Часть 2 17 страница

Часть 2

BPOV

Неудача.
Это было слово, которое, похоже, диктовало мои ежедневные привычки в эти дни. Я боялась этого, скрывалась от этого, ускользала от этого самыми возможными способами – ужасаясь, что я потеряю все эти движущие вперед импульсы. Мои мысли ускорились, когда он положил свою щеку на мой живот, подогнув колени под мои бедра, мои ноги были обернуты вокруг него и мои пальцы перебирали его волосы.
Они были мягкими и немного влажными у корней. Его глаза смотрели поверх деревьев. Он слегка мурлыкал, когда мои пальцы ласкали его спутанные волосы, иногда вздрагивая, хотя он настаивал, что ему не холодно.
Я обвила его ногами, и мы лежали абсолютно спокойно, его руки прижались к моей груди, изредка поглаживая мою кожу.
Похоже, я ожидала, что что-то случится, может, небо разверзнется, и появится столб света, или мое сердце запульсирует, или у Эдварда сведет ногу, или что-то еще.
Но ничего не случилось.
Это не было неудачей.
Это было почти нереально даже обдумывать. Конечно, я, может, слишком превозносила это в голове, учитывая, сколькими способами я могла испортить это, но кто меня обвинит? Я была уверена, что, после того, как выбрала эту дату, что ничего не получится. Например, Эсме или Карлайл могли выбрать этот день для того, чтобы стать раздражающими родителями, или у меня могли начаться месячные, или что-то еще могло случиться между тогда и сейчас, приведя нас в состояние физической неспособности. Даже когда я покорилась своей судьбе, ударенной китайской кухней, мои беспокойства нашли способ вползти в атмосферу предыдущей ночи и создали несовместимый рецепт «Печенья судьбоносного провала судьбы». Я не могла стряхнуть это.
Я просто не могла правильно пользоваться вещами. Черт, я бы покорилась себе и жила в воздержании, ради бога. Я убеждала себя, что секс, в любом случае, не настолько великолепен, как уверяется.
Боже, как я ошибалась.
Похоже, я потеряла девственность опять – только без боли, плача и унижения. Это было совершенно не похоже на прошлые разы. Это было… сладко и медленно, и нежно, и даже абсолютно, до безумия, горячо.
И я знала, что Эдвард считал, что это касается только него, но… я не могла дождаться, чтобы бросить это в лицо Джасперу.
Эдвард внезапно вздохнул, немного поднимая голову и встречаясь со мной взглядом. Прошло уже много времени, и солнце почти полностью скрылось за верхушками деревьев и осветило его бронзовые волосы бледно-оранжевыми оттенками. Мои ноги начали замерзать в таком положении, но было так спокойно, что я ничего не сказала. Его покрасневшие губы сжались в толстую линию, его зеленые глаза искали мои, и я вопросительно подняла брови.
- Следующая неделя… - начал он, его язык метнулся смочить его губы, и его веки закрылись. Он повернул лицо, прижимаясь поцелуями к моему животу под пупком.
Я прервала его до того, как он успел закончить.
- Это только эксперимент, одна ночь ничего не значит. Семь часов? Мы расставались и на более длительное время, - уверяла я, только неясно осознав мою неуловимую колкость за то, что он бросил меня, когда его руки тесно прижались к моим бокам, глаза потемнели, а подбородок вдавился в мой живот. Снизив голос от угрызений совести, я извинилась.
- Прости, я не это имела в виду… - и он кивнул, хотя в его взгляде все еще читалась грусть, за которую я возненавидела себя. Сверх всего я знала, что он беспокоится обо мне, однако на это бесполезно было раздражаться.
Я видела, как его челюсть сжимается, и он просовывает руки под мою спину, обхватывая руками мой торс и сжимая меня.
- Не похоже, что ты переживаешь из-за этого, - пробурчал он в мою кожу, бросая на меня взгляд из-под ресниц.
Я пальцами убрала его волосы со лба, открывая его глаза, и ответила,
- Ты будешь только в двадцати двух шагах.
Его губы искривились в сжатой улыбке рядом с моей кожей, и он приподнял бровь.
- Так ты посчитала шаги до гостевой комнаты? – спросил он, щекоча дыханием мою кожу. После моего кивка он тихо хихикнул.
