение. Реальное гребаное нетерпение. Я переступил с ноги на ногу и попытался найти занятие для своих рук, мягко свисающих по бокам. У меня кружилась голова от страха, когда дверь, наконец, открылась.
Карлайл типа моргнул на меня, стоящего на пороге и засунувшего кулаки в карманы, чтобы занять их. Он выглядел точно так же, вплоть до его прически и складок на слаксах. Тишина нарастала, мой реальный гребаный нетерпеливый страх усиливался, и я напрягся в поисках какого-нибудь умного слова. Но в этот момент я был гребано заторможен, поэтому не сильно удивился тому, что вылетело из моего рта.
- Ужинаешь? – спросил я, симулируя холодность и внутренне пиная свою голову, глядя на его пустой взгляд.
Карлайл видимо вздрогнул от своего изумления моим тупым приветствием.
- Ужинаю? – усмехнулся он, его губы дернулись в грустной улыбке.
Я был благодарен как минимум за изменение атмосферы и скривился.
- Я боялся, что ты работаешь, - пробормотал я, отводя взгляд за его плечо в фойе.
- У меня вечерняя смена, - рассеянно шепнул он, отвечая на мой молчаливый вопрос, а я боролся с тем, чтобы остаться спокойным под его пытливым взглядом. Я кивнул с тихим хмыканьем и перевел свой взгляд на носки своих ботинок. Я пнул опавшую красную листву и сжал в карманах кулаки. Он вздохнул, почти беззвучно, и отступил.
- Прости, проходи. Пожалуйста, - предложил он с паникой в голосе, и я выдохнул с облегчением, вытащил сжатые кулаки из карманов и шагнул вперед.
Фойе было точно таким же, как я запомнил, и он прошел вперед, оставляя меня в гостиной, изредка кидая на меня взгляд через плечо. Войдя, я взял назад свои замечания по поводу изменений. Мебель была переставлена, что было самым очевидным, но были и новые портьеры, и украшения, разбросанные вокруг. Это выглядело симпатичным и удобным. Новая расстановка мебели давала ощущение пространства. Это было ярко и живо. Он повернулся ко мне с сжатой улыбкой и жестом предложил мне сесть на диван, так что я плюхнулся в него, удовлетворенно вздыхая, когда мягкая плюшевая обивка обхватила меня. Я сдержал нахмуренность, оглядывая комнату. Это, возможно, было самым примечательным доказательством, сколько прошло времени. Мне на самом деле не понравилось это.
Он сел прямо передо мной в большое кресло и упер локти в колени.
- Как ты? – спокойно спросил он, но его внимательный взгляд выдал его любопытство.
- В порядке, - пожал я плечами, все еще оглядывая комнату.
- А ты? – спросил я, реально, блять, ненавидя, эту хрупкую беседу, которую мы вели. Я гадал, насколько глупо будет вырвать этого мужчину из бежевого кресла и просто… крепко обнять живущее в нем дерьмо. Возможно… достаточно гребано глупо, решил я.
- Хорошо, - кивнул он, опуская взгляд к коленям и почесывая бровь. Я ответно промычал, наблюдая, как на его губы возвращается та же самая вымученная улыбка.
- Насколько ты приехал? – спросил он, наконец встречаясь со мной взглядом и добавляя.
- Где ты остановишься?
Мое сердце упало в желудок, когда я понял, что он предположил, что я просто проездом.
- С чего ты взял, что я не останусь здесь? – спросил я с определенным двойным контекстом, что я не определил, что он уловил.
Он поднял бровь, короткая вспышка надежды немедленно погасла.
- Ты стучал, - объяснил он управляемым голосом.
Я вздохнул и пробежался пальцами по волосам.
- Я не знал, примут ли меня, - защитился я и сразу же начал бороться с доминированием моего раздражения.
Он вздохнул, странно грустно, и потер свой лоб,
- Это всегда тоже будет твоим домом, Эдвард, - пробормотал он, но очевидно, расстроился, перед тем как видимо собрался и встретил мой взгляд.
- Что тебе нужно? – спросил он. Я наморщил лоб в замешательстве, так что он объяснил свое пустое выражение.
- Деньги? Документы? Одежду?
- Что? – спросил я, качая головой, но он уже полез в задний карман за бумажником.
- Боже, Карлайл, мне не нужны деньги, - покорно настаивал я. Он серьезно думает, что я приехал сюда только чтобы немного раскрутить его? Это было ужасно. Он встретил мой взгляд и опять расстроенно вздохнул, убирая бумажник. Я был раненым и усталым, и разочарованным, когда вставал.
- А что, невозможно, что я просто захотел вернуться домой? – с ужасом спросил я, и мои глаза, похоже, наполнились и переполнились болью от его сомнительного предположения. Я действительно не хотел уезжать, но его намек был оскорбителен и унизителен. Может, я должен был обнять его.
Его голубые глаза мгновенно прищурились, внимательно изучая мое раненое выражение, перед тем, как его лицо и осанка рассыпались.
- Прости, - полный раскаяния вздохнул он и посмотрел в сторону со стыдом.
- Я не должен был торопиться с выводами. Я предположил это просто потому… - он остановился, выдохнув, потом встретил мой взгляд и покачал головой.
- Я задница, - просто сказал он.
Я разжал свои стиснутые кулаки и плюхнулся назад на диван, его глаза плавно следили за мной.
- Мы оба такие, - шепнул я и гадал, пока он пожимал плечами, понял ли он мое молчаливое извинение.
- Должно быть, это свойство Калленов, - пробормотал я себе под нос и пробежался пальцами сквозь мои отвратительные волосы. Душ определенно стоял на первом месте, и я раздумывал о комфорте своей большой ванны, когда встретил его взгляд, и его выражение оборвало меня на полу-вздохе.
- Что? – его брови были глубоко сведены, и он молча долго смотрел на меня. Когда он наконец заговорил, его голос был приглушен неизмеримыми эмоциями.
- Ты рассматриваешь себя как Каллена? – спросил он, очевидно, взяв под контроль свою экспрессивную реакцию.
Мое сердце дернулось немного больше, и я посмотрел в сторону. Я пытался рассмотреть все, через что, похоже, провел его за последние пять лет, чтобы этот маленький вопрос стал для него таким громадным. Это было действительно непростительно. Я сделал много ужасного, и мое поведение было кошмарно… скорее часто, чем нет. Я даже не мог представить, через какое дерьмо он проходил и принимал любое извинение, которое я мог предложить. Извинения были дерьмом. Извинения были пронизаны искренностью, которая чувствовалась пустой фигней. Действия говорили громче слов, и я мог говорить громче, чем кто-нибудь, если вы разозлите меня достаточно сильно.
