Письмо второе

ФАИНЕ ЕГОРОВОЙ ОТ БОРИСА БОЛДИНА

ЛОНДОН ПОВСЮДУ И ВОКРУГ

Привет, Фантик!

Как обещал, рассказываю тебе все о первой части нашего путешествия, от самого начала до нынешнего момента — то есть до того мо­мента, когда я сижу в мансарде на Крауфорд-стрит, почти на углу с Бейкер-стрит. До угла, правда, еще один дом, примыкающий к нашему, но из мансардного окна угол виден, и Бей­кер-стрит видна, начиная от огромного супер­маркета, в котором все кипит приблизительно с пяти до восьми вечера, когда народ с работы идет, и все там шастают вдоль рядов самообс­луживания с тележками для продуктов, и дальше, и дальше, где уже вовсю начинаются сувенирные лавочки, посвященные Шерлоку Холмсу. После этих сувенирных лавочек*— и сама музей-квартира Шерлока Холмса, по ад­ресу 221-бис, все как положено, только музея-квартиры из нашего окна уже не видно. На первом этаже нашего дома — магазинчик, где проводятся вечные «распродажи», а напро­тив — книжный магазин христианской лите­ратуры, где мы уже купили сборник рожде­ственских песенок с очень красивыми иллюст­рациями и с приложением аудиокассеты, где все эти песенки записаны с музыкой. Поэтому мы уже можем петь «Славный король Венцес-лав», или как там это с английского перево­дится, и многое другое.

А на станции метро «Бейкер-стрит», от ко­торой до нас буквально пять минут ходу, все выложено — представляешь? — плитками с профилем Шерлока Холмса. В общем, впечат­ление такое, как будто ты сам в сказке оказал­ся или в любимой книжке.

И вообще, тут такое происходит!.. Только вчера мы были в Кенсингтонских садах — пеш­ком прошлись, хоть и далеко было, но ведь по пути к Кенсингтонским садам столько всего ин­тересного, и королевский дворец с гвардейца­ми, и многое другое — и посмотрели мы на па­мятник Питеру Пэну. И вот, представляешь, мы глазеем на памятник, а из-за памятника выходит пожилая дама с одиннадцатью ма­ленькими собачками на поводках. Мы специ­ально сосчитали!.. И, надо сказать, это не един­ственный случай! Собакам и кошкам тут раз­долье! Жаль, Генерала Топтыгина с нами нет! Хотя, возможно, ему, выросшему в диких ле­сах огромному волкодаву, даже Лондон пока­зался бы тесен. Но вот что интересно: здесь почти все собаки бегают без поводков, и никто ни на кого не задирается, и никто никого не кусает! "Я не знаю, чем это объяснить — разве что английским воспитанием. Воспитание тут всюду сказывается. Представляешь, у нас за окном обнаружилось осиное гнездо — и эти осы тоже никого не кусают, они очень деликатно, чтобы не потревожить, ползают и подбирают сладкие крошки, а потом уносятся куда-то за окно, на крышу. А Ванька тут...

Впрочем, давай-ка я буду рассказывать обо всем по порядку.