- Может, нам стоит купить уоки-токи или подобное дерьмо? – пошутил он, блеснув глазами и подняв брови.
Я закатила глаза и пробежалась пальцами по его волосам, загоняя внутрь намек на тревогу, появившийся в моей груди, и сухо сообщила,
- Думаю, мы справимся.
Тайно я не могла на самом деле думать об этом. Я не хотела показывать ему свои сомнения или волнения о предстоящем эксперименте. Он был со мной на каждом шаге до настоящего момента, и я не могла перенести мысль, что кто-нибудь разочаруется. Я должна была сделать это. Я могла сделать это. Я просто отгоню страхи и остановлюсь на этом, и я буду в порядке. Я должна быть в порядке.
Его смех внезапно прекратился, и он просто остановил взгляд на мне, чувственные, зеленые глаза сверлили мои, он сглотнул и наконец встал. Пробежав пальцами по волосам, он посмотрел в сторону, пробурчав,
- Правильно.

-------

Ровно неделей позже я проснулась, задыхаясь, стискивая покрывало в своих кулаках и резко открывая глаза. Я, пошатываясь, села, и осмотрелась вокруг, дрожа и потея, обшаривая взглядом темноту. Комната была наполнена моим беспорядочным дыханием, громким и отражающимся от пустых белых стен, и мое сердце пыталось выскочить из груди. Немедленно в моих ногах появилось сильное желание унести мое тело из комнаты, но там было препятствие в виде пространства под кроватью, и внезапно я обнаружила, что обхватываю руками лодыжки. Это ужаснуло меня больше, чем должно было.
Я взрослая, блять, а не испуганный маленький ребенок.
Я закрыла глаза и попыталась успокоить пульс, представляя себя внезапно очутившейся на солнечном лугу рядом с рекой. Я попыталась представить ветерок и руки Эдварда, держащие меня, защищающие и крепкие. Он шепчет в мое ухо, играет с моими волосами и улыбается в мою шею. Этот образ успокоил меня настолько, что я могла открыть глаза.
После того, как в моей груди восстановился спокойный ритм, я упрямо легла, свернувшись на своей стороне. Я уставилась на пустую стену, сжимая простыню, обернувшись ею до подбородка. Тени от деревьев за балконной дверью проникали сквозь тонкие занавески и рисовались на стене длинными, ветвящимися венами, залезающими на потолок и доходящими до люстры. Луна за облаками окрашивала все голубым, и я вздрогнула, натягивая покрывало выше. Мои глаза метнулись к гардеробной, и я сглотнула, тревожно наблюдая за ручкой.
Пять месяцев назад, когда я впервые позволила Эдварду уговорить меня зайти внутрь, ощущение, что я могу зайти туда, заставило меня почувствовать гордость и давало позволение войти, но сейчас – сейчас я передернулась от мысли, что я была в этом маленьком пространстве. Все были так возбуждены той ночью – в доме пропало мрачное настроение тем особенным вечером перед тем, как мы отправились в постель. Эдвард с того дня помогал мне залезть внутрь достать или положить одежду.
Я слышала, как снаружи шуршит ветер, гоняя по газону опавшую листву, не убранную после зимы, через двор с жутким воем. Это предложение Кармен было безумием, и она даже не имела представления, о чем просит. Посмотрев вниз, я увидела браслет, который Карлайл подарил мне на Рождество, и отражающий голубой свет комнаты, освещающий мою подушку мягким светом. На серебряном браслете, крепящемуся к обычному кожаному ремешку, был выгравирован фамильный крест Калленов.
Он подарил Элис серебряную цепочку с драгоценным камнем, более крикливую, чем мой браслет. Я позволила воспоминаниям о ее лице в тот день успокоить мою тревогу, закрывая глаза с дрожащим вздохом. Элис никогда не знала своего отца – только видела за свои школьные годы разнообразные отношения отцов-дочерей, и, конечно, ощущала пустоту, видя, как общаются Розали и мистер Хейл. Она никогда не доверяла мне свою грусть, но в тот день я была уверена, что она существует. Она обвила свои руки вокруг шеи Карлайла, зарываясь лицом в его плечо и скрывая его слезы. Она ненавидела, когда видели ее эмоции. Все были немного удивлены ее реакции, глаза Карлайла расширились и он послал Эсме влажный, полный сожаления взгляд.