Я встретил его взгляд, Карлайл почти дернулся от моего злого взгляда, но я злился не на него. Я был зол на себя, что никогда не принимал его искренность и делал его таким чертово покорным всем моим ослиным выходкам. Вспомнив чувство полного страдания, которое я испытал, когда мать бросила меня, я решил, что больше не позволю ему испытать то же самое.
- Моя мать пьет, - тихо признался я, и его лоб наморщился еще больше. Я со вздохом наклонился вперед, ставя локти на колени, и начал усталым голосом:
- Ночь пожара была их годовщиной…
Это было все, что Карлайл хотел, и даже больше. Я мог сейчас объяснить всю историю с моей и ее стороны, хотя устал говорить об этом и устал жить с этим, и готов был сдвинуть это. Он, видимо, был захвачен врасплох, когда я внезапно окунулся в мои воспоминания о пожаре и всем, что случилось за этим. Я мог почти видеть, как он впитывает мои слова, как будто они были самой важной вещью для него… всегда. Он не останавливал меня вопросами, и я делал все возможное, чтобы объяснить все, что он не знал. Все, до того дня, когда я встретил его в клинике, было объяснено в мельчайших деталях, и его сосредоточенность не исчезла, когда я начал вспоминать мое пребывание в Чикаго. Его глаза расширились, и в них появился ужас, когда я описал всю серьезность ее положения, и я смущенно отвел глаза, рассказывая ему о таунхаусе и том, как мы жили. Когда я рассказывал ему о том, как я заботился о моей матери, вычищая ее рвоту и обеспечивая простейшую гигиену, я чувствовал уязвимость и стыд. Решив, что более униженным я себя уже не почувствую, я даже рассказал ему о могиле своего отца и огромном количестве цветов, которое я там оставил.
Это было немного быстро – просто начать, блять… рассказывать ему все. Признаться, я как будто прошел через дверь и вывалил на него все, как ведро с холодной водой. Но я не мог больше ничего ему предложить.
Теперь я, наконец, понял душу Карлайла, так долго заботясь о своей матери, и теперь он знал меня.

----

Я думаю, мы, наверно, оба были истощены, когда мой рот наконец закрылся. Я положил голову на спинку дивана и наслаждался комфортом дома Карлайла. Это была не просто дорогая роскошь, обеспечиваемая его деньгами. Я не мог действительно опознать точную причину, но это было более утонченно, и неясно, и просто… безопасно – даже уютно.
Я становился сентиментальным даже от гребаной обстановки. Дерьмо, я реально хотел остановить это.
Со вздохом я встретил взгляд Карлайла. Он пристально смотрел на меня. В его взгляде была жалость, и я реально ненавидел это, но не отпрянул или не разозлился, как обычно. Он мог жалеть меня, если он действительно хотел этого. После всего этого я был сукиным сыном, достойным сожаления.
Он выпрямился на своем кресле, расслабившись в течение моих многословных воспоминаний, и абсолютно искренне посмотрел на меня.
- Спасибо, - мягко ответил он, и я ощутил незнакомое тепло, поползшее по моей шее до кончиков моих ушей. Он прокашлялся, разрушая мое временное смущение, и улыбнулся.
- Мы можем поговорить об этом позже, когда ты больше отдохнешь, если захочешь, - добавил он, и я реально не был уверен, что разговор закончился, но кивнул, соглашаясь. Он сжал губы, задумчиво рассматривая меня, как я расслабился на диване, и спросил с сомнением в глазах.
- Ты действительно хочешь остаться?
Я внутренне простонал, зная, что я проглочу свою гордость и просто скажу слова, потому что он заслужил это. Когда он усыновил меня, я не спрашивал. Он в одиночку принял решение забрать меня в свой дом. Это было бы непорядочно и нечестно сдаться, когда он единственный предлагал мне что-то ценное.
Я вздохнул и выпрямился, мои конечности были тяжелыми и застывшими, когда я встретил его взгляд и жестко удержал его.
- Пожалуйста, могу я остаться здесь и… жить с тобой, Карлайл? - вдумчиво спросил я, впрыскивая каждую капельку моего страстного желания остаться на этой стороне забора в мой голос и страстно желающий взгляд. На кончиках моих ушей появилось то самое странное ощущение тепла, когда я увидел, как его губы искривились в понимающей улыбке. Моя просьба не была необходимой, и он никогда не заставил бы меня умолять и падать ниц, чтобы остаться в его доме. Хотя это не было действительно подчеркнуто.
Его улыбка увеличилась, почти до смешка, пока внезапно не пропала и он не побледнел. Я нахмурился, наблюдая, как он встает с кресла и отводит свой нервный взгляд на лестницу через комнату.
- Мне… надо сделать короткий звонок. Ты можешь подождать? – спросил он неестественно озабоченным голосом, умоляя глазами. Смутившись, я кивнул и смотрел, как он переходит через комнату и поднимается по ступенькам.
Если честно, я был немного оскорблен тем, что я прошел через все это дерьмо, принеся в жертву мою гордость, а он в действительности не дал мне ответа. Я чуть-чуть отогнал поднявшийся ужас и ждал его возвращения. В конце концов во мне выросли тревога и огромное желание увидеть мое пространство опять – некое доказательство того, что в этом доме у меня было свое место.
Я встал в дивана и тихо поднялся по ступенькам, впитывая все маленькие детали, изменившиеся за мое отсутствие. Я обнаружил, что на всех окнах новые портьеры, и они были… ну… немного, блять, экстравагантными и женскими, на мой вкус, но… если это то, что нравится Карлайлу… все, что угодно. В коридоре второго этажа на всю длину лежал новый ковер, и я подавил пародийный смешок от странного нового увлечения Карлайла – косметического ремонта. Я предположил, что с тех пор, как Эммет и я уехали, он, возможно, зверски скучал. Эммет. Я вздохнул, проходя по коридору мимо его двери, и сделал мысленную заметку узнать его телефон от Карлайла.
Проходя мимо двери кабинета Карлайла, его утихомиривающий голос остановил меня, и я встал рядом с открытой щелью подслушать его разговор, как навязчивая задница.
- Что ты имеешь в виду? – шепнул он и замолчал. Не слышно не было никаких других звуков, и я навострил уши, подслушивая.
