2015-08-21
348
женщин могут оставить тяжелые следы на душевном строе имеющих родиться
младенцев. Впрочем, тема эта уже не новая, и нельзя отрицать, что за последнее
время сделан некоторый шаг вперед в деле нашего обращения с детьми и
юношами. Но из того, что грубейшие остатки варварства выкинуты из нашего
педагогического арсенала, что классические розги перестали расписывать своими
жгучими узорами нежные телеса наших детей, не торопитесь заключать, будто
лучшие из наших воспитательных систем выдерживают хоть самую
снисходительную нравственно-гигиеническую критику. Самые розги во многих
случаях отброшены только потому, что мы обладаем другими и крайне
разнообразными средствами вселять будто бы необходимый и спасительный страх
нашим питомцам. Допуская страх в каком бы то ни было его виде в воспитание
детей, хотя бы для внушения его мы и пользовались самыми утонченными
средствами, мы не должны забывать, что вводим в этот нежный и восприимчивый
организм яд, размеры действия которого наперед рассчитать невозможно, в
|
|
|
особенности же принимая во внимание, что мы так мало еще знаем психический
мир детей. Конечно, могут встретиться сильные организмы, могут подвернуться
счастливые случайности, и яд этот будет парализован. Всем известно, что
итальянцы XVI и XVII столетия приготовляли чудесную «aqua tofana», которая не
отравляла человека, а только вызывала в нем, обыкновенно через несколько
времени после принятия этого напитка, мучительно изнурительные болезни.
Вероятно, бывали случаи, что какой-нибудь счастливец переваривал адскую отраву
без особенного вреда; однако ж если бы теперь кто-нибудь вздумал угощать
подобным снадобьем своих врагов, то уголовное правосудие нашло бы себя
вынужденным прекратить подобные эксперименты. Но мы можем
беспрепятственно преподносить нашим детям и воспитанникам спасительный
страх, эту «aqua tofana» нового времени, к тому же считая, что мы добросовестно
исполнили свой долг отцов и педагогов. Но предоставим речь вышеупомянутому
французскому психиатру:
«Оставьте лучше наказание, чем страх... Я знаю некоторые воспитательные
заведения, где телесные наказания запрещены, но где учителям предоставлено
соразмерять вины с дозволенными наказаниями или прощать их вовсе. Это самый
верный способ поддерживать детей в состоянии вечного страха, вечных тревог,
вечного ожидания какой-то печальной участи. Положение этих детей напоминает
мне трагическую судьбу Дамокла, но тот по крайней мере пировал, пока над его
головой висел меч, а. нашим школьникам приходится жить под ним впроголодь.
Признаюсь, я нахожу в высшей степени предосудительным это нелепое
|
|
|
устройство, эту вопиющую несправедливость, это хроническое насилие...»
«Необходимо, чтобы тень произвола была изгнана из обращения с детьми, только
тогда ребенок перестанет вечно трепетать и не унесет со школьной скамьи
предрасположения к страху, которого гибельность в нравственном и физическом
отношении следует неустанно провозглашать во всеуслышание. Родителям,
которые держат своих детей в подобных заведениях, мы скажем: берите их оттуда
сегодня же. Эти воспитатели недостойны своего назначения; вы им даете живой
материал, из которого должен выработаться человек, а они вам возвращают
нравственных уродов!»
Само собою разумеется, что с возрастом человек хоть и становится менее
впечатлительным, но вовсе не утрачивает способности воспринимать зародыши
этого страшного душевного расстройства. Причины, которые влияют на взрослых
точно так же, как вышеуказанные условия на детей, слишком разнообразны; но
каждому гораздо легче их угадать, чем мне пересчитать их на немногих страницах.
