Скоро кончится лето

" Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с ума.... "

Виктор Цой.

Осень 2000 -лето 2001 гг.

1.

По идее, ты должен его ненавидеть. Ты так и делаешь. Стоишь, упираясь спиной в дверной косяк, и выслушиваешь мамины фразы... "Может, вы хоть сегодня познакомитесь... Валя, ты дома?" Дома, дома...

Отчество Андреевич отлетает сразу. Просто Андрей. Ты утыкаешься взглядом ему в переносицу и очень четко произносишь "А я -- мамино приданное...". А потом ты весь вечер то гордишься собой, то считаешь эту фразу верхом кретинизма. А ему без разницы, он даже не вздрогнул.

Ненависть, вообще, хорошая вещь. Как темные очки. Под ней ни черта не видно. У меня все в порядке. Я просто ненавижу твоего козла. Нет, не ору. Все, мам, я к Саше пошел...

Ты стараешься его не разглядывать. Просто замечаешь, что он седой. Что лицо -- как глиняная маска. И он отвратительно высокий... Особенно на фоне "метр-пятьдесят-девять... Валечка, ну... может, еще вытянешься?" Да ни фига... Хотя Сашина долговязость тебе не мешает, всегда можно привстать на цыпочки или подняться на одну ступеньку.

Ненависть никуда не девается. И ты ему честно об этом сообщаешь. И слышишь в ответ чуть удивленное "ребенок". Сам он -- ребенок...

А потом ты вваливаешься к нему в офис и идешь по коридору с таким видом, будто имел тут всех вдоль и поперек. Хотя, что касается "имел"... Вы ведь с Сашей только целовались. Ну, почти только...

А он, вместо того, чтобы заорать, совершенно спокойно говорит секретарше "Не соединяй ни с кем, я сейчас занят. И кофе принеси." А потом тем же спокойным тоном продолжает: -- Ты бы хоть куртку расстегнул, у нас тут жарко, как в Африке...

А когда до тебя начинают доходить слова, выясняется, что у Андрея нереально красивые руки... И ты никак не можешь понять, что это за фигня, и злишься еще больше.

А у дурацкой горькой ненависти оказывается вкус кофе без сахара. И она исчезает, только на донышке остается еле заметный след. Муторно-коричневый, как остатки снега на чистом офисном полу.

И ты сразу вспоминаешь, что тебя ждет Саша и вообще, фиг с вами, поеду, только по музеям меня таскать не надо, ладно?

Первый раз он обнимает тебя в аэропорту. В салоне самолета. Когда вы все-таки приземлились, и мамино лицо перестало напоминать фотографию в паспорте. Он почему-то прижимает тебя к своему пальто. "Валька, ну молодец, хорошо, что про таблетки вспомнил". И тебе хочется уткнуться носом в его плечо. Не так, как в сашино, а просто выдохнуть.

Ты никак не можешь заметить, когда все становится плохо. Ты же не маленький, ты же все понимаешь. И тысячу раз слышал похожие звуки. Правда не за стенкой, а из ванной. Только в отцовской квартире был диван за шкафом, и стена с привычным узором из серых рыбок. И осторожный голос Нонны... "Юр, твоя... валькина мать вообще хоть о чем-нибудь думает?" Третий лишний. Все нормально, все правильно. Ты просто утыкаешься лицом в собачью шерсть. Они ведь думают, что ты спишь...

Мать с Андреем думают то же самое. А ты прекрасно знаешь, как скрипит их кровать. И можно поморщиться, и думать про Сашу, и привычно ткнуться щекой в бок Блэка. Ну и... Ну и не надо ничего, вот.

Ненависти так много, что она начинает стучать у тебя в ушах вместо сердца. И ты почти уверяешь себя в том, что косметичку с таблетками мать забыла совсем не случайно. Зубную боль глушат обезболивающим. А тут тоже... обезболивающее... Просто другое. После третьей таблетки тебя начинает тошнить. Не от жизни, а по настоящему. Становится страшно, но ты все равно продолжаешь их глотать. Давишься колесами пополам с желчью и слезами. И, чтобы не струсить, начинаешь думать о какой-то ерунде. О том, что эта комната может стать кабинетом Андрея. И что они все так же будут скрипеть по ночам кроватью. Даже громче. Теперь нечего стесняться. Дома все свои. Никого... лишнего...