- Потому что… это важно для меня, и учитывая наши… особенные обстоятельства, мне нужно знать, - он остановился, и мои брови сошлись вместе от контекста его односторонней беседы. После длинной тишины я задумался, может, он повесил телефонную трубку, но тут он заговорил опять жестким и нетипично требовательным голосом,
- По всем замыслам и намерениям он – мой сын, и я ожидаю, что ты примешь его со всем уважением, которое я даю твоим детям, я не позволю…-
Его голос вдруг прервался, и я почти раздумывал зайти и спросить, с каким хреном он разговаривает, но он вздохнул.
- Прости – я знаю, знаю. Я не имел в виду оборону, но ты можешь быть честной – я не хочу больше спорить, - согласился он с собеседником и вдруг облегченно хихикнул.
- Теперь я, возможно, оплачу консультацию. Джаспер упоминал о домработнице, - он опять хихикнул, и его упоминание Джаспера сбило мою концентрацию и я опять страшно захотел увидеть мою ванную.
Я пересек коридор и поднялся на второй пролет лестницы, все еще тщательно замечая маленькие изменения в доме. Я остановился перед моей дверью и задумчиво посмотрел на нее, перед тем как повернуть ручку и открыть ее.
Я не очень уверен, что я ожидал увидеть – разрушение из моего последнего воспоминания, или удобную норму, как она обычно выглядела до того дня. То, что я увидел, было ни тем, ни другим. Она в основном была чистой, и мебель стояла на прежних местах, но она была другой. Как только я вошел, я заметил коричневое покрывало, и короткая вспышка содрогающего воспоминания о моих последних моментах на этой кровати заставила меня отпрянуть и закрыть глаза.
Я прошел дальше в комнату, отводя взгляд от кровати и осторожно осматривая все. Это больше не чувствовалось моей комнатой, и это реально гребано беспокоило меня. Она была другой и светлой. Новые, совершенно белые занавески висели на французских дверях, пропуская солнечный свет и освещая комнату, добавляя света там, где, как я всегда знал, задерживалась тень. Запоздало я начал замечать вещи – маленькие вещи типа пары кед, которые не были моими, и щетки для волос, лежащей на комоде. Предметы моей одежды выглядывали из корзины для грязного белья, которая обычно стояла в гардеробной. Но теперь располагалась рядом с ней. Очень маленькая темная футболка валялась на подлокотнике дивана, и я нахмурился на этот предмет одежды, который определенно не был моим. Похоже, он принадлежал девушке. Я почти наклонился поднять его, когда услышал шаги и повернул голову, обнаружив Карлайла, стоящего на пороге.
Мои глаза вопросительно обвели комнату. Он просто смотрел на меня, когда по мне ударило осознание.
- Здесь кто-то живет, - заявил я, удивленный намеком ревности в моем голосе. Я задумался – он нашел еще кого-то, забрал его и… отдал ему мою комнату? Это разозлило меня, боль стала ощутима, и я встретил его взгляд обвиняющим взглядом.
Он скривился, пробежав пальцами по волосам, и кивнул.
- Видишь ли, вот какая вещь… - осторожно начал он, а я удерживал его взгляд. Я в ожидании поднял мои брови, нуждаясь в некоторых объяснениях, почему он просто… не пнул мое дерьмо прочь. До того, как я смог полностью выйти из себя, что кто-то живет в моей комнате и, возможно, выбросил все мое дерьмо, он вздохнул.
- Это теперь комната Беллы.

----

Мы спустились по ступенькам, потому что Карлайл чувствовал себя неудобно в комнате Беллы. Мы перешли в кухню, где он настоял, чтобы я попил, потому что мой рот пересох.
С ночи моего отъезда. Белла жила в моей комнате с ночи моего отъезда. Я не мог реально уложить это в голове.
- Эсме и Элис в любом случае проводили здесь так много времени, - Карлайл продолжал свои объяснения, опираясь спиной на холодильник.
- Она просто не стала продолжать выплачивать ипотеку. Она может быть очень бережлива, если дело не касается ее детей, - болтал он, вынимая стакан из серванта.
- Элис жила в гостевой комнате на третьем этаже, но как только освободилась комната Эммета, она захотела пространства.
Он стоял передо мной, держа в руке стакан с… чем-то.
- Прости. Ты бы не мог вернуться к части, где Белла живет в моей гребаной комнате, - спросил я, не злой, как нужно было бы, а все еще в замешательстве. Его брови сжались и он начал по новой объяснять мне все это, но я остановил его.
- Почему ты не сказал мне? – обвинил я, сузив глаза.
- Все те разы, когда я звонил, почему ты ничего не сказал? – спросил я, ставя стакан на стойку.
Его брови приподнялись перед тем, как губы сложились в ухмылку.
- Так это ты звонил? – спросил он, скрещивая руки на груди.
Я закатил глаза.
- Если бы я знал, я бы… - я остановился и задумался… - что бы я сделал? Я определенно мог сказать, что что-то. Все эти ночи, что я проводил, просто сидя там, в тишине, а Белла была прямо здесь. Это было ошеломляюще.
Он вздохнул и ушел на другую сторону кухни, пока говорил.
- Если бы я сказал тебе, это было бы нечестным приемом заставить тебя разговаривать со мной, - он остановился и добавил, глядя через плечо.
- Я хотел, чтобы ты заговорил, потому что готов, а не из-за реакции на Беллу, - закончил он и поднял чистый пакет со стойки.
Я предположил, что увидел его точку зрения, но… проклятье. Я мог слышать и ее голос. Это типа разозлило меня. Однако я не мог отрицать моего облегчения. Белла не уехала. Она не только не уехала, но и выбрала для житья мою комнату. Может, она ждала меня все это время. От этой возможности я одновременно возликовал и был убит горем, потому что я заставил ее ждать так долго, и теперь я не мог узнать, простила ли она меня.
Карлайл встал передо мной и приподнял запястье, глядя на часы.
- Моя смена начинается через десять минут, но мы обсудим планы вечером, когда все вернутся домой, - проинструктировал он, и мой желудок наполнился беспокойной болью, осознав, кто включен в это «все». Белла будет здесь. Этим вечером. Я едва сдержал полностью расслабляющую реакцию от этой мысли.
- Я буду дома первым, потому что Эсме уехала, и у Элис и Беллы – более важные планы. А пока… - продолжил он и сунул пакет, который держал в руке, в мою грудь, весело улыбаясь,
- Держи печенье.
Я уставился на пакет в моей руке, и, когда он вышел из дома, узнал знакомый и прохладный пластик в моей ладони. На пакете был приклеен белый прямоугольник с черной надписью почерком Беллы. «Грандиозное миндальное печенье». Я улыбнулся.