Возни с отъездом у нас было много. Как ты помнишь, отца уже года два, после того как он побывал в Лондоне на международном симпо­зиуме по охране заповедников и природных парков и выступил там с большим успехом, рассказав, как он управляется со своим запо­ведником, неимоверно огромным по европейс­ким масштабам, постоянно звали в Лондон по­работать в научно-исследовательских центрах, выступить с докладами и так далее. Его гото­вы пригласить были вместе с семьей, то есть с мамой, со мной и с Ванькой, и вот, когда при­глашения прибыли и все документы были оформлены, мы решили, что отбудем в Лондон с началом весенних каникул, и еще кусочек от каникул прихватим, потому что дорога нам предстояла довольно трудная. Дело в том, что мы везли с собой жуткое количество «образ­цов» — канистры и такие штуковины вроде наглухо закрывающихся аквариумов с нашей родниковой и озерной водой. Они нужны были для испытаний, как в этой воде будут чувство­вать себя разные животные, особенно мелкие, из тех, что воду чистят, и еще с нами ехали пара выдр и пара бобров, а им, сама понима­ешь, периодически нужно в воду мокаться, причем хлорированная вода из-под крана им не подходит, им родная вода нужна. С этим у нас вообще была такая куча хлопот, что отец за голову хватался, потому что для перевозки диких животных и биологических препаратов (а «живая», с микроорганизмами, вода из озер, на которых расположен наш заповедник — это, сама понимаешь, биологический препарат, ни­куда не денешься) нужны тысячи согласова­ний и разрешений от таможен, эпидемиологи­ческих служб и многих других организаций и той страны, откуда все это вывозишь, и той страны, в которую все это ввозишь. В конце концов, все это утряслось, но тут возник вопрос, как же нам путешествовать. На самолете выходило не очень-то сподручно. Во-первых, с нас взяли бы такую доплату за лишний вес, что никакой университет и никакая лаборато­рия нам бы ее не компенсировали, и, во-вто­рых, сама погрузка в самолет была бы очень сложной. Стали думать насчет поезда. Есть поезд, который идет через половину Европы, из Москвы через Германию чешет, доходит до Бельгии, и в Брюсселе этот поезд разделяют. Часть вагонов так и катит дальше до Парижа, а часть ^вагонов прицепляют к поезду на Лон­дон, этот поезд доходит до самого берега (ка­жется, до Остзее), а там его загоняют на па­ром, переправляют в Дувр через Ла-Манш, и от Дувра он уже спокойно идет до Лондона. Но тут отца стали пугать, что и в Белоруссии, и в Польше, и в Германии, и в Бельгии могут по­требовать разрешительные документы на тран­зит через эти страны «биологических образ­цов». А выезжать в Москву и бегать по посоль­ствам еще трех или четырех стран, за всеми этими разрешениями и за транзитными виза­ми — от этого свихнуться можно было бы! В итоге решили ехать на теплоходе. Есть та­кой рейс, который идет через Балтийское и Се­верное моря с остановками, как сказали отцу, в Стокгольме, Гданьске и Гамбурге, и в конце концов приходит в Лондон. Иногда пункты остановок меняются, от рейса к рейсу, но нас это волновать не должно, потому что, если мы не будем сходить на берег, нам не нужны ни транзитные визы, ни дополнительные разреша­ющие документы на весь наш «биологический» груз.

Отец заранее связался с Санкт-Петербур­гом, заказал билеты на самый удобный рейс, а до Санкт-Петербурга мы доехали на боль­шом фургоне — как раз один местный наш «новый русский», с которым у отца очень хо­рошие отношения, отправлял фургон в Санкт-Петербург, то ли за мебелью, то ли за чем-то еще, и, поскольку туда фургон шел пустым, он не только с удовольствием загрузил все хо­зяйство отца, но и велел шоферу всячески по­могать нам, вплоть до нашей погрузки на теп­лоход.

Итак, приехали мы в Санкт-Петербург, оформили всю погрузку, разместили в багаж­ном отсеке все наши емкости с водой, бобров и выдр — там оказались такие отделения, в ко­торых перевозят крупных собак и других жи­вотных, неподходящих для содержания в каю­тах вместе с хозяевами. Капитан рассказал, что в последнее время лошадей довольно много перевозят, потому что в Европе, в Германии особенно, увлечение лошадьми идет по нарас­тающей, а некоторые наши породы очень це­нятся. С год назад они перевозили жеребца, суперпородистого ахалтекинца, насколько я помню, который был застрахован в миллион долларов! Ох, и тряслись они над ним!