Зря ты врал Саше, что ни черта не помнишь. Помнишь. Просто, думать об этом так противно, будто к горлу опять подступила желчь. Кажется, что ты видел со стороны, как Андрей тебя трясет. Одновременно что-то орет в трубку и пытается заставить тебя разжать зубы.

Хотя нет. Это ты придумываешь уже потом, в палате. Сколько глаза не закрывай, а все равно ощущение, будто чертова кровать куда-то летит. Вверх или вниз, неважно.

К этому моменту ты уверен, что не имеешь к своему телу никакого отношения. Сколько не дергайся, тебя все равно будут снова щупать, переворачивать, приковывать к очередной капельнице. Поэтому, когда Андрей пытается тебя переодеть, оно уже по фиг. Точно так же тебя бы сейчас переодевали в морге. Только не в майку, а во что-то другое.

Про морг лучше не надо. Дурацкий запах. Кажется, ты на всю жизнь возненавидишь яблоки и свечи. И кашемировую шерсть. Потому что, наконец, уткнулся лицом в Андрея и заревел.

Потом начинается бесконечный разговор. Ты будешь помнить о нем еще долго. Вспоминать мокрый кусок асфальта, который фары выхватили из темноты. И красные дорожки огней. Ваша машина на обочине, а мимо проносятся другие. Нормальные.

Во рту уже давно ссохлось от сигарет. И от волнения. А Андрей почему-то начинает барабанить пальцами по рулю. И как-то очень спокойно спрашивает: "Валь, а ты действительно... с мужчинами?". На секунду кажется, что он это не просто так. Ты привычно начинаешь бояться за себя и за Сашу. Молчишь.

-- Не хочешь говорить с кем -- ну и не надо. Меня другое волнует.

-- То есть... для тебя это нормально, что ли?

-- Ненормально. Но это же ты, а не я.

-- Не понял.

-- Если ты считаешь, что это болезнь, то давай найдем... я не знаю, врача специального, попробуем вылечить.

-- Это не болезнь. Это, просто, не все понимают...

Он обязательно должен сказать что-то типа "Ну, я не все, я пойму". А вместо этого Андрей затягивается:

-- Вы предохраняетесь?

Вот ведь бредятина.

-- Пфы... Слушай, ну я же не баба, чтобы залететь.

Он тоже смеется:

-- Валька, ну ты все-таки придурок.

И начинает втирать про СПИД и сифилис. И спрашивает, сколько их вообще у тебя было. Как будто речь идет о девушках.

И жутко хочется соврать, что до фига и больше, и все такое, а вместо этого честно говоришь, что... один, и все, и ни с кем другим я не буду.

И он почему-то выдыхает:

-- Мне твоего Сашу жалко.

А ты от удивления пытаешься затянуться, и тебя снова начинает выворачивать наизнанку. Не от никотина, а от тоски по Саше, и от того, что уже ни черта не исправить.

2.

Он становится хранителем твоей тайны. Точнее -- твоей и сашиной, но Саша об этом не знает. А ты всякий раз чуть не проговариваешься, когда на сашином лице всплывает привычное беспокойство. Потому что Саша может обидеться. Сперва ты отшучиваешься или говоришь про Андрея. Упоминаешь его все чаще и чаще. А потом начинаешь про него думать. Причем в самое неподходящее время. В тот самый момент, когда Саша осторожно вытирает тебя подвернувшейся под руку майкой. Когда его ладони медленно-медленно сползают с твоих бедер. Когда он перебивает собственный шепот и начинает целовать так яростно, будто собирается выкачать из твоих легких остатки воздуха. В этот момент ты почему-то хочешь, чтобы рядом был Андрей. Не в смысле, вместо Саши, а в смысле тоже. У тебя бы, наверное, получилось... Уравнение с двумя неизвестными. Многочлен. Молодец, Тальберг, по алгебре у тебя всегда была пятерка.