Миллион мыслей проносился в моей голове, когда я бродил по пустому особняку, трогая новую тяжелую ткань, висящую на стенах и заново знакомясь с особняком, сжимая в руках пакет с печеньем. У меня было несколько планов, но я решил наконец принять душ и вычистить вольво. Но как только я остался один, и отвлечение внимания прекратилось, мои мысли вернулись к моей матери, и я задумался, что она сейчас делает. Я представил, как она пьет, так как она часто начинала делать это прямо с утра, и внезапная паника пронзила мою грудь.
Миллион возможных и равно нелепых сценариев заполонили мой мозг, и даже хотя я понимал, насколько они маловероятны, это беспокоило меня.
Что, если она упадет со ступенек? Что, если она задохнется в своей рвоте, когда ее начнет рвать вечером? Что, если она перестанет есть и будет голодать? Что, если… что, если что-нибудь случится, и я никогда не узнаю, и рядом не будет никого, чтобы помочь ей? Что, если моя забота и беспокойство за ее благополучие разрушили любой шанс, что я могу чем-нибудь наслаждаться?
Был только один способ убедиться, что о ней позаботятся, и я знал, что попрошу Карлайла сделать несколько звонков. Когда я был в Чикаго, я провел достаточное исследование на тему домработников, и знал, что это наиболее оптимистичный выбор. Они не будут семьей, и я понятия не имел, согласится ли она, но я попытаюсь. И Карлайл будет благодарен, что я предложил ему возможность уменьшить мое беспокойство. Я положу, что смогу, в его руки, потому что я знаю, что эта часть того, что я взвалил на свои плечи, только сблизит нас. Я проклинал, что возлагаю эту ответственность на него, хотя понимал, что он будет более чем счастлив помочь.
На самом деле я проклинал свое просвещение более чем что-либо. Я ненавидел это больше, чем алкоголь, который пила моя мать, или вид моей девочки, кричащей и окровавленной, на полу спортзала. Это было необходимо, но от этого я ненавидел это ничуть не меньше.
То, что я выбрал, было не серединой и не возвращением назад. Забор, разделяющий две стороны, стал недостижимым и массивным барьером. Между мной и моей матерью не было писем. Не было молчаливых телефонных звонков или обещанных посещений. Даже если я заговорю с ней опять, это потому, что она найдет меня, и я знал много, чтобы ожидать этого. Связь между нами безвозвратно пропала, когда мы освободили друг друга от объятий в ее спальне.
Если бы я не знал, какой вред это может принести, я бы продолжал держать связь. Я бы мог чувствовать подобие счастья и нормальности с Карлайлом, продолжая тянуться к моей матери. Я мог продолжать мои бесплодные попытки убедить ее измениться. Я мог жить год за годом и чувствовать обиду от того, что она не живет со мной. Я мог проводить мои будущие годы, прилепляясь к невозможному представлению жизни, в которой она существует, и здорова, и счастлива, потому что я все еще надеялся. Я мог ненавидеть ее и себя, что это никогда не случится.
Я никогда не смогу быть счастлив – не делая кого-то еще счастливым. Это становится порочным кругом обязательств и негодования, и я нес ответственность за само отвращение моей матери, когда она обманула мои представления о нашем счастье. Был только один способ отблагодарить – разорвать связь и никогда не возвращаться. Все или ничего – разрушение реальности решений. Грандиозно, несомненно.
Я продолжал проклинать просвещение, которое заставило меня увидеть логическую правду вместо того, чтобы учитывать болезненное желание иметь все. Это не было эгоизмом или бескорыстием. Это было признание, что эти идеалы недостижимы, и выбор лучшей возможной альтернативы для всех вовлеченных.
Где-то я выиграю, где-то проиграю. Моя уверенность в моем решении не пропадала с момента отъезда из Чикаго, но это не облегчало боль от знания, что я бросил каждый отдельный идеал, который усваивал последние десять лет. Это не облегчало боль от потери моей матери, одну и за все.

BPOV

Запах спортзала и кожи всколыхнул мои чувства, и мой кулак легко влетел в мешок передо мной. От него неясно пахло, но он не сдвинулся и даже не покачнулся от моего слабого усилия. Это не имело значения. Я продолжала толкать его, и мои руки были похожи на желе в боксерских перчатках, которые на мне были.
Элис была в розовом.
Она пыхтела рядом со мной, занимаясь своими собственными ударами и ее покрасневшее лицо было почти смешным. На ее лице играла небольшая ухмылка, и она толкала свой мешок, как будто это был ее персональный обидчик.
Жесткий голос Ирины прервал мои наблюдения.
- Глаза вперед, Свон, - предостерегла она с другого конца зала, и я опять сосредоточилась на моем мешке. Я сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на том, что делала Элис – том, что подсказала нам Кармен. Я представила себе обидчика и начала бить. Я, возможно, смотрелась как полная дура, с моими кулаками, молотящими впереди. Эти уроки бокса не были предназначены для улучшения моей формы. Это просто должно было привести к расслаблению и освобождению. И это было так.
На мое вялое приближение к ее спорту рассердилась Ирина.
- Держи плечи прямее, Свон, - проинструктировала она, и я внутри прорычала, и мои удары стали жестче и сильнее. Злость всегда была хорошим эмоциональным выбросом для этой активности, как Кармен часто напоминала мне.
Это был мой третий урок бокса. Было слишком рано говорить, нравится мне это или нет, но я не могла отрицать, что расслабляюсь. В отличие от Элис, я предпочитала это йоге – или, как я называла это, «Пытке конечностей». Но моим любимым занятием оставалось дзю-до. Дзю-до действительно заманивало слабыми ударами. Там не нужна была моя собственная сила, там использовалась сила противника. Было нормально быть маленькой девушкой в дзю-до. В боксе… не так хорошо.
- Ты опять бьешь высоко! – ругалась очевидно раздраженная Ирина, но троекратный сигнал звонка над нашими головами возвестил, что время кончилось. Я внутренне улыбнулась. Спасительный звонок. Ирина слишком серьезно относилась к своему положению.
Элис фыркнула и повернулась ко мне с гигантской улыбкой.
- Я получаю реальное удовольствие от этого, - воскликнула она и с энтузиазмом подняла кулак с одной ярко-розовой перчаткой.
Я закатила глаза, немного вспотев, и неловко убрала упавший локон волос с моего лица, шлепнув по ее перчатке своей, только красной.
- Конечно, Эл. Если я буду этим мешком для битья, который встретится с тобой в темной аллее, то остолбенею, - пробубнила я, заставляя ее улыбку слегка пропасть. Меня заполнила вина от того, что я не даю ей получать удовольствие от активности.