Ошибочно полагают, будто причиною такого рода беспричинных страхов бывает
болезненно переусиленная деятельность воображения и что их можно излечить,
обуздывая или притупляя деятельность воображения. Страх есть привычка, и
против него можно действовать только так, как действуют против всякой
привычки, т.е. обратною привычкой. Воображение же, вообще говоря, может
оказывать в деле развития благоразумной храбрости весьма существенные услуги.
Мы всего больше пугаемся неизвестного и неожиданного. Человек не может
личным опытом изведать все положения, в которых ему случится быть в
действительности; но о многих из этих положений он может составить себе
понятие по рассказам или из книг. Чем живее воображение субъекта, тем полнее
будет это предварительное понятие, а следовательно, тем меньше неожиданного и
неизвестного встретит он в самой действительности. Некоторые молодые люди,
побывав в первый раз в жарком бою, потом признавались мне, что они не трусили
только потому, что это было на самом деле не страшнее, чем они прежде
воображали. Очень часто случается, что предвзятое понятие не совпадает с
действительностью; но это происходит оттого, что мы или не справились с
достаточным количеством источников, или источники оказались ложными. В
таком случае вернейшее средство излечиться от страха будет заключаться в том,
чтобы проверить свое впечатление действительностью. Натуралисты утверждают,
будто носорог страшно свиреп оттого, что он пуглив (это подтверждается и на
людях), а пуглив он оттого, что близорук и что его маленькие глаза, сидящие по
бокам громадной головы, не позволяют ему явственно видеть предметы. Пугливые
лошади всегда близоруки, и опытные наездники обыкновенно стараются подвести
их близко к пугающему их предмету; освоившись с ним, они потом очень спокойно
проходят мимо. Страх от недостаточного знакомства с предметом или от ложного
представления о нем очень часто встречается и у людей; иногда он бывает даже
повальным; но его нельзя отнести к беспричинному или беспредметному страху,
хотя он легко может содействовать развитию этого психического расстройства.
Макс Симон и Фейхтерслебен цитируют рассказ, заимствованный из Плутарха о
«милетских девах». Стыдливость и страх первой брачной ночи внезапно развились
в них с такою силой, что они повально стали вешаться накануне супружества.
Встревоженный этой решимостью милетский сенат постановил, что трупы таких
самоубийц будут выставляемы голыми на позор целому городу. После этого
самоубийства тотчас же прекратились. Так как народонаселение Милета не
оскудело, то надо предполагать, что суровые девственницы этого города нашли
|
|
|
самого черта не столь страшным, как их предвзятое представление о нем.
К только что описанной категории страхов следует отнести страх болезней
вообще и эпидемических болезней в особенности. Человек знает, что на этом свете
существует множество опасных и отвратительных болезней и иных способов
выйти из этой жизни, против которых не застрахован никто. Но пока он
нравственно здоров, он не обращает на эту мрачную сторону нашего
существования больше внимания, чем она заслуживает. Только если в нем уже
укоренилась органическая привычка трепетать, он хватается за первую
попавшуюся ему под руки медицинскую книгу, как ухватился бы за всякий другой
предлог облечь свое внутреннее состояние в какую-нибудь предметную форму.
Против таких страхов можно действовать только как против всяких вредных
органических привычек вообще. Правда, мы вообще еще мало умеем успешно
действовать против вредных органических привычек, и находятся у нас даже
доктора, рекомендующие лечить от онанизма розгами, т.е. керосином тушить
пожар. Некоторые меры, принимаемые иногда во время эпидемий, чтобы избежать
паники, сильно напоминают это патриархальное средство. Руанский доктор Эллис
(Hellis) говорит: «Начните кричать собравшейся толпе: «Не бойтесь! Не бойтесь!»
— и вы увидите, как публика разбежится со всех ног, давя друг друга». Точно так
же случается, когда стараются успокаивать общественное мнение во время
эпидемий молчанием или ложными сведениями.