Нечто незабываемое.
Эдвард сказал мне, что Карлайл нервничал по поводу этих подарков. Еще до того, как у меня появился шанс открыть его, он умолял:
- Это гребано много означает для него, Окей? Если ты не захочешь носить это, то просто… улыбнись и спрячь куда-нибудь подальше.
Эдвард боялся, что мы можем не понять, что это означает, или почувствуем, что Карлайл предпринимает попытку заменить нам отцов.
Ну, я, во-первых, была абсолютно благодарна, что стала частью семьи Карлайла – никогда не зная собственного отца. В любом случае я считала Карлайла своим собственным. Подаренное ювелирное украшение, которое не было богато украшенным и вульгарным, и бросающимся в глаза, было просто бонусом.
Отдаленное поскребывание оторвало меня от моих размышлений, и я застыла. Мои ноги прижались к груди, а глаза начали обшаривать темную комнату. Дверь ванной оставалась приоткрытой, из-за нее выглядывало полотенце Эдварда, валявшееся там, где он оставил его четыре часа назад. Мое дыхание трансформировалось в неглубокие вздохи. Мои глаза искали кого-то в темноте, тишина комнаты была тяжелой и удушающей.
Волосы на затылке встали, и я ощутила, как кто-то определенно смотрит на меня.
Это было идиотизмом и полностью иррационально, я понимала это.
Никто не мог пробраться в дом Карлайла через его суперсложную систему безопасности. Он обновил ее на прошлой неделе с этой специфической целью. Он знал, что я буду здесь, в этой темноте, одна, и они с Эсме пытались облегчить это для меня.
И Эдварда.
Я пыталась представить его в комнате, прямо через холл. Он был недалеко, и это должно было заставить чувствовать себя немного более мирно, но нет.
Я не могла ощутить его близость или увидеть его лицо, или услышать его дыхание. Не было ничего материального, что могло бы успокоить меня. Это была пытка – знать, что он так близко, но так далеко.
Все, что я могла сделать – открыть рот и испустить громкий, останавливающий кровь крик, и я знала, что комната наполнится людьми, стоящими передо мной, во главе с Эдвардом.
В моих снах крики были безмолвными, мой рот не производил ни звука, не имело значения, насколько сильно я хотела заплакать. Я знала, что это не может быть случайно. Мое горло было сухим и пересохшим, и моя уверенность испарялась.
Что, если я не могу закричать? Я запаниковала. Я предположила, что мое состояние полного спокойствия от снотворного, которое я приняла перед тем, как лечь спать, ударило меня так, что я сильно истощилась, хотя мои конечности все еще были тяжелыми и медленными. Без лекарств я не была бы уверена, что усну, изначально каждый дюйм в моей комнате был черным и голубым, и это наполнило мне мою старую спальню в соседнем доме. Мне абсолютно не понравилось это воспоминание. Это еще сильнее ставило меня на край, и тело напряглось под покрывалом. Я испугалась, что, если сдвинусь, я разрушу всю ночь моим абсурдным, идиотским ужасом от комнаты.
Я представила себе лицо Карлайла, когда он поймет, что я провалила тест, такое терпеливое и понимающее, но неизменно разочарованное. Я представила Эсме, и Кармен, и Элис, и… больше всех Эдварда. Каждый рассчитывал на меня, и хотя мой успех в этой отдельной задаче в действительности очень мало означал для меня, если сравнивать его с моим желанием, моя семья – это другое дело. Для них это было очень важно. Это было ощутимым прогрессом, даже более глобальным, чем посещение гардеробной в тот день.
Так почему я не могу сфокусироваться на чем-нибудь, кроме ощущения ковра под моими ногами, когда я, наконец, удеру?
Конечно, у меня был выбор. У меня всегда был выбор. Я размышляла, какой выбор будет лучше для всех, и склонялась, что быть самоотверженной, и сильной, и смотреть в лицо ужасу, сидя одной в темноте, очень трудно.
Но я могла не быть одна, и кто – имеющий выбор – мог выбрать лежать в темноте в кровати, испуганной и напряженной, и так бояться пошевелиться, что все мышцы начинают болеть?