Тебе перестает хватать Саши. Может быть потому, что он всегда ведет себя очень осторожно. Как будто ты до сих пор лежишь под капельницей, и Саша боится что-то повредить. Не то, чтобы тебе такое не нравилось, ну... Это немножко не то. Когда не просто хочется пить, а именно выпить кофе. Чтобы черный, без сахара и такой крепкий, что язык щиплет.

А Андрей ничего такого не замечает. Он вообще разговаривает с тобой так, будто ты нормальный. А ты киваешь, киваешь, киваешь... И тебе почему-то нравится, что у него такие седые волосы, и такой низкий голос... И что он ходит по квартире в старых джинсах, к которым все время липнет собачья шерсть. И ты стараешься ее стряхнуть. А потом кусаешь губы, когда он привычно прижимает к себе маму. Саша тебя тоже так прижимает, но осторожнее. Черт бы побрал сашину осторожность.

Однажды Андрей разговаривает о чем-то с матерью, а ты сидишь на заднем сиденье и рассматриваешь его затылок. И жутко морщишься, когда мамина ладонь проезжается по коротким седым волосам. "А Валька, все-таки, на тебя очень похож. Валь, тебя там не укачало?" Андрей почему-то думает, что ты теперь все время блюешь в машине.

Ты чего-то бурчишь и осторожно тянешь себя за мочку уха. Уши просто раскаленные.

А вечером закрываешь дверь на ключ и начинаешь разглядывать в зеркальном шкафу свое лицо. Привычно жалеешь, что ты не девочка. Даже не так. А вот интересно, о чем он думает, когда целует маму?

Днем ты обшариваешь карманы маминых вещей. Находишь в плаще тюбик помады. Жирная, липкая. Губы как будто медом намазали. А цвет прикольный. Саша выдыхает, а потом проводит по слою помады языком.

-- Ну как?

-- Валь... а может ну ее... Она же соленая, как маргарин.

Накладных ресниц у мамы нет. Равно как и лишнего флакона туши. Когда ты просишь в ларьке "Два "Невских" и пачку "Дюрекса"", то стесняешься больше, чем в парфюмерном магазине.

-- Валь, дай платок какой-нибудь, вытереть... А то я вчера пришел, мать за голову схватилась. Решила, что я к тебе домой вожу кого-то.

Ты смеешься. Улыбка получается неуверенная, потому что чертова помада стягивает губы словно пластилин.

На отдыхе все становится еще хуже. Потому что под рукой нет Саши. Ты и без того по нему скучаешь, но ночью еще сильнее. Стены гостиничного номера тоньше, чем в квартире. У них второй медовый месяц, а у тебя только собственные пальцы и сашины эсэмэски. Тебе все слышно. Даже когда они уходят в ванную. Блэка рядом нет. Ты мысленно рисуешь на стене узор из рыбок.

Ты никому в жизни не признаешься, что сделал татуировку только потому, что седой веселый мастер был слегка похож на Андрея. Ты почти ни черта не понял из того, что он говорил. Хотя его итальянский английский был лучше, чем твой русский английский. Просто сидел в кресле, и представлял, что над твоим плечом сейчас наклонился Андрей. И улыбался придурошно, хотя по ящику в тату-салоне крутили дикую хрень, какой-то футбольный матч.

Инструкцию ты прослушал. Потому что посмотрел на длинную кровавую полосу, которая потом станет змеей, и вспомнил про больницу. Тогда тебя дико удивляло, что на тебе заживают царапины. Что, если бы ты умер, тебя бы так и похоронили вот с этим синяком на бедре, и вот с этой вмятиной от неудачно содранного заусенца. А теперь тут гладкая кожа.

Через пару часов руку дергало только так, и жутко хотелось сорвать бинт. У ужина был какой-то ватный вкус, как всегда, когда заболеваешь. А мать с Андреем упорно тянули тебя погулять с ними по набережной и куда-то еще, в казино, что ли.

-- Валя, что у тебя с рукой? Ушиб?

Наверное, мать разглядела бинт сквозь рукав рубашки.