Макс Симон пишет в католической стране, где клерикалы не гнушаются
никакими средствами для того, чтобы искусственно поддержать свое с каждым
годом все более и более падающее влияние. Плохо доверяя своему нравственному
влиянию на толпу, они стараются запугать воображение слабых и невежественных
женщин чудовищными описаниями ада и греха. Само собою разумеется, что
подобные приемы не могут оказать никаких благодетельных результатов на
нравственность масс, но они загоняют ежегодно в сумасшедшие дома немалое
|
|
|
количество нервных субъектов. При этих условиях легко понять, что французский
гигиенист кроме особой главы о суеверии посвящает страху ада и греха отдельную
рубрику.
«Если можно сказать, что начало премудрости есть страх Божий, то под этим
никак нельзя разуметь тот ужас, который стараются наводить на свою паству наши
проповедники. Этот страх только обезображивает и унижает человека и может
довести его до полного умопомешательства. Все доктора, занимавшиеся
психиатриею, признают крайне вредное влияние этой причины. Некоторые из
свободных граждан, и в особенности гражданок, французской республики не
смеют ступить шагу, чтобы не впасть в грех. Их пугает каждая мысль, каждое
слово. Смешивал понятие нравственной чистоты с ложным и грубым
представлением физической неприкосновенности, они тем более утрируют страх
осквернения, что не имеют сил быть истинно непорочными. Они считают себя
погибшими оттого, что не могут воздерживаться от некоторых житейских
отправлений. Они боятся прикасаться к некоторым предметам. Эти люди не живут:
для них трепетать так же естественно, как для нас дышать... Если не считать это
патологическое состояние за тяжкий недуг, то следует признать, что оно есть
вернейший путь к страшным душевным болезням».
Если подумать, что вся прекрасная половина достаточного народонаселения
Франции получает свое воспитание в монастырях, т.е. отдается на жертву этой
переделке в беспомощном возрасте 10 или 12 лет, чтобы потом до конца своих
дней не выходить из-под одуряющей и развращающей ферулыvi, то можно только
удивляться неистощимой жизненности этого народа, из которого все еще светлыми
искрами брызжет жизнь, гуманная веселость и ум.
V
Макс Симон отделяет суеверие от страха только потому, что оно, по его
мнению, опирается на прирожденное человеку стремление уноситься в сферы
неизвестного, что оно нередко имеет в своей основе верный факт, но превратно
перетолкованный и понимаемый не в настоящем его значении. Основание это
кажется нам крайне шатким; но, как мы уже говорили, в нравственной гигиене
определения и подразделения дело не важное. Что такое должно называть
суеверием, всякий знает очень хорошо, а противогигиеническое его действие
совершенно то же, что и действие страха, которого оно является по меньшей мере
вернейшим пособником. Как будто недостаточно для того, чтобы заставить нас
потерять образ и подобие божие, чтобы обратить нас в вечно трепещущий, чахлый
осиновый лист... как будто недостаточно — говорю я — спасительного страха,
внушаемого в школе; за порогом ее нас ожидают тысячи других подавляющих
влияний. Суеверие имеет, однако ж, свою хорошую сторону: оно показывает нам,
сколько темных, недоступных влиянию разума сторон существует в душе
просвещеннейших людей, способных в науке тянуть даже скептическую ноту.
Вспомните наших профессоров-спиритов. Как же бедной Коробочке не заболеть от
страха, очутившись сам-тринадцать за столом, который только что вертели
первоклассные светила нашей науки?
Об этом универсальном явлении можно бы написать целый трактат:
повальные глупости человечества по меньшей мере такой же интересный и такой
же поучительный пример для исследования, как и величие гениев. Нет такого
исторического народа, который для отравы своего существования, кроме тысячи
разнообразнейших ухищрений, не имел бы еще уважительного запаса суеверий,
перед которыми он трепетал бы в свободное от других трепетаний время. Крайне
замечательно, что большая часть суеверий оказывается тождественною у самых
разнообразных племен. Это нисколько не удивительно относительно таких
порождений запуганной ребяческой фантазии, которые опираются на явления,
везде повторяющиеся и везде имеющие одно и то же значение. Так, например, и
японцы и европейцы придают кометам совершенно одинаковый смысл
предвестников войны, моровой язвы или тому подобного общественного бедствия.