Это просто безумие, решила я, перекатившись на спину и уставясь в пустое, холодное пространство рядом со мной. Именно так я чувствовала себя, когда Эдвард наполовину пересек страну, полностью потерянный для меня. Я могла отдать что угодно – даже продать мою душу и присягнуть дьяволу – чтобы у меня появилась возможность иметь его рядом со мной.
Но Эдвард не в сотнях миль от меня и не неприкасаемый.
Двадцать два шага.
Двадцать два шага, и я у его двери. В этот момент я услышала другое легкое поскребывание, и моя голова метнулась в сторону окна, где длинная ветка стучала по сайдингу дома. Моя шея стала влажной от пота, слезы потекли по щекам, глаза быстро двигались, осматривая комнату, заглядывая в темные щели и углы. Громко сглотнув, я сбросила покрывало со своего тела и набросила его опять, схватившись за простыни, а мои глаза зафиксировались на двери в коридор.
Двадцать два шага.
Это все, что мне нужно было сделать, чтобы оказаться в его руках, безопасности, удовлетворенности и мире.
Моя грудь сжалась, когда я села неподвижно на матрасе, и ощутила, как темнота окружает меня, нарисовавшись в углах и приближаясь ко мне. Я не могла стряхнуть с себя ощущение взгляда на моем теле, наблюдая, как мое дыхание начало вырываться резкими выдохами через расширенные ноздри. Мой пульс участился, мои руки стали липкими, холодными и влажными, и я просто не могла понять, как оставаться в таком состоянии еще дольше.
Успех внезапно показался таким бессмысленным.
Я заглянула под матрас и испуганно изучила темную полоску под кроватью, а потом я прыгнула, мои ноги полетели через пол, а сердце ускорилось. Я начала считать шаги, как только приблизилась к двери – на пять шагов меньше, чем должно быть, так я торопилась покинуть комнату. Я открыла дверь не так спокойно, как, я думала, это должно было быть, коридор был таким же темным и пустым, как все остальное. Мои ноги глухо стучали по ковру, когда я перебегала через коридор, зафиксировав взгляд на двери в гостевую комнату, высокой и белой.
Я бросилась к ней, громче, чем следовало бы, схватила ручку, повернула и распахнула дверь.
К моему удивлению, голова Эдварда резко дернулась с того места, где он сидел, в середине кровати, уже проснувшийся. Два белых провода шли от его ушей, а его руки застыли над альбомом, лежащем на его коленях. Его волосы были спутаны больше, чем обычно – четкий знак, что он получил свою порцию ночных мучений. Его глаза были темными и усталыми, губы сжались в мрачную линию, когда он изучал мои дикие, влажные глаза.
Его руки вынули маленькие наушники из ушей, а я уже летела к кровати. Его руки, уже раскрытые к тому моменту, когда я бросилась на матрас, поймали меня, прыгнувшую на него. Наши груди соприкоснулись и сотрясли спинку кровати, и я прильнула к его шее в тесном, дрожащем объятии. Наши тела слились и спрессовались, его тепло проникло через мою тонкую футболку, а ладонь легла на мой затылок. Он пропустил свои пальцы через мои волосы и прижал мое лицо глубже в мою шею. Он зарылся носом в мои волосы, глубоко дыша, и видимо сдерживал это, грудь расширялась и вдавливалась в мою.
В этот момент я наконец вдохнула запах его кожи и ощутила, как его руки обнимают меня. Я почувствовала себя эгоисткой, что не пришла раньше. Я была так чертовски сосредоточена на том, чтобы не провалить это, что никогда не останавливалась на мысли, что Эдвард всегда хотел провалить это. Мне пришло на ум, что он никогда даже не пытался спать без меня, и сдавленное рыдание зародилось в моей груди.
Я сжала воротник его футболки и, в конечном счете, поняла, что он не шутил по поводу уоки-токи в тот день, когда мы занимались любовью на лугу. Он был таким чертовски упрямым, что даже не раздумывал попросить меня уклониться от этой задачи – признать, что это будет тяжело и для него. Он отказывался от снотворного и пожимал плечами на мое беспокойство – а я верила ему, как полная дура.
