Красный угол

Называется также: передний, верхний, старший, почетный, святой, божий, первый; укр.: покутье; белор.; кут, покуць. Наиболее ценная и почетная часть жилища. Как мы уже говорили, если не реально, то условно (через образа) красный угол сориентирован на восток или юг и освещен более других углов. В свою очередь все в доме было сориентировано по отношению к красному углу.

В красном углу находились объекты, которым прида­валась высшая культурная ценность: стол, образа, библия, молитвенные книги, крест, свечи, а позже и фотографии умерших членов семьи.

Устойчивое диагональное расположение красного угла и печи только подчеркивает их связь. Характерно, что некоторые обряды могли совершаться и у печи, и в крас­ном углу (например, приобщение невесты к дому жениха в свадьбе и др.).

Пространство в красном углу (за столом) имеет выра­женный знаковый характер. Его ценность повышается по направлению к самому почетному месту — под обра­зами. На этом месте (на «верху») обычно сидит глава семейства, хозяин. Вероятно, именно поэтому в приметах если трещит большой угол, то это предвещает смерть хозяину. Ср. также любопытный пример соотнесения частей жилого пространства со структурой семьи: «кузне­чик забирается в заднюю стену дома к смерти ребенка; в большой угол — к смерти хозяина или хозяйки» (Нов-гор. у.).¹

Кроме деления пространства на главное (верхнее) — младшее (нижнее), существовало разграничение по линии мужское — женское. Мужчины сидели на долгой, «муж­ской» лавке, в то время как женщины и дети — на лицевой, «женской» лавке, располагавшейся под окном на улицу.

Данный пример семиотизации пространства интересен тем, что мы, казалось бы, сталкиваемся с отклонением от нормального принципа повышения ценности простран­ства по направлению от периферии к центру, но так как центром служит как раз угол (т. е. периферия в обыч­ной топографии), то сам принцип в его символическом толковании не нарушается.

Красный угол был теснейшим образом связан с обря­дами, регулировавшими социальный аспект жизни чело­века, его социализацию и десоциализацию. При труд­ных родах роженицу обводили вокруг стола. После родов закапывали детское место в этом углу.

В ряде предыдущих работ, посвященных описанию ритуала, мы уже указывали, что наиболее адекватным языком описания ритуала как сюжетного текста является язык пространства, и в частности пространственных перемещений. Но по отношению к свадьбе на этом языке описывается «текст жениха». Если же говорить о модели­рующей роли пространства в свадьбе в целом, учитывая и «текст невесты», то наряду с перемещениями, существен­ными оказываются ситуации определения мест, рассажи­ваний, в которых фиксируются, закрепляются связи и отно­шения между представителями партии жениха и партии невесты, изменения статуса участников свадьбы, форми­рование ритуальной иерархии на каждом этапе ритуала (т. е. рассаживание после каждого перемещения). Жених обязан был выкупить место в красном углу рядом с неве­стой. Вообще следует отметить существенную роль катего­рии «места», особенно в обрядах жизненного цикла, и в частности в свадьбе, что связано, по-видимому, с рег­ламентацией распределения людей в пространстве, наде­ленном иерархическим смыслом. То обстоятельство, что жених и невеста занимают «почетное место», свидетель­ствует не только об иерархии ролей в ритуале, но может, вероятно, рассматриваться и как обрядовое нарушение обычного порядка рассаживания. Впрочем, моделирую­щие свойства пространства остаются такими же, как и вне ритуала: жених в свадьбе является «главным», он и зани­мает «главное» место: жених сидит ближе к образам, а невеста — ближе к дверям.

Во время похорон замечали, куда отклонится (при выносе покойника) пламя свечи, горевшей у него возле головы: «Пойдет в красный угол, то хорошо, а если он пойдет в дверь, то скоро в том же доме будет еще покойник».¹¹⁰

В Словакии, как и вообще у славян, стол считался настолько важной частью дома, что без стола дом не хо­тели покупать.¹²⁰ Такое отношение к столу было вызвано особенностями его семантики. Дело в том, что в традицион­ных представлениях почти повсеместно проводилась ана­логия между столом в доме и престолом, алтарем в церкви.¹²¹ Интересно, что и весь красный угол не только «оформлялся» как алтарная часть храма (киот, символика св. духа и т.п.), но и вести себя в этом углу полагалось, как в церкви. Другими словами, стилистика поведения в раз­ных частях дома была неодинаковой. Наиболее регламен­тированным было поведение в красном углу, причем сис­тема мотивировок основывалась как раз на том, что это алтарная часть дома. Ср.: «Считается грехом стучать по столу, за которым едят, и тем, которые это делают, говорят: не бей стола — стол божья ладонь».¹²² Харак­терно, что определение «божья, ладонь» применялось не только к столу, но и к земле, печи — т. е. к тому, что обеспечивает человека хлебом насущным.

С этой точки зрения интересны (разумеется, с оговорками) соображе­ния О. М. Фрейденберг: «Стол — сперва камень, дерево или просто насыпь; на нем едят не потому, что он искони создан для этого; первоначально вещь ничего не означает и могла бы вовсе и не бытовать; но стол — божество, стол — небо—земля, позднее — местопребывание боже­ства; стол имеет свой культ, и ему воздаются почести. Так же священен и алтарь (жертвенник), его поздней­шая разновидность, выполняющая функции священной плиты; жертвенник, алтарь, стол — варианты божества. Пребывание на столе означает обожествление, победу жизни над смертью; на специальных агонистических сто­лах лежат венки, которыми награждают победителей. Со столом, как с победой над смертью, связывается и представление о власти; так, носитель божественной идеи, царь или князь, получает власть в акте сиденья на столе. Как небо, стол — святыня храма, святая святых, престол, где совершается евхаристия и где лежит боже­ство в виде вина и хлеба».¹²³

Явно ритуальный смысл при­давался покрыванию стола скатертью, как и самой ска­терти. Скатертью покрывали стол не всегда, а лишь в ритуально отмеченных случаях. Например, скатерть полагалась во время свадебного пира, причем все скатерти («столешники») клались наизнанку («наопашку»), «чтобы не было порчи на новобрачных».¹²⁷ «В крещенский сочельник стелют христосовскую скатерку, садятся за стол, ничего не говоря, и наблюдают, чтобы на скатерку не упало крошек. Когда отужинают, снимают скатерку и смотрят под стол; там иногда находят три зерна: ржаное, ячменное и пшеничное. Это признак того, что год будет хлебо­родный» (Волог. губ.).