- Я играю, - улыбнулась я. Я чувствовала пустоту. Может, это только кажется. Это была другая пустота, не та, что очевидно связывалась с человеком, которого я любила. Я была благодарна за эту скрытую природу и то, что я могу отнести эту проблему к моим собственным.
Элис пожала плечами, и мы провели время, стягивая перчатки и расшнуровываясь в раздевалке. Элис была так добра ко мне. Когда я рассказала ей о планах Кармен записать меня во все эти классы, она с радостью составила мне компанию. С ее стороны было очень мило и бескорыстно оказать поддержку, тогда как я явно страшилась компании. Ее энтузиазм редко спотыкался о такое. Она полностью погружалась в выбор необходимого – и нередко розового – оборудования и искала способ, которым можно было бы выделиться. От этого в моей пустой груди появлялась боль, и мое настроение обычно портилось от наших дневных занятий.
Она была необычно тихой по дороге домой, и я смотрела на зеленую растительность, затемненную прошлым, и ненавидела себя, что расстроила ее. Был поздний сентябрь, и опять холодало. Я не была уверена, что радуюсь смене времени года или возмущаюсь этим. Я хотела заморозить лето и остаться в застое, который давал мне надежду, и еще я хотела, чтобы все прошло и осталось в воспоминаниях.
- Хочешь сделать что-нибудь на выходных? – голос Элис разрушил мое молчание, и я пожала плечами в ответ. Обычно мы не делали ничего особенного на выходных. Самое большее, я просто ничего не делала. Завтра утром у нас будет очередное занятие с очередным инструктором, и это займет меня на все утро, и все повторится.
Мое существование было тупым и заполненным перечнем вещей, которые должны были отвлекать меня и сосредотачивать одновременно. В понедельник была Кармен, вторник – дзюдо, по средам – мои вечера с Карлайлом, четверг – Кармен, пятница – бокс, суббота – йога. Это была мертвая петля из школы, офиса, спортзала, кухни и спальни.
Я ненавидела показывать неблагодарность всеобщей поддержке. Карлайл, Элис, Эсме и даже Джаспер были просто потрясающи. Кармен проводила бесчисленные часы, подбирая лучший курс лечения, балансируя между традиционной медициной и ее собственными методами терапии, создавая что-то, что даст мне максимальную пользу. Вся эта гигантская схема была эффективной, насколько я могла сказать.
Я все еще не могла войти в гардеробную, но чувствовала, что в ее присутствии я становлюсь более спокойной, особенно по сравнению с предыдущей неделей. Я думаю, что прорвала барьер вчера, когда Джаспер как-то убедил меня быстро стукнуть его кулаком. Я разозлилась на него, когда мы сидели в кафетерии, и он протянул руку через стол, мягко ободряя. В это время я не могла понять его внезапного интереса, и Элис закипела от его настойчивости. По большей части я сделала это, чтобы она прекратила свои пронзительные протесты в его ухо, но небольшая боль в глубине моего мозга хотела освободиться от абсолютного срыва, который, как предполагалось, я заработаю. Вместо этого я быстро стукнула его кулак своим кулаком и отдернула, прежде чем Элис поняла, что случилось.
Я была шокирована этим, даже хотя я ощутила беспокойство и быструю тревогу от того, что моя кожа коснулась его, я справилась с этим без особого страха. Это было немного, и я не стремилась делать что-то большее, чем этот простой жест, но во мне выросла надежда и возбуждение от гордости за мой прогресс. Джаспер был самодовольным и странно возбужденным, как и я. Я предположила, что он чувствует небольшое преимущество, став единственным парнем после Эдварда, которого я смогла успешно коснуться после происшествия два года назад.
К несчастью, Кармен не согласилась и испортила мое чувство успеха, когда я рассказала ей.
- Это просто медикаменты приглушили реакцию, - проинформировала она меня с грустной улыбкой. Она не хотела, чтобы я получила фальшивую надежду от искусственного эффекта препаратов, и хотя я уважала это, я и возмущалась одновременно. Мне было так приятно знать, что наступил прогресс. Она уверила меня, что продвижение есть, только не прочное и не крепкое. Я хотела доказательств. Сопротивляясь и цепляясь за единственную вспышку позитива, которую я получила за месяцы, я проигнорировала ее и сделала «Грандиозное Миндальное печенье», отказываясь бросить мое чувство успеха.
Теперь все это казалось нелепым и тривиальным, и невозможно тусклым. Я вздохнула, когда мы обогнули угол нашей улицы, и лениво гадала, что будет на обед. Я готовила три раза в неделю, и сегодня была очередь Карлайла. Он любил мясо. Я быстро прикинула в уме список блюд, когда я увидела это.
Мои глаза скользнули по подъездной дорожке и засекли вспышку серебра.
Мое сердце прекратило биться, прямо перед тем, как начать колотиться мне в ребра. Я почувствовала, как побледнело лицо и губы, как весь мир застыл, а в мозгу образовалась пустота. Затем меня захватил водоворот мыслей и эмоций, от которого мои руки задрожали и инстинктивно потянулись к дверной ручке, дергая ее, чтобы открыть.
- Белла! – Элис остановила меня, не давая вылезти из движущейся машины, и я встретила ее взгляд, потому что недостаточно доверяла моему разуму в понимании реальности, что явно должно было беспокоить меня, но не беспокоило. Выражение лица Элис, с которым она смотрела вперед на подъездную дорожку и «вольво», припаркованный там – подтвердило, что я вижу все правильно и заставило мое сердце забиться невозможно тяжело, почти до хаотического «вишш-вушш, вишш-вушш», что затуманило мой слух. Элис встретила мой безумный взгляд, и ее лоб наморщился в тревоге. Я не могла сдержать свои руки или успокоить дыхание, и я чувствовала, как мои губы становятся сухими и холодными. Я не помнила, когда последний раз испытывала такие сильные чувства со времени его отъезда.
У меня закружилась голова, и мое беспокойство по этому поводу только усугубило мой непостоянный пульс. Я была настолько на взводе, что чувствовала каждую мельчайшую деталь, мои чувства гиперобострились и бессознательно искали успокаивающее электричество, которое могло быть так близко.
- Элис, - выдохнула я мою просьбу, и моя трясущаяся рука вернулась на дверную ручку, пока она смотрела на меня. Машина медленно двигалась, и ее глаза сверлили мои, изучая долю секунды, пока наконец не устремились вперед. Что-то в моем взгляде, должно быть, ее успокоило, потому что ее нога вдруг нажала на газ. Мы откинулись на сиденья, и она быстро сокращала расстояние между порше и подъездной дорожкой.