Наши животные стоили, как ты понимаешь, в сотни раз меньше, но все равно отец постоян­но дежурил при них и следил, чтобы с ними ничего не случилось. Ну, и мы помогали — и мама, и я, и Ванька. Плавать на теплоходе — это здорово, но это отдельный рассказ. Жаль только, нельзя было посмотреть города, в кото­рых мы останавливались по пути. С борта теп­лохода мы видели только гавани и шпили ста­ринных красивых зданий вдали. Но портовая жизнь — это тоже очень интересно. Стоит по­глядеть, «сак работают грузчики и таможенни­ки, как подходят вагонетки к самым причалам, и ветер при этом доносит самые разнообразные запахи: то селедкой пахнет, то апельсинами, то мазутом и дегтем, то пряным-пряным запахом потянет, похожим на корицу или гвоздику. И главное, что все эти запахи — приятные, даже самые, казалось бы, неароматные, в других ус­ловиях. Потому что к ним ко всем соленый мор­ской ветерок подмешивается, и это совсем осо­бенное получается.

Кое-что о городах, которые мы проезжали, рассказал нам сосед по каюте, который этим маршрутом путешествует уже не в первый раз. Его зовут дядя Витя, и он — шофер-дально­бойщик, доставляющий на своем фургоне (то есть не на своем, конечно, а принадлежащем фирме, но только он на нем ездит) грузы по всей Европе. Он объяснил, что иногда плывет вот так паромом (большим пароходом, в дан ном случае) до Германии, чтобы не пересекать Польшу, потому что в Польше — большой раз­бой на дорогах, и двух шоферов из той же фир­мы, что и он, ограбили дочиста, и еще хорошо, что не убили, а ему самому как-то раз при­шлось драпать от грабителей, и ему повезло, что он нагнал колонну автобусов, вывозивших детей в летний лагерь, и его уже не решились тронуть, когда он пристроился к этой колонне, а иначе бы его обогнали, перегородили путь и заставили остановиться, со всеми вытекающи­ми неприятностями... А тут у него сложилось так, что первую часть груза он гнал как раз в Швецию, в Мальме, вот он и перехватил наш теплоход в Стокгольме, и съехать на берег он должен был в Гамбурге, и гнать оттуда в Бре­мен, это не очень далеко, из Бремена ему пред­стояло двигаться дальше к югу, и в Штутгарте у него была обратная загрузка. Он говорил, что если груз будет очень ценный, то он вернется в Гамбург и опять прогуляется морем до Санкт-Петербурга. Мол, хоть и дороже, но безопас­ность любых затрат стоит.

Так вот, он много интересного нам расска­зывал. Ты знаешь, например, что в Бремене есть дом Робинзона Крузо? Ну да, ведь в нача­ле книги Робинзон Крузо упоминает, что его семья родом из Бремена, и только его отец пе­реехал в Англию, в Йорк, и стал заправским английским купцом. Почти у всех это проска­кивает мимо внимание, но уж бременцы, естественно, этот момент не упустили и создали в своем городе такой дом-музей семьи Робинзо­на Крузо, что заглядение. И многое другое мы от него узнали, пока он не сошел на берег в Гамбурге. Что ж, нам от Гамбурга совсем не­много оставалось.

Да, и кроме шофера дяди Вити, на корабле оказался еще один интересный человек. Он, как и мы, постоянно спускался в багажное отделе­ние. То есть времени проводил не так много, но то и. дело норовил проверить свой груз, до­вольно объемный. Груз этот состоял из огром­ных крепких ящиков, а сам этот человек был худой, гибкий, весь в черном — и, в целом, до­вольно нервным и дерганым. Он с нами разго­ворился, увидев, что мы везем животных. Ока­зывается, с ним ехали две кошки и белый кро­лик, и он жутко волновался, не заставят ли этих кошек и этого кролика выдержать в каранти­не — как часто бывает в Англии с животными, ввозимыми с континента. Как выяснилось, он — цирковой фокусник и должен выступать в Лон­доне, в Летнем цирке, пригласили его на две недели, и кошки с кроликом — участники од­ного из его номеров. И вроде все у него оформ­лено, все нужные документы собраны, что кош­ки с кроликом должны сразу ехать в цирк, но он все равно нервничал, не будет ли какой на­кладки, не прицепятся ли таможня и санитар­ная служба из-за нежданного отсутствия како­го-нибудь документа. Такой он, видимо, человек — из тех, кого хлебом не корми, дай повол­новаться.