На фоне этих представлений особенно значимы ритуальные передвижения стола. В свадебном обряде * невеста, отправляясь к венцу, тянет за собой стол до порога, «чтобы подруги вышли замуж».¹³⁸

Семиотическая ценность красного угла подчеркива­лась тем, что здесь хранились, как мы уже говорили, наиболее значимые культурные символы, и прежде всего иконы. Именно иконы старались перенести в новый дом прежде всего (см. выше).

Высокий знаковый статус икон предопределил особые правила обращения с ними. Иконы не могут быть проданы, но могут быть обменены. Их нельзя сжигать или уничто­жать каким-либо иным образом, а можно лишь зарывать или пускать по воде. Чистят иконы дважды в год: перед рождеством и пасхой. Воду, которой моют иконы, выли­вают снаружи избы под красный угол.¹⁴⁵ Любопытно, что положение икон в избе русского крестьянина строго противоположно положению топора. Топор кладется под лавку «лицом» к стене, а обухом (спиной) к избе, в то время как повернуть икону лицом к стене считается кощунством. Эта ситуация обыгрывается, в частности, в загадках.¹⁴⁶ В пространственном отношении икона и топор являются крайними точками наиболее ценного (внутреннего) и наименее ценного (внешнего) простран­ства избы.

Элементами, соединяющими «центры» и «периферию» дома, являются лавки. В обрядовой ситуации лавки иногда принимали совершенно не свойственное им в обы­денной обстановке значение пути. В обряде «девичьей зре­лости» «...по исполнении 12 лет, до каковой поры она (девочка, —А. Б.) считалась ребенком и ходила в одной нижней рубахе, родители ставили ее в избе на лавку и заставляли пройти по лавке взад и вперед известное число раз; после этого, перекрестившись, девушка должна была спрыгнуть с лавки в подставленный родителями новый сарафан, сшитый для этого случая. С этого момента начинался девический возраст, и девушке разрешалось ходить в хороводы и считаться невестой» ¹⁴⁹ (ср. хождение и прыганье с лавки самой невесты в знак согласия; ср. так­же путь свахи по лавке от дверей до печи и вождение по лавке жениха дружкой в доме невесты).¹⁵⁰

Печь и печной угол

Пожалуй, при описании любой модели пространства первостепенное значение имеет противопоставление центра периферии. Однако эти понятия, кроме своего абсолютного значения (в физическом смысле), могут при­нимать ряд относительных значений, в зависимости от того, какая именно часть пространства расценивается как центр.

Как уже говорилось, у восточных славян на эту роль претендуют прежде всего красный угол и печь с околопеч­ным пространством. Хронологически первым центром (и прежде всего в экологическом и ритуальном плане) является печь. Такое положение нельзя считать случай­ным, так как именно с печью связаны основные характе­ристики внутреннего пространства жилища. Печь служила одновременно и источником тепла, и местом приготов­ления пищи, и местом для сна, а в некоторых районах (преимущественно в центре России) в печи мылись и пари­лись.

Показательна с этой точки зрения народная этимоло­гия слова изба из исъ-топка от топить, истопить.¹⁶⁵

Отмеченность печи в сфере сакрального подчерки­вается в текстах, где печь соотносится с христианской системой ценностей: «Печь в дому — то же, что алтарь в церкви: в ней печется хлеб».¹⁶⁶ Характерно, что из всех функций печи выделяется приготовление пищи — важ­нейшее свойство печи не только с хозяйственной, но и с ритуальной точки зрения: сырое, неосвоенное, нечистое превращается в вареное, освоенное, чистое.

Не менее показательна связь печи с категорией «своего»: «Кто на печи сидел, тот уже не гость, а свой».¹⁷⁴ На Украине о счастливых людях говорят: «У печурце родився».¹⁷⁵ Роль печи как экологического центра хозяй­ственного комплекса отчетливо проявляется в поверьях, связанных с домашним скотом. Например, веревку, на которой купленное животное приведено домой, вешают у печи.¹ Если со двора уйдет скотина, убежит собака или не придет к назначенному времени человек, то их зовут, крича в печную трубу.

С точки зрения социальной интерпретации следует осо­бенно подчеркнуть связь печи с противопоставлением мужской — женский, где маркированным оказывается второй член, ср.: «Печь нам мать родная»,

Любопытно, что печь соотносилась даже с этическим аспектом поведения. Белорусы, «желая остановить нескромные речи..., замечают рассказчику: „Печь у хаце!"».¹⁹⁹ Ср. украинское: «Сказав бы, та пичь в хати».

Непосредственно у печи располагается так называемый печной, или подовый, угол, который также имел названия середа, кут, бабий угол, теплушка, чулан. Эта часть избы — исключительно женская, противопоставленная по этому признаку пространству у дверей (т. е. более внешнему), так называемому подпорожью — мужской части избы, где работал, а иногда и спал (на конике) хозяин