Я плакала в его кожу и прижималась к нему, злая от того, что понять это заняло столько времени. Его предплечья были жесткими и соответственно врезались в мои ребра, сплющивая наши тела, словно наши души способны были слиться и стать единым целым. Его руки постоянно двигались, обнимая меня, словно пытаясь найти наиболее эффективное положение прижать меня ближе, он даже рычал от расстройства, когда они начинали двигаться опять. Мои ноги дернулись, стараясь вдавиться в него, нос болезненно закапывался в его плечо. Он даже не спрашивал, почему я плачу, выпрямляя бедра и поднимая нас с постели. Он завел мои лодыжки вокруг своей талии и, поддерживая меня снизу, понес меня к двери. Я наблюдала, как комната растворяется за мной, когда он прошел двадцать два шага до нашей кровати, захлопывая за собой ногой дверь.
Он опустил меня на матрас и прилег рядом со мной, мои руки так и не оторвались от его воротника, когда он залез под одеяло и прижал меня к себе.
Его лицо было невыразительным, линии его подбородка усилились под темными тенями, пересекающими его кожу. Он стер мои слезы сожаления большими пальцами, позволяя им скользнуть по моим щекам.
- Может, в следующий раз, - шепнул он.
Его зеленые глаза были неразличимы в темноте комнаты. Его волосы упали на его лоб и закрыли его взгляд, осторожный и ищущий.
Я обвилась ногой вокруг его бедер и потянула его ближе, зарываясь лицом в его грудь и отчаянно качая головой.
- Никакого следующего раза, - сообщила я хриплым голосом, отгоняя слезы и все еще цепляясь за его футболку.
- Я сделаю все остальное дерьмо, и я буду держать рот закрытым, хотя все это идиотизм и я ненавижу все, но не это. Это останется нашим, и все остальное не имеет значения. Обещай мне, - попросила я. Мое тело начало медленно расслабляться под его ладонью, начавшей поглаживать вверх-вниз мою спину. Он двинул плечом, сжимая свои руки вокруг моей талии, и дал клятву жестким, решительным голосом, который резко раздавался в темноте.
- Ебать их всех. Это наше, я обещаю.
Он сплел свои ноги с моими и приложил ладонь к моей шее, удерживая меня рядом с собой.
Я кивнула, издавая глубокий вздох в тепло его груди, и мои руки инстинктивно прошлись по его спине погладить его волосы. Они были нежным шелком в моих руках, и я позволила векам наконец закрыться. Его футболка впитывала мои слезы. Его дыхание было ровным и довольным рядом со мной, и я чувствовала его губы на своих волосах, прижавшихся поцеловать мою голову. И я знала по этим семи словам, сказанным четким и лаконичным голосом, что он может перенести это не больше, чем могу я – что моя слабость была облегчением для него, так как он чувствует то же самое.
Мы не выдержали этого испытания – одного этого теста, который мог доказать, как далеко зашла наша психика. Я задремала, а Эдвард даже не пытался. Завтра я пойду повидать Кармен, и я признаюсь ей в своей слабости, и всей моей семье. Я признаюсь, как я сорвалась и побежала к нему. Но эта наша неудача не будет темой нашей беседы.
Я сосредоточусь на том, что я побежала к нему найти облегчение в его любви, а не его прикосновениях.
И я напомню, что всегда были редкие возможности и короткие шансы для перевыполняющих, но что иногда вы не можете починить то, что не было сломано.
Я начала мурлыкать его колыбельную, и вспомнила изображение моего лица в тот день неделю назад, совершенно изображенное в графите и бумаге на альбомном листе, которое обозначало красоту. Это помогло мне осознать, что мы можем двигаться вперед, не нуждаясь друг в друге так отчаянно. Мы всегда пытались любить другого в какой-то другой версии «правильности». Мы могли, и, наверно, должны были, пытаться очень жестко встречать эти проблемы, и больше ничего не имело значения.
Они всегда были упражнениями в пустоте.
Однако когда солнце встало утром, просвечивая сквозь балконные двери, мы открыли глаза, и мы были в порядке. Не абсолютно, не полностью здоровые, даже не рациональные, когда дело касалось нашей любви. Просто в порядке. Просто достаточно хорошие. Но было признание – не стыд- что мы предчувствовали неудачу, когда мы выплыли из дремоты, абсолютно поврежденные и неспящие.