Кажется, что чертова вата не только в горле, но еще в мозгах и где-то в носу. И больше всего хочется закрыться в номере и содрать с себя повязку.

В гостиничном холле ты видишь свое отражение. Полный пиздец, в Склифаке было то же самое, только там еще фингал оставался. И ты пытаешься думать о Саше. А все равно получается, что о Саше и об Андрее. Как будто они сейчас помогают тебе раздеться и протирают эту кровавую кляксу лечебной мазью.

Андрей стучит в дверь так резко, что ты еле-еле успеваешь застегнуть рукав. И отскакиваешь, почти падаешь в кресло.

А он нависает над тобой. Смотрит. Он никогда в жизни на тебя так не смотрел. Оказывается, тебе так этого хотелось.

-- Сам снимешь или помочь? -- его пальцы упираются в верхнюю пуговицу рубашки.

А ты боишься поверить... Тебе одновременно страшно и хорошо. Правда, очень жалко, что Андрей решил сделать это именно сейчас -- рука болит, это будет отвлекать... от главного.

-- Как тебе удобнее... -- ты подаешься вперед. Какого черта Андрей не закрыл дверь? Ты не боишься, просто совсем не хочется, чтобы вам помешала мама. И одновременно хочется этого.

Андрей начинает расстегивать пуговицы рубашки, а ты прикусываешь нижнюю губу -- чтобы не полезть к нему с поцелуями.

Последняя пуговица оказывается на свободе. Он торопливо стягивает ткань, а ты жмуришься. И думаешь о том, что Саша никогда не был таким... грубым. Но Саше можно ничего и не говорить.

--- Твою мать...

Какого хрена Андрей отвлекается на эту змею? Какого хрена ты вообще решил наколоть ее именно сегодня?

--- Валь, ты зачем глаза закрыл? Крови боишься?

Че-го? Ты начинаешь разочарованно моргать. Андрей сидит на подлокотнике и внимательно разглядывает татуху. У него такое выражение, будто кто-то светит ему в лицо солнечным зайчиком. И он как-то странно выдыхает.

--- Тьфу... Я думал, ты и правда ширнулся.

Ты опять моргаешь.

Оказывается, Андрей принял тебя за наркомана. Только и всего.

--- А бинт почему вовремя не снял? Сейчас бы все воспалилось. --- Андрей дотрагивается до локтя, осторожно поворачивает руку. И тебе почти противно от его прикосновений, от того, что они -- совсем не такие, как хочется.

--- Сильно болит?

--- Да нет, вообще ни капельки.

Андрей делает вид, что поверил.

--- Идиот ты, все-таки, Валь. Сам себе отдых испортил. Теперь ни на море, ни в бассейн.

Ну и ладно. Можно подумать, вам там без меня скучно будет.

--- Давай вставай, сейчас промоем как следует.

Ты продолжаешь прижимать к себе рубашку. Как же все глупо получается. Все-таки хорошо, что он ни о чем не догадался. Он не мог догадаться.

Ваты во рту становится еще больше. И ты почему-то начинаешь засыпать. Стремительно, будто кто-то нажал кнопку "стоп".

И сквозь этот непонятный сон слышишь почти радостный голос Андрея:

--- Да не будет она на тебя ругаться, я ей сейчас все объясню. Оля! Оль, иди сюда. Сейчас увидишь, что твой красавец отмочил. Только не кричи на него...

3.

В последний вечер перед отъездом вы идете на ужин вдвоем: маму переклинило смотаться в центр и что-то там купить, а то завтра времени не будет. Ты пытаешься представить, как Андрей ухаживал за матерью, когда они только познакомились. Наверняка накрывал ее руку своей, когда что-то рассказывал. Подливал шампанское, щурился и наблюдал, как вздрагивает огонек в стеклянной штуке, напоминающей ракушку. С тобой он молчит. Пододвигает зажигалку и смотрит, как ты осторожно цедишь из своего бокала вино. А оно жутко кислое и больше всего похоже на холодный чай из какой-то сушеной дряни. Каркаде или типа того.

Но уж лучше пить, чем совсем ничего не делать.