Он интересовался, как будет с нашими жи­вотными, и отец объяснил, что они будут проходить свой карантин в научно-исследователь­ском центре — наш «ценный груз» все равно надо как следует осмотреть, прежде чем пере­возить в заповедник, к конечному месту на­значения. После разговоров с нами он малость успокоился и даже пригласил познакомиться со своими животными. Очень симпатичные оказались кошечки, рыжую зовут Сильфида., а серую — Зарема, а кролика зовут Богумил, и все они такие чистенькие, ухоженные, в кра­сивых ошейниках. А самого фокусника зовут Арнольд Запашный, но он нам признался, что это псевдоним, а вообще-то его зовут Петр Ива­нович Непроливайке Он достал свой цилиндр и показал нам, как кролик исчезает в цилинд­ре, а потом опять появляется, а потом показал нам несколько карточных фокусов. Еще он очень приглашал приходить на его представ­ление. Сказал, надо просто найти Летний цирк и его спросить, и он нам выдаст бесплатные билеты. Мы, разумеется, с радостью согласи­лись.

Он еще несколько раз развлекал нас фоку­сами, до самого прибытия. В общем, симпа­тичный человек оказался, хоть и нервный слишком, и суровость на себя, напускает, как фокусникам положено, чтобы их всерьез воспринимали. Прямо, знаешь, Кощей Бессмерт­ный или Мефистофель, вот такой у него вид. И вот мы миновали Ла-Манш, увидели бе­лые скалы Дувра и по Темзе поднялись до лон­донского порта. Там нас встретили биологи, друзья отца, с которыми он подружился в про­шлую поездку. Мистер Джон Фетерстоун, и мистер Сэмюэл Вайнкрафт, и мистер Эндрю Мортимер. Они помогли отцу управиться с та­моженными и прочими формальностями, сгру­зили ценный груз на фургончик, принадлежа­щий их лаборатории (я так понял, что это не совсем лаборатория, а, скорей, биостанция, за­нимающаяся исследовательской работой в раз­ных заповедниках и координацией программ для заповедников), и отправили этот фургон­чик, а нас повезли в наше будущее жилье. Мы еще успели увидеть, как фокусник Арнольд За­пашный сходит сам и сгружает свой груз, как его встречает фургон, весь расписанный весе­ленькими красками и с надписью «Circus», и успели помахать ему рукой. Но он нас и не за­метил, по-моему — слишком был занят и слиш­ком хлопотал, боясь, что что-то может пойти не так, что-то неправильно погрузят или что-то забудут.

Отец заранее написал своим английским друзьям, что сперва хочет прокатить нас на ом­нибусе и на метро, потому что на машинах мы еще наездимся — вот они и встретили нас без машины, и мы поехали на метро, и это было безумно интересно, потому что лондонское мет­ро отличается от тех, которые мы видели: и от московского, и от петербургского.

— Ты просил устроить тебя где-нибудь в центре Лондона, при этом поскромней, и-чтоб ни от кого не зависеть, так, Леонид? — обра­тился к отцу мистер Джон. — Вот мы и подо­брали тебе очень недурную квартирку, в ман­сарде почти на углу Бейкер-стрит. Можно гу­лять и весь Лондон осматривать, до всего близко, при этом вы будете сами себе хозяева, там и кухонька имеется, и холодильник, а со­всем рядом с вами — крупнейший супермар­кет, и несколько продуктовых лавочек. Так что готовить сможете сами, если охота будет. А так, мы вам обозначим на карте кафе и рес­торанчики в округе, где можно очень неплохо и дешево поесть. Да и мы вас не оставим, у нас запланировано несколько торжественных обе­дов и ужинов.