Я вышла из машины и рванулась к двери особняка до того, как Элис успела открыть дверь порше. Казалось нереальным то, что он мог быть здесь, в этом доме, в эту секунду. От этого моя грудь завибрировала быстрее, и я пронеслась через переднюю дверь. Мои ноги бездумно несли меня по первому этажу дома в поисках его присутствия. Когда я не обнаружила его там, я понеслась по ступенькам на второй этаж, едва осознавая, что дверь кабинета Карлайла приоткрыта и из нее льется свет.
Я влетела в большой офис, ожидая найти там того, кого искала, но вместо этого обнаружила Карлайла за его столом с телефонной трубкой в руке и мужественную Эсме рядом с ним. Он привстал и положил трубку на стол, когда я вошла. Я развернулась уходить, продолжая поиски, пока не найду его, но панический голос Карлайла остановил меня.
- Белла, подожди! – позвал он. Я с большим трудом остановила свои ноги на полу, слушаясь его, но сделала это.
Я повернулась к нему лицом и внимательно изучала панические выражения на лицах его и Эсме. Это испугало меня?
- Где он? – проскрипела я, мой голос стал низким и твердым от эмоций, что моментально испугало меня еще больше. Я передернулась от чистого отчаяния, которое окрасило мой голос и действия, но не смогла переключить внимание, хотя осознавала, что это было бы наиболее подходящим сейчас.
Карлайл воздел руки в воздух в своего рода смиренном жесте, и его встревоженные глаза твердо смотрели в мои.
- Тебе надо поработать над собой, Белла. Ты должна сначала успокоиться.
Но я уже повернулась и вышла из кабинета, потому что короткий и быстрый взгляд Эсме в потолок над нами дал мне нужную информацию.
Я за секунду взлетела по ступенькам, голос Карлайла следовал за мной, так как я перескакивала через две ступеньки за один раз. Я игнорировала его призывы, потому что мое тело действовало по своему собственному желанию – потому что оно знало, что он был так близко, а нетерпение от его долгого отсутствия только возрастало. Мое туннельное зрение провело меня по коридору к закрытой двери спальни, которая знала только мое одиночество за последнее четыре месяца. Я пролетела через нее, не способная больше сдерживать предвкушение и страстное желание наконец увидеть его.
И он был там – на кровати, раздетый по пояс, и лежащий на животе, зарывшись лицом в подушку.
Мое тело стало независимым сосудом, который шумел от страстного желания наслаждаться, и я смотрела на обнаженную спину, поднимающуюся и опускающуюся в спокойном ритме. Это ощущалось как край его гудящего статического электричества, и тело хотело близости. Мое сердце заболело от его вида – болезненно сжав мою грудь и заставляя ее разбухать после месяцев обуздывания и пренебрежения эмоциями, которые были оставлены для него одного. Мой мозг – мой мозг орал, жестко протестуя против обеих реакций, потому что…
Мое тело, сердце и мозг – он ранил все.
Я увидела, как его спина приподнялась в глубоком вдохе, и он вдруг пробормотал в подушку.
- Я не избегаю тебя, Карлайл… Я просто устал.
Думаю, что я заглотнула воздух от звука его голоса – мое тело, сердце и мозг узнали и разными способами отреагировали на звук его бархатного бормотания. Мои руки тесно обхватили мой торс, и я ощутила, как пустота заполнилась, и коротко обдумала, стоит или нет признавать это.
Эдвард, похоже, услышал мой вздох, резко оторвав голову от подушки и повернувшись ко мне. Когда мои глаза наконец встретились с его, заблокированными и расширенными, то у меня возникло ощущение, что я разорвана натрое.
Мои руки теснее обняли тело, сдерживая его. Его глаза были темными и усталыми, красными и отекшими, тупыми и пустыми, пока он не нашел мой взгляд, и они вдруг сверкнули и засияли. Великолепно. Мое тело, сердце и мозг затопили мои инстинкты смущением и чрезвычайно противоречивыми желаниями.
Я хотела обнять его.
Я хотела поцеловать его.
Я хотела ударить его в его гребаную грудь и велеть выметаться ко всем чертям из моей комнаты.
Мои ноги держали меня твердо стоящей и приклеенной к ковру, когда он скатился с кровати одним странно неловким движением и споткнулся на полу, не отрывая от меня глаз. Его губы приоткрылись, когда он встал с другой стороны кровати, не издав ни звука. Он просто глазел на меня с нечитаемым выражением, пронизывая меня своими пронзительными и сияющими зелеными глазами. Его волосы упали на его глаза, теперь длиннее, чем я когда-либо видела. Если бы я могла оторваться от его пленительного взгляда, я, наверно, смотрела бы на его обнаженную грудь.
Или ударила ее.
Мои ноги ослабли, и в полном контрасте моей силы и моей слабости через несколько минут я разозлилась. Настолько сильно, что мои руки сжались в тугие кулаки под моими ребрами и задрожали от… какой-то эмоции.
Моя грудь болезненно сжалась от давления. «Вишш-вушш» в моих ушах начало искажаться и трещать. Мое зрение стало деформироваться и мутнеть, и я забеспокоилась, что может, Карлайл был прав в том, что мне надо поработать над собой. Я задумалась, когда выражение Эдварда трансформировалось в униженный ужас, видел ли он эмоции на моем лице, когда я задрожала. Я задумалась, почему он боится. Я осознала, что слишком поздно, чтобы сдерживать их, но по моим щекам текут слезы.
- Белла, - голос Карлайла за мной бесчеловечно оторвал меня от меня и заблокированного взгляда Эдварда. Я благодарно отвернулась к нему, стоящему на пороге в коридоре. Он через мое плечо смотрел на Эдварда, затем перевел глаза на меня.
- Мы уделим внимание этому вопросу, - жестко высказался он, его голубые глаза были решительными и неумолимыми, потому что он знал, что наступило время моего лечения, и он, возможно, решил, что мне действительно, действительно необходимо это.
Невероятно.
Я попыталась поднять подбородок в некоего рода сопротивлении, но прискорбно потерпела неудачу, так как он дрожал.
- Это может подождать, - шепнула я больше в просьбе, чем в требовании.
Карлайл, возражая, медленно покачал головой.
- Если ты получишь все сейчас, то у тебя останется весь вечер, - рассудил он тихим и уговаривающим голосом, пытаясь успокоить меня. Я повернула голову увидеть Эдварда, надевающего футболку, краем глаза и проглотила раздражение от того, что придется уйти.
- Он никуда не денется, Белла, - успокаивал Карлайл, правильно истолковав мое сомнение.
Капитулируя, я вышла из комнаты, проходя мимо Карлайла и спускаясь по ступенькам, пока они коротко обменялись взглядами. Мне стало интересно. Карлайл пошел за мной, и я вошла в кабинет и встала прямо перед маленькой чистой чашкой и бутылкой воды на столе.