--- Валя, а ты с девушками вообще никогда не пробовал? Или не понравилось?

Вопрос звучит совершенно спокойно. Тем же тоном Андрей спрашивает об обычных вещах -- "Валя, ты обедать пойдешь или мы еще погуляем?"

Наверняка надо сказать, что пробовал, не понравилось и вообще с ними не интересно. Но ты почему-то не хочешь врать Андрею. Совсем не хочешь. Обхватываешь левую ладонь правой, смотришь на полупустую бутылку и честно отвечаешь:

--- Ни разу.

--- Хочешь попробовать?

Ты сразу вспоминаешь какую-то книгу. Дурацкий детектив, из тех, что читал в больнице вперемешку со школьными учебниками. Там на день рождения главного героя отец заказал ему проститутку. Правда, шлюху убили по дороге, и вообще дальше уже началось расследование, но тебе все равно было интересно. Надеялся, что будет что-нибудь еще, такое... Неужели Андрей и правда сейчас тебе кого-то снимет? А он потом из номера уйдет или останется смотреть? Тебя начинает слегка трясти. Почти как дома, когда вы с Сашей закрываетесь в твоей комнате изнутри.

--- Хочу.

--- Поверни голову. Только осторожно.

За соседним столом сидят две девицы. Одна постарше, а вторая твоего возраста. То ли Катя, то ли Юля. Она подходила к тебе знакомиться на пляже, чуть ли не в первый день. Вы о чем-то поговорили, а потом ты ушел. Потом ты ее видел еще сто пятьдесят раз -- в основном в те дни, когда татуировка болела, и ты шастал по гостинице, стараясь не выходить на солнце. Ну и?

--- Валька, она за тобой третью неделю бегает. Я бы воспользовался. -- Андрей говорит это совершенно спокойно. А потом машет рукой старшей девице.

Минут через двадцать ты узнаешь, что девчонки сестры, одной двадцать два, а второй семнадцать. И Андрей как-то безобидно отбивается от старшей, которая липнет к нему, как Маринка Спивак к Саше. Надо будет запомнить, на потом.

А младшая продолжает на тебя смотреть и молчит. Ты неумело прикуриваешь ей сигарету (они оказываются жутко смешными, с разноцветными фильтрами) и несешь какую-то чушь. Про татуировку и почему-то про Блэка. А она кивает и напряженно рассматривает музыкантов, которые раскладывают свои инструменты где-то у тебя за спиной.

Тебе с ней не особенно интересно, но уж лучше разговаривать, чем танцевать. И Андрей смотрит на тебя. Как будто думает, что ты сейчас струсишь. Еще чего.

Вино уже не такое кислое, как казалось. Пока вы сидите за столом, не так заметно, что ты ниже ее. Ты раздраженно поправляешь очки -- мало того, что к ним невозможно привыкнуть, так они сейчас еще мешаться будут. Понижаешь голос, так, чтобы девчонка придвинулась поближе. Потом кладешь пальцы ей на подбородок. И начинаешь целовать. А она не умеет, кстати...

Помада не соленая, а наоборот, приторная. Но все равно невкусно. Очень хочется повернуться и посмотреть на Андрея. Но Катя (или все-таки Юля) вцепилась в твои плечи и трется коленом. Кажется, ты умудрился упереться локтем в вилку.

Ты слегка наклоняешь голову и проводишь пальцем по ее щеке. Там тоже какая-то гадость, типа крема. Главное -- не раскрывать глаза.

Когда вы целуетесь с Сашей, ты иногда косишься в зеркало. Если распахнуть губы вот так, то будет не очень приятно, зато красиво. Андрей просто обязан это оценить.

Шесть. Семь. Восемь. Хватит. Ты немножко задыхаешься.

Сидеть в такой позе абсолютно неудобно. Поэтому ты отлепляешься от Кати-Юли и срочно поворачиваешься к Андрею. Ну и как ему это?

---...а на Коста-дель-Соль лучше все-таки ездить в апреле. Купаться уже можно, а жара не такая сильная, -- Андрей помогает старшей девице прикурить очередную сигарету, на этот раз -- ядовито-розовую.