И это легко понять: в детстве человек и человечество весьма естественно
предполагают себя центром и конечной целью всего мироздания; они не могут
допустить существования чего бы то ни было независимо от своего Я. Огонь
существует для того, чтобы жарить его пищу или обжигать его горшки в добрую
минуту, а в злую — жечь ему лицо и руки, если он не умилостивлял его
достодолжными подачками. Но какое соотношение имеет с ним эта светлая метла,
которой вчера не было на небе, а сегодня она появилась вдруг, без всякого
предуведомления? Очевидно, и в его жизни случится что-нибудь такое, чего не
было вчера. Но так как это небесное знамение видит не он один, а все его ближние,
то неожиданность коснется не его, а всех. Весьма понятный в диких народах
пессимизм заставляет толковать это знамение непременно в зловещую сторону.
Война или мор неизбежно настанут через год, через десять или двадцать лет; но
они могли бы и вовсе не случиться; это отнюдь не подорвало бы веры в знамения.
Ведь существовали же целыми веками оракулы, которым, без сомнения, случалось
провираться на каждом шагу; но в них продолжали верить по-прежнему. Таким
образом, нам нет никакой надобности предполагать, будто японцы заимствовали
суеверный страх перед кометами от европейцев, или наоборот. Но есть суеверия
другого рода. Так, например, в быту арабов соль составляет редкость, почти
драгоценную вещь. При известном пристрастии этого народа к эмблемам и
символам там и теперь еще существует у некоторых племен обычай преподносить
щепотку соли в знак дружбы и гостеприимства. Если гость рассыпает эту соль, то
он наносит хозяину сильное оскорбление. Понятно, что при таких условиях
просыпать соль за столом могло действительно предвещать смерть, так как у
арабов и до сих пор еще формализм играет важную роль. Вспыльчивый хозяин мог
очень легко не обращать внимания на то, что соль просыпана нечаянно, и считать
себя все-таки оскорбленным. В России соли очень много, но только в недрах земли,
в простонародном же быту эта необходимейшая приправа и до сих пор продолжает
еще быть чуть не драгоценным предметом. Хлеб да соль на нашем языке тоже
символизируют гостеприимство. Тем не менее нет никакого основания, чтобы
суеверие насчет просыпанной соли возникло у нас самостоятельно. Наши
крестьяне считают за грех уронить кусок хлеба на пол, но не за кровную обиду для
хозяина. То же суеверие варьируется с известными оттенками и у других
европейских народов, но его нет у многих американских племен, хотя они
совершенно бедны солью. Поэтому есть основание думать, что это суеверие
заимствовано нами у евреев, быт которых был весьма сходен с нынешним бытом
кочевых арабов.
Еще другой пример. В нашем народе существует поверие, что в мае жениться
— маяться. Этому суеверию невозможно найти никакого бытового основания, и на
первый взгляд оно может показаться плохим каламбуром, опирающимся на
созвучие слов май и маяться. Но мы узнаем, что у римлян существовала поговорка
malae nubent Maia, заключавшая в себе точно так же на созвучии основанный
каламбур. Истинный смысл этой поговорки для нас неизвестен. В ней, очевидно,
был оскорбительный намек на какую-нибудь знаменитую неудачную свадьбу,
отпразднованную в мае. Это же суеверие насчет майских браков перешло и к
другим европейским народам, на языке которых из него нельзя извлечь даже
плохого каламбура. Шотландцы возненавидели Марию Стюарт за то, что она
венчалась в мае (с графом Ботвеллом). Крестьяне многих местностей Франции
скорее согласятся остаться холостяками на целую жизнь, чем обвенчаться в этом
злополучном месяце.