Он говорил по-английски, и отец нам пере­водил, хотя кое-что мы и сами понимали, ведь английский мы все-таки учили. А мистер Джон и оба других биолога старались говорить очень медленно, внятно и четко. Это потом, букваль­но часа через два, мы выяснили, что уличный английский нам надо осваивать с нуля: когда люди тараторят и говорят не по правилам, ну, совсем как мы говорим по-русски, когда меж­ду собой общаемся, да еще оказываются у раз­ных людей разные говоры и акценты — тут просто не фига не понимаешь! Хотя когда люди видят, что ты иностранец, и начинают гово­рить на языке, больше похожем на язык учеб­ников, то тут опять-таки все воспринимаешь нормально. И, кстати, мы вполне нормально воспринимаем уже и телевизор, и" радио, пото­му что дикторы говорят очень чисто и как по­ложено, и поэтому даже сложные вещи улав­ливаешь: ведь слов-то запас у нас накоплен большой. А вот когда к тебе на улице обраща­ются на «кокни» (это такой лондонский говор, вроде как у нас «оканье», а в Москве «ака­нье», а на севере «цыканье»)— тут просто взмокнешь, пока поймешь! А наши английс­кие друзья говорят, что понимать йоркширс­кий диалект еще сложнее...

Но это я вперед забегаю, к тем испытани­ям, которые ждали нас следующие два дня. А пока мы приехали (я упомянул, какое по­трясающее впечатление произвел на нас сплош­ной профиль Шерлока Холмса на станции мет­ро «Бейкер-стрит»), прошли по улице к наше­му дому, поднялись по очень симпатичной, деревянной и немного скрипучей, лестнице с крутыми поворотами то в одну, то в другую сторону — в большинстве лондонских домов лифтов нет — и оказались в мансарде, в двух­комнатной квартирке, с небольшой кухонькой, которая как бы продолжение одной из комнат, а отделиться от комнаты можно раздвижной занавеской, и с маленькой — «сидячей» — ванной. Словом, все, что надо, было, и даже теле­визор, и радио, и вид из мансардных окон за­мечательный, и английские друзья предложи­ли нам поставить свои вещи и сразу отпра­виться пообедать, а потом поехать смотреть научный центр, где отец будет обсуждать про­блемы защиты дикой природы с другими смот­рителями заповедников, собирающимися со всего мира, и где у него будет собственная не­большая лаборатория — или, если угодно, ка­бинет — с компьютером, чтобы отец мог окон­чательно обработать результаты своих мно­голетних наблюдений и представить и» на симпозиуме. Мама будет ему помогать, ведь она тоже биолог и уже несколько лет как единственный сотрудник отца и единственный его подчиненный. А нас собираются развле­кать по-всякому — то есть уже начали раз­влекать.

Так мы и сделали, как нам предлагали. По­обедали (у англичан это не совсем обед, а «ланч», а «обед» бывает ближе к вечеру) в шотландском мясном ресторанчике (мясные ре­сторанчики здесь называются «стейк-хауза-ми») и отправились в научный центр, предва­рительно чуть-чуть прокатившись по центру. Мы посмотрели Трафальгарскую площадь с колонной Нельсона, потом добрались до Кено­тафа (так, кажется, если я правильно пишу, называется монумент погибшим в обеих миро­вых войнах), оттуда направились на Чаринг-Кросс и посмотрели, что идет в театрах (рядом с Чаринг-Кросс сразу несколько знаменитых театров). Мы увидели, что там можно погля­деть какой-нибудь из знаменитых мюзиклов, которые и на Бродвее идут. Билеты, конечно, безумно дорогие, но мы решили, что все-таки сходим на какой-нибудь спектакль, когда оп­ределимся со временем и поймем, какой вечер у нас свободный. Английские друзья отца ста­ли рассказывать, что все спектакли безумно красивые, а, например, «Призрак оперы» сде­лан с лазерной графикой, и поэтому превраще­ние кавалера в камзоле в жуткий скелет вы­глядит не менее натурально, чем в кино, а по цветам даже и эффектней, потому что все ла­зерные цвета так и сверкают, так и играют. А пока что мы в магазинчиках при театрах ку­пили несколько компакт-дисков с самыми зна­менитыми мюзиклами и рок-операми.