Можно подумать, что тут вообще ничего не было.

Ты забираешь со скатерти брелок с ключом от номера и молча уходишь. Лифт захлопывается так быстро, что девчонка просто не успевает тебя догнать. Надо будет спросить у Андрея -- она побежала за тобой или нет?

4.

Ты никак не можешь привыкнуть, что Саша тебе всегда радуется. Это даже слегка неудобно, потому что сам так не умеешь. Иногда жутко хочется сказать ему что-то такое. Но молчишь. Боишься, что потом Саше перестанет быть с тобой интересно.

Ты умудряешься думать про них с Андреем одновременно. Это легко получается. Будто они -- две прямые, а ты -- точка пересечения. Все просто. Как основы геометрии. Жаль только, что Андрей тебя не хочет. Совсем. Иногда из-за этого на тебя накатывает тоска и раздражение. Тем более, что Саша умеет быть только нежным и осторожным, сколько его не доводи и не провоцируй. Понятно, что если Сашу как следует попросить, он все сделает. Но это будет неинтересно. Надо, чтобы он сам догадался.

Саша не догадывается о другом. О том, что ты видишь перед глазами, когда он до тебя дотрагивается. И не только дотрагивается, но и сжимает, трется, проникает, выскальзывает. Что-то осторожно шепчет, когда думает, что ты не слышишь. А потом слегка приобнимает, чтобы ты не упал с дивана. Подушка и белье пахнут им всю ночь. Это отвлекает.

Ты как можно небрежнее узнаешь, что на время ближайшей маминой командировки Андрей останется с тобой. Ну да, конечно. За тобой ведь надо присматривать. Ты изо всех сил пробуешь этому не радоваться. И несколько раз говоришь, что уедешь к Саше на дачу. Мама начинает трындеть про свежий воздух, а Андрей молчит.

Весь вечер ты стараешься ни о чем не думать. Как тогда, с таблетками. Скидываешь с себя все, остаешься в одних шортах. Сбрасываешь Сашины звонки и бродишь между балконом и входной дверью. Почти как Блэк.

Андрей пробует открыть дверь своим ключом. Прежде, чем лязгнуть задвижкой, ты в очередной раз смотришь на себя в зеркало и снимаешь очки. Как будто...

--- Валь, ждешь кого-то?

Наверное, ты слишком внимательно разглядываешь Андрея.

--- Давай я к себе уеду, если так... -- Он думает, что у тебя сегодня свидание.

--- Нет. Не надо. Не жду.

Андрей только пожимает плечами и уходит в мамину комнату. Наверное, будет смотреть телевизор и прихлебывать из стакана что-нибудь совсем крепкое. Когда вы с Сашей пробовали в первый раз, то пили коньяк. Теперь ты на него смотреть не можешь. Саша сказал, что он тоже.

Блэк спокойно позволяет закрыть себя в ванной. Ты и раньше так делал, потому что Саша, кажется, до сих пор его побаивается. Ну и зря...

Андрей, действительно, лежит на кровати и щелкает пультом. Ты приближаешься к нему очень медленно. Как будто боишься спугнуть.

Наверное, надо его о чем-то спросить, но ты сам не знаешь, о чем.

И Андрей тоже не знает. Только садится поудобнее, освобождает для тебя место. Вот сейчас, прямо в эту секунду, еще можно затормозить. Рассказать какую-нибудь ерунду или попросить, чтобы он отвез тебя на дачу к Саше, потому что на электричке ехать лень. Или просто ничего не делать. И все будет хорошо.

А ты вместо этого забираешься на диван с ногами и кладешь ладонь Андрею на плечо. И облизываешь губы -- так сильно и тщательно, будто хочешь стереть с них невидимые следы. Так наводят генеральную уборку перед приездом важных гостей.

--- Валя, ты чего? -- он не поворачивает голову, давит на кнопки, пытается выбрать между боевиком и новостями. Потом вообще выключает телевизор и продолжает смотреть на черный экран.

--- Что случилось? Давай, рассказывай, не копайся...

