Артур Янов

лось, и я начала злиться. Наконец, я сдалась, и пошла домой в

страхе и растерянности.

Вторник

Я решила пройти через первичное состояние и с его помо-

щью заглянуть в ту пропасть, в которую так и не посмела загля-

нуть — все, что я выкрикивала, все потребности, которые я

ощущала, так и не помогли связать чувство с событием. Я вер-

нулась в тот день, когда, будучи десятилетней девочкой, при-

ехала домой из лагеря. Точнее, это было на следующий день.

Мы с мамой ехали в Глендэйл. Я спросила ее, давно ли они ре-

шили развестись. В тот же миг, еще до того как она успела отве-

тить, я почувствовала, что уплываю из машины, у меня нача-

лось головокружение, слабость. Я поняла, что не хочу пережи-

вать эту ситуацию. Тогда я попыталась загнать себя туда силой.

Я вернулась в машину и посмотрела в лицо матери. Я снова за-

дала свой вопрос, ощущая невыносимые схватки в животе. Она

ответила утвердительно. Я съежилась; это было похоже на удар

в солнечное сплетение — это было невозможно. Она сказала: да.

Наконец, это поразило меня также, как поразило тогда: «Она

меня не любит». Если бы она меня любила, то не сказала бы «да».

Она бы солгала мне, попыталась защитить, быть нереальной.

Мне было отчаянно нужно, чтобы она сказала «нет». Это было

чувство, которое я не могла вынести. В двадцать пять летя на-

чинаю сходит с ума от того, от чего я сходила с ума в десять лет,

и, вероятно, всю свою жизнь я буду чувствовать, что мама не

любила меня.

Суббота

Утро началось с плача. Увидела дом на О.-стрит, где мы

жили после развода. Вижу мою спальню — себя, лежащей на

кровати и чувствующей полное одиночество. Я кричала и пла-

кала — мне хотелось к маме. Это одиночество было невыноси-

мым. Больше всего меня потрясало ощущение того, что она

меня не любила, иначе она никогда не пошла бы на развод с

папой.