Эсме пропала, и я задумалась, когда она опять полезет не в свои дела.
Я поставила на место маленькую чашку и проглотила таблетки, пока Карлайл обходил стол и садился на свое кресло.
Я знала его достаточно хорошо, чтобы подумать, что он просто даст мне уйти.
- Сядь и расслабься на минуту, - тихо попросил он, так как в моей руке неистово тряслась бутылка с водой. Я фыркнула, и это прозвучало как хныканье, и мои глаза метнулись к немного приоткрытой двери. Но моя грудь слишком сильно болела, чтобы мне это нравилось. Мне нужно было вздохнуть, и подумать, и собрать себя перед тем, как я могла даже начать обсуждать приезд Эдварда.
Я пошла к дивану и села в его удобную кожу. Я отклонила голову назад и прикрыла глаза, представляя себе различные образы – способ, который посоветовала Кармен для расслабления. Карлайл продолжал молчать и сидеть, пока я пыталась успокоить мое бьющееся сердце и иррациональные эмоции.
Все это время, пока его не было, память об эффекте, который он оказывал на меня, стала абстрактной и отдаленной, но сейчас она была восхитительно знакомой. Я пыталась поймать часть моих инстинктов, которые орали, и прыгали, и говорили мне идти к нему прямо в эту секунду. Я заблокировала их подальше, и они быстро убрались в свою клетку, агрессивно жестокие в своем желании его электрического жужжания.
Это было нездорово. Теперь я видела это. До отъезда Эдварда я бы прыгнула к нему в кровать и дала моим инстинктам и эмоциям поглотить меня. Теперь эта идея виделась чрезвычайно отталкивающей.
Это переполняло мое тело и, возможно, мое сердце, но определенно не мой мозг или сознание. Теперь я понимала, как важны они были. Я позволила себе короткий момент гордости за начало полурациональной индивидуальности – даже если дело касалось Эдварда. Даже когда это чувствовалось невозможным.
Я не знаю, сколько времени я просидела с закрытыми глазами, но, наверно, это было долго. Постепенно в моей груди появилась легкость, давление переросло в переносимую пульсацию, и я оставалась в той же позе, пока не ощутила, что мое дыхание и пульс успокоились. Когда я открыла глаза, темнота за окном удивила меня, так же, как и присутствие Эсме рядом с Карлайлом. Я не хотела сильно торопиться, и хотя клетка продолжала грохотать, я была в лучшем положении, противостоя им.
Я вздохнула и выпрямилась, встретив их встревоженные взгляды.
- Я чувствую себя лучше, - проинформировала я их, внезапно истощившись, и мои щеки покраснели от смущения.
- Я не знаю, что на меня нашло, - соврала я. Я точно знала, что на меня нашло, и их скептические выражения ясно показали, что они не купились на это.
На лице Эсме появилась гримаса, и ее глаза нервно дернулись к двери.
- Останься еще на немного, Белла, - шепнула она.
Вмешательство начинается….
Выражение лица Карлайла было под контролем, но его взгляд в сторону на своего партнера выдал его беспокойство. Думаю, Эсме немного ревновала мои с Карлайлом отношения все эти месяцы и я на минуту ощутила за это вину. Я оттолкнула ее, часто споря с ней, и выбрала его компанию вместо нее. Некоторые вещи могли вывести ее из себя – и одна из этих вещей в эту секунду сидела наверху.
Но это не было ее, и не Карлайла, и не Кармен, и не Элис, и не Эммета, и даже не Эдварда. Это было только мое и ничто не могло меня остановить от того, чтобы подняться с дивана и выйти из комнаты.
Если кто-нибудь спросит, я не смогу точно сказать, почему моя следующая реакция была именно такой, когда я открыла дверь спальни и заметила его на краю кровати. Это был поворот на сто восемьдесят градусов от того, что я чувствовала, когда в первый момент увидела его – отчаяние, страстное желание, нетерпение и бешенство.
Теперь он пристально смотрел на меня, выглядя заботливым и любящим, вставая с кровати и приближаясь ко мне. Теперь его жужжащее электричество чувствовалось практически ощутимым, и мои предательские кончики пальцев задвигались для контакта. Теперь я задумалась, почему он вернулся, и что он, возможно, может ожидать от меня. Теперь я чувствовала, что покорила мои животные желания и реакции, и даже испугалась их капитуляции. Теперь я совершенно разъярилась, что он дал мне все и забрал это себе.
- Пошел вон, - прорычала я.
Он застыл на полушаге, его лицо искривилось от боли.
- Белла, дай мне…
- Пошел вон! – повторила я, мои руки опять задрожали. Но теперь не от слабости, а от силы. Вся эта сцена была очень похожа на нашу последнюю ссору, и это только подогрело мою ярость.
- Это моя комната, и я хочу, чтобы ты ушел, сейчас, - мой голос дрожал, когда я прошла к комоду и открыла ящики, выбрасывая оттуда одежду, пока он стоял в центре комнаты, застывший и пораженный ужасом.
Его руки едва протянулись, и он рассеянно поймал одежду, которую я кидала в него.
- Ты можешь просто дать мне поговорить? – расстроенно спросил он, что заставило меня прекратить мои действия.
Я развернулась к нему лицом, и мой взбешенный мозг был удовлетворен выражением чрезвычайной паники, заменившей расстройство, которое я слышала.
- У тебя на разговоры было почти пять месяцев, - прорычала я и кинула последнюю охапку одежды к нему в руки.
Надо признать, я должна была как минимум хотеть узнать, что он хочет – если он хочет меня – но часть моего разума, которая продолжала протестовать, боялась узнать это. Моя злость не давала возможности свершиться этому. Это все было полностью лживым и методичным.
Его челюсть сжалась, плечи напряглись, он разорвал мой горящий взгляд и мрачно стоял с руками, полными футболок и боксеров.
- Я просто хотел… - но мой разум не хотел знать, так что перешел к оскорблениям.
- Вернуться к повторению действия «ебнул и съебнул»? – выплюнула я, мое сердце тяжело дернулось от моих слов, потому что я знала, что это удар ниже пояса, но меня это не задело. Он уже внес свою долю, ударив ниже пояса меня. Это будет только честно.
Голова Эдварда дернулась вверх, и на его лице появилось выражение одновременного облегчения и ошеломления. Его расширенные глаза и побледневшее лицо только подчеркнули его открытые губы и осознание, что он не ожидал такой моей реакции. Я воспользовалась моментом его ужасающего изумления, чтобы открыть еще один ящик.