Ты тянешься к его уху. И обхватываешь губами мочку.

--- Вот дурной...

Андрей не успевает сказать слово целиком. Потому что ты запускаешь руку за ворот его старой футболки. Проводишь пальцами по волоскам на груди. Отсюда не видно, но они все седые.

Ухо у Андрея соленое. Ты дотрагиваешься до него языком.

А еще через секунду ты лежишь на полу.

Неправда, что боль не чувствуется сразу. Очень даже наоборот.

--- И собаку успел закрыть. Вот молодец, -- Андрей на секунду выглядывает в коридор. А ты смотришь в потолок, а точнее -- на люстру, увешанную зелеными пластинами. Потом люстру больше не видно -- после первого же удара ты закрываешь лицо ладонью.

--- Башкой хоть иногда думать надо...

Ты никак не можешь понять, что у него в руках. Может быть потому, что тебя никто никогда не бил. Ни ремнем, ни вообще. Только Нонна пару раз звезданула по шее после какого-то родительского собрания, но это такая фигня.

--- Был бы хоть обкурившийся...

Ты не сопротивляешься, только продолжаешь закрывать лицо. Зря ты думал, что такие вещи могут возбуждать. И уж точно зря решил, что без белья -- оно сексуальнее. Оказывается, что больнее. Ты единственный раз произносишь "Андрей, не надо". И тут же жалеешь об этом. Потому что шорты слегка смягчали удар. А теперь их нет.

Ты приоткрываешь глаза только на секунду -- когда он перекидывает тебя на кровать. И пытаешься вжаться в покрывало, прикрыться. Да ни хрена. Он тебя разворачивает, упирается кулаком куда-то между лопаток. И уже ничего не говорит, просто хлещет по всему подряд. Рука, плечо, ягодицы. Еще раз, и еще. Оказывается, под коленкой -- это тоже больно. Оно вообще больно.

В какую-то секунду ты слишком сильно дергаешься и задеваешь спрятавшийся в складках покрывала пульт от телевизора. Обхватываешь его поудобнее, чтобы швырнуть в Андрея, но вместо этого просто врубаешь ящик.

По ТВ-6 идет рекламная заставка какого-то шоу. От громкой музыки вздрагиваете вы оба. Андрей отпускает тебя и садится на пол, поворачивается спиной. И дышит так тяжело, будто это его сейчас избили. А ты пытаешься закутаться в плед и никак не можешь разжать пальцы с пультом. Так и лежишь -- под прикрытием пледа и оглушающим звуком -- как под огнем.

Андрей встает, выдергивает шнур из розетки, опускается обратно. В тишине слышно, как поскуливает и скребется Блэк.

--- И кому бы ты стучать пошел -- матери или сразу мусорам?

Такое ощущение, что Андрей вообще никогда в жизни ничему не удивляется. Зато удивляешься ты.

--- Зачем стучать?

--- А на хера тебе этот цирк сдался? От большой любви ко мне?

Четверть часа назад ты бы именно так и ответил. А сейчас ты молчишь и пытаешься улечься поудобнее.

--- Ты зачем ко мне полез, уебок?

--- Захотел и полез. Захотел тебя и.... -- ты заглатываешь воздух вместе с пылью, которой пропитался плед. В доме такая жара, а плед теплый, зимний. Кажется, именно он лежал на кровати в тот вечер, когда вы с Сашей пришли сюда после школьного Нового Года. Сейчас ты думаешь о Саше не с привычным раздражением, а с нежностью. Только как он тебя успокоит, если ты ему никогда ни о чем не расскажешь?

--- Тебе одного Сашки мало, что ли?

--- Уже нет, -- ты снова закрываешь глаза.

Андрей молчит так долго, что ты успеваешь слегка задремать. Видимо думает, как вам теперь жить дальше.

--- А ты от мамы не уйдешь?

Если теперь его очередь тебя ненавидеть, то он запросто может это сделать.

--- Я через год поступлю куда-нибудь, и в общежитие... Или вы мне квартиру снимите.

--- Ерунды не городи.

Где-то в коридоре начинает подвывать труба. Саша ждет. Вставать лень. Не нет сил, а именно лень.