Каким образом совершаются эти заимствования предрассудков и суеверий
между народами, имевшими между собою так мало сближений, как, например,
русские с римлянами? Это в высшей степени интересный вопрос. Сколько
поучительных уроков истории забывается очень скоро даже теми народами,
которые на своих плечах перенесли эти уроки, своею кровью расплатились за них.
А эти нелепые порождения темных сторон нашей психической жизни переживают
десятки веков, перелетают громаднейшие пространства, повсюду встречая
пригодную почву для своего процветания. По меньшей мере две трети
современных французов ничего не знают о произведениях Декарта, Паскаля,
Монтеня, Прудона и сотни других первоклассных умов; но труды нелепейших
астрологов и алхимиков живут еще и до сих пор в умах народов, обыкновенно
вовсе не знающих, откуда они заимствовали свои суеверия и предрассудки, столь
существенно отравляющие их жизнь. Множество поверий насчет несчастных дней,
некоторых небесных знамений, толкование снов и т.п. целиком заимствованы из
мистических трактатов, которые теперь неизвестны даже записным библиофилам и
которые заменяли науку в XV и XVI столетиях.
Только психиатрам может быть известно, какую громадную роль играют
суеверия в своей грубейшей, первобытнейшей форме даже между людьми не
совсем невежественными. Макс Симон говорит о двух пациентах, пользуемых им
уже в течение нескольких лет и подающих мало надежды на выздоровление. Один
из них встретил ночью на улице черта в виде маленького человечка, не имевшего
ничего особенно страшного в своей наружности. Эта встреча даже не особенно
напугала его; но с тех пор пошли все неудачи, по которым он только и догадался,
что встреченный им господин был не кто иной, как черт. Другой уверен, что черт
поселился в нем. Он считает своею священнейшею обязанностью разрушать свое
тело, служащее жилищем столь скомпрометированному жильцу, который, однако
ж, ведет себя довольно прилично, т.е. не причиняет пациенту сильных внутренних
страданий. Эти единичные факты демономании встречаются во всех
психиатрических больницах довольно часто. Но гораздо интереснее факты
повальных демономании, которые бывали особенно многочисленны в прежние
века. Одной из них мы обязаны происхождением вовсе не душевной болезни,
известной под именем пляски св. Витта. В половине XIV столетия после чумы,
свирепствовавшей во всей Западной Европе, в Бельгии и по обоим берегам Рейна
быстро распространилась секта бичевалъщиков. Толпы мужчин и женщин бегали
по улицам городов и деревень, нещадно бичуя себя, с бешеными криками и
кривляниями, доходившими до конвульсий. Это делалось ими во искупление
грехов человечества. Секта эта распространилась почти повсюду. Приверженцы
этой секты доводили себя до такого исступления, при котором у них проявлялись
своеобразные конвульсивные движения, действительно похожие на бешеную
пляску. Мало-помалу это патологическое состояние стало проявляться в них и без
предварительного мистического возбуждения; передаваясь по наследству, болезнь
эта дошла и до нашего времени. Впрочем, она встречается и в таких странах, где
бичевальщиков не было, а следовательно, и появление этой болезни не может быть
объяснено путем простой наследственности. Но, как мы увидим ниже, это
нисколько не мешает нам приписать инициативу пляски св. Витта бичевальщикам,
которых последним отголоском, вероятно, являются наши кликуши.
Фактов повальных демономании очень много в летописях всех народов.
Особенный психологический интерес представляют следующие, например, случаи.
В самом конце XV столетия в одном женском монастыре в Камбрэ появилась
повальная болезнь, похожая на эпилепсию. Ее тотчас же приписали бесовскому
наваждению и приняли достодолжные меры к изгнанию злого духа из монахинь.
Виновниками на этот раз, однако ж, оказались не бесы, а сам сатана. Будучи с
позором изгнан из обители, он объявил, что проник в нее через тело молодой
инокини Жанны Потиере. Нет ничего удивительного в том, что какая-нибудь
ненавистница избрала этот очень распространенный в то время способ погубить
несчастную. Но сама Жанна Потиере без пытки созналась, что она действительно
была в преступной связи с врагом рода человеческого и даже имела с ним 434
плотских соития. Она не могла не знать, какую страшную участь готовит себе
таким признанием. Однако ж, этот факт далеко не единственный; но мы не станем
повторять здесь примеров, рассказанных уже во множестве популярных книг, и в
том числе в «Колдунье» Ж. Мишле.
Ошибочно было бы думать, будто эти все еще недостаточно объясненные
явления представляют в настоящее время уже только исторический интерес.
Последний из известных нам случаев повальной демономании относится к 1861
году и случился не в замкнутой монастырской обители, а в деревне Морзин, в
горной Савойе, поблизости протестантской и просвещенной Женевы. Савойские
крестьянки, как и наши, имеют обыкновение собираться зимою на посиделки в
одной просторной избе. И вдруг однажды все собравшиеся гостьи вместе с
хозяйкой оказались одержимыми бесом. Весть об этом скоро разнеслась далеко за
пределы морзинской общины, где между тем эпидемия делала чудовищные успехи,
и скоро во всей деревне уже не было ни одной девушки, не одержимой этим
недугом. Доктор Констан поспешил нарочно приехать туда из Парижа, чтобы
наблюдать этот интересный случай психического заражения. Вот что говорит он о
нем в изданной им в 1863 году брошюре: «Большая часть этих больных
незамужние, истерического, хвороанемического или золотушного сложения. Они
отличаются причудливостью своих вкусов, то очень прожорливы, то по нескольку
дней ничего не берут в рот. Все они ленивы, очень экзальтированны и болтливы.
Они почти все свое время проводят вместе, болтают__________, играют в карты и пьют много
черного кофе, почти необходимого при их скудной и непитательной пище.
Припадки их болезни проявляются очень часто без всякого постороннего
возбуждения; но для того чтобы вызвать припадок, достаточно высказать в их
присутствии сомнение, будто они действительно одержимы бесом. Тогда они
приходят в ярость, начинают страшно зевать, руки их виснут и начинают дрожать
сперва слабо, а потом все сильнее и сильнее. Зрачки то суживаются, то страшно
расширяются. Корпус их начинает совершать судорожные движения, которые
потом передаются и конечностям. Они издают страшные крики, лица наливаются
кровью и принимают свирепый вид. Дыхание становится прерывистым. Они
хватают все, что им попадается под руку, и бросают в присутствующих. Стулья,
скамейки — все летит. Затем они сами бросаются на своих родных или на
посторонних, бьют их, царапают, кусают. Наконец, начинают бить самих себя;
падают на пол и вскакивают, как бы поднятые пружиной. Припадок продолжается
20 или 25 минут. Во все время пульс крайне сосредоточенный, руки и ноги
остаются ледяными. К концу кризиса у них изо рта выделяются газы; они начинают
дико озираться по сторонам; поправляют волосы и одежды, надевают свои чепцы,
выпивают несколько глотков воды и усаживаются за карты или за работу, как ни в
чем не бывало. Они говорят, что не чувствуют никакой усталости и даже не
помнят, что с ними происходило». Само собою разумеется, что в Савойе и в
соседней Швейцарии ходят о морзинских ведьмах преувеличенные слухи.
Эпидемия продолжается и до сих пор, но число одержимых ею уменьшилось.