Оттуда мы поднялись по Тоттенхем Корт Роуд до самой Оксфорд-стрит, по которой не­далеко до Бейкер-стрит и до нашего перекрес­тка. Тоттенхем Корт Роуд — это улица магази­нов всякой техники, и в витринах сплошные телевизоры, музыкальные центры, компьюте­ры, пылесосы, кухонные комбайны и прочее. Мы жутко развеселились, когда наткнулись на большой магазин, на котором табличка по-рус­ски: «Здесь продаются телевизоры, видеомаг­нитофоны и оргтехника, приспособленные для работы в России и в странах СНГ». Еще нас очень заинтересовал компьютерный перевод­чик на несколько языков. Английский в нем был, естественно, и русский тоже заложен, вместе с немецким, французским, испанским, португальским и прочими языками. Как мы поняли, он работает так: ты печатаешь на нем фразу, скажем, на русском, и она появляется на небольшом экранчике. Потом ты нажима­ешь кнопку «английский», и та же фраза воз­никает по-английски. Но отцовские друзья ска­зали, что с такой машинкой не стоит связы­ваться — в ней только самые обиходные фразы, на большее ее памяти не хватает, а если ты захочешь сказать что-нибудь посложнее, то может возникнуть дикая путаница. И вообще, лучше самому практиковаться в навыках речи, а вся подобная техника очень часто оказывает­ся зряшной тратой.

Отец припомнил по этому случаю старый анекдот компьютерщиков про то, как составля­ли одну из первых программ компьютерного пе­ревода с английского на русский и недоучли, что в английском языке многие слова имеют по нескольку значений, вот компьютер и перевел фразу «Дух силен, но плоть слаба» как «Вы­пивка хороша, но закуски маловато», потому что «спирит» означает и «дух», и «крепкие спиртные напитки», а «флеш» — и «плоть», и «любое мясо», в том числе и «холодные мясные закуски», а слова «сильный» и «слабый» могут в некоторых случаях означать «много» и «мало». С некоторыми запинками отцу удалось разъяснить англичанам, в чем тут хохма, и они тоже посмеялись.

Вот после этого мы и двинулись в исследо­вательский центр. Здорово там все оборудова­но, я тебе доложу, просто класс! Все отцовские образцы уже были в его лаборатории, а бобры и выдры — отлично пристроены. Как мы по­няли, на них возлагают большие надежды, потому что они по каким-то характеристикам подходят, чтобы «освежить кровь» бобров и выдр в одном из заповедников на севере Анг­лии. Ну, отец ведь по поводу этих животных давно переписывался, и множество всяких ис­следований проводил, даже умудрился анали­зы крови у них взять. Я бы мог тебе подробней описать, для чего и почему нужны эти звери, но вы-то и сами сходными делами занимаетесь в вашем питомнике пушных зверей, поэтому ты без долгих разъяснений сообразишь, что значит «освежать кровь», «улучшать породу», «спасать от вымирания и деградации». В на­ших краях бобры особо стойкие к натиску ци­вилизации оказались — может, российская жизнь их закалила, а? — вот пусть и добавят стойкости английским бобрам.

Еще нас обещали свозить на озера, наподо­бие наших, на озера, в которых водится особая английская рыбка, очень редкая. Мы ее ловить не будем, мы просто постараемся разглядеть хотя бы один экземпляр (живьем, в смысле, потому что фотографии мы видели). Ведь это одна из немногих пресноводных рыб, сохранив­шихся чуть ли не с доисторических времен. С ледникового периода, во всяком случае.

Уф, надо заканчивать письмо! Рука уже ус­тала, и к тому же множество дел и походов нас ждут. Сегодня вечером, перед сном, или завт­ра с утра напишу тебе еще, чтобы потом не наверстывать упущенное, потому что впечат­ления набегают каждый день в таком количе­стве, что голова кружится и не знаешь, как обо всем рассказать.

С большим приветом твой Борис Болдин

Крауфорд-стрит, 18, Лондон, Вест 1.

И Ванька тебе приветы, передает.