Андрей прислушивается к "Рамштайну" и прикуривает. Потом, не глядя, бросает пачку тебе. Тем же жестом ты бросаешь Блэку палку. Апорт.

Телефон замолкает.

--- Вроде ты на дачу собирался? Давай звони Саше, уточняй, как к ним ехать.

Ты все равно лежишь. Даже, когда тебе в лицо летит телефон. Ждешь ответа на свой вопрос. И думаешь одновременно про двух людей -- про маму и про Сашу. И про то, что ты только и умеешь, что делать глупости.

Андрей снова поднимается и выходит в коридор. На секунду задерживается в дверях.

--- Одевайся.

Потом смотрит на тебя, в упор. Полосует глазами.

--- Еще один такой фокус, и я тебе просто зубы выбью.

Значит, он не уйдет.

Когда ты пытаешься встать с дивана, тебе под ноги попадается собачий поводок.

Coda

--- Ну что, насмотрелся? Или тебе еще показать? -- Тальберг, так и не повернувшись к нему лицом, стягивал джинсы.

Шурик поморщился. Сильно, будто ему самому сейчас так врезали.

--- Валь...

--- Давай, смотри! Можешь еще добавить, если хочешь... -- Валька почти орал, но как-то беззвучно, шепотом. Сейчас на нем вообще ничего не было. Только пронзительная полоса татуировки и длинные розовые следы, похожие на порванную велосипедную цепь.

Блэк метался по комнате, наступал лапами на упавшие с раскладушки простыни. С террасы доносился приторно-гнусавый голос какого-то пародиста.

--- Тихо ты... -- Шурик сам не понял, как он сгреб Тальберга в охапку. Просто прижал к себе и не отпускал, ощущая, как валькино сердце стучит где-то у него в ребрах. Или в затылке. --- Валь... это он... из-за чего?

--- Просто поругались, -- Тальберг не вырывался, но и не прижимался. Стоял и дышал Шурику в плечо.

Ну ни хрена себе. Шурик чуть сдвинулся, нащупал ладонью магнитофон. Не свой оставшийся дома "Панасоник", а какое-то непонятное старье, которое когда-то подарили родителям на свадьбу. Кассеты этот динозавр жевал только так, зато радио ловил нормально.

"... ну что ты шаришь глазами,

и как зверушка когтями

скребешь по стеклу..."

--- Валь, а из-за чего? -- Шурик вернул ладонь на то же место.

Тальберг вздрогнул. А потом очень спокойно ответил:

--- Не скажу. Саша, я правда не скажу, можешь обижаться. Можешь даже меня сейчас... Ты только скажи, как на станцию идти.

Вот дурак.

--- Валь... Ну ты чего? Ты только... Он к тебе полез, да? -- кажется, Шурик слишком сильно вцепился пальцами в валькины плечи. Но Тальберг не дергался.

--- Нет. Вообще ни разу.

--- А чего тогда?

--- Ну я же сказал, что не скажу, -- Тальберг отступил к столу и начал натягивать на себя майку. Переступал босыми ногами по полу. Потом стал подбирать рассыпанное белье.

--- Сашша... ну, это не из-за нас с тобой, честное слово. Просто... ну, я сам виноват, короче.

Фраза была непривычная. Совершенно.

--- Ты давай на диван тогда ложись, а я на раскладушку, -- Шурик так и не сдвинулся с места.

--- Так там же Блэк. Его оттуда хрен сгонишь. Пошли вместе, а?

--- А...

Вальке и без того будет неудобно спать. А диван узкий.

--- А ты меня обнимешь покрепче и все...

Какая-то пружина и правда слегка впивается под ребра. Но это ничего, можно терпеть.

Где-то наверху, над чердаком, стучат по шиферу крупные теплые капли. Саша дышит слишком ровно для спящего. И ты тоже. Ты слегка поворачиваешь голову и утыкаешься губами в сашину щеку.

-- Саша... Саш, ты спишь?

-- Дождь слушаю.

-- Ну, слушай-слушшай...

Я. Тебя. Люблю.