Пока он не сделал ни одного движения, чтобы уйти, я пересекла комнату, широко обходя край его электрического жужжания, и двинулась к гостевой комнате, которую освободила Элис недели назад. Я бросила одежду через дверь, не беспокоясь о входе, и вернулась к ящику, собирая одежду дальше, и начиная учащенно дышать. Эдвард все еще оставался застывшим и ошеломленным, когда я совершила вторую ходку с растущей яростью еще и оттого, что я не могу опустошить его гардеробную.
К четвертой ходке Эдвард медленно сдвинулся и пошел за мной в коридор, где я выбросила мою последнюю охапку одежды через дверь и захлопнула это дерьмо за собой. Я развернулась к нему, и мы стояли в холле. Я задыхалась и дрожала от пустой ярости, а у Эдварда было то самое выражение чистой паники, которое смутило меня. Я задумалась, может, он ждет, что я опять ударю его. Его паника озадачивала. Если честно, ударить его было бы бессмысленно и неудовлетворительно, и я проклинала его взгляд убитого горем человека, за то, что он забирает удовлетворение, которое я могла бы получить.
Его взгляд не отрывался от меня, руки освободились от одежды, которую он держал, бросив ее на пол с глухим звуком.
Его глаза, в которых виделось страдание и испуг, ужаснули меня.
- Боже, Белла, - отчаянно и умоляюще заговорил он и начал приближаться ко мне осторожными шагами – типа как хищник преследует свою пугливую жертву. Я отодвинулась, но ударилась о дверь, а он наступал,
- Это не то, на что это похоже, ты должна мне поверить.
Мое тело возбудилось и страстно желало его, когда край его статического электричества коснулся меня. Мое сердце, неохотно, но пульсирующе, готовилось к его приближению. Мой мозг заорал и завибрировал, когда он приблизился достаточно близко, чтобы окружающий воздух наполнился его жужжанием, которое потрескивало на его коже. Мое сопротивление, хотя и болезненное, можно было довести до конца, если он только...не коснется меня. Я вдавилась дальше в дверь и обвела глазами холл в поисках спасения, но нашла только преследующий пристальный взгляд Эдварда.
- Просто дай мне объяснить, - упрашивал он своим мелодичным голосом, но он выдал его собственную дрожь, и я отпрянула от спокойствия, созданного его близостью. Сейчас он был так близко, что я могла ощутить его запах и пересчитать его ресницы. Я видела шрамы на его шее и губе, которые появились из-за меня, и сосредоточилась на них, чтобы устоять на ногах. Я сильно замотала головой, когда он поднял руку и поднес ее ко мне. Я резко закрыла глаза и сопротивлялась движению моих пальцев, которые требовали ощущения его тела.
Его рука обняла мою щеку и послала яркую, ужасно успокаивающую вспышку, пробежавшую по всему моему телу. Я всхлипнула и невольно растаяла в его великолепном прикосновении, каждая капля злости и ярости растворились в его электричестве. И потом его теплая щека прислонилась к моей, и его тело прижалось к моему. Я почувствовала беспомощность, когда клетка загрохотала и удовлетворенно рассыпалась. Это была сладкая пытка…
- Прости, - шепнул он в мою щеку и погладил мои волосы. Когда я ощутила способность полностью разозлиться опять, я знала, что это будет направлено на него, забирая преимущество, которое он оказывал на меня. Огорченная, я подняла руки к его плечам оттолкнуть его, но это было слабостью. Я была слабой. Он делал меня слабой. Мне не нравилось это.
Теплые слезы опять покатились по моим щекам, и я не поверила, когда он вздохнул рядом со мной в откровенном счастье. Счастье? Он был счастлив. Мой мозг обрабатывал этот факт опять и опять. Я провела последние почти пять месяцев, чувствуя пустоту, ничтожность и одиночество, и теперь он счастлив.
- Я никогда не была так близка к тому, чтобы возненавидеть тебя, - задохнулась я и толкнула сильнее, потому что это было абсолютной правдой.
Его тело застыло вокруг меня, и я попыталась опять оттолкнуть его, и его удовлетворенные вздохи переросли в панические всхлипы.
- Пожалуйста, - умолял он, убеждая меня.
Я надавила сильнее, и его руки обняли меня теснее, и он повторил свою мольбу с ощутимым отчаянием, которое могло бы сломить мою решимость, если бы я не знала лучше. Я продолжала отталкивать, сопротивляясь успокаивающему результату его электричества, а он продолжал умолять меня рядом с моей щекой и крепче прижимать меня, пока он внезапно не упал на колени. Я уставилась на него в ошеломляющем изумлении, а он зарылся лицом в мой живот, крепко обнимая мои бедра.
- Пожалуйста, - опять умолял он, глубже зарываясь лицом. Мои руки ослабли и опустились, и я смотрела вниз, на его голову. Через мгновение я ощутила, как влага слез пропитала мою блузку и намочила мой живот.
Он хотел меня. Смотреть на его растрепанные волосы, прижатые к моему животу, было нереально, и я коротко задумалась, что даже не представляла всего этого. Он был на своих гребаных коленях, унижаясь. Нереальность была преуменьшением столетия.
Мое тело, полностью довольное контактом с ним, было удовлетворено. Мое сердце, слушавшее его мольбы и ощущая его слезы, болело от его признания, потому что он хотел меня, и, несомненно, больше ничего не имело значения. Мой мозг, наблюдавший его драматическое шоу, закатил глаза в раздражении и еще больше взбесился от его попыток. Однако я была заинтересована его растерянностью, как ни одной из тех вещей.
Глаза Карлайла и Эсме встретились с моими, когда они осторожно поднялись по ступенькам, обозревая перед собой разбросанную одежду и склоненную фигуру Эдварда. Он схватил себя за неопрятные волосы и простонал «Твою мать» ковру задушенным шепотом. Было мучительно сознавать, что причиной его боли была я. Горько – сладко мучительно. Я осознала, что они, похоже, пришли проверить мое благополучие после моей реакции, но мне не нужно было это, и мой жесткий взгляд, метнувшийся от них к Эдварду, сказал им… он может – если позволит себе такое. Я развернулась и оставила его в холле с Карлайлом и Эсме, стоящих за ним. Неловко и неуверенно я вошла в мою спальню, закрыв за собой дверь, и попыталась не горевать о потере электрического мурлыкания.
Моя душа превосходила мое тело, сердце и мозг, и доводило до отчаяния, что эта часть требовала удовлетворить его собственные желания. Эдвард мог подождать, пока это не придет к собственным выводам. Как минимум он был сильно обязан мне.