Почти то же было в Париже в 1848 году в национальных женских мастерских,
заведенных временным правительством в манеже Гоппа. Э. Бушю подробно
описывает эту эпидемию в своих «Nouveaux elements de pathologic generate...» Paris,
1857. По счастью, она была вовремя прекращена удалением зараженных. Само
собою разумеется, что единичные и повальные болезни этого рода могут быть
излечены своевременно принятыми мерами, но это нисколько не уменьшает их
пагубной реальности. Точно так же повальные демономании могут менять форму и
являться в виде, например, спиритизма. Макс Симон дает нам следующие сведения
об одной из своих пациенток, пользуемых им уже несколько лет без малейшей
надежды на выздоровление. Эта очень хорошо образованная дама, имевшая
несчастие увлечься спиритизмом и лично сблизиться с Юмом, пользовалась в
своем кругу большим почетом и влиянием. К ней обращались за советами и
поучениями английские и американские спириты, ее статьи переводились на
иностранные языки. Вся эта льстившая ее самолюбию карьера закончилась очень
скоро безнадежным умопомешательством. Теперь эта несчастная проводит остаток
своих дней лежа на полу и прислушиваясь к голосам подземных духов. Впрочем,
спиритизм нам кажется главнейшим образом опасным и вредным не потому, что
он, несомненно, увеличивает шансы на сумасшествие своих адептов, а потому, что
он удобряет даже научными снадобьями ту почву, которая особенно благоприятна
для процветания всяких умственных и нравственных болячек. Нам вовсе нет
надобности знать, как проделываются все показываемые в балаганах и на
спиритических митингах фокусы, чтобы смело утверждать, что эти салонные
жонглерства ничего не могут прибавить к нашим понятиям о силах природы. Все
обличения спиритов дают замечательно слабый практический результат. Очень
недавно в просвещенном Париже наделал много шуму процесс адвоката спиритов,
продававшего своим клиентам карточки с изображением на заднем плане особенно
любезного им духа какого-нибудь умершего родственника, любовника или друга.
Клиенты оставались очень довольны сходством, но прокурор взглянул на дело не с
артистической стороны. Плут этот был осужден; его мошенничество изобличено до
мельчайших подробностей; показан манекен, который он искусно драпировал,
чтобы с него фотографировать покойника. Клиенты этого артиста остались очень
обижены... на суд, присудивший фотографа возвратить им украденные этим
способом у них деньги. Что же прикажете делать? Человеческая душа так устроена.
В области нравственной гигиены важнее, чем где-либо, уметь действовать не на
самое явление, а на то душевное состояние, которое вызывает это явление. Только
в очень немногих экстренных случаях, где требуется безотлагательное устранение
самого явления, позволительно прибегать к паллиативным мерам, которые всегда
заимствуются из той же сферы, к которой принадлежит и болезнь. В клинике
доктора Бургаава с одной из больных сделались конвульсии. Почти мгновенно вид
их возбудил совершенно такие же конвульсии и в другой, и в третьей. Эпидемия
распространялась с молниеносной быстротой и грозила охватить всю камеру.
Находчивый врач схватил раскаленные щипцы от камина и объявил, что он станет
жечь ими первую, у которой обнаружится та же болезнь. Сильный нервный толчок
в новом направлении совершенно парализовал первый испуг, и эпидемия была
прекращена. Во Франции епископы запретили своей пастве занятия спиритизмом,
который они считают преступным волхованием. И действительно, во Франции
менее всех других стран распространена эта модная повальная демонопатия нашего
времени. Таким образом, клин выбивается клином. Если два человека с пеною у
рта спорят о том, из Переяславля идут ведьмы или из Кременчуга, попробуйте
сказать им, что ведьм нет. Оба с яростью накинутся на вас и объявят вас врагом
общественного спокойствия. Скажите им авторитетным тоном, что ведьмы
заведомо идут из Киева, и они тотчас же уверуют в вас и прекратят свои нелепые
споры.В деле распространения суеверий мы встречаемся с крайне своеобразным и
крайне универсальным явлением, которое называют переимчивостью. Все
внимательные наблюдатели утверждают, что лица, долго живущие вместе,
совершенно незаметно для себя перенимают друг у друга различные мелочные
привычки, выражения, тон голоса. Всего же более подвержены